Текст книги "Переломленная судьба"

– Тогда почему ты довел себя до такого состояния? И так уже превратился в бамбуковую жердь, неужели и дальше собираешься худеть? – не отставал врач.

Бледное лицо Ван Чанчи залила краска, он стыдливо понурил голову и сказал:

– Ничего страшного, со мной уже все в порядке.

После чашки мясной лапши и подпитки глюкозой его голова снова заработала, и он наконец понял, что если какую бы то ни было мечту не подпитывать белками, жирами, углеводами, витаминами, минеральными солями и водой, то она, твою мать, будет обречена на провал! Выдернув капельницу, Ван Чанчи отправился к Хуан Кую. Хуан Куй для начала его накормил. Ван Чанчи съел две чашки рисовой лапши, два яйца и, сытый, откинулся на стуле.

– Будешь моим напарником? – спросил Хуан Куй.

Даже не спросив, что именно ему придется делать, Ван Чанчи согласился.

Хуан Куй провозгласил себя генеральным директором компании, которая расположилась в лавке на улице Сяохэцзе. На одной половине помещения занимался своими делами Хуан Куй, а на другой – вел мелкую торговлю его отец. Вывеска над их заведением гласила: «Торговая компания „Тихоокеанский рубеж“», хотя никаких связей с Тихим океаном оно не имело. Впрочем, если притянуть это название за уши, то оно могло относиться к протекавшей прямо напротив небольшой речушке, которая в конечном итоге впадала в Тихий океан. Что касается так называемой торговой деятельности, то кроме мелочевки, которую продавал отец Хуан Куя, никакой другой торговли здесь не велось. При этом их ежедневный приток капитала, включая себестоимость товара, не превышал двухсот юаней. Основная работа Хуан Куя заключалась в сборе чужих долгов, а именно – в их выколачивании. Если ему это удавалось, то он получал отчисления в свой карман. Ван Чанчи объяснил, что ничего не смыслит в бизнесе, на что Хуан Куй ему ответил:

– Это просто. Когда меня будут выбрасывать из окна, ты просто будешь ловить меня внизу.

– С какого этажа? – поинтересовался Ван Чанчи.

– Да без разницы, – отмахнулся Хуан Куй.

Ван Чанчи испуганно посмотрел на свои руки. Хуан Куй несколько раз отправлялся на дело, неизменно одеваясь с иголочки, точно занимался серьезным бизнесом. Ван Чанчи он с собой никогда не брал, но при этом ни разу не возвращался с пустыми руками. Получив отчисления, он приглашал Ван Чанчи отметить это дело застольем. Во время таких званых обедов Ван Чанчи чувствовал себя в сравнении с Хуан Куем совершенным ничтожеством. Когда Хуан Куй уходил по своим делам, Ван Чанчи помогал его отцу торговать. Хуан Куй, увидев это, спросил:

– Тебе это приносит какую-то пользу?

Не зная, о какой пользе идет речь, Ван Чанчи ответил:

– Все равно я сижу без дела, так лучше уж буду помогать в торговле.

Отец Хуан Куя на это заметил:

– Не слушай его, у него еще лобок не опушился, а он уже свысока смотрит на мою торговлю. А сам-то он за счет чего вырос? Не за счет ли папкиной лавки?

По вечерам Ван Чанчи оставался присматривать за лавкой, а заодно помогать с делами. Когда же Хуан Куй с отцом уходили домой, Ван Чанчи продавал товар и одновременно готовился к занятиям. Иногда Хуан Куй оставался в лавке вместе с Ван Чанчи, чтобы поболтать и выпить. Как-то раз поздней ночью Хуан Куй выпил лишнего, после чего взял и выбросил все учебники Ван Чанчи. Пролетев пять метров над дорогой, книги упали прямо в речку. Ван Чанчи прыгнул за ними следом и выловил все до единой. Его одежда вымокла, учебники тоже размокли. Ван Чанчи развесил одежду и книги на сетке кровати и стал их сушить вентилятором. Хуан Куй сказал:

– Ну, допустим, ты поступишь в какой-нибудь университет и после его окончания заделаешься чиновником. Но сейчас даже чиновники все поголовно торгаши. Так на кой тебе вообще куда-то поступать?

– Я не собираюсь бросать это дело, я должен сделать это ради родителей.

– Раз ты хочешь сдавать экзамены, так иди на свои курсы, нечего тут вертеться, – сказал Хуан Куй.

Ван Чанчи выключил вентилятор, и страницы учебников тут же присмирели.

– В голодную пору ты мечтал о еде, а теперь отъелся и снова стал витать в облаках, – не унимался Хуан Куй.

– Мне казалось, что мои занятия не мешают торговле.

– Если у тебя нет амбиций, сколько ты можешь заработать?

На следующий день Хуан Куй повел Ван Чанчи в парикмахерскую, чтобы его обрили наголо. Ван Чанчи спросил, можно ли ему оставить хотя бы короткий ежик.

– Ты должен сверкать своей лысиной, – отрезал Хуан Куй.

Когда его стали брить наголо, Ван Чанчи не смог сдержать слез. Это напоминало ему ритуал пострижения в монахи, который совершался против его воли.

9

Каждый день Ван Хуай сидел в своей инвалидной коляске и долго всматривался в горную долину. После этого росший в долине клен отпечатывался в его голове словно цветное фото. Ван Хуай запросто мог с закрытым глазами восстановить контур его кроны, расположение веток и густую листву. Переживая, что у Ван Чанчи нет средств на пропитание, он попросил Второго дядюшку сходить на почту и отправить переводом пятьсот юаней. Второй дядюшка передал ему копию чека. Ван Хуай положил бумажку в левый нагрудный карман и в свободную минуту вытаскивал ее и рассматривал, словно то был экзаменационный бланк с ответом Ван Чанчи, на котором учитель выставил ему пять раз по сто баллов. Кроме приемов пищи, практически все остальное время Ван Хуай проводил, просто глядя вдаль. Бездельник Лю Байтяо частенько заходил к нему попросить сигарету. И хотя приходил он только ради сигареты, начинал он издалека. Свой разговор он заводил всегда одинаково:

– Брат Хуай, чего ты там высматриваешь?

– Чанчи.

– Разве ты его увидишь на таком расстоянии?

– Да тут все как на ладони.

– Чем он у тебя занимается?

– Учится.

– И как его учеба?

– Лучший в группе.

– Был бы у меня такой напористый парень, я бы каждый день приглашал гостей.

В такие моменты в девяти случаях из десяти Ван Хуай вытаскивал сигарету, протягивал ее Лю Байтяо и даже подносил огонек. Они курили и говорили о Ван Чанчи. Лю Байтяо многократно повторял, что видел во сне, как Чанчи стал крупным чиновником и на самолете забрал Ван Хуая с Лю Шуанцзюй в большой город. Ван Хуай растягивал рот в улыбке и говорил:

– На самолете – это уже перебор, а вот на автомобиле – вполне возможно.

Тогда Лю Байтяо замечал:

– Когда этот день и правда наступит, будешь мне каждый месяц дарить по сигарете.

– Чего мелочиться, – отвечал Ван Хуай. – Сразу попросим в подарок новую дорогу.

– Мне все равно машина не по карману, так что дорогу дарить ни к чему, уж лучше сигаретку.

Тогда Ван Хуай вытаскивал целую упаковку и говорил:

– Дарю тебе заранее.

Лю Байтяо нарочито отнекивался, пока Ван Хуай не начинал сердиться:

– Ты меня совсем не уважаешь? Это ведь всего лишь сигареты.

И тогда Лю Байтяо, довольный, принимал подношение. Остальные подобные Лю Байтяо бездельники, которым хотелось задарма получить курева или домашней бражки, всегда пользовались тем же приемом, то есть начинали разговор с прославления Ван Чанчи. Ван Хуаю никогда не надоедало слушать, как расхваливают его сына, в такие моменты его рот, казалось, расползался до ушей. Лю Шуанцзюй, узнав, что люди за спиной смеются над ее мужем, как над сумасшедшим, рассказала об этом Ван Хуаю. Но тот похихикал и стал ей объяснять:

– Это ведь сродни молитвам. Когда много молишься, боги тебе обязательно помогут. Думаешь, зачем на праздники принято говорить благопожелания или к чему их расклеивают на воротах? Так что пусть возносят свои хвалы.

Каждый день Ван Хуай ставил перед алтарем три свечки. В такие минуты он, вместо того чтобы молиться о своем выздоровлении, просил лишь, чтобы Ван Чанчи поступил в университет и в будущем стал крупным чиновником. Иногда он просыпался с улыбкой на губах; в большинстве случаев это происходило после сна о том, как Ван Чанчи назначили начальником уезда. И если на следующий день кто-нибудь приходил к нему за сигаретами или выпивкой, он непременно пересказывал свой сон. Тогда деревенские мужики спешили передать друг другу эту новость и поочередно шли к Ван Хуаю послушать его сон и получить от него подачку. В такие моменты он забывал о своей боли, о своих невзгодах, точно его сон был самой настоящей явью. И пусть пока он не стал реальностью, но Ван Хуай верил, что рано или поздно такой день наступит.

В оттенках кленовых листьев появились едва уловимые изменения, теперь над кроной дерева виднелась чуть заметная светло-желтая полоса. Другие ничего не замечали, эту разницу мог уловить лишь Ван Хуай, который смотрел на клен каждый день. Как-то вечером в их деревню пришел почтальон и вернул Второму дядюшке бланк почтового перевода с надписью: «Адресат по данному адресу не проживает». Ван Хуай и так и сяк рассматривал бланк: адрес верный, фамилия и имя тоже, оставался лишь один вопрос: куда испарился Ван Чанчи? В один миг мечты Ван Хуая разбились вдребезги, он весь обмяк, словно разваренная лапша. Куда-то исчез росший в долине клен, кровля дома Второго дядюшки тоже исчезла. Разом наступила кромешная тьма, да такая, что Ван Хуай не мог разглядеть пальцев на вытянутой руке, перед глазами не было ни единой крапинки, ни намека на свет, пропали даже звуки. Лю Шуанцзюй позвала его ужинать, он ее не услышал. Тогда она сама завезла его в дом. Пристально глядя в сторону зажженной лампы, он спросил, почему не горит свет. Лю Шуанцзюй ответила, что свет в комнате включен. Тогда Ван Хуай попросил ее закрыть дверь, вытащил бланк перевода и сказал:

– Завтра тебе нужно будет поехать в город, это очень срочно.

Уставившись на штамп «Адресат по данному адресу не проживает», Лю Шуанцзюй, которая все это время из кожи вон лезла, день и ночь работая то дома, то на поле, горько зарыдала.

– Будешь так рыдать, услышит Лю Байтяо, – пресек ее Ван Хуай. – А если услышит Лю Байтяо, об этом узнает вся деревня.

Лю Шуанцзюй заглушила рыдания и, всхлипывая, спросила:

– Может, привезти ему каких-нибудь продуктов?

– Этому выродку если что и везти, так только хлыст, – отчеканил Ван Хуай.

Среди ночи Ван Хуай разбудил Лю Шуанцзюй. Та спросила:

– Чего тебе?

– Не могу уснуть, может, сидя будет лучше.

Лю Шуанцзюй усадила его в инвалидную коляску и снова улеглась спать. Ван Хуай, отталкиваясь шестом, покатил из спальни на кухню. Там он стал нюхать, не осталось ли чего поесть. Когда он сдвинул с кастрюли крышку, та с шумом упала на пол. Ван Хуай перегнулся через подлокотник, чтобы ее поднять, но ему это никак не удавалось. Он изо всех сил тянулся к ней правой рукой, так что у него уже натерло подмышку, наконец он коснулся ее края кончиками двух пальцев. Но не тут-то было: крышка отодвинулась вперед. Тогда он подкатился к ней ближе. Он снова стал изо всех сил тянуть к ней руку, пока опять не дотянулся до нее кончиками двух пальцев. Прокручивая крышку, он подцепил ее за край, но в тот самый момент, когда он уже хотел перехватить ее в ладонь, крышка соскользнула и со звоном снова упала на пол. Однако он не сдавался и тянулся к крышке снова и снова, потратив на это занятие почти час, пока наконец не поднял ее с пола. Когда он сделал это, его переполнила волна радости. Он поднял крышку над собой, испытывая такой же душевный подъем, как если бы держал в руке золотую олимпийскую медаль. Зато за тот час с лишним, что он боролся с крышкой, ему удалось вышвырнуть из головы фразу «Адресат по данному адресу не проживает».

Утром Лю Шуанцзюй вошла на кухню и увидела, что Ван Хуай, свесив голову, крепко спит в своей коляске. Прямо перед ним стояла корзинка со сваренным яйцом и бататом.

– О боже! – удивилась Лю Шуанцзюй. – Как ты это сделал?

Ван Хуай от неожиданности проснулся и захлопал глазами.

– Ты ведь сказал, что не нужно ему ничего везти, – напомнила Лю Шуанцзюй.

– А вдруг мы напрасно его виним? Вдруг его распределили в другое заведение или его кто-нибудь обманул? В любом случае я должен поехать в город вместе с тобой.

– Как ты в таком состоянии доберешься до города? – спросила Лю Шуанцзюй.

– Я уже придумал как.

Поскольку яйцо было только одно и есть его было жалко, они позавтракали бататом. Ван Хуай попросил Ван Дуна и Лю Байтяо с каждой стороны коляски привязать по бамбуковому шесту, после чего они отправились в путь. Лю Шуанцзюй с мешком за спиной шла впереди. Ван Дун и Лю Байтяо, подняв коляску с Ван Хуаем, двигались позади. Тяжело пыхтя, они прошли сельсовет, потом деревеньку Лунцзявань, потом водохранилище, и наконец, все мокрые от пота, вышли к трассе, где два часа прождали рейсовый автобус. Тогда они погрузили в него Ван Хуая вместе с его инвалидной коляской. Автобус резко сорвался с места, оставляя за собой длинный шлейф пыли. На повороте Ван Хуай в окно увидел, как этой пылью накрыло Ван Дуна с Лю Байтяо, она поглотила даже горную тропку, что вела в их долину.

10

Когда Ван Чанчи побрили наголо, Хуан Куй купил ему костюм, подобрал темные очки, после чего подвел его к зеркалу в туалете. Ван Чанчи долго пялился на отражение, прежде чем узнал в нем себя.

– Ну как? – спросил его Хуан Куй.

– Как мафиози.

– То, что надо, – ответил Хуан Куй. – Раньше твоим видом даже комара было не испугать.

Ван Чанчи, подумав, что он и так уже долго питался задарма, решил наконец рассчитаться с долгами.

Первая задача, которую возложил на него Хуан Куй, заключалась в том, чтобы просто сходить с ним за компанию к одному типу. Этот тип задолжал заказчику больше одного миллиона трехсот тысяч юаней и теперь отказывался их возвращать, так что заказчик поручил Хуан Кую выбить этот долг. Ван Чанчи спросил:

– Я буду просто стоять сзади и все?

– Типа того, только нужно захватить нож.

Ван Чанчи тут же бросило в жар, он сказал:

– К убийствам и поджогам я не готов.

Хуан Куй вытащил из выдвижного ящика сверкающий кухонный нож и заявил:

– До этого не дойдет, нужно будет просто отрезать ему один палец.

– Ты будешь резать или я? – спросил Ван Чанчи.

– Разумеется, ты. Где это видано, чтобы такой работой занимался генеральный директор?

С этими словами Хуан Куй протянул нож Ван Чанчи. Ван Чанчи ножа не взял, ноги его дрожали, ему казалось, что он вот-вот обмочится.

– Знаешь, почему жалят осы или почему кусают собаки? Да потому что их вынуждают это делать! В наше время успеха добиваются только злодеи.

В голове Ван Чанчи образовался вакуум. Человек, что стоял перед ним, вдруг показался ему незнакомцем, которому не хотелось смотреть прямо в глаза. Между тем Хуан Куй насильно засунул нож в руку Ван Чанчи, которому почудилось, будто он сжал кусок льда: холод пробежал по его спине и спустился до самых пяток. Хуан Куй снял с Ван Чанчи темные очки и стал учить:

– Твой взгляд должен походить на пулю, его должна переполнять ненависть.

Ван Чанчи с помощью бровей старался изменить свой взгляд, а Хуан Куй его подначивал:

– Еще злее.

Ван Чанчи скосил глаза сильнее, а Хуан Куй все не унимался:

– Еще злее.

И только когда Ван Чанчи почти свел глаза к переносице, Хуан Куй положил на стол правую руку и скомандовал:

– А теперь я – это твой враг.

Глядя на его мягкую «медвежью лапу», которая не раз дружески трепала его по голове, Ван Чанчи никак не мог заставить себя поднять нож и замахнуться.

– Легче сдохнуть, чем дать тебе поручение, – сказал Хуан Куй.

– Что поделать, не из того теста я сделан.

– Не стоит так легко сдаваться, – не отставал Хуан Куй. – Попробуй сделать это с закрытыми глазами.

Ван Чанчи закрыл глаза. Хуан Куй велел:

– Я уже убрал руку, руби наотмашь.

Ван Чанчи открыл глаза.

– Но ведь твоя рука еще здесь. Я чуть не рубанул.

– Нечего следить за моей рукой. Закрывай глаза.

Ван Чанчи снова закрыл глаза. Хуан Куй убрал руку и сказал:

– Руби.

– Прямо по-настоящему?

– Хватит трепаться!

Ван Чанчи стиснул зубы и решительно опустил нож, который тут же вонзился в столешницу. Хуан Куй сказал:

– Твоя задача – рубить, а я буду отвечать за то, чтобы вовремя убрать руку.

– То есть, мы просто его припугнем?

– Нет, иногда приходится пускать кровь по-настоящему, в противном случае нам перестанут возвращать долги.

Ван Чанчи понимающе кивнул.

– Хуан Куй! – неожиданно донесся до них чей-то знакомый голос.

Ван Чанчи посмотрел в сторону двери и резко напялил черные очки. Хуан Куй шикнул на него, чтобы тот молчал. Через порог переступила Лю Шуанцзюй. Словно муравей во время переезда, она тащила на спине баул, стул и еще толкала перед собой коляску с Ван Хуаем. Хуан Куй пошел навстречу и принял у нее вещи. Лю Шуанцзюй и Ван Хуай перевели дух, осмотрелись по сторонам, на какой-то момент задержали свои взгляды на Ван Чанчи, после чего уставились на Хуан Куя.

– Мы искали Чанчи и в Первой уездной школе, и во Второй, но нашли только этот стул. Ты не знаешь, куда он подевался? – спросил Ван Хуай.

– Он уехал на подработку.

– А почему нам не сказал?

– Просто еще ничего не заработал, вот и не хотел беспокоить.

– И куда он поехал?

– В центральный город провинции.

– У тебя есть его адрес?

– Нет.

Ван Хуай тяжело вздохнул, он был бледен как смерть, его грудь ходила ходуном. Лю Шуанцзюй погладила его по груди и дала попить. Он поперхнулся и зашелся в кашле. Лю Шуанцзюй стала бить его по спине. К этому моменту Ван Чанчи уже еле держался на ногах, в его носу нестерпимо щипало. Но он крепился изо всех сил, проверяя свое сердце на прочность. Ван Хуай по-деревенски грубо выругался и сказал:

– Я его просил хорошенько учиться, а он не послушал – ну куда это годится!

– Вот Ли Цзячэн[5]5
  Ли Цзячэн – известный китайский миллиардер, один из самых влиятельных бизнесменов Азии.


[Закрыть], например, не кончал университетов и при этом как-то разбогател, – ответил на это Хуан Куй.

– То – Ли, а то – Ван, как можно сравнивать совершенно разных людей? – отреагировал Ван Хуай.

Лю Шуанцзюй открыла сумку и выложила на стол яйцо и батат.

– Яйцо от нашей собственной курицы, батат тоже с нашего огорода. Все это мы привезли для Чанчи, не думали, что он сбежал, – сказала Лю Шуанцзюй.

Хуан Куй почистил яйцо и откусил. В комнате сразу запахло чем-то по-особенному домашним, в нос ударил аромат деревни. Ван Чанчи сглотнул слюну, пересиливая себя. Ван Хуай тоже сглотнул слюну и сказал:

– Самим есть было жалко, для него вот припасли.

– Вы с Чанчи были в классе лучшими друзьями, – сказала Лю Шуанцзюй. – Увидев тебя, мы словно увидели его, так что если этот гостинец съешь ты, нам все равно будет приятно.

Хуан Куй с аппетитом уплетал гостинец, так что с его губ летели крошки. К глазам Ван Чанчи подступили слезы.

– Если он выйдет с тобой на связь, ты уж, пожалуйста, уговори его вернуться к учебе, умоляю тебя, – попросила Лю Шуанцзюй.

Хуан Куй кивнул, а Лю Шуанцзюй продолжала:

– На мне и свинья с курами, и готовка, и работа по хозяйству, и ремонт дома, но я никогда не жаловалась, что мне тяжко. Как представлю, что он в будущем выбьется в люди, так любые трудности готова вынести.

По щекам Ван Чанчи, щекоча, поползли слезы; почувствовав, что они вот-вот повиснут на подбородке, он украдкой смахнул их ладонью, которая тут же стала мокрой.

– Вот ведь какой никудышный уродился, лучше бы мне и вовсе его не знать, – подал голос Ван Хуай.

– Это ему тоже передать? – спросил Хуан Куй.

– Не надо, – вступила в разговор Лю Шуанцзюй. – Лучше скажи, что мы по нему соскучились. Если он и правда не хочет учиться, пусть возвращается домой, будет со мной работать в поле. Подрабатывать на чужбине не сладко, денег у него при себе нет, никого из родственников в городе тоже нет. Уж и не знаю, как он там живет, да и жив ли вообще…

Тут Ван Чанчи с грохотом повалился на колени и, крикнув: «Ма!», разрыдался. Лю Шуанцзюй и Ван Хуай от испуга остолбенели и недоуменно уставились на него. Ван Чанчи снял темные очки и, заливаясь слезами, запричитал:

– Это же я, ма…

На глазах Лю Шуанцзюй вмиг выступили слезы.

– Какое бесстыдство! – сказал Ван Хуай и закрыл глаза. Переждав, пока рыдания Ван Чанчи и Лю Шуанцзюй утихнут, он открыл глаза и сказал:

– Переодевайся.

Ван Чанчи нашел свою старую одежду, нырнул в туалет, переоделся и вышел.

– Собирай вещи, – скомандовал Ван Хуай.

– Это еще зачем? – спросил Хуан Куй. – Он здесь работает.

Ван Чанчи посмотрел сначала на Хуан Куя, затем на отца.

– Пошевеливайся, – поторопил его Ван Хуай.

Ван Чанчи собрал одежду с высушенными учебниками и все сложил в сумку.

– Куда вы его забираете? – спросил Хуан Куй.

– Туда, куда надо, – отрезал Ван Хуай.

Ван Чанчи взял в руки сумку, Хуан Куй, обращаясь к нему, сказал:

– Да у тебя мозгов нет, еще чуть-чуть, и ты бы заработал кучу бабок.

– Прости меня, брат, – ответил Ван Чанчи.

– Будешь слушать его, никогда не выбьешься в люди, – сказал Хуан Куй.

– Я хочу учиться, – настаивал Ван Чанчи.

Раздосадованный Хуан Куй ударил кулаком по столу.

– Идем, – приказал Ван Хуай сыну.

Выкатывая отца с коляской за порог, Ван Чанчи несколько раз украдкой оглядывался на Хуан Куя.

Они добрались до школы и встали под дерево, что росло у спортплощадки.

– Путаясь с Хуан Куем, ты рано или поздно влип бы в неприятности, – сказал Ван Хуай. – Если ты намерен учиться, то мы займем денег, но поддержим тебя.

Закусив нижнюю губу, Ван Чанчи согласно закивал, а потом забросил стул на плечо и зашагал в школу. Он пересек пустующую спортплощадку, зашел внутрь, показался в пролете второго этажа, повернул направо и по коридору прошел к самой последней двери. Потом он помахал Ван Хуаю и Лю Шуанцзюй, после чего снял с плеча стул и зашел в аудиторию. Ван Чанчи уселся на свое прежнее место у двери в конце класса, поэтому даже издалека можно было увидеть его силуэт в дверном проеме. Ван Хуай и Лю Шуанцзюй еще долго смотрели на него, словно любовались фотографией.

Из аудитории донесся хор учеников, читающих вслух.

11

Сдавая экзамен летом следующего года, Ван Чанчи проходного балла не набрал, он не набрал даже до минимального уровня, который требовался для поступления в училище. Когда он переступил порог родного дома, ноги его обмякли, и он рухнул на колени перед Ван Хуаем. Ван Хуай закрыл глаза и стал сжимать и разжимать пальцы рук, словно силился из воздуха выжать воду. Ван Чанчи готов был провалиться сквозь землю от стыда, он бы с большим удовольствием оказался в отцовом кулаке, чтобы тот его раздавил. Пока Ван Хуай сжимал и разжимал свои пальцы, время тянулось бесконечно долго, так долго, что, казалось, можно задохнуться. От инвалидной коляски терпко пахло мочой. Ван Чанчи опустил взгляд и увидел, что Ван Хуай одет в обрезанные из обычных короткие штаны, на которых красовались две большие дыры и множество мелких дырочек. Большие дыры образовались от долгой носки, а мелкие дырочки – от сигаретного пепла. Высохшие ноги Ван Хуая, костистые, почти без плоти, походили на две чайные ветки. Босые ступни были заляпаны грязью, на пальцах отросли длинные черные ногти. Наконец Ван Хуай перестал сжимать кулаки и открыл глаза. Он тяжело вздохнул и спросил:

– Почему твои результаты стали хуже?

– Тема была сложнее, чем в прошлом году.

– Да хоть в десять раз сложнее, ты не должен был упасть на сто баллов.

– Я… не пропускал занятий, спал по минимуму, зубрил, как ненормальный, перепробовал все средства.

– Значит, у тебя просто дурная башка.

– Может и так. В моей башке так много всего накопилось, что я уже ничего нового не могу запомнить.

– Что за чушь! – сказал Ван Хуай и, повернув голову в сторону ущелья, спросил: – Чем думаешь заняться?

– Трудиться дома.

– Тогда ты всю жизнь проведешь вот так, стоя на коленях.

– Я не такой умный, каким ты меня представлял, у меня нет больших способностей.

– Они у тебя есть, нужно лишь продолжать учиться, и они проявятся.

– Но… я больше не хочу учиться.

– Значит, ты меня, то есть нас, не достоин.

С этими словами Ван Хуай уперся бамбуковой жердью в землю, и его коляска со скрипом покатилась вон. На ее четыре колеса намоталось столько всякой дряни, что продвигалась она теперь очень медленно и с большим трудом. Ван Чанчи поднялся с колен и посмотрел вдаль. Деревья в горах покрывала роскошная зелень, их мясистые листья сияли на солнце, волны жары доносили аромат трав и деревьев, такими же волнами накатывал стрекот насекомых. Посреди горы золотились рисовые поля.

Ван Чанчи с Лю Шуанцзюй собирали рис. Лю Шуанцзюй срезала колосья, а Ван Чанчи складывал их в снопы. В промежутках между работой они усаживались в прохладной тени под деревом, что росло у кромки поля. Лю Шуанцзюй рассказывала ему обо всем, что произошло в деревне за прошедший год. У Лю Байтяо из-за пристрастия к азартным играм накопился долг больше тысячи юаней, поэтому жена его чуть не спалила дом. У семьи Тянь Дайцзюня кто-то украл двух коров, поговаривают, что их украли чужаки по наводке Чжан Сяньхуа. Дочка Чжана Пятого уехала на подработку в центральный город провинции и теперь каждый месяц присылает деньги, так что их семейство уже выстроило бетонный дом в два с половиной этажа. Жена Ван Дуна заболела по женской части и теперь постоянно принимает лекарства, а поскольку она повсюду разбрасывает свои коробочки с инструкциями, то уже и дети малые в курсе, что у нее «эрозия шейки матки» и «нарушение менструального цикла»…

Лю Шуанцзюй хватило двух дней, чтобы рассказать все деревенские новости, но за это время они убрали лишь половину поля. Пока они трудились в душной безлюдной долине, за неимением других тем для разговора, Лю Шуанцзюй стала рассказывать про себя. Она рассказала, как однажды вечером, когда мыла овощи, перегнувшись через край колодца, к ней пристал проходивший мимо Ван Дун.

– Ты ему поддалась? – спросил Ван Чанчи.

– У меня под рукой оказался навоз, сыпанула в него целый ковш, мало не показалось.

– Отец про это знает?

– Я ему сказала.

– И как он к этому отнесся?

Лю Шуанцзюй вдруг смахнула слезу и сказала:

– Так же, как и я. Сказал, что пока тебя не примут в университет, мы не вправе совершать никакие гнусные дела, а если тебя примут, то я могу поступать как вздумается. Он прекрасно знает, что я не из тех людей, которые поступают как вздумается, но все равно так сказал. Каждый день мы возжигали свечи, молились богам и предкам и боялись допустить даже малейшей греховной мысли, чтобы только не навредить тебе. Муравья боялись растоптать, ни единой курицы не зарезали, всем и во всем уступали. Мы даже стерпели, когда Чжан Сяньхуа засеяла землю прямо рядом с могилой твоей бабушки. Предки и боги тому свидетели: если бы даже тебя приняли, я бы все равно не поступилась правилами. Мы не можем помочь тебе в написании сочинения, зато можем накопить для тебя добродетель.

У Ван Чанчи мучительно сжалось сердце, он никак не ожидал, что его поступление в университет может быть хоть как-то связано с интимной жизнью его матери и муравьями, что ползали под ногами родителей. Несколько следующих дней он вообще не разговаривал, его мать, похоже, тоже уже выговорилась. Ван Чанчи брал в охапку колосья и остервенело бил ими о специальный короб с высокими стенами по трем сторонам; зерно дружно осыпалось внутрь, а звучные удары эхом разносились вокруг, отчего долина казалась еще более безмолвной.

Ван Хуай в своей коляске управлялся на кухне. Каждый день, когда Ван Чанчи и Лю Шуанцзюй возвращались домой, их ждал горячий обед или ужин. Кроме готовки, Ван Хуай мог лущить кукурузу, подметать пол, кормить кур, заваривать чай. Каждый вечер после ужина Ван Хуай уговаривал Ван Чанчи снова пойти на подготовительные курсы. Ван Чанчи говорил:

– Если я уеду на курсы, по плечу ли вам будет ноша?

– Не вопрос, – отвечал Ван Хуай, – ведь этот год мы как-то выдержали.

Ван Чанчи в это не верил. За этот год на него было потрачено одна тысяча двести юаней, что включало расходы на питание, одежду, учебные материалы и разного рода бытовые мелочи. У них не было коровы, была лишь свинья, но ее забили, чтобы отметить Новый год. Кроме кур, яиц и собаки, которых еще можно было продать, никаких других ресурсов у них не осталось. В итоге собаку им тоже пришлось продать. Из одежды они не покупали ничего нового. Дошло до того, что Ван Хуай перестал покупать болеутоляющее, отчего в плохую погоду у него нестерпимо ломило поясницу.

Ван Чанчи украдкой поинтересовался у Второго дядюшки, занимала ли их семья у кого-то деньги, но тот ответил, что нет. Ван Чанчи показалось это странным, тогда он подкараулил момент и перерыл в доме все шкафы. Однажды в наволочке Ван Хуая он нашел лист бумаги со следующими записями:

«Занял у Второго дядюшки – 300 юаней.

Занял у Чжан Сяньхуа – 200 юаней.

Занял у Ван Дуна – 150 юаней.

Занял у Чжана Пятого – 100 юаней.

Занял у Лю Байтяо – 16 юаней».

«Кошмар, они дошли до того, что залезли в долг к должнику!» Бумага в руках Ван Чанчи задрожала. Подождав какое-то время, он в несколько раз свернул листок и засунул в свой карман. Карман тотчас отяжелел, словно в него положили кусок железа, даже плечи на его рубахе съехали вниз. Отдельно прихватив с собой полоски бумаги, он отправился по кредиторам. Те рассказали Ван Чанчи, что Ван Хуай неоднократно просил их никому не распространяться о займах, чтобы это никак не сказалось на его учебе. Ван Чанчи собрал у них старые расписки и взамен выдал пять новых, на которых вместо Ван Хуая заемщиком значился Ван Чанчи. Ван Хуай, который оставался в неведении, каждый вечер продолжал уговаривать сына вернуться к учебе. Ван Чанчи думал, что тот похож на диктора новостей, который изо дня в день твердит одно и то же, но при этом совершенно не отдает себе отчета в сказанном.

Когда с уборкой риса было покончено, Ван Чанчи взял кусок мыла и хорошенько вымыл Ван Хуаю ноги, а заодно подстриг его черные отросшие ногти.

– Такое ощущение, что ты собрался на курсы? – спросил Ван Хуай.

– Я собрался в город на подработку, – ответил Ван Чанчи.

– Ах ты, бесстыжий! Вместо того чтобы учиться, решил податься в чернорабочие! Ты разбиваешь все наши мечты! В таком случае лучше бы ты не стриг мне ногти и не мыл мне ноги. Я жажду, чтобы ты учился!

– Мне не дано быть книжником. Я самый обычный человек, каких большинство.

Ван Хуай замотал головой и сказал:

– Нет, ты – самородок, ты – наша спасительная звезда.

– Ты перебарщиваешь, – ответил Ван Чанчи. – На самом деле я никто, просто кучка собачьего дерьма.

12

Ван Чанчи ускользнул из дома на рассвете. Он закинул на плечо сумку, взял в руки кеды и босой пошел по пыльной дороге. Ступая по прохладной земле, он вдруг вспомнил известное выражение: «Дорожная пыль – это прах наших предков». Выпавшая роса увлажняла его ноги, из рощи то и дело доносились пронзительные крики разной живности, на темном небе беспрерывно мигали звезды. Подойдя к росшему в расщелине клену, Ван Чанчи обернулся назад и увидел размытые очертания деревни: дома и деревья были словно растушеваны. Его глаза, как у больного катарактой, застилал туман, казалось, что он видит все это в последний раз. Прошла целая вечность, прежде чем небо немного поменяло оттенок и беспросветная тьма сменилась мрачной синевой. У крыш появился контур, деревья обрели форму, чернота между их ветками и карнизами растворилась. Ван Чанчи промокнул глаза, развернулся и пошел дальше. Дойдя до водохранилища, он хорошенько вымыл ноги, натянул кеды и вышел к трассе ждать рейсовый автобус. Наступил рассвет. В какой-то момент, опустив голову, он про себя отметил, что его вымытые кеды выглядят такими же белыми, как, твою мать, городская стена.