Текст книги "Иерархия Неба и Земли. Том III. Часть III и IV. Новая схема человека во Вселенной"

Таким образом, мой долг, как функционера среднего уровня, – служить каналом, через который восходящий и нисходящий потоки могут беспрепятственно направляться в свои надлежащие каналы, в соответствии с установленными правилами. И этот долг охватывает весь спектр моей деятельности, ибо мне не положено иметь выходные, личные интересы или свободное время для моих личных дел: весь мой опыт, вплоть до самого тривиального импульса текущего момента и самых тщеславных, эфемерных мечтаний, задействован в этом огромном деле организации. Ибо никакого другого дела не существует: нет такого переживания, которое лежало бы за его пределами.

Что же, в таком случае, представляет собой та «ситуация», которую каждый чиновник столь неутомимо изучает? Что это за огромное достижение?

Все очень большие организации становятся самодостаточными, и таковой является и эта организация. Все, что ей необходимо, она находит сама в себе. Ситуация, которая является своей собственной постоянной заботой, – это внутренняя ситуация, которая на каждом уровне проявляется в исчислении этого уровня. То, что, в конечном счете, является одной и той же проблемой, мне представляют как проблему моих коллег (то, чем они являются, что они сделали в прошлом и сделают в будущем), а моему подчиненному – как схожую проблему его коллег, а моему начальнику – как схожую проблему его коллег[141]141
  Это факт первостепенной важности, и факт, которого нелегко придерживаться – что опыт наиболее близкого предмета более низкого статуса является, когда он достаточно разработан, опытом более отдаленного объекта более высокого статуса. Для меня человек является развитой версией того, что мои клетки думают друг о друге, а не того, что мои клетки думают о его клетках. Точно так же, то, что я думаю о других людях, определяет то, что я думаю о сверхчеловеческих индивидах, по той причине, что моя точка зрения о последнем и есть моя точка зрения о первом, более полно усовершенствованная. Насколько сведения низкого уровня адекватно усвоены, они являются сведениями более высокого уровня. Более низкое является более истинным, в большей мере является самим собой, на более высоком уровне, чем на своем собственном.


[Закрыть]. Таким образом, строгое офисное правило, гласящее, что каждый ассистент должен ограничивать свою деятельность своим уровнем и иметь дело только с делами равных себе по рангу, совершенно справедливое: ибо каждый, занимаясь своим делом, занимается и общим делом, проводя его через ту стадию его развития, которой он правомочен заведовать. Итак, неудивительно, что дела одного уровня напоминают дела других уровней: они являются одной и той же вещью, более (или менее) объединенной. Автономность уровня, на котором мы находимся, его уникальность, горизонтальная сеть его самопричинности – все это обманчивые внешности. Огромная важность, озабоченность, весь спектр наших эмоций, любовь, ненависть, надежда и страх, страстное стремление, насыщенная реальность и яркость жизни на этом уровне[142]142
  Как и многие современные философы, Дьюи подчеркивал точку зрения о том, что сознание возникает, когда возникают трудности: нет проблем, нет сознания. Для Р. Г. Коллингвуда мысль по своей основе также является задаванием вопросов и ответами на них. Для меня иерархия является системой осознанности, и, таким образом, «проблем» (пусть самых рудиментарных) на каждом уровне: повсюду есть стремление, и чередование чего-то подобного боли и радости. «Повсюду, – говорит Блаженный Августин, – большая радость приходит на место большей боли… Значит ли это, что эта часть вещей изменчива, колеблется между обидами и примирениями? Это ли их доля, и предписал ли Ты это только им, когда с высот небес до недр земли, с начала и до конца времен, от ангела и до червя, от первого движения до последнего Ты каждого ставил на его надлежащее место…?» (Исповедь, VIII. 3).


[Закрыть] – все они отражают одну и ту же жизнь, исходят от нее, выливаются в нее и едины с ней – с той же самой жизнью, которая проживается на уровнях над и под нашим собственным. Действительно, мы не одни, и иерархия, к которой мы принадлежим, как нельзя больше отличается от той бездушной корпорации и безжизненному чудовищу, мысль о котором может вызвать мое описание.

Мы склонны к двум противоположным ошибкам. Во-первых, не замечая солидарности нашего собственного уровня с уровнями сверху и снизу, с огромным диапазоном и богатством тех вертикальных движений, которые создают и спасают нас, мы воображаем, что весь вес организации лежит именно у нас на плечах, что все зависит от этого уровня действия. Мы становимся слишком беспокойными, преувеличивая нашу собственную важность, «любопытными варварами» иерархии, повсюду сующими свой нос не в свои дела, и наше гипертрофированное чувство личной ответственности вовсе не помогает нам нести ту ответственность, которая действительно наша. Это порок, свойственный Западу. Порок, свойственный Востоку, противоположный: полагаться слишком сильно на поддерживающие процессы других уровней и пренебрегать важнейшим вкладом этого уровня. Идеальный чиновник – тот, который (как идиот) не передает своим начальникам все те проблемы, которые не могут решить его сотрудники, и не воображает (как нервный самоуверенный чинуша), что сам может их все решить.

Как я уже говорил в главе V, настоящее взаимодействие происходит только на самом низком уровне – в том смысле, что чиновник больше не изолирован от своих сотоварищей, а может открыть дверь своего офиса и познакомиться с ними лично. Только здесь, из всех мест в офисе, и существует горизонтальное общение. Во всех остальных местах соответствующие каналы расположены вертикально, и стены отсеков непроходимы[143]143
  «Ибо это универсальное постановление установлено божественной волей – что Божественный Свет передается второстепенным природам через первичные природы». «Ибо эта сверхсущностная гармония всех вещей весьма совершенно обеспечивала священное регулирование и верное руководство рациональных и разумных существ, путем установления прекрасных ансамблей каждой иерархии» (Псевдо-Дионисий, О небесной иерархии, VIII, X).


[Закрыть]. Хотя в тех данных, которые лежат передо мной, чиновники моего собственного уровня занимают важное место, они появляются не как результат прямого или горизонтального движения. Я не имею с ними никаких дел напрямую, так как имею их только с чиновниками других уровней – а именно с моими подчиненными самого высшего ранга и с моими начальниками самого низшего ранга. Чтобы связаться с равным мне по рангу или чтобы он связался со мной, необходимо заручиться помощью наших ассистентов самого низшего ранга[144]144
  Уайтхед таким образом описывает часть подобного спуска: «В случае животного, ментальные состояния входят в систему всего организма в целом и таким образом модифицируют системы последующих подчиненных организмов, пока не достигнут самых маленьких организмов, например, электронов» (Наука и современный мир, с. 98). Однако пока этих мельчайших организмов много и они не являются единым целым, их доминирующий организм, животное, не может «связаться» с другим животным. Нужно нечто, подобное Единому у Лотце, которое лежит в основе Множества, чтобы объяснить то, что он называет «транзиторным действием». Это, по своей сути, является окказионализмом Гейлинкса. Уорд пишет: «Существование неопределенного числа подобных (мельчайших) монад предоставило бы необходимую «однообразную среду» для взаимодействия более высоких монад, и не было бы необходимости того божественного вмешательства, которое предполагает окказионализм» (Царство целей, с. 257). Но Уорд упустил из виду единство вершины и основания иерархии: низшее, как и высшее – это сцена «божественной интервенции».


[Закрыть], ибо только они знают, как преодолеть разрыв, нас разделяющий. Как одновременно его и мой, и вместе с тем отменяющий подобные разграничения; как бесчисленное множество, и вместе с тем как единое на протяжении всей организации; как отличающиеся друг от друга, и вместе с тем одинаковые в своей основе; как то, что становится чем-то, но вместе с тем является ничем – противоречащий сам себе при любой возможности, низший иерархический уровень является основой всего иерархического взаимодействия. У каждого чиновника каждого уровня есть в штате несколько этих любопытных и незаменимых подчиненных, и чем выше его ранг, тем их больше – только их основная ценность для него кроется в том факте, что они не в полной мере его собственные, так как принадлежат всей организации в целом.

Подчиненные чиновника являются его собственными в том же смысле, в котором его начальники не являются его собственными; и, соответственно, позволительно сказать, что когда мой сотоварищ-чиновник и я встречаемся на нашем самом низком общем уровне, именно мы там встречаемся. Однако когда, вместо того чтобы попросить наших сотрудников найти основу единства путем спуска, мы ищем основу противоположным методом – подъема к нашему общему начальству, – тогда труднее заявлять, что это именно мы в нем смешиваемся. В данном случае наше единство носит трансцендентный характер, оно достигнуто помимо нас и без нашего вмешательства. Тем не менее, это все еще факт, что самый прямой путь между нами пролегает через офис нашего непосредственного начальника, в котором мы достигаем своего рода единства. Тогда мы можем добраться друг до друга двумя способами – путем подъема так же, как и путем спуска – и, на самом деле, мы постоянно прибегаем к обоим методам.

Лейбниц учил, что у монад нет окон, и разработал учение о заранее установленной гармонии, чтобы объяснить взаимодействие между ними[145]145
  «У монад нет окон, через которые что-то могло бы войти или выйти… Естественные изменения в монадах исходят из внутреннего принципа, так как внешняя причина не могла бы повлиять на их внутреннее бытие» (Лейбниц, Монадология, 7,11). См. д-р Инге, «Наши отношения с другими смертными душами не являются прямыми, имея в качестве своего посредника взаимодействие души с тем, что находится выше ее» (Современная британская философия, первая серия (изд. Muirhead), с. 202 и Томас Р. Келли, Свидетельство преданности, сс. 74, 75).


[Закрыть]. Как монады Лейбница, мои чиновники огорожены стеной, у них нет ни окон, ни дверей, которые бы открывались на мир на их уровне. Однако они оснащены потайными дверьми.

Сооружение, в котором они находятся – которым они являются, – вертикально спланировано: здесь важен поперечный срез, вертикальное расположение, а не (как в большинстве других офисных зданиях) горизонтальное расположение плана. Я представляю себе огромное двенадцатиэтажное здание без окон, каждый этаж которого передан чиновникам какого-то одного уровня. Мой офис – на пятом этаже, и прямо над ним находится гораздо больший офис моего непосредственного начальника, тогда как прямо внизу находятся многочисленные и гораздо меньшие офисы моих непосредственных подчиненных. Вся информация, которую я получаю от последних, поступает ко мне (посредством трубчатой межофисной системы коммуникации) через дырочки в полу, и все инструкции, которые я передаю обратно, поступают вниз по тому же самому маршруту. Точно так же я связан с моим начальником сверху, а он – со мной. И каждый отсек в здании, за исключением тех, что в подвале (где перфорированы стены, а не полы) и на чердаке (где потолок не перфорирован), похож на мой: это перекресток и промежуточная станция в вертикальной системе взаимодействия. Таким образом, существует путь от каждой комнаты в здании к каждой другой комнате. Самые отдаленные друг от друга чиновники связаны, по меньшей мере, посредством чердака и подвала.

«Абсолютной близости согласия между доминирующей монадой и ее подчиненными, – достаточно, согласно Уорду, – для того, чтобы объяснить тот факт, что у организма есть “окна” – он, так сказать, прозрачен для своего собственного субъекта, однако недоступен зрению всех других субъектов». На возражение о том, что у нас нет никакого прямого знания об этом согласии или межсубъектных отношениях, он отвечает, что, пока все идет хорошо, мы не осознаем это согласие, которое боль (или любой другой «сбой» в функционировании) обнажает, показывая, что оно все время здесь было.

Однако я имею дело с моими собственными коллегами, с которыми я держу связь сверху и снизу. С коварной тщательностью, которая с лихвой компенсирует отсутствие прямого доступа к моему соседу, я одновременно даю моим сотрудникам указания стимулировать их прямой доступ к нему и идти к нашему вышестоящему чиновнику в обход него: мои отношения с ним никогда не складываются на одном уровне, напрямую. Однако с одной оговоркой. Было бы не совсем верным сказать, что мы объединяемся в нашем общем непосредственном начальнике. Когда возникает некая ситуация между двумя индивидами одного и того же уровня, которые информируют об этом своего начальника, то решение, которое они со временем получают, исходит скорее через него, а не от него. Если он не направляет этот конкретный вопрос на еще более высокие уровни, пока он не достигнет самого высокого уровня и не будет там решен, то, по крайней мере, его решение принимается в свете постоянно действующих инструкций, которые, в конечном счете исходят от главы организации. Мои начальники обязаны всей своей властью надо мной тому, что они представляют тот единственный авторитет (которым они и назначаются), власть которого неотъемлемая и не была ему кем-то делегирована[146]146
  В отличие от нас, апостол Павел достигает правильного баланса между надлежащим признанием сверхчеловеческих сил и их подчинением Единому. «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены». С другой стороны, «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы… ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией…» (Послание к римлянам, XIII.1, VIII. 38, 39; см. Послание к колоссянам, от 1.16). А г-н К. С. Льюис говорит: «Мы готовы поверить или в одноэтажную реальность, или в двухэтажную реальность, однако не в реальность, подобную небоскребу, с несколькими этажами… Мы убеждены, что первый шаг за пределы мира нашего настоящего опыта должен вести или вообще в никуда, или в ослепительную бездну недифференцированной духовности, безусловного, абсолютного. Поэтому в Бога верят многие из тех, кто не может поверить в ангелов и ангельский мир». Однако христианство требует, чтобы те, кто в него верят, приняли идею о промежуточных уровнях (Чудеса, сс. 184, 185).


[Закрыть]. Таким образом, есть некая причина – и даже очень хорошая причина – для той удивительной иллюзии, которая сегодня царит среди чиновников моего собственного уровня: иллюзии о том, что у них вообще нет никаких начальников (хотя у каждого есть огромный штат с множеством уровней), кроме как, возможно, самого главного начальника офиса. Тот факт, что, несмотря на такое мнение, они продолжают работать со средней эффективностью, является неким индикатором того, что это мнение не полностью ошибочно. В некоем смысле, действительно, организация надо мной всегда единична, так же как организация подо мной всегда множественная.

Однако признаю я их или нет, мои начальники во многом задействованы в моем функционировании на более низкихуровнях. Например, мое общение с моими коллегами – это вопрос разрушения барьера между моими самыми низшими подчиненными и его самыми низшими подчиненными: и это можно сделать только в силу того, что все они принадлежат нашему общему начальнику. В качестве его собственности, они едины; в качестве тех, кто их объединяет, мы делаем это в нем. Благодаря тому имманентному единству, которое предполагает его трансцендентное существование, мы, существующие в нем, можем общаться. Чем отдаленнее наше взаимодействие, тем более протяженное его основание, и тем более высокий тот авторитет, в котором оно имеет место и которым оно вызывается. Короче говоря, мое взаимодействие с другим вводит в данную ситуацию третьего чиновника, в штате которого мы оба служим, и для которого наши самые низшие подчиненные едины. Однако общение означает единство, которое, в конечном счете, исходит от главы организации[147]147
  «В своей основе именно отношения с Богом и делают человека человеком» (Кьеркегор, Заключительный ненаучный постскриптум, с. 219).


[Закрыть]. «Единство с человеком – это побочный продукт единства с Единым, и только так и может быть осуществлено. Ибо только в интенсивном средоточии полнейшего бытия может быть расплавлена атомическая твердость наших эго»[148]148
  Джеральд Херд, Символ веры Христа, с. 32. См. Лейбниц: «И одна сотворенная вещь более совершенна, чем другая, когда в ней находят то, что априори объясняет то, что происходит в другой вещи; и из-за этого мы говорим, что она воздействует на другую. Однако в простых веществах влияние одной монады на другую только идеально; оно может иметь воздействие только благодаря вмешательству Бога» (Монадология, 50,5D).


[Закрыть].

Здравый смысл может получить некое представление о поведении организации с человеческого уровня и ниже. И, действительно, только согласно той гипотезе, которую я здесь выдвигаю (или чему-то в этом роде), и можно разобраться с психофизическими фактами. Как еще мне объяснить мой чувственный опыт или простейшие из моих реакций[149]149
  Или (как я мог бы добавить) огромное число психопатологических сведений? Мы испытываем трудности с нашими сотрудниками. Говорят, что невротик страдает от автономного комплекса, бессознательного ментального содержимого, которое неподвластно сознательной воле и следует своим собственным законам. Цель аналитика – восстановить свободное общение между нами и нашими подчиненными. И вновь психические исследования указывают в одном и том же направлении. Д-р Дж. Н.М. Тиррел пишет: «Именно это мнение о личности как о протяженной и ранжированной в некоей иерархии, которая сегодня появляется в психических исследованиях, кажется столь важным. Когда мы рассматриваем факты, то они не просто поддерживают эту точку зрения; они ее требуют» (Личность человека, с. 159).


[Закрыть]? Они являются или чудесами организации, или просто чудесами. Вот задачи, которые, объединенные по причине их невероятной сложности в абсолютную простоту, вызывают организацию; большую иерархию чиновников, каждый из которых занят своей маленькой проблемой; абсолютную передачу ответственности; все более и более тонкую специализацию и подразделение усилий под властью единого высшего авторитета.

Как бы мы управляли гигантским роботом, чье функционирование было бы как можно ближе к человеческим стандартам? Если бы я мог превратиться в широкомасштабную инженерную задачу и на меня был бы передан подряд, то фирма, которая бы меня построила и которая бы мною управляла, по необходимости создала бы организацию, которая была бы похожа на то, чем я сегодня являюсь – только чиновники были бы человеческими, а не субчеловеческими, и общая эффективность была бы несказанно ниже, чем эффективность их прототипа.

Здравый смысл все это признает. А вот сверхчеловеческие уровни – другой вопрос. Действительно ли я направляю сложные вопросы моим начальникам? Действительно ли я в любом случае управляюсь ими, точно так же как мои подчиненные управляются мною? Если это так, то тот факт, что я это осознаю – любопытная редкость[150]150
  Для Аристотеля, Primum Mobile («перводвигатель») передает свое движение каждой меньшей сфере по очереди, пока не появятся земные движения. А Фома Аквинский следовал за Аристотелем настолько, что верил, будто земные феномены контролируются звездами таким образом, что остается место для случайности. Однако многие схоласты, и, в частности, Роджер Бэкон, добавляли к идеям Аристотеля большую примесь арабской доктрины, согласно которой небесная иерархия, воплощенная в неподвижных звездах, планетах и луне, правит и информирует всю подлунную природу; более того, рациональные идеи и универсалии, регулирующие наше мышление, получаются из небесных Разумов. Мы редко осознаем, что наши предки жили под наблюдением – практически в буквальном смысле – самой высшей Инстанции.


[Закрыть]. Безусловно, кажется, что я делаю то, что мне нравится.

С одной стороны, существует точка зрения философов типа Дж. Э. Будина, который пишет: «Так же, как в иерархии организма, центры рефлексов обязаны точностью своей функции – их ранжированной и локализованной реакцией на стимул – контролю, проявляемому высшими уровнями головного мозга… так материя в космосе обязана своей точностью функции и своими математическими законами своему существованию в качестве неотъемлемой части космической иерархии контроля» (Космическая эволюция, c. 110). С другой стороны, существует большая группа людей, представленная Спенсером, о котором Уорд верно говорит, что он полностью игнорирует «руководство низшего высшим. Для него вселенная будто совершенным образом вылупляется из огромного яйца, повинуясь тому, что он когда-то называл «полезной необходимостью» (Царство целей, c. 113).

У Платона, по крайней мере, не было сомнений на этот счет. «Все вещи, – говорит он, – руководятся тем, чье провидение находится над всем, с целью сохранения всего и блага для всех. И каждая часть вселенной, действуя и являясь объектом действия, соблюдает, насколько это возможно, пригодность всего. И каждым отделом, вплоть до самого низшего, установлены правители, чтобы они приказывали, что им делать и что должно быть сделано с ними»[151]151
  Законы, 903._


[Закрыть]. Правительство всеобъемлющее: и действительно, как может быть иначе? Если мир внутри меня представляется лишь как высоко организованная иерархия, является ли внешний мир менее удивительным, менее упорядоченным и менее сложным, менее нуждающимся в схожей интерпретации? Действительно, по человеческим стандартам, сверхчеловеческое обладает грубостью фактуры, широтой масштаба и медленностью процесса, который скрывает сложность его организации и те цели, для которых оно организовано. Это не удивительно: удивительно то, что человек осознал, что над его действиями в некоторой степени кто-то властвует; что даже когда он поступает так, как ему заблагорассудится, он служит высшим целям; что существует точка зрения, согласно которой хаос его биографии приобретает систему и намерение; что он, к счастью, не свободен от «гетерогонии целей» (как их назвал Вундт[152]152
  Система философии, 1889, 337. См. Гегель, Философия истории, 1837, 30.


[Закрыть]), посредством которых иерархический чиновник осуществляет то, что он не предвидел и не намеревал. «Знаешь ли ты уставы неба, можешь ли установить господство его на Земле?»[153]153
  Книга Иова, XXXVIII, 33.


[Закрыть]. Скорее всего, нет; однако это уже что-то – знать, что такие уставы существуют и человек подвержен такой власти. Несомненно, Шелли преувеличивает, когда он говорит: «Наши самые высшие качества – пассивные рабы некоей высшей и более всемогущей Силы»; однако осторожное высказывание Уайтхеда о том, что «мы можем увидеть в себе прямые аспекты ментальностей более высоких организмов»[154]154
  Наука и современный мир, IX. Это длинный путь – от этого осторожного признания сверхчеловеческого влияния до монопсихизма, например, Авиценны, иерархия небесных разумов которого проливает свой свет, уровень за уровнем, вниз к Активному Разуму и человеку; в частности, они вдохновляют пророка и философа. Но, однажды признав даже малейшую брешь в стенах эго, ничто не может помешать ее неограниченному расширению.


[Закрыть], безусловно, склоняется в противоположную сторону. Если бы вся моя деятельность была просто вопросом реакции – избегающей боли и ищущей развлечений – на непосредственный стимул и долг или сверхчеловеческие цели ничего бы для меня не значили, тогда я действительно был бы гораздо меньше, чем человек. Я бы походил на свою клетку, которая рассматривает мой замысловатый контроль над ней (приводимый в действие, например, посредством гормонов желез внутренней секреции) как всего лишь изменения погоды. Своеобразное величие человека состоит в том, что он может сказать: «Потому что Бог производит в вас и хотение, и действие по Своему благоволению»[155]155
  Послание к филиппийцам, 11.13.


[Закрыть] – и Бог, и сверхчеловеческие силы, которые Он уготавливает.

В его основных чертах, это указание сверху было описано в предыдущей главе: неизменное правило состоит в том, что все действует попарно. Я повинуюсь – не внешне, а в глубине своего бытия – сверхчеловеческому контролю. Чем выше начальник, от которого я получаю инструкции, тем ниже ранг подчиненных во мне, которые должны им повиноваться. Таким образом, у каждого уровня моих подчиненных (как я уже писал) существует двойная лояльность – его непосредственному начальнику внутри меня, и наивысшему члену его Пары за моими пределами. Я почти полностью завишу от этого согласия между моими подчиненными и моим начальством, без которого я не мог бы прожить ни минуты: нет убеждения более глупого, чем то, которое приписывает человеку способность к самообслуживанию[156]156
  Аль-Газали осознает важную истину – что контроль человека его собственных конечностей является вовсе не нетипичным примером той великой системы контроля низшего посредством высшего; «так же, как ангелы управляют элементами, так и душа управляет членами тела» (Алхимия счастья, I).


[Закрыть].

См. лекцию Герберта Баттерфильда «Провидение и исторический процесс», опубликованную в «Listener» 5 мая 1949 года – в ней содержится убедительное изложение точки зрения о том, что, в практической политике не менее, чем в теории, человек совершает большую ошибку, не принимая во внимание Провидение, и наивно полагать, что он может управлять историей как ему заблагорассудится.

Так же, как глава любой очень сложной человеческой организации должен оставаться в неведении относительно двух вещей (во-первых, относительно специализированных знаний и квалификации его сотрудников, и, во-вторых, относительно ученых обществ и университетов, профессиональных ассоциаций и профсоюзов, которые ответственны за их начальное обучение и поведение в настоящий момент), так и я в основном нахожусь в неведении относительно поведения моих подчиненных и о том, как оно вообще возможно благодаря их единству с моим начальством. Основополагающая симметрия организации, ее взаимообратимость, мне неизвестны. Однако я не могу оставить своих сотрудников и отказаться от своего начальства, ибо они неразделимы. То есть, хотя руководство мною исходит сверху, является внешним и осуществляется другими, оно также идет снизу, является внутренним и (в каком-то смысле) моим собственным.

Если каждый чиновник может заниматься только делами его собственного уровня, то как так получилось, что я, чиновник среднего звена, заточенный в своем офисе на пятом этаже, тем не менее, способен составить данное описание всей организации в целом? Является ли все, что я написал в этой главе, внутренним по отношению к моему лишенному окон и дверей офису (или, по крайней мере, к моему собственному уровню и этажу) и не имеет значения для того, что лежит за его пределами? Я так не думаю. В таком случае, является ли моя схема диаграммой целого, содержащегося здесь, в его отдельной части? Если в этом случае действует принцип того, что все, относящееся к конкретному уровню, происходит на этом самом уровне, то ответ на этот вопрос отрицательный. Стальной каркас здания не является ненужной моделью структуры, представленной на пятом этаже; эта диаграмма также – не местная особенность организации или какая-либо случайность, а структурный и полностью распространенный аспект целого. Его крайняя недостаточность исходит от его недостатка деталей и конкретности, а не от какого-либо недостатка возможностей или отдаленности от обсуждаемого предмета.

«Однако такая жизнь, – говорит Аристотель о созерцательной жизни, – будет выше всего лишь человеческой природы, потому что человек будет так жить не поскольку он человек, а поскольку в нем есть божественный Принцип: …и, таким образом, если чистый Интеллект, по сравнению с человеческой природой, божественный, то и жизнь в соответствии с ним будет божественной по сравнению с обычной жизнью человека. Однако мы не должны слушать тех, кто велит человеку заниматься только человеческими делами, или смертному – только смертными делами… На самом деле этот Принцип представляет собой «Я» каждого человека, так как он является верховным и превышает все остальные по добродетели: тогда действительно было бы глупым человеку выбирать не свою собственную жизнь, а чью-то еще» (Никомахова этика, 1177, 1178). Весьма подходящий текст для этой главы, и особенно для этого раздела.

Чем больше я осознаю, тем больше я живу[157]157
  См. Генри Драммонд, Естественный закон в духовном мире, с. 149 и далее.


[Закрыть]. Если я осознаю несколько иерархических уровней, это может означать лишь то, что я живу в них[158]158
  Как учил Филон, человек не только может, но и «должен преображать себя из человека в природу космоса». Он должен присоединиться к Уолту Уитмену, который заявляет: «Отныне я провозглашаю себя свободным от мнимых преград и уз» (Песня большой дороги, перевод: К. Чуковский).


[Закрыть]. Я не только чиновник пятого уровня: наоборот, меня постоянно повышают и понижают в должности, так что по сути дела я имею свободный доступ ко всей организации. И по мере того как я поднимаюсь и понижаюсь по шкале, я идеально соответствую требованиям и распорядку каждого нового поста, не привнося на это место ничего для него чуждого и ничего с него не унося. (Например (как сказал Эддингтон), физик должен по очереди отбросить свои органы чувств – уши, нос, язык и кожу, – прежде чем он сможет установить контакт со своим миром[159]159
  Макс Борн (Теория относительности Эйнштейна, сс. 2, 3) придает большую важность этой же самой мысли.


[Закрыть]. Он должен спуститься на его уровень[160]160
  Это же самое движение, только с другой точки зрения, описывается Д.Х. Лоуренсом в его стихотворении Тени:
«Тогда я знаю, что я по-прежнемуВ руках непостижимого Бога,Что он разрушает меня и превращает в забвениеЧтобы я проснулся утром, обновленный»,  (перевод Виктора Постникова)


[Закрыть]. «Чувства» молекул и атомов становятся его собственными, как когда он спрашивает у тела, что оно думает о Земле (именно этим и является процесс взвешивания) и придерживается решения тела. Физик должен распасться на части, устремляясь к полному уничтожению, которое ждет его в Центре. Или, если взять пример из повседневной жизни, давайте рассмотрим любопытную неопределенность «я», его вертикальное распределение. Итак, о недостойном порыве я говорю «это на меня не похоже» или «я был сам не свой»[161]161
  См. К. Г. Юнг, Аналитическая психология, с. 298.


[Закрыть]. Или я оказываюсь на высоте положения, или падаю в собственных глазах. Заметна или лучшая сторона моего «я», или худшая; я или на должной высоте, или нет; я падаю, и знаю, что мое низкое поведение недостойно моей истинной, или высшей, природы. И так далее, до бесконечности – какую бы теорию я ни провозглашал, мне нужно лишь начать ее описывать, и моя фразеология покажет, что, на практике, я принимаю как должное многоуровневое «я» и вертикальное колебание «я» настоящего момента вокруг человеческой оси)[162]162
  Я полагаю, что в конце концов «репрессивные силы сверхэго» являются не внешними, а эндопсихическими; и, более того, что идеально тщательный анализ любого индивида выявит, что он функционирует на каждом иерархическом уровне. Выражаясь совершенно иным языком Бёме: «Если твой дух сотрудничает с Богом, то в этой части ты находишься в раю, а твоя душа – в Боге» (Исповедь, с. 38).


[Закрыть].

Эта организация представляет собой единое и неделимое целое, а не огромное скопление единиц, каждая из которых вещь в себе. Вместе с тем, иллюзия обособленности чиновника, который сидит в своем отсеке без окон, не такая уж иллюзия: никаких ограничений, никакой организации, в рамках которой эти ограничения могли бы быть преодолены. Несомненно, различия проводят лишь для того, чтобы их преодолеть, однако очень важно, чтобы было огромное разнообразие различий, требующих подобного обращения. «Хотя все мы сотворены друг для друга, однако у каждого есть свой ум и свое понимание, каждый из которых является своей собственной надлежащей и ограниченной юрисдикцией»[163]163
  Марк Аврелий, Размышления, VIII. 53.
  Гераклит был озадачен проблемой того, как в восходящем и нисходящем движении вещи сохраняли видимость стабильности. Он отвечает, что каждый «уровень» (огонь, вода и земля) имеет свои «средства» – принимаемый материал компенсирует тот, который отдается. Таким образом, суммарный объем остается приблизительно постоянным (См. Барнет, Философия древних греков, с. 150).


[Закрыть]. Цемент этой структуры – рассудительная ограниченность, и универсальная широта кругозора все бы испортила. Если бы все твердо знали, чего они хотят, знали, что у них на уме – то есть, знали бы собственный ум, – то сомнительно, было бы в нем что-нибудь конкретное, что можно было бы знать. Освободите каждого чиновника, покажите ему, что он волен идти куда захочет и вовсе не привязан к своему письменному столу, – ив результате воцарился бы хаос, в котором никто не был бы волен что-либо делать или чем-либо быть. Даже система упорядоченного продвижения (как та, о которой говорят некоторые теософы) вскоре сделала бы организацию неустойчивой, с слишком большим числом специалистов на высших должностях. Принятие ограничений является необходимостью с любой точки зрения[164]164
  «Человек имеет доступ ко всему разуму Творца», – заявляет Эмерсон (Природа, 1836, VII); а про Евномия Кизикского, который «превратил теологию в технологию», говорят, что он заявил, что «знает Бога так же хорошо, как Он знает Самого Себя» (Кидд, История христианской церкви). Эти заявления, на самом деле, гораздо в большей степени противоречивые по отношению к самим себе, нежели шокирующие – по той простой причине, что самый высокий уровень также является самым низким.


[Закрыть]. И, действительно, чем выше чиновник, тем ниже то место, которое он согласен заполнять: когда мы получаем повышение, то не оставляем низшие уровни, а, наоборот, обнаруживаем их. Закон симметрии предполагает, что низшие посты хорошо укомплектованы. Любое повышение в должности подразумевает равное понижение в ней. Так же, как в социальной иерархии Востока самому низшему слуге часто присуждают самый благородный титул и как в военной иерархии Запада восходящий ранг неразрывно связан с нисходящим, так и в космической иерархии Неба и Земли скромный и великий неразлучны.

Издревле считается, что истинная цель человека – взбираться. наверх: оставлять позади свою «человечность» и добираться до небес. Джек взбирается по бобовому ростку, который является мировым древом Иггдрасилем, так же как «паук цепляется лапками, но бывает в царских чертогах»[165]165
  Книга притчей Соломоновых, XXX. 28. См. Эпиномис, 988: «И пусть греки никогда не считают, что, будучи смертными, мы никогда не должны иметь дело с божественным; они должны иметь совершенно противоположное мнение». Этому подъему соответствует и спуск науки. Вера, на которой основана наука, говорит Уайтхед, «идет от прямого обследования природы вещей как она раскрывается в нашем непосредственном опыте в настоящем моменте… Иметь опыт такой веры – значит знать, что, будучи самим собой, мы есть больше, нежели мы сами: знать, что наш опыт, пусть он и смутный и фрагментарный, исследует самые глубины реальности…» (Наука и современный мир, I). Как сказал Сведенборг, «понимание взлетает вверх и опускается вниз» между самыми высокими и самыми низкими областями (Истинная христианская религия, 602).


[Закрыть]; древние египтяне снабжают своих умерших миниатюрными бронзовыми лестницами, чтобы помочь им взобраться до небес, а митраисты используют в своих церемониях семиступенчатую лестницу, сделанную из металлов семи небесных сфер. Нет другого верования, которое было бы столь древним, столь распространенным – и столь неочевидным. Однако его нельзя отделить от его аналога, гораздо более очевидного верования, что человеку нужно спускаться вниз, в самые глубины. Истинный прогресс симметричный, и цель – в реализации всей иерархии в ее единстве и реальности; в целостности, а не просто в высоте. Если мы теряем связь с нашим более низким «я», вместо того чтобы держать его в единстве тотального «я», то мы пропали[166]166
  Торжествующий дух Э. Грэма Хоу – с точки зрения психологического анализа, особенно интересное эссе о необходимости спуститься на Землю и прекращении сопротивления нашему неизбежному спуску в глубины иерархии: инфантильное цепляние за высшие сферы, которые являются нашим источником, вызывает ментальную депрессию и даже безумие.


[Закрыть]. Ибо, как так замечательно говорит Браунинг:

 
Единая душа составлена из трех,
И первая за тело все в ответе.
Она живет во всех его частях
И Действует. Ее стихия – прах.
Вот нижняя граница человека.
Со временем, открывшись вверх, она
Другой душе свои все накопленья
Охотно отдает. Та обитает в мозге
И чувство, мысль и волю воплощая, Знает.
Ей в свой черед открыться вверх пора
Приходит, чтоб отдаться той, последней
Душе, что их обеих использует;
Что, составляя человеческое “я”,
Бытийствует, вторую вдохновляя
(А вдохновенье первой – от второй);
Что, открываясь вверх, вмещает Бога
В страшный миг слиянья; оставив
Оболочку, возвращается к Нему.
Вот верхняя граница человека.
Действие, Знание, Бытие,
– три души, один человек[167]167
  Смерть в пустыне. См. Экхарт: «То, что видит глаз или слышит ухо, тут же захватывает желание (если оно доставляет удовольствие) и передается соответствующей способности, которая хорошо это рассматривает и – если это допустимо – передает это высшим силам, которые берут это и приносят самой высшей силе, равной которой нет… Это называется синдересис, и он един с природой человека, искрой божественной природы… Все, что сюда попадает, должно быть сначала освобождено от множественности и чувственных привязанностей» (Труды, ii, сс. 109, 110).


[Закрыть]’ [168]168
  Перевод взят из Интернета, автор его не найден – прим. пер.


[Закрыть].
 

Однако даже здесь существует тенденция недооценивать душу, которая «склоняет нас вниз». Франц Кафка, в свойственной ему странной манере, более справедливо оценивает нашу основополагающую симметрию, когда он говорит, что человек «прикован к цепи, которая достаточно длинная, чтобы позволить ему ходить по всему земному пространству, и однако всего лишь настолько длинная, что ничто не может вытащить его за пределы границ мира. Но одновременно он также является свободным и безоговорочным гражданином Небес, ибо он также привязан подобной небесной цепью. Так что если он направится, например, к земле, то его будет душить его небесный ошейник, а если к Небесам – то это же самое сделает земной ошейник»[169]169
  Великая китайская стена, с. 151._


[Закрыть].