Текст книги "Рабы Microsoft"

Среда

Теория Бага Барбекю подтвердилась! Майкла пригласил на обед (о боже, пальцы не слушаются) Б-Б-Б-Б-И-Л-Л!

Новость пришла в полдвенадцатого и мгновенно разнеслась по всему корпусу. Ясное дело, через пару секунд мы прибежали в офис Бага, спотыкаясь, как новорожденные щенки, о завалы из паяльных ламп, проводов, картотечных ящиков и коробок из-под компактов. Баг рвал на себе волосы от отчаяния. Мы подливали масла в огонь.

– А знаешь, Баг, все потому, что Майкл здорово срезал тогда дорогу. Нет, точно! Билл увидел его гениальный ход и теперь поручит Майклу целый проект. Вот посмотришь! Эх, чувак, зря ты нас слушал… Мы неудачники. Мы так и останемся в болоте. А Майкл – Майкл крут.

На самом деле приглашение было наверняка связано с кодом, который Майкл написал в прошлую пятницу после разноса, но мы об этом умолчали.

Два часа без Майкла тянулись бесконечно. Мы изнывали от любопытства. В офисах не сиделось, и мы вышли в коридор, олицетворение всех наших причудливых вкусов: окна заклеены картинками из комикса «За гранью»[27]27
  «За гранью» (The Far Side) – комикс, издававшийся с 1980 по 1995 гг. Известен сюрреалистическим юмором и некоторой жестокостью.


[Закрыть], стены украшены скульптурами из банок Pepsi, с потолка свисают надувные акулы. Все залито светом полного спектра, от которого у людей здоровый цвет лица.

Мы лихорадочно перепробовали все привычные попытки снять стресс: притащили со склада пузырчатую упаковку и долго возили по ней стульями, выдавливая целлофановые пузыри; гоняли клюшками для гольфа пластмассовых троллей по коридору, оставляя щербины на дээспешных стенах и потолке; пили диетическую колу и лениво поругивали CD-плееры (Тодд: «Я пробовал графический интерфейс Philips. Как будто листаешь толстый альбом, в котором страницы слиплись!»).

Наконец вернулся Майкл. Прошел мимо, даже не замечая, какую сенсацию вызвало его появление. Я приблизился к его двери.

– Майкл, привет!

Пауза.

– Ну-у-у-у?

– Дэниел, привет! Вечером лечу в Купертино. Мне дают какое-то задание, связанное с Macintosh.

– А… он? Ну, какой он вообще?

– Как тебе сказать… Целесообразный. Мы забываем, что он гений с медицинской и биологической точки зрения. За весь обед он ни разу не произнес «м-м-м» или «э-э-э». Он не тратит энергию мозга впустую. Пример для всех нас! Я рассказал ему о своей флатландской диете, а потом мы заговорили про напитки, которые, как ты понимаешь, употребляют через соломинку, то есть в линейном и одномерном, а не двухмерном режиме. Между прочим, для флатландского образа жизни питье – большая проблема. Но Билл (они называют друг друга по имени!) сказал, что в двухмерной вселенной одномерность вполне допустима. Так очевидно! А я не додумался. Классно, что у нас такой шеф. Слушай, Дэниел, можно взять твой чемодан? В моем лабиринты для песчанок, не хочется все вынимать и потом опять укладывать.

– Бери, конечно.

– Спасибо! – Майкл включил компьютер. – Ну, надо готовиться к поездке. Где этот файл… Ничего не могу найти! Как будто не я веду архивы, а Люси Рикардо[28]28
  Люси Рикардо – очаровательная, но рассеянная героиня популярного комедийного телесериала «Я люблю Люси» (I Love Lucy, 1951–1961).


[Закрыть]! Ладно, Дэниел… Поговорим потом?

Он заглянул под коробку с «Памятью», детской настольной игрой тридцатилетней давности. Потом бросил на меня взгляд, ясно говорящий: «Я хочу вернуться в свой уютный и управляемый компьютерный мирок». К таким желаниям надо относиться с уважением. Я вышел из офиса (Майкл уже самозабвенно стучал по клавишам). Скоро Майкл потеряет голову от успеха, как юная красотка из Небраски, попавшая в лапы голливудского «папочки», и оставит нас навсегда.

Звонила мама. Опять отец: всю ночь не спал, потом оделся как на работу и пошел в гараж, к игрушечным поездам. Когда мать заговаривает о сокращении, он отшучивается и говорит, что все будет хорошо. Без всяких подробностей.

Потом звонил отец. Из своей берлоги. Спрашивал, как в Microsoft ситуация, не нужны ли новые сотрудники вроде него. Ну и ну… Теперь и я забеспокоился. Он явно еще не оправился от потрясения.

Я посоветовал ему расслабиться и хотя бы несколько дней ничего не предпринимать. Он обиделся, как будто я послал его подальше. Это на него не похоже. Я попытался объяснить ему то, что говорила Карла (мол, люди старше пятидесяти только сейчас попали в ту часть гауссова колокола, где осваивают новые технологии), но папа не стал слушать. Попрощались мы холодно, и мне это не понравилось. Увы, в голову не пришло больше ничего конструктивного.

Я съездил в японский супермаркет за жареной лапшой быстрого приготовления (заливаешь ее кипятком прямо в пластмассовом стаканчике, в котором она продается, и все).

Несмотря на всеобщий ажиотаж по поводу обеда Майкла с Биллом, нам с Карлой удалось остаться вдвоем. Я спросил, какие у нее были бы любимые темы в «Своей игре» и рассказал, какие ответы дали ребята. Карла задумчиво повозила лапшу по дну стаканчика.

Любимые темы Карлы:

• Фруктовые сады

• Лабрадоры

• История телефонных розыгрышей

• Детективы

• Микропроцессоры Intel

• Реплики Хэла из «Одиссеи 2001»

• «Мои родители – ненормальные»

Карла добавила:

– Дэн, у меня к тебе вопрос про индивидуальность. Вот послушай: чем человек больше всего отличается от остальных?

Я хотел сразу выпалить ответ, но почему-то запнулся.

Сначала вопрос показался мне элементарным. Поразмыслив, я понял, какой он сложный и даже печальный. Ведь на самом деле мы не так уж разнимся между собой. Ну, чем одна кряква отличается от всех остальных? А медведь гризли от других гризли? Индивидуальность – хрупкая штука. Если подумать, она определяется совершенными мелочами.

– Личностью? – ляпнул я. – Или… э-э… душой?

– Возможно. Я, кажется, начала верить в души. В прошлом июле я ездила на встречу выпускников. С окончания школы прошло десять лет. Конечно, тело у всех за это время изменилось, но суть осталась почти такая, как в детском саду. Душа не меняется. Дана Маккалли – такая же воображала. Норман Тиллиг – такой же тупой спортсмен. Эйлин Келсо – все та же наивная дурочка. Тело, может, и другое, но личность в нем абсолютно такая же. Вот тогда я поняла, что у людей действительно есть душа. Глупо, конечно. В смысле, глупо для такого логичного человека, как я.

Через пару часов после обеда я вернулся к реальности. Пришел Шоу, мой «босс», провел сеанс рукопожатий. Умеет Шоу укреплять позиции! Если начнут сокращать всех менеджеров проектов, этот уйдет последним: у него четырнадцать подчиненных (рабов).

Шоу хотел, чтобы у меня нашлась лакомая проблемка, с которой он помог бы мне разобраться. Мне пришло в голову только то, что дедлайн через семь дней, мы не успеваем, а без Майкла работы будет еще больше. Шоу этой проблемой не соблазнился и пошел на поиски более экзотически озабоченных сотрудников.

Шоу где-то за сорок. На кампусе таких от силы дюжина. К компьютерщикам старше сорока невольно испытываешь уважение. Есть в них что-то глубинное, технарское. Шоу еще помнит флинтстоуновскую эру компьютеров с перфокартами и сидящими внутри птичками, которые кричали: «Боже, ну и работенка!».

Одно мне не нравится в Шоу: он заделался менеджером и перестал писать программы. Менеджеры весь день жмут руки и перекладывают бумажки, какое уж тут творчество! Уважение определяется близостью человека к компьютерам и программированию. Менеджеры либо пишут программы, либо нет. Последних у нас гораздо больше. Короче, IBM номер два.

В полугодовом отчете Шоу хорошо отозвался о моей работе, так что я против него ничего не имею. Вообще у нас не очень строгая субординация. Решение принимает тот, кто знает по теме больше всего. Правда, если станет туго, я все равно пушечное мясо.

А еще Шоу – бэби-бумер. Это милостью таких, как он, мы слушаем абсолютно на всех корпоративных мероприятиях один и тот же мерзкий попсовый джаз. И этой преснятиной они хотят сказать: мы не такие, как родители, мы разрушаем общепринятые рамки?! Когда-нибудь все сотрудники младше тридцати взбесятся, как те почтальоны, и устроят в административном корпусе кровавую бойню с помощью ножниц и зажигалок.

Заглянул в WinQuote. За день акции упали на восемьдесят пять центов. То есть Билл сегодня потерял семьдесят миллионов долларов, а я – шиш с маслом. Но угадайте, кто будет спать крепче?

Мы трудились до часу ночи. Я подвез домой Карлу и Тодда. Мы заскочили в супермаркет за чем-нибудь вкусненьким. Набрали фруктовых сладостей и нектаринов, встали в очередь и завели обычный нердовский разговор о будущем компьютеров.

Карла сказала:

– Нельзя отменить изобретение колеса, радио или тех же самых компьютеров. Нас уже не станет, но компьютеры будут развиваться. Вопрос только в том, когда люди создадут Сущность, обладающую собственным разумом. Это случится через десять лет? Или через тысячу? В любом случае отменить появление Сущности невозможно. Она будет. И самый важный вопрос: будет ли эта Сущность отличаться от людей? Разработчики искусственного интеллекта признались, что не в состоянии создать ИИ с опорой на человеческую логику. Сейчас они пишут программы, имитирующие жизнь, которые могли бы скрещиваться. Так они хотят симулировать миллионы лет эволюции и создать новый разум – Сущность. Эта Сущность вряд ли будет устроена как человек.

Я ответил:

– Знаешь, Карла, мы всего лишь люди. Как же мы разберемся в других видах разума? Разве может Сущность быть нечеловеческим разумом? Она же родилась в мозгу людей. По крайней мере первоначальный алгоритм. Мы сможем создать только человеческий разум.

Тодд добавил, что его ультрарелигиозные родители как раз Сущности и боятся. Они с ужасом ждут дня, когда человечество передаст инициативу машинам и позволит им преследовать собственные цели.

– О боже, я попала в старый дешевый ужастик! – воскликнула Карла.

* * *

Потом, сидя у себя в комнате, я вспомнил этот разговор. Может быть, о Сущности мечтают люди, которые не могут представить, что такое жизнь после смерти, и хотят, чтобы новый разум выяснил все подробности и предъявил фотографии.

Мы надеемся, что Билл знает, какой будет Сущность. Если знает, то он – наша мораль, которая придерживает поводья технологического прогресса. Может, так и есть. Билл – средоточие всей компании. В смысле, если бы не культ Билла, компания превратилась бы в кладбище. Или фирму офисных принадлежностей. (Что в принципе верно. Ну, если подумать.)

Четверг

Проснулся в половине девятого, пошел в кафетерий. До конца недели никаких сухих завтраков, с меня хватит.

Мы с Багом ели овсянку и наблюдали за коллегами-иностранцами – кажется, французами, – которые стояли под дождем, на холоде, и курили. В Microsoft курят только иностранцы, да и те сбиваются в грустные кучки. Во всех офисах курить запрещено. Странно, что курильщики никак не поймут намек.

Мы решили, что французы никогда не смогут написать программу с дружественным интерфейсом, уж очень они невежливые. Они бы сделали иконку для вызова официанта: щелкнешь по ней, и жди файла сорок пять минут. Ничего удивительного, что сама идея дружественного интерфейса возникла у нас, на Западном побережье. А парень, который изобрел смайлик, баллотируется на мэра Сиэтла. Серьезно! В новостях говорили.

Как только я вошел к себе, позвонила мама. Сегодня утром (в Пало-Альто было жарко и сухо) она заглянула в гараж, и солнце высветило отца в синем айбиэмовском костюме с галстуком. Он стоял посреди своего железнодорожного натюрморта в виде буквы «U». Сооружение доходило ему до пояса; на потолке тускло светилась одна лампочка. Отец нажимал на кнопки и приказывал поездам отходить на запасные пути, трогаться с места, проезжать по туннелям и мостам.

Мама решила: пора дать ему выговориться. Она придвинула старую бамбуковую табуретку (как из «Сюзи Вонг») и засыпала отца вопросами, как на презентации. Она даже забыла, что модели поездов ее совсем не интересуют.

– Дэнни, с тех пор, как ты был у нас в последний раз, папина станция расширилась! Теперь у него целый городок, горы стали круче, на них больше деревьев из зеленого пенопласта. Идеальный город детства. Там есть даже церковь, супермаркет и товарные вагоны. А в вагонах живут крошечные бродяги! И еще…

Она замолчала.

– Что еще, мама?

Мама молчала.

– Еще… ох, Дэнни!

– Что еще, мам?

– Дэнни, на холме у него стоит домик с видом на город. Отдельно от остальных. Я спросила папу: «Что это за домик?» А он спокойно так отвечает: «Там живет Джед»!

Теперь замолчали мы оба. Мама вздохнула.

– Может, приехать завтра в Пало-Альто? – предложил я. – У меня тут ничего срочного. Честное слово, и отгулы накопились!

Молчание.

– А ты правда можешь приехать, милый?

– Да.

– Мы будем рады.

Я слышал, как у них в Калифорнии гудит холодильник.

– Сейчас на рынке труда очень много консультантов, – продолжала мать. – Тем, кого сократили, советуют идти в консультанты. Но папе пятьдесят три. Он немолод, и характер у него не пробивной. Он все время проработал в IBM. Мы не знаем, что делать.

Я позвонил в бюро путешествий в Бельвью и заказал билет до Сан-Хосе. Я не стал проверять почту и сразу погрузился в анализ ночных стресс-тестов, несмотря на то, что мысли разбегались. За ночь две ошибки! Скоро сдавать релиз, а у нас глюки.

Решил послоняться по коридорам, но все было как-то не так. Майкл уехал в Купертино (с моим чемоданом), Эйб взял отгул и отправился в залив Пьюджет-Саунд (кататься на яхте с дружками-миллионерами), Баг после завтрака на всех окрысился и приклеил к двери бумажку со словами: «Идите лесом!». Сьюзен осталась дома готовить «ИнвестФест». Больше я никого не хотел видеть, кроме Карлы, но ее тоже не было на месте.

Я перегнулся через перила центрального атриума и стал смотреть на экспонаты под стеклом и компьютерщиков, устало развалившихся на диванах. Подошел Шоу. Я притворился, что полон энергии и оптимизма и не боюсь дедлайна.

Шоу сообщил, что Карла выполняет с Кентом какое-то маркетинговое задание. Мне вдруг захотелось укокошить этого Кента. Иррациональное желание, сам себя не узнаю.

С этого момента утро стало превращаться в Тысячедолларовый День. Это когда ты готов сказать всем знакомым: «Я дам тебе новенькую, хрустящую тысячедолларовую бумажку, только позвони и избавь меня от страданий», – но никто не звонит.

Пришло всего восемнадцать писем, большая часть – мусор. В Winquote колебания в пределах пары центов. Никто не разбогател, никто не разорился.

В три часа дня зарядил дождь. Я бродил по кампусу в отвратительном настроении. При виде автомобилей на стоянке подумалось: это сколько же сил люди тратят на то, чтобы выбрать «правильную» машину? Тошно от одной мысли об этом. А еще я обратил внимание, что у нас, как в «Сумеречной зоне»[29]29
  «Сумеречная зона» (Twilight Zone) – известный сериал о сверхъестественном (смесь н/ф, фэнтези и хоррора). Первые серии были показаны в США в 1959–1964 гг. В 1983 г. Стивен Спилберг и еще три режиссера сняли по его мотивам фильм, после чего съемки сериала еще дважды возобновлялись (в 1985 и 2003 гг.).


[Закрыть], ни у кого нет наклеек на бамперах. Будто все нарочно сдерживают свою оригинальность. Или чего-то боятся.

У нас вообще много страхов: мы боимся, что плохо работали, что не получим очередной конверт с опционами; что забудем, как делать что-то своими руками; что урежут льготы; что бурный рост компьютерной индустрии уже никогда не вернется; что прибыль действительно решает все; что незаменимых людей не бывает… Боже, услышь мои молитвы!

Да, печально. Иногда кажется, что гораздо легче было бы варить эспрессо где-нибудь в Линвуде и навсегда забыть про Microsoft, где чувствуешь себя как в герметично закупоренной «Биосфере-2»[30]30
  «Биосфера-2» – замкнутая экосистема внутри огромного сооружения из стекла и стали, построенного в штате Аризона. С 1991 по 1993 гг. в ней жили восемь человек.


[Закрыть].

Это навело меня на новую мысль. Я огляделся и прикинул, что будет, если взять все живые организмы на кампусе, рассортировать и проанализировать состав биомассы.

• 38 % мятлика лугового

• 19 % человеческих существ

• 0,003 % Билла

• 8 % дугласовых и бальзамических пихт

• 7 % виргинского можжевельника

• 5 % тсуги

• 23 % всего остального: ворон, берез, насекомых, червей, микробов, нердовских аквариумных рыб и комнатных растений в вестибюлях…

Поехал домой рано, в половине шестого. Дома никого не было. Посреди столовой Сьюзен поставила два карточных стола. Эйб одолжил Сьюзен свой драгоценный музыкальный центр стандарта Dolby THX и два адирондакских кресла из старых лыж, но комната все равно казалась пустой. Прямо Безлюдный День какой-то.

* * *

К вечеру стало немного веселее. Вернулся из плавания Эйб и включил на всю громкость сборку Human League (а потом мылся в душе и громко подпевал). Сьюзен привезла из ресторана пакеты с едой, и я помог ей все внести и расставить: спагетти под соусом путтанеска, тайская лапша, кальцони, чипсы и корнишоны. Приехал Баг с приятелями, такими же циничными и неадекватными, как он сам, и широким ассортиментом пива. Все они были в благодушном настроении и принялись смотреть одно ток-шоу за другим и бросать в экран соленые орешки. Слопали половину еды, пока Сьюзен переодевалась.

После восьми начали подходить остальные гости с бутылками вина. В девять дом, который часа два назад был обителью скорби, наполнился веселым шумом и песнями U2.

В половине десятого, когда Сьюзен рассказывала, как вовремя «созрели» ее акции («Все равно последние полтора года моя правая теменная доля начинает преобладать над левой, так что скоро я не смогу писать программы. И вообще, я думаю, эпоха акций кончается»), у меня в комнате зазвонил телефон. (В нашем доме девять телефонных линий. Не знаю, рада этому телефонная компания или совсем наоборот.) Я извинился и убежал.

Звонила мама.

Как выяснилось, папа только что улетел из Пало-Альто в Сиэтл. Мать вернулась из библиотеки (она там работает) и нашла на двери записку. Я спросил, когда самолет прибывает. Она ответила, что прямо сейчас.

Я вышел на дорогу и присел на бордюр. Было холодновато, и я накинул старую университетскую куртку с эмблемой нашей баскетбольной команды. На холм поднялась Карла, поздоровалась и села рядом. Она принесла дюжину пива – упаковка в ее худеньких ручках казалась огромной. Карла сразу увидела, что я расстроен, и не стала задавать вопросов.

– Мой отец прилетел в Сиэтл. Он немного не в себе. Скоро, наверное, приедет сюда.

Мы смотрели на верхушки деревьев и слушали, как шумит ветер.

– Говорят, ты весь день занималась каким-то там маркетингом с Кентом.

– Угу… Страшно непродуктивно. Тупею от таких разговоров. Противный этот Кент!

– А знаешь, мне весь день хотелось дать ему дубиной по башке.

– Честно? – Карла покосилась на меня.

– Ага, честно.

– Как-то это нелогично, да?

– Ага.

Она взяла меня за руку. Так мы и сидели вместе. Выпили немного пива из ее запасов, поздоровались с Мишкой, которая сначала подбежала к нам, а потом залезла подремать под батут. К дому одна за другой подъезжали машины. Мы ждали, когда появится отец.

Вскоре отец приехал во взятом напрокат автомобиле, пьяный в зюзю (даже не знаю, как это ему удалось), усталый, напуганный, с мешками под глазами. И слегка неадекватный.

Отец неуклюже припарковался на той стороне дороги. Мы молча смотрели на него. Он шумно вдохнул, откинулся на спинку сиденья и опустил голову. Потом повернулся к нам и немного смущенно сказал в открытое окно:

– Привет!

– Привет, пап.

Он снова уставился себе на колени.

– Папа, это Карла.

Он посмотрел на нас.

– Привет, Карла.

– Здравствуйте.

Так мы и сидели по разным сторонам дороги. Дом у меня за спиной празднично громыхал. Отец продолжал разглядывать колени. Мы с Карлой подошли к нему. Оказалось, что он держит в руках какой-то предмет. Когда мы приблизились, отец сжал руки крепче. Будто боялся, что мы эту штуку отберем. Мы встали рядом, и я понял, что у него в руках футбольный шлем Джеда. Детский шлем, раскрашенный в золотой и зеленый, цвета нашей старой школы.

– Дэнни, – сказал отец, глядя не на меня, а на шлем, который гладил постаревшими руками, – я до сих пор скучаю по Джедди. Не могу его забыть.

– Я тоже, папа, – ответил я. – Я думаю о нем каждый день. Папа прижал шлем к груди.

– Пап, вылезай из машины. Пошли в дом. Там поговорим.

– Я больше не могу притворяться, что я о нем забыл. А то умру.

– И я не могу. Знаешь, что? Мне кажется, что он жив. Что он всегда на три шага впереди меня, как король.

Я открыл дверь, и мы с Карлой завели отца в дом, поддерживая с обеих сторон. Отец крепко прижимал шлем к груди. Толпа гостей не обратила на нас внимания. Мы вошли в комнату Майкла и уложили отца на кровать.

Он начал бредить.

– Так смешно: сперва уходит то, что казалось вечным. IBM, эпоха Рейгана, восточный блок… С возрастом понимаешь, что главное – просто выжить.

– Папа, нам этого пока не понять.

Я разул его, и мы с Карлой присели рядом на офисные стулья. Вокруг гудели компьютеры Майкла, горел маленький ночник. Мы сидели и смотрели, как отец то приходит в себя, то снова куда-то уплывает.

– Сын, ты мое сокровище. Мой первенец. Когда врачи убрали руки с твоей матери и подняли тебя к небу, ты был как клад из жемчуга, алмазов и рубинов, покрытый липкой кровью.

– Папа, не говори так. Отдыхай. Ты найдешь работу. Я всегда буду тебе помогать. Не расстраивайся. Варианты появятся, вот увидишь!

– Теперь этот мир твой, – он отвернулся к стене, подрагивающей от музыки и криков гостей, и задышал глубже. – Твой.

Вскоре отец заснул – в комнате Майкла, на его кровати. Уходя, мы выключили ночник и оглянулись на темную теплую фигуру отца, подсвеченную созвездием красных, желтых и зеленых диодов компьютеров Майкла, которые спали и видели сны.