Автор книги: Дуглас Хардинг
Жанр: Религиоведение, Религия
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Подобные соображения указывают на тот факт, что между «я» и «не-я» существуют не два, а три вида отношений. Их можно назвать (в порядке увеличивающейся полноты) одноуровневым вариантом, двухуровневым вариантом и «всехуровневым» вариантом, (i) Одноуровневый вариант утверждает, что в нашей социальной жизни мы (благодаря проекции и отражению) рассматриваем друг друга как две равные единицы: между «я» и «не-я» существует грубое равенство, (ii) Более полный двухуровневый вариант гласит, что в нашей жизни, проживаемой в Парах и Парами, «я» – один из членов Пары, тогда как «не-я» – другой его член, (iii) «Всехуровневый» вариант, единственный из которых полностью верный, гласит, что опыт на любом уровне возможен только потому, что переживающее этот опыт «я» является всего лишь вместилищем – пустым сосудом, должным содержимым которого является Целое. Так как первый и третий варианты уже были подробно обсуждены в прошлых главах, мне здесь остается лишь сказать несколько слов о втором варианте.
Во-первых, отметьте, что по мере того, как мы спускаемся по низшему ряду, наш объект точно так же поднимается по высшему ряду. Это не всего лишь теория, бездоказательно основанная на некоей далекой и недостижимой вершине мистического опыта, а (по крайней мере, в принципе) вопрос обычного наблюдения. Великие заставляют нас ощущать себя маленькими[64]64
Подобных примеров полно. Когда царица Савская увидела великолепие Соломона, то «в ней более не осталось духа». Левиафан является «владыкой всех детей гордыни», говорит Иов; и результатом его видения Бога стало то, что он стал сам себе противен.
[Закрыть]. Чтобы уменьшить «я», нужно увеличить «не-я». Мы скорее избавимся от того, чем мы являемся, путем вытеснения, а не выбрасывания. Звезды, галактики и тем более Целое уменьшают нас в абсолютном смысле так же, как и в относительном: они не оставляют нас людьми, а постепенно стирают все наши притязания. Если мы смотрим на звезды и остаемся при этом людьми, то мы смотрим не на звезды, а на осветительный проект. Небеса проявляются человеку в темноте.
С другой стороны, ученый, который берет в качестве своего объекта субчеловеческое, расширяется в область сверхчеловеческого. Это обычное явление, что человек науки, во многих важных отношениях, выше человека политики; и достаточно ясно, что антропологические науки менее точные – менее «научные», – чем биологические, а биологические – чем физические[65]65
Одну крайность представляют собой две современные школы психологии, которые даже не говорят на общем языке, не говоря уж о том, чтобы соглашаться по поводу каких-либо базовых доктрин. Сравните это полное отсутствие согласия с огромным объемом сведений, с которыми согласны все физики и химики. Посередине, в среде биологов (неоламаркистов и неодарвинистов, виталистов и механистов), несмотря на огромные различия, много общего.
[Закрыть].
То есть, по мере того, как человек имеет дело с все больше и больше субчеловеческими единицами, его собственные способности возрастают[66]66
Тот факт, что субъект и объект обратно пропорциональны, очевиден уже в животном мире. Более низкое животное не может позволить себе быть разборчивым, нет у него и необходимого оборудования. Животное более высокого уровня более искусное в выборе классов объектов и может узнавать некоторых индивидов. Человек еще больше сужает свою область: в отношении его борьбы, еды, секса и любого другого пристрастия, его объект, обстоятельства и способ все очень строго ограничены. Его прогресс измеряется его способностью исключать незначительное, сосредоточиваться на важной детали, а ко всему остальному относиться как к несущественному.
[Закрыть]. Ибо, во-первых, его знания становятся более точными, более обширными и более доскональными; во-вторых, он более непосредственно контролирует свой материал; в-третьих, он более объективно и бесстрастно смотрит на свою работу и рассматривает своих коллег и их работу с большей терпимостью и даже с восхищением. Трагические последствия несоразмерности между функциональными уровнями – например, поведение болвана в нас самих, который использует мысли интеллектуального гиганта в нас самих – здесь не важны. Я хочу лишь установить иерархическую симметрию ученого и изучаемого им материала. Увеличивающаяся тщательность его проницательности, изысканная утонченность его подхода, детальность его расчетов – вот те средства, при помощи которых он поднимается по иерархии, тогда как его объект спускается. Чем меньше единица, которую он знает, тем большей единицей сам он является. И ведь общеизвестно, что человек, обладающий способностью к различению, выше того, кто ею не обладает.
Для точки зрения, которую я здесь выдвигаю (о том, что «я» и его объект обратно пропорциональны, что «я» – это остальная часть его объекта), важность представляет одно обсуждение у Брэдли. Он спрашивает: «То, что мы собираемся сказать, затем становится остальной частью того „не-я“, которое, очевидно, даже на время не ушло полностью из моего ума?» Он отвечает, что черты, опустившиеся ниже уровня определенных объектов, переходят в общий фон чувства и становятся частью «я», его «невидимого ядра» (Внешность и реальность, c. 90 и далее).
Таким образом, наша задача (или, по крайней мере, ее часть) – узнавать все больше и больше о все меньшем и меньшем, урезать наш объект, разделять его и делать более утонченным, пока, у основания иерархии, он не превратится в ничто. Это тот путь, по которому терпеливо идет наука, и даже здравый смысл полностью одобряет эту первую часть пути. Получается, что одна только религия осуждает это предприятие, призывая нас обратить наш взор наверх, а не вниз, видеть на более высоких уровнях, а существовать на более низких? Наоборот, религия настаивает (и настаивала задолго до того, как это стала делать наука) на необходимости уменьшения объекта. Отрицательная теология, следуя традиции Дионисия, учит, что мы можем приблизиться к Абсолюту, только отбросив, одно за другим, наши представления о нем. Итак, как сказал Экхарт: «Вы должны любить Бога не как не-Бога, не-духа, не-человека, не-образа, а таким, какой Он есть, как полнейшее, чистое и абсолютное Единое, отделенное от любой двойственности, в котором мы будем вечно опускаться от ничто к ничто». Еще дальше (если это возможно) идет Прокл – со своим учением о том, что Единое можно назвать Единым только образно. Иными словами, мы пришли к Центру, где вид вовнутрь исчез. «Ибо когда присутствует двойственность, то видишь другого, чувствуешь его запах и вкус, здороваешься с ним, слышишь его, воспринимаешь его, дотрагиваешься до него, знаешь его; когда же есть только «Я», то как оно может видеть другого и ощущать его запах и вкус, как ему приветствовать другого, как ему слышать другого, как ему дотрагиваться до другого, как ему знать другого? Как ему знать того, посредством которого он знает все это? Это «Я» можно описать лишь отрицанием – «Ни это, ни то»[67]67
Брихадараньяка-упанишада, IV. V.15.
[Закрыть].
В качестве примера via negativа, возьмем этот типичный отрывок из произведения Ареопагита: «Мы молимся, чтобы мы могли прийти в эту Тьму, которая за пределами Света, и чтобы мы могли достичь видения через потерю зрения и знания, и чтобы, перестав, таким образом, видеть и знать, мы могли бы познать то, что находится за пределами всего восприятия и понимания (ибо такое опустошение наших способностей и есть истинное видение и знание), и чтобы мы могли предложить Ему, находящемуся за пределами всего, хвалу трансцендентных гимнов, что мы сделаем, отрицая или устраняя все, что существует…» (Мистическая теология, II).
Однако, проведя, таким образом, различие между двумя режимами Пары, или между двумя аспектами ее самопознания (между первым аспектом, в котором высший член является объектом низшего, и вторым аспектом, при котором это отношение прямо противоположно[68]68
См. учение Авиценны о процессе познания. Человек (как он говорит) обладает рациональной душой с низшим и высшим аспектом: один стоит лицом к низшему миру тела и играет роль практического понимания, а другой – к высшему миру познаваемых форм (Стокль, Geschichte der Philosophic des Mittelalters). Аристотелевское учение Аверроэса о едином Разуме человечества, посредством которого мы можем рационально мыслить, на самом деле относится к каждой Паре, а не только к человеческой: в каждом случае высшего члена можно рассматривать как общий Разум низших членов.
[Закрыть]), я должен поспешить указать на искусственность данного разделения и вновь утвердить единство ее членов. Они очень сильно отличаются, и вместе с тем неразделимо едины; они стоят друг напротив друга, и вместе с тем они взаимопроникающие; они представляют собой противоположные крайности, и вместе с тем они одинаковы. Они возникают – говоря теологическим языком – из внутренних «исхождений», различающих «лица», но не разделяющих «субстанцию». Ибо каждая последующая Пара, с ее двунаправленными процессами, объединяющими высшее и низшее – это ограниченная, не святая троица; менее полная версия наивысшей Пары и Святой Троицы[69]69
См. триады Прокла – это сложная и фантастическая иерархия богов («верховных» богов, «свободных» богов, звездных богов, богов-элементалов и т. п.) и ангелов, расположенных по трое, отражающая, тем самым, структуру неоплатонической Троицы. У Прокла был каркас без наполнения; у нас же есть наполнение без каркаса.
[Закрыть]. Несомненно, высокие боги всего лишь второсортны, однако (насколько они содержатся в наивысшем и его характеризуют) они, в принципе, подходящие и верные: иначе они никогда не сохранили бы своей власти над человечеством. Человека ни в коем случае нельзя жалеть или удивляться ему потому, что он сделал бога из Человечества, Жизни и духа плодородия, Земли и Солнца, и звездного неба. Ибо каждый из них, в свою очередь, – это бог-отец, чей сын спускается и рождается в нас и среди нас, и в богослужении духу которого (объединяющему отца и сына узами взаимного любящего знания) все мы принимаем участие. Вся структура иерархии, весь архитектонический принцип вселенной, тринитарный: в конце концов, все процессы представляют собой тринитарные «исхождения»; вся вера, независимо от того, какая она в теории унитарная, на практике тринитарная[70]70
См. Уильям Лоу: «Во всей нашей системе искупления нет ничего сверхъестественного. Каждая ее часть основана на действиях и силах природы…» (Духлюбви).
[Закрыть]. Это вовсе не было варварским заблуждением – находить прекрасным и божественным ежегодное умирание и возрождение нашей Матери-Земли, и ежедневный восход и закат Солнца. Пока высшая религия наивысшей Пары не будет принимать во внимание низшие религии низших Пар, вместо того чтобы включать их в себя и трансформировать, она никогда не сможет удовлетворить потребности всей личности в целом и будет оставаться слабой, наполовину пустой и абстрактной. Боги истинны, их нельзя отрицать.
Св. Бонавентура учил, что создания, составляющие вселенную, созданы и упорядочены согласно божественной модели Троицы – Бог, который есть источник, Сын, который есть образ, и Дух, который есть их любовь и взаимодействие (Жильсон, Философия св. Бонавентуры).
Если мы отказываемся придавать им христианские черты и восстанавливать их в рядах девятиступенчатой ангельской иерархии, то это не значит, что мы навсегда от них отказались; мы просто пригласили их появиться вновь в более сомнительном и менее прекрасном обличье. Если (с позволения Эмерсона) полубоги уходят, когда приходят Боги, то они могут вернуться в облике демонов[71]71
Ориген применяет один и тот же язык и к Богу, и к ангелам – Он является благодетельной и творческой «силой» (0 началах, I.4.). Этот факт, пишет доктор Престиж, «акцентирует близкую связь второстепенных духовных сил с верховным Правителем вселенной и указывает на схожесть функций, которую они с Ним разделяют. Следовательно, как говорит Афенагор, утверждая существование Бога (Supplicatio, от XXIV. 1) – Отца, Сына и Святого Духа, объединенных своей силой, – мы также понимаем существование других сил, функционирующих в материи и посредством нее… ибо Господь создал ангелов, дабы осуществлять провидение над вещами, Им предопределенными, дабы Он мог поддерживать универсальное и общее провидение над всем, тогда как ангелы осуществляют определенное провидение, согласно их назначению, над их областями». В том же самом труде Афенагор «различает между изначальной триадой (Святой Троицей) и множеством «других сил», имеющих дело с материальной природой. Само слово «Триада» неупотребляется, однако нет сомнений относительно того, что имеется в виду» (Бог в патристической мысли, рр. 68-9, 89).
[Закрыть].
Религиозного человека можно описать как субчеловеческий ряд, который ищет свой аналог – сверхчеловеческий ряд; а человека науки – как сверхчеловеческий ряд, который ищет свой аналог, субчеловеческий ряд. Дополняя друг друга, их совместное дело – самосознание Пар в их живом единстве, путем участия в вертикальных процессах, которые их объединяют. Однако есть и дальнейшие осложнения: религия и наука скорее чередуются, нежели сосуществуют на равных условиях. Хотя религиозный подход и существует бок о бок с научным, он сегодня находится полностью в тени своего партнера. То есть, сверхчеловеческие единицы, которые раньше представляли собой наш основной интерес, по большей части заменились субчеловеческими единицами. Мы смотрим на вселенную свысока, тогда как раньше смотрели на нее снизу вверх. В течение последних лет пятисот мир в буквальном смысле перевернулся вверх тормашками.
Конечно, это правда, что ученый учитывает очень большое так же, как и очень маленькое. Однако тенденция его исследования всегда аналитическая; его отношение всегда предвзято в пользу части, противопоставленной целому[72]72
Чтобы свести на нет приятное и волнующее переживание, Марк Аврелий рекомендовал разделить его и рассматривать его части по отдельности. Рассматривая звуки музыкального произведения по отдельности, мы начинаем стыдиться того, что все произведение в целом нас тронуло. Помните (говорит он), что нужно разделять таким образом «и такого рода разделением в каждой частности достичь презрения к целому» (Размышления. XI, 2). Задачи и результаты науки, безусловно, очень отличаются от задач и результатов философа-стоика, однако они пользуются одним и тем же методом. По мере того, как мы разделяем, первой жертвой всегда становится самое высокое качество. Часть симфонии – не симфония, однако это все еще музыка; единственный аккорд – не музыка, однако все еще звук; единственная звуковая волна – не звук вовсе…
[Закрыть]. На самом деле настоящим началом науки можно считать лишь то время, когда человек изобрел микроскоп и различные вычисления и переключил свой интерес с высшего ряда на низший. Не могло быть никакой настоящей биологии до обнаружения клетки или настоящей химии – до обнаружения элементов. Несомненно (о чем я уже подробно говорил), ученый не может полностью игнорировать высший ряд: астрономы рассматривают целые звезды и галактики, так же как биологи признают существование Жизни, а социологи осознают род человеческий. Однако посмотрите, что именно они изучают – не реальность, включающую в себя и самого ученого; не галактику, Солнце и землю как живых, разумных и сверхчеловеческих, а как во всех отношениях (кроме их размеров) субчеловеческих; не Жизнь и Человека как индивидов целостного статуса, в их цельности и реальности, а как всего лишь скопление клеток, организмов и видов[73]73
Жизнь, говорит сэр Чарльз Шеррингтон, – это перетасовка атомов и молекул. И если кажется странным, что неразумная планета перетасовала их с таким удивительно хорошим результатом, мы должны вспомнить о том, что у нее было для этого более чем достаточно времени (Человек о своей природе, V).
[Закрыть]. Наука (и все мы, насколько мы находимся под ее влиянием) по своей природе и функции неспособна распознать ни одну сверхчеловеческую единицу как таковую, независимо от ее уровня. И по этому поводу не нужно сокрушаться или удивляться. Наука не более в состоянии воспринимать высший ряд, чем религия – низший ряд: и ценность их вкладов в общую картину была бы утеряна, если бы один из них отказался от своей точки зрения в пользу точки зрения другого. Ученый и религиозный человек не просто интересуются разными половинками мира: они и есть эти разные половинки. И в этом огромном расхождении во мнениях и кроется их важность друг для друга[74]74
Безусловное применяю слово «наука» в современном ограниченном смысле, а не в старом смысле, в котором это слово было синонимом «знания». Я также упоминаю методы и достижения ученого какученого, а не его осознанную и выраженную философию, которая вполне могла бы рассказать совсем другую историю. Об этом см. д-р Ф. Шервуд Тейлор, в Философии, ноябрь 1947.
[Закрыть].
«Увы! Знания человека распространяются до волоса на волосе, но не на вечный мир», – сокрушается Чжуан Чжоу (Жиль, Размышления китайского мистика, с. 108).
Дело философа – совместить эти половинки, связать разделенные Пары, снять растущее напряжение между верхним и нижним мирами, заживить рану между «над-телесным» и «под-телесным», примирить священный мировой порядок с мирским мировым порядком и показать, что они едины[75]75
Примирять, но не путать – «Итак, только если человек ясно представляет относительные сферы Небес и человека, он может называться человеком совершенного понимания» (Сюнь-цзы, XVII. (Хьюз, Китайская философия классических времен)).
[Закрыть].
Классический аргумент в пользу интерпретации с ссылкой на целое, по сравнению с интерпретацией с ссылкой на часть, высказывает в Федоне Платон. Анаксагор объясняет действия Сократа на основании костей и мышц; Сократ, с другой стороны, находит истинное объяснение в собственном намерении – в воле всего человека, а не в тенденции одной из его частей. Платона интересовал мир как органичное целое и конечные причины, Сократа интересовали законы, управляющие частями мира, и действующие причины. См. Федон, 98, а также Сократ, О частях животных, IV.10.
Если еще остались сомнения относительно того, что наша мысль, следуя примеру науки, игнорирует макрокосм, то достаточно будет вспомнить, насколько универсальна интерпретация более целостного на основании менее целостного; конца – на основании начала; религии и искусства – на основании подавленных сексуальных желаний[76]76
См., например, Эрнест Джонс, Исследование психоанализа, с. 606.
[Закрыть]; морали – на основании экономики и классовой борьбы; величайших достижений человечества – на основании гормонов, обусловленных рефлексов, генов или анального эротизма; философии – на основании психических расстройств[77]77
Верно подмечено, что некоторые современные философы, которых можно назвать терапевтическими позитивистами, берутся посредством анализа вылечить людей, страдающих метафизикой. См. Б. А. Фаррелл в издании Ум (1946).
[Закрыть], – не говоря уже об интерпретации всей жизни и всего разума на основании бесцельных контактов бесчисленных бесплотных электрических зарядов[78]78
Известная версия точки зрения о том, что все, что человеку дорого, является «результатом случайных расположений атомов». См. Бертран Рассел, Мистицизм и логика, сс. 47-48
[Закрыть]. Для нас, сделать понятным – значит понизить в статусе; разъяснить – значит показать, что нет ничего, что стоило бы разъяснения. Почти инстинктивно – так абсолютно наше обращение в эту веру – мы ссылаемся с высокого на низкое, с целого на часть, с эпохального на кратковременное. И так же инстинктивно мы отрицаем – как ненаучную, неясную и иррациональную – ту ссылку наверх, которая представляет собой аналог этого нисходящего процесса. Согласно этой загадке, самоочевидно, что, тогда как «живые существа являются экстраполяциями неорганики»[79]79
Фраза принадлежит Джозефу Нидхэму в Скептическом биологе и Материализме и религии.
[Закрыть], эти отношения необратимые, и реальность нашего объекта обратно пропорциональна его иерархическому статусу. Увидеть основание и объяснение материи, жизни и ума в форме совокупности времени-пространства, или в минимальных физических явлениях, для нашего современного ума и есть признак интеллектуальной честности и здравого смысла. Однако поиск источника этих вещей в Целом, а не в Центре – это, мягко скажем, ошибочно (что так очевидно, что любые споры на эту тему излишни).
Действительно, наука наследует веру у доисторической эпохи, что убедительно аргументировал Уайтхед. Дж. В. Н. Салливан (Основания современной физики, I.) приписывает веру науки в порядок Природы «наследованию от системы мышления (средневековой системы), из которой были отброшены все другие условия». Однако, несмотря на подобные размышления, мы не должны закрывать глаза на тот факт, что наука обладает собственной верой, такой же пламенной, если не такой же рациональной, как та вера, которую она заменила.
Поистине, наука, как заметил Тагор, это своего рода мистицизм[80]80
Религия человека, с. 119
[Закрыть] – мистицизм в сфере субчеловеческого. «Самая иррациональная из всех теорий, – говорит Плотин, – теория о том, что элементы, не обладающие разумом, могут породить разум». По крайней мере, то, что низшее скрывает высшее – это символ веры, credo quia absurdum. По сравнению, противоположная точка зрения, которая видит в живом Целом – посредством живой звезды и планеты – источник каждой жизни, представляет собой трезвый реализм, острожный и здравомыслящий. Мы – провидцы, глубокому пониманию которых противопоставляется равная по силе слепота – мы говорим, что Солнце мертво, а его аналог, атом, – источник, храм и субстрат всей жизни. Мы подобны человеку в Возвращении паломника, «который может смотреть только вниз и держит в руке грабли для навоза» – с одной очень важной разницей: навоз преобразуется в прекрасную божественность, которая и есть потенциальность всех вещей.
Задача науки – производить и сопоставлять измерения, и типичное измерительное действие – это применение к объекту измерительной рейки, чтобы узнать его «настоящий» размер – где «настоящий» значит необластной, центральный. Областное измерение отвергается как внешнее. Действительно, современной физике приходилось до некоторой степени отвергать это отрицание областей и сосредоточивание на Центре. Однако все равно, чтобы быть верной самой себе, науке нужно сделать Центр своей целью.
Наш материализм простирается только до верхней половины иерархии: боги спустились вниз и теперь живут в ее нижней половине. Ибо наука, которая всеми своими действиями подразумевает правоту материализма, представляет собой ту самую активность, которая доказывает его неправоту: ее цель – сделать субчеловеческое полностью понятным для мысли, вобрать всю материю, без остатка, в ум. Дело в том, что хотя исторически научный и религиозный настрои чередуются, каждый из них скрывает другого и постепенно в него преобразуется. В конце концов, низший ряд оказывается высшим рядом под другим именем, и все, что религиозный человек находит в Целом, человек науки находит в Центре. Мы все еще солнцепоклонники, служащие этому божеству фанатичными и ужасными ритуалами[81]81
См. монсеньор Нокс: «Она (сила, притаившаяся в самом корне материи) возбудила беспокойные течения в глубинах под поверхностью ума; она воззвала к тому инстинкту идолопоклонства, который все еще скрывается в самом искушенном из нас. От старых римских авгуров до Анри Бергсона, у нас было искушение поклоняться божеству, Жизненной Силе, которая стоит за всем. И Хиросима стала ее явлением» (Бог и атом, с. 14).
[Закрыть], только наше Солнце поворачивается к нам своей низшей стороной – атомом[82]82
Д.Х. Лоуренс (Анютины глазки, с. 114) упоминает «…солнце в атоме, которое является богом в атоме».
[Закрыть]. Мы не перестали почитать Мать-Землю, только то, что раньше человек приписывал ее большему аспекту, мы приписываем ее меньшему аспекту – ей в миниатюре, матери-молекуле. А клетка – наш современный бог плодородия. Наша вера не менее крепка оттого, что мы стоим на голове; ибо если мы постоим на голове достаточно долго, то окажется, что мир все-таки лежит правильной стороной кверху[83]83
Конечно, эта революция продвинулась гораздо дальше в научной, чем в популярной мысли, которая все еще заражена тем, что можно назвать настроением «interfaeces et urinas nascimur»: что касается плоти и материи, то в нас все еще осталось очень много от отношения к ним гностиков и манихейцев.
[Закрыть]. Иными словами, Пары, в конце концов, оказываются саморегулирующими. Процесс под названием развенчивание, или обращение из веры в скептицизм, в конечном счете, не является ничем подобным: скорее, это процесс перестановки, посредством которого субчеловеческое и сверхчеловеческое перемещаются. Ибо те качества, которых агностик лишает высшего члена Пары, не могут все время оставаться свободными и парить в воздухе неопределенное время; рано или поздно они должны приземлиться на низший член. Пока материалист занят демонстрацией того, что Бог христиан – это миф, и к тому же (что еще хуже) миф, который участвует в классовой борьбе на стороне врага, он также возводит храм Центру, этой святой святых физического субстрата, этого наивысшего хранилища того божественного детерминизма, который всегда находится на правильной стороне.
Может ли физика и химия объяснить жизнь, вопрошает Шеррингтон. Они объясняют, отвечает он, «так много того, что делает клетка, и так много того, на что несколько лет назад у физической науки не было и намека, что будет оправданным предположить, что все еще необъясненный остаток поведения клетки будет разрешен химией или физикой… Деятельность клетки всего лишь соответствует установленным путям «энергии». Но, как он осмотрительно отмечает, «Ощущение чуда по-прежнему сохраняется. Только оно покоится на другой основе» (Человек о своей природе, IV). Иными словами, ощущение чуда движется вниз по иерархии; и куда идет ощущение чуда, туда идет и религия.
Здесь не место рассуждать о будущем мистицизма субчеловеческого – о том, завершит ли оно свое преображение в мистицизм сверхчеловеческого и когда оно это сделает (поэтапно иди с драматической внезапностью). Наша задача в данный момент достаточно ясна: хотя интерес мигрирует с одной половины иерархии на другую, и религия и наука проявляют любопытную тенденцию меняться местами[84]84
См. Виктор Гюго: «Подводя итог, хочу сказать, что наука и религия – это два идентичных слова. Ученые люди об этом не подозревают, так же, как и религиозные. Эти два слова выражают две стороны одного и того же факта, который бесконечен. Религия-Наука – вот будущее человеческого ума» (Интеллектуальная автобиография, Жизнь и смерть). Несомненно, это спутанное и сомнительное заявление, однако в нем кроется глубокая истина.
[Закрыть], иерархия как неделимое целое остается, и дело философии – ее утверждать. Недостаточно, чтобы все наши ангелы были падшими. Для нашей собственной целостности и завершенности нам нужно (вместе с Демогоргоном Шелли) серьезно обратиться к «великой Республике» там, наверху —
«Вы, короли солнц и звезд, демонов и богов,
Эфирные владыки, обладающие
Великолепными, спокойными, счастливыми жилищами
За пределами звездной пустыни Небес»
не менее, чем к ее «противовесу», преисподней —
Ничего, кроме всей иерархии неба и земли в целом, не будет достаточным, ибо она есть то, чем являемся мы[86]86
См. Фехнер, Дневное видение, с. 19. (Лоури, Религия ученого, с. 250).
[Закрыть]. Это одно единое Тело, расчленяя которое мы расчленяем себя[87]87
Донаучный ум, вопрошая «почему?», просит сверхчеловеческого объяснения; научный ум, вопрошая «как?», просит субчеловеческого объяснения. Полное объяснение, которое отвечает на оба этих вопроса, и объединяет разделенные Пары.
[Закрыть].
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
