Текст книги "Переломленная судьба"

– Девушка-то хорошая, но необразованная, а без образования в городе не задержишься. А раз так, то у нее нет шансов жить с Ван Чанчи в административном центре. Чанчи устроился в иностранное предприятие, зарплата у него высокая, так что возвращаться в деревню, чтобы жениться, у него нет необходимости.

– Но таких красавиц, как Сяовэнь, нынче в деревнях днем с огнем не сыщешь. Если бы она была еще и образованной, так уже давно бы вышла замуж за кадровика.

– Деревенский кадровик вряд ли может тягаться с рабочим из административного центра, – упорствовал Ван Хуай. – Так что забирай ее, откуда привезла.

– Ты с головой ушел в свои мечты, а реальных трудностей, с которыми столкнулась ваша семья, не замечаешь. Моя сестра столько вкалывает, что ее того и гляди паралич хватит. Если у нее в помощницах появится Сяовэнь, она хоть дух переведет, да и тебе полегче станет.

– Не нужно эксплуатировать человека и создавать ему трудности. Мы со своей стороны не можем такое дело решать без Чанчи.

Пообщавшись с Ван Хуаем и получив от ворот поворот, она пошла обрабатывать свою сестру. Посовещавшись, женщины решили, что Сяовэнь на какое-то время задержится, чтобы пройти испытательный срок, по истечении которого Ван Хуай убедится, насколько она хороша.

В ярмарочный день Лю Шуанцзюй с личной печатью и удостоверением личности сходила на почту и получила перевод от Ван Чанчи. На ярмарке она накупила всего, чего хотела, в том числе легкое платьице для Хэ Сяовэнь. Хотя девушка еще не вошла в их семью, Лю Шуанцзюй уже воспринимала ее как невестку. Оставшиеся деньги были пущены на уплату долгов. Ван Дун, получив свои деньги, вернул Ван Хуаю его гроб, Чжан Сяньхуа разорвала расписку с гарантийным письмом. Второй дядюшка получил все свои деньги, включая последний долг за водку. Чжану Пятому вернулись его деньги за мясо. На оставшиеся деньги Лю Шуанцзюй и Ван Хуай, посовещавшись, купили двух поросят.

Хэ Сяовэнь готовила, носила воду, кормила поросят, во всех делах проявляя образцовую расторопность. Ван Хуай заметил, что всякий раз, когда поросят кормила Сяовэнь, те принимались за еду с двойным рвением, их аппетитное чавканье было для Ван Хуая как бальзам на душу. Вечером, покончив с делами по хозяйству, Сяовэнь мылась, надевала купленное Лю Шуанцзюй платье и усаживалась у порога за шитье. Она залатала все дыры на одежде Ван Хуая, пришила все оторванные пуговицы. Женщины непрерывной чередой наведывались к ним в гости, а за ними потянулись и мужчины. Ван Хуай и Лю Шуанцзюй прекрасно понимали, что наведывались они исключительно, чтобы поглазеть на Хэ Сяовэнь и поговорить с ней.

Как-то раз Сяовэнь налила тазик горячей воды, чтобы помыть Ван Хуаю ноги и подстричь ногти.

– Почему ты не училась? – спросил Ван Хуай.

– В нашей семье в школу ходил только старший брат, а меня родили, нарушив закон о планировании рождаемости. На нашу семью наложили большой штраф, поэтому учиться я не могла. Потом в нарушение того же закона родилась моя младшая сестра, жить стало еще тяжелее, и я стала помогать родителям в поле.

– А ты видела Чанчи? – спросил Ван Хуай.

Сяовэнь помотала головой и сказала:

– Только на фотографии.

– Я сполна ощутил, какая ты хорошая, но тебе лучше вернуться домой. Чем дольше ты у нас остаешься, тем больше меня мучает совесть.

– Мой старший брат и его жена сильнее всего переживают, что я не смогу выйти замуж.

– Они тебя недооценивают.

– Ко мне уже несколько раз сватались. Но меня никто не устроил, то на лицо гадкие, то безработные, а мне хотелось бы выйти замуж за такого, как братец Чанчи, и уехать из деревни в город.

– Ты ведь безграмотная, как же ты поедешь?

– Я тайком ото всех выучила больше сотни иероглифов, имя свое я писать умею, указатели на улицах тоже читаю, я и телефоном умею пользоваться, и считать.

– А что если Чанчи не согласится?

– Я смирюсь.

– Тогда ты нас возненавидишь.

– Пока я помогаю вам по хозяйству, вы меня и кормите, и одеваете, так что я все равно что уехала на заработки.

Вечером, когда зарево на горизонте подрумянило склон горы и над каждой из крыш вился белый дымок, Чжан Пятый в новой рубашке, насвистывая мелодию, возвращался в деревню. Вдруг у самой околицы он заметил Хэ Сяовэнь, которая на участке Ван Хуая заготавливала кормежку для поросят. Чжан Пятый в нерешительности остановился, а потом направился к ней, ступая меж грядок с картофельной ботвой. Хэ Сяовэнь поздоровалась с ним.

– Сможешь сохранить тайну? – спросил ее Чжан Пятый.

– Какую тайну?

– Которую я тебе расскажу.

– Если это никому не навредит, то сохраню, – ответила Сяовэнь.

Тогда Чжан Пятый вынул какой-то бланк и показал ей.

– Видала?

– Денежный перевод, это от Чанчи?

– А ты посмотри, чье здесь имя указано.

Хэ Сяовэнь, догадавшись, что к чему, спросила:

– Это вам?

– А теперь посмотри на сумму, – не унимался Чжан Пятый.

– Три тысячи, – озвучила Сяовэнь.

– Это от моей младшенькой дочки Чжан Хуэй из административного центра, только никому не говори.

– Зачем вы сказали про это мне?

– Я сегодня в поселке разговаривал с Чжан Хуэй по телефону, заодно рассказал ей про тебя. Если захочешь работать вместе с ней, то в месяц будешь зарабатывать не меньше трех, а то и пяти тысяч юаней.

– А чем она занимается? – спросила Сяовэнь.

Чжан Пятый закурил и снова спросил:

– Сохранишь тайну?

Сяовэнь кивнула.

– Она работает в одном отеле, моет клиентам ноги, делает массаж, ну и всякое такое.

– Меня как-то уже зазывали в город делать массаж, я наотрез отказалась.

Чжан Пятый вздохнул и, указывая на склон горы, сказал:

– Как правило, все красивые девушки из деревни, подобно вон тем деревьям, рано или поздно продаются в город. Увидав, какая ты красавица, и зная, какое положение у вас дома, я просто хотел тебе помочь.

– Спасибо, дядюшка Чжан, – сказала Сяовэнь.

– Зарплата Чанчи не идет ни в какое сравнение с деньгами, которые получает Чжан Хуэй. Чем выходить замуж за него, ты бы больше заработала сама.

– Пусть бы сестрица Чжан зарабатывала еще больше, но вам лучше не рассказывать об этом другим.

– Да, но, между прочим, я в долине самый богатый человек. Так что если все-таки захочешь заработать, обращайся.

– Разве что если Чанчи не захочет на мне жениться.

– Дуреха, неужто ты боишься, что если у тебя будут деньги, на тебе никто не женится?

– Подождем возвращения Чанчи, посмотрим, что он скажет, тогда и решим.

16

Выйдя из следственного изолятора, Ван Чанчи пошел на речку и уселся на камень. Солнце нещадно палило, готовое вот-вот испепелить его коленки. Размяв руки и ноги, Ван Чанчи плюхнулся в речку. Купаясь, он стянул с себя одежду и стал стирать. Постирав одежду, он положил ее сушиться на камень, а сам снова голышом запрыгнул в воду. Он помыл голову, отскреб грязь с пальцев ног. Поскольку все было залито солнцем, он видел, как на поверхности воды плавают отставшие от него хлопья грязи, похожие на пыль. Почувствовав, что отмылся дочиста, он лег отдохнуть на выступавший из-под воды булыжник. Как только ему становилось жарко, он тут же окунался. Так он и развлекался: то окунаясь, то обсыхая. Когда лежавшая на камне одежда наполовину высохла, он выбрался на берег и вывернул ее наизнанку. От одежды волнами исходил пар. Еще какое-то время Ван Чанчи окунался в воду и обсыхал, пока наконец его одежда не высохла окончательно. Тогда он уселся на берегу, подождал, когда и на нем высохнут все капли, и только тогда оделся в чистое. Понюхав рукава, он почувствовал запах нагретого солнцем белья.

Когда он пришел на улицу Сяохэцзе, Хуан Куя на месте не оказалось, в офисе дежурил его подчиненный. Ван Чанчи прождал до самого вечера, пока наконец не увидел Хуан Куя. Будучи навеселе и держа в руках большой, словно кирпич, мобильник, тот шаткой походкой зашел внутрь. Похлопав Ван Чанчи по плечу, он спросил:

– Ну что, никто тебя не обидел?

– В любом случае я теперь отсидевший и на мне стоит клеймо. Считай, это как лишенная невинности девушка, которой трудно выйти замуж.

– Ты еще думаешь о репутации? – спросил Хуан Куй, выдвигая ящик стола.

– Неужели, если я бедняк, всем наплевать на мою репутацию?

– Мне не наплевать, – с этими словами Хуан Куй достал из ящичка конверт и швырнул его Ван Чанчи.

Тот взял его, раскрыл и, убедился, что внутри лежат четыреста юаней и корешок от квитанции за денежный перевод. Бросив взгляд на адрес отправителя, Ван Чанчи спросил:

– А что это за компания «ПиЭй»?

– А я откуда знаю? Это придумал мой подчиненный, который отправлял деньги.

Теребя в руках корешок от квитанции, Ван Чанчи сказал:

– Спасибо.

– Что собираешься делать дальше? – спросил Хуан Куй.

– Для начала вернусь на стройку.

– У меня нет подходящей для тебя работы. Предложения отсидеть за кого-то в тюрьме появляются не каждый день. Но если такой вариант подвернется, я тебе сообщу.

Ван Чанчи еще раз поблагодарил Хуан Куя и, забросив на плечо сумку, вышел вон. Придя на стройплощадку, он почуял ужасную вонь. Дурной запах появился здесь из-за длительного отключения воды и электричества. Грязь на подъездной дороге уже затвердела, рытвины от строительной техники покрылись коркой. На пустующем пространстве все поросло бурьяном, комаров тоже прибавилось. Когда Ван Чанчи вошел на территорию стройки, у забора еще продолжали сидеть десять с лишним рабочих. То ли оттого, что Ван Чанчи находился против света, то ли просто у рабочих была замедленная реакция, но они признали его далеко не сразу. Они спросили, где он пропадал десять с лишним дней. Ван Чанчи не ответил. Тогда они стали шарить в его сумке, надеясь найти что-нибудь съедобное, но там, кроме одежды, ничего не было. Затем они стали шарить у него по карманам, рассчитывая найти какие-нибудь деньги. Предугадав это, Ван Чанчи, прежде чем заявиться на стройку, запрятал деньги в маленький кармашек, зашитый в трусах. Не найдя ничего в его карманах, рабочие разочарованно уселись на прежние места. Лю Цзяньпин стал его корить:

– Когда люди возвращаются, они приносят с собой хотя бы несколько клубней батата или, совсем уж на крайний случай, – горсточку арахиса. А ты пришел с пустыми руками, зачем ты вообще вернулся?

– Чтобы одолжить денег, – ответил Ван Чанчи.

Едва он произнес эти слова, все тотчас отодвинулись от него подальше. На самом деле он пришел сюда в поиске места для ночлега. Хорошенько отоспавшись, на следующее утро Ван Чанчи пошел в придорожную забегаловку, где съел шесть больших пампушек с тарелкой яичного супа. Насытившись, он снова вернулся в барак спать дальше. Он сделал одно открытие: примерно за полчаса до еды только что болтавшие друг с другом рабочие вдруг заканчивали говорить – именно столько требовалось для того, чтобы свои в доску люди превратились в чужаков. Они незаметно отстранялись друг от друга и по одному исчезали в ближайших харчевнях, закусочных и ресторанчиках. Прежде чем зайти туда, каждый из них оборачивался и глядел по сторонам, больше всего опасаясь того, чтобы за ним никто не увязался. Набив животы, они так же по одиночке возвращались обратно, а потом, как ни в чем не бывало, снова кучковались у забора, чтобы поболтать. Ван Чанчи тоже старался всячески избегать кого бы то ни было, однако на третий день вечером, когда он втихаря уединился в закусочной, перед ним вдруг нарисовался Лю Цзяньпин.

– Какой же ты бесстыжий, – сказал он. – Оказывается, ты прячешь деньги в трусах.

Ван Чанчи выглянул на улицу, убедился, что там больше никого нет, и заказал для Лю Цзяньпина тарелку рисовой лапши с мясом. Они уселись на улице и стали есть.

– Где ты взял деньги? – спросил Лю Цзяньпин.

Ван Чанчи ничего не ответил. Склонившись над тарелкой, он в несколько глотков прикончил свою порцию рисовой лапши. Сначала он думал, что закажет добавку, но поскольку теперь вместе с ним был Лю Цзяньпин, он оставил эту идею.

– А почему ты никуда не идешь зарабатывать деньги? – спросил Ван Чанчи.

– Я отработал тут больше ста пятидесяти дней. За это время я износил три комплекта одежды, истоптал две пары башмаков, сменил четыре слоя кожи. Как же я могу теперь взять и молчком уйти?

– То есть ты ждешь, что у Хэ Гуя проснется совесть? А я вот не верю, что он вернется и выплатит нам деньги.

– Тут столько рабочих протестует, значит, в соответствующих структурах это дело так не оставят.

– Я уже ходил в соответствующую структуру, – подхватил Ван Чанчи. – Сначала у них на входе было не протолкнуться, а сейчас – практически никого и нет. После того как схватили нескольких погромщиков, все перепугались, стали умнее и успокоились. Теперь сидят себе тихонечко под деревьями у дороги и осторожно напоминают шныряющим туда-сюда служащим, что, мол, кое-кто задерживает зарплату рабочим-мигрантам. Но служащих это не волнует. На входе или выходе из учреждения большинство из них просто ускоряют шаг. Те, кто ездит на машинах, поднимают стекла, а те, кто на велосипедах, – изо всех сил крутят педали. Если не будет проверки сверху, этим вопросом никто серьезно не займется. Их вполне устраивает, что рабочие сидят под деревьями, они там никому не мешают. Говорят, что кто-то там из руководства показывался, пытался все разъяснить, даже сказал, что они как раз занимаются этим делом и вот-вот примут какое-то решение. Однако прошло уже двадцать с лишним дней, а решение почему-то так и не принято. Либо проблема сложная, либо возникли какие-то препоны. Чем больше они тянут время, тем меньше к ним приходит рабочих, ведь среди них нет людей зажиточных. Кому не на что жить, тот вынужден отступить. Если же к концу останется три-четыре человека, то проблема разрешится сама собой.

– А зачем ты тогда вернулся на стройку, раз так настроен? – спросил Лю Цзяньпин.

– Чтобы накопить сил, – ответил Ван Чанчи.

Спустя неделю, когда Ван Чанчи смог поднять кирпич одной рукой, он почувствовал, что его силы восстановлены. В тот вечер он направился в жилой комплекс «Парящий дракон». Заметив, что у подъезда номер два на пятом этаже с двух сторон горит свет, он осторожно поднялся наверх. Подойдя к квартире номер пятьсот восемь, он остановился, набрал полную грудь воздуха и нажал на звонок. Через минуту дверной глазок на железной двери сверкнул и снова померк. Не дождавшись последующей реакции, Ван Чанчи еще несколько раз нажал на звонок. Дверь чуть приоткрылась, за ней показался молодой парень в пижаме и спросил:

– Тебе кого?

– Линь Цзябая, – ответил Ван Чанчи.

– А ты кто?

– Я вместо него сидел в тюрьме.

Парень нахмурился и, сказав, что Линь Цзябая нет дома, закрыл дверь. В тот момент, когда закрывалась дверь, Ван Чанчи хотел было толкнуть ее и войти внутрь, но ему помешала висевшая на двери цепочка. Ван Чанчи снова несколько раз нажал на звонок, но никто ему больше не открыл. Усевшись на пол, он уставился на железную дверь, словно переживал, что она от него сбежит.

Не прошло и получаса, как сюда подоспел Хуан Куй. Он отдал приказ двум своим подручным, те взяли Ван Чанчи, спустили вниз, запихали его в джип и привезли к офису на улице Сяохэцзе. Дверь машины открылась, Ван Чанчи втолкнули в помещение.

– Тебе жить надоело? – напустился на него Хуан Куй.

– Та стройка, на которой я работал, принадлежит Линь Цзябаю? – спросил в свою очередь Ван Чанчи.

– И что с того?

– Он оставил сотню с лишним рабочих без денег, которые те заработали своими потом и кровью. Он не собирается их возвращать?

– Не забывай, что мы подписывали соглашение о конфиденциальности.

Тут Ван Чанчи вытащил свой договор и сказал:

– Я тоже подписывал бумагу, когда устраивался на работу.

Хуан Куй взял у него документ, посмотрел на него и одним резким движением разорвал. Ван Чанчи потянулся было за договором, но успел схватить лишь одну половину, он ринулся за оставшейся половиной, но Хуан Куй его оттолкнул.

– Речь идет о девятистах юанях, так? – спросил Хуан Куй. – Босс тебе их выплатит, но ты должен гарантировать, что уберешься с его глаз.

– Я отстаиваю свои интересы, тебе-то до этого какое дело?

– А какое у тебя вообще есть основание утверждать, что кто-то должен тебе денег?

Ван Чанчи поднял свой договор.

– Тогда присмотрись хорошенько, стоит ли там какая-нибудь печать или подпись?

Ван Чанчи взглянул на договор и обнаружил, что печать и подпись остались на оторванной половине документа. Тыча в Хуан Куя, он сказал:

– Ты… ты возместишь мне эти деньги.

Хуан Куй вытащил девятьсот юаней, положил их на стол и сказал:

– Если ты кое-что напишешь, то заберешь эти деньги.

– Что писать?

– «Обязуюсь убраться из этого города».

– Тут что, его личные владения?

– Побеждает сильнейший, разве не так?

– Тогда мне не нужны эти деньги.

– Чего же ты хочешь?

– Я позову рабочих и вместе с ними пойду к нему домой за нашими деньгами.

С этими словами Ван Чанчи развернулся и пошел прочь. Хуан Куй приказал двум своим подручным задержать его и привести обратно. Ван Чанчи вырвался, те схватили его снова и ослабили хватку лишь тогда, когда Ван Чанчи перестал сопротивляться.

– Отсидев в тюрьме, ты получил то, что тебе причиталось, – сказал Хуан Куй. – Тем не менее ты пошел и побеспокоил человека. Как можно тебе доверять?

– Раз уж речь зашла о доверии, тогда надо спрашивать со всех, а не только с меня.

– Можешь забирать свою зарплату.

– Без всякого гарантийного письма?

– Линь Цзябай тебе ничего не должен, будем считать, что он сдержал свое слово. А раз свое слово сдержал он, сдержи и ты.

– А как быть с возвратом долгов остальным?

– А не много ли ты на себя берешь?

Ван Чанчи тотчас закрыл рот, в его памяти возникли Ван Хуай и Лю Шуанцзюй – его одетая в лохмотья, измученная трудностями семья. По правде говоря, ему хотелось тут же схватить эти девятьсот юаней, но он все-таки не мог смириться.

– На каком основании он смеет забывать про свои долги? – спросил Ван Чанчи.

– На том, что его отца зовут Линь Ган[6]6
  Имя Линь Ган созвучно имени Ли Гана – заместителя начальника полиции г. Баодина, чей сын, в 2010 году, сбив на машине прохожих, пытался уйти от ответственности, прикрываясь именем отца. Благодаря Интернету это дело стало известно на весь Китай, а фраза «Мой отец Ли Ган» стала символом наглости детей китайской элиты.


[Закрыть].

Ван Чанчи заколебался. Было ясно, что Линь Цзябаю он не соперник, защитить интересы других он не мог, для этого у него было слишком мало денег. Его рука потянулась к деньгам.

– Если возьмешь деньги, тебе придется отсюда убраться, – напомнил Хуан Куй. – В противном случае никто не сможет гарантировать твою безопасность.

Ван Чанчи вздрогнул, словно от ожога, и тотчас отдернул руку.

17

Когда Ван Чанчи подошел к стройплощадке, уже наступила глубокая ночь. Света там не было, вокруг стояла непроглядная тьма. Едва он миновал ворота, как на него набросились двое молодчиков и начали избивать. Пытаясь дать отпор, Ван Чанчи стал звать на помощь. Кому-то из нападавших он раз пять зарядил по переносице и даже услышал треск сломавшегося хряща, но в тот же момент его самого пару раз ударили палкой по голове и столько же пырнули ножом в живот. Его силы мгновенно иссякли. Пока Лю Цзяньпин вместе с другими рабочими выбежали с фонариками из барака, Ван Чанчи уже валялся в луже собственной крови.

Лю Цзяньпин вызвал полицию. Полицейские доставили Ван Чанчи в больницу, где ему оказали срочную медицинскую помощь. Тогда же сельскому участковому Вану позвонил дежурный из городского полицейского участка. Той же ночью полицейский Ван поспешил в деревню, что располагалась в горной долине, и ворвался в дом Ван Хуая. А на следующее утро Ван Хуай попросил Второго дядюшку и Лю Байтяо донести его до автотрассы, где все семейство, включая Хэ Сяовэнь, погрузилось в автобус, который шел в город.

Ван Чанчи проснулся от того, что услышал чей-то плач. Вот уже целую неделю до его ушей то и дело доносились прерывистые рыдания. Их звук походил на завывание ветра, журчание воды или пение цикад; он то появлялся, то исчезал, то усиливался, то ослабевал. На седьмой день Ван Чанчи наконец явно различил, что это плакала Лю Шуанцзюй. Он окликнул мать. Глаза его покраснели, из них полились слезы и покатились по лицу до самой шеи. Хэ Сяовэнь, отвернувшись, украдкой смахнула слезу. Ван Хуай, который крепился изо всех сил, тоже не сдержался. Палату поглотил единый плач. Устав, они сделали передышку, а потом стали плакать по новой. Кроме рыданий у них не нашлось лучшей формы выражения своих чувств. Они могли лишь утирать друг другу слезы. Лю Шуанцзюй вытирала слезы Ван Чанчи, Ван Хуай вытирал слезы Лю Шуанцзюй; Ван Чанчи вытирал слезы Ван Хуаю, Хэ Сяовэнь вытирала слезы Лю Шуанцзюй, а Лю Шуанцзюй – Хэ Сяовэнь, так что все их пальцы пропитались солью от слез.

Толкая перед собой коляску с Ван Хуаем, Лю Шуанцзюй направилась в полицейский участок на улице Сяохэцзе. Там они спросили полицейского, удалось ли схватить злодеев. Им ответили, что так быстро это не делается. Тогда Ван Хуай и Лю Шуанцзюй сели в дежурной комнате и просидели там вплоть до конца рабочего дня. Когда началась вечерняя смена, они тоже остались сидеть там. За целый день они съели лишь по чашке рисовой лапши. В конце концов полицейский их спросил:

– Неужели вы решили устроить здесь гостиницу?

– У нас нет денег, чтобы оплатить лечение Чанчи, поэтому мы просим, чтобы вы поскорее поймали преступников.

– Если мы до сих пор не выяснили, что это за преступники, как их поймать?

– Чанчи их знает.

– Он пришел в сознание? – спросил полицейский.

– Уже несколько дней как пришел, – ответил Ван Хуай.

На улице стемнело, зажглись фонари, а они так и продолжали сидеть в дежурке.

– Вы все-таки возвращайтесь к себе, – сказал полицейский. – Как только появятся какие-то новости, мы сразу вам сообщим.

– Нам некуда идти, мы подождем здесь, – ответил Ван Хуай.

– Ну, тогда ждите за дверью, поскольку моя смена окончена, – отрезал полицейский.

Лю Шуанцзюй выкатила коляску за порог, и полицейский с грохотом захлопнул дверь.

На следующий день в палату к Ван Чанчи пришли два полицейских, у одного фамилия была Лу, у другого – Вэй. Полицейский Лу задавал вопросы, а полицейский Вэй составлял протокол. Ван Чанчи описал, при каких обстоятельствах его избили, а кроме того, основываясь на личных ощущениях, определил, что это сделали двое подручных Хуан Куя. За два часа до нападения он уже имел с ними дело в офисе Хуан Куя, поэтому его голова, плечи, ноги и нос сохранили о них весьма живые воспоминания. Полицейские попросили его не делать преждевременных выводов, тогда Ван Чанчи признался, что одному из них сломал нос.

– Вам достаточно просто проверить подручных Хуан Куя, – сказал Ван Чанчи. – Если вы увидите, что у кого-то из них сломан нос, все сразу станет ясно.

Полицейский на это никак не отреагировал, а стал допытываться, имелись ли у Ван Чанчи враги среди рабочих, занимал ли он у кого-то деньги, уводил ли у кого-нибудь подружку? Задавая эти вопросы, полицейские стали коситься на Хэ Сяовэнь. Они поинтересовались у нее, откуда она взялась, был ли у нее до этого парень. Их допрос оказался настолько обстоятельным, что коснулся даже Лю Байтяо, Ван Дуна, Чжан Сяньхуа, Второго дядюшки и даже старшего брата Хэ Сяовэнь, а заодно и его жены. Ван Чанчи показалось, что полицейские намеренно покрывают Хуан Куя, а потому отказался продолжать разговор.

– Если ты откажешься давать показания, дело будет сложно раскрыть, – сказал полицейский.

– Все, что нужно, я уже рассказал, – ответил Ван Чанчи. – Единственное, что осталось, – это только назвать имена преступников.

Тогда полицейский Лу поднялся со своего места, а полицейский Вэй закрыл свой блокнот.

Ван Хуай и Лю Шуанцзюй день-деньской обивали порог полицейского участка, и всякий раз спрашивали, поймали ли преступников. Но их голоса были для полицейских не более, чем привычный уличный шум, а потому не вызывали никакой ответной реакции, хотя бы просто поднятия век, изменения выражения лица или кивка. Подобные вопросы они слышали постоянно, а потому, привыкнув к ним, автоматически их игнорировали. Между тем Ван Хуай и Лю Шуанцзюй не переставали надеяться на решение их дела. Когда полицейские начинали что-то обсуждать за закрытыми дверями, Ван Хуай и Лю Шуанцзюй тотчас задерживали дыхание, обращаясь в слух. Но долетавшие до них из окна обрывки фраз не имели никакого отношения к делу Ван Чанчи. Они так ни разу и не услышали, чтобы полицейские обсуждали их проблему. Как-то посреди рабочего дня Ван Хуай ухватился за штанину полицейского Лу и спросил у того, когда наконец раскроют их дело? Полицейский Лу ответил, что у них пока нет никаких зацепок. Тогда Ван Хуай выбросился из своей коляски на землю и принялся отбивать поклоны. Полицейский Лу спросил: «Неужели это поможет найти преступников?» Но Ван Хуай, не обращая на его слова никакого внимания, продолжал звучно биться лбом об землю, которая, казалось, уже едва переносила боль. Между тем полицейский Лу освободился от цепкой хватки Ван Хуая, сел на свой мопед и уехал. Лю Шуанцзюй потянулась к Ван Хуаю, чтобы погладить его, но тот ее отстранил. Так он и лежал лицом вниз до тех пор, пока кто-нибудь снова не показывался на пороге полицейского участка, и тогда он начинал отбивать поклоны и просить: «Прошу вас, помогите нам!» Лоб Ван Хуая весь покрылся кровавыми ссадинами. Лю Шуанцзюй промокала их бумажным платком, при каждом ее прикосновении лицо Ван Хуая передергивалось.

У Ван Хуая не осталось иного выхода, и тогда он указал своей жердью в самый конец улицы Сяохэцзе. Лю Шуанцзюй прекрасно его поняла и направила коляску к офису Хуан Куя. Хуан Куй оказался на месте, оба его подручных тоже. У одного из них на носу виднелся синяк, который явно указывал на недавний перелом. Ван Хуай пристально посмотрел на Хуан Куя и сказал:

– Даже с одноклассником горазд расправиться, какой же ты жестокий.

Хуан Куй не отозвался, лишь холодно посмотрел на него.

– За что? – спросил Ван Хуай.

– А вы у него сами спросите.

– Он перед тобой чем-то провинился?

– Хуже, чем провинился.

– Поэтому ты отправил своих подручных убить его?

– Почему же он тогда не убит? Это было просто предупреждение.

– Ты вообще знаешь, что такое закон?

– Знаю. Полицейский участок вон там, давайте, зовите их, чтобы меня схватили.

– Твою мать! Таких самодуров, как ты, еще поискать!

В порыве гнева Ван Хуай схватил свою бамбуковую жердь и запустил ее в Хуан Куя. Тот уклонился. Шест раскололся на щепки, а Ван Хуай, не рассчитав свои силы, кувыркнулся с коляски на пол.

– Раз шея слаба, подопри хером голову, если тебе не слабо, так вставай на ноги.

Лю Шуанцзюй посадила Ван Хуая обратно в коляску. Ван Хуая всего колотило от злости, от досады у него даже челюсть свело. Намереваясь встать, он уперся руками в подлокотники, но ноги не слушались его. С того момента, как он разбился, его мышцы полностью атрофировались, ляжки теперь выглядели как голени, а голени стали такими же тонкими, как руки. Пожелай он сожрать своего противника, его прежде крепкие зубы не выдержали бы; пожелай он избить его, он бы до него не дотянулся. В считанные секунды гнев Ван Хуая вдруг резко сошел на нет, печаль и безысходность будто ножом перерезали ему горло. Руки его обвисли, зад грузно опустился на сиденье коляски, грудь заходила ходуном, Ван Хуай тяжело задышал и зашелся в кашле.

– Я бы на вашем месте не рыпался, – сказал Хуан Куй. – Будьте паинькой и забирайте своего Ван Чанчи обратно в деревню.

Ван Хуай с силой отхаркнулся и плюнул прямо в физиономию Хуан Куя. Тот матюгнулся и отвесил Ван Хуаю подряд несколько пощечин. Лю Шуанцзюй ринулась на Хуан Куя, но двое его подручных оттащили ее и грубо вытолкнули за порог. Не успела Лю Шуанцзюй подняться на ноги, как увидела вылетающую на улицу коляску, которая, описав дугу, приземлилась прямо перед ней, развалившись на кучу щепок. Ван Хуай приземлился сверху.

– Убийцы, выродки, сукины дети, бесстыдники, скоты, чтоб вас разрубили на тысячу кусков!.. – ругалась Лю Шуанцзюй, в то время как дверные жалюзи с шумом опускались вниз.

Ван Хуай поднял руку и показал на дальний конец улицы Сяохэцзе. Лю Шуанцзюй закинула его на спину и потащила туда. Так они проделали путь сначала от полицейского участка сюда, потом обратно. На их счастье они успели застать полицейского Лу и полицейского Вэя.

– Хуан Куй признался в злодеянии, помогите схватить его, – попросил Ван Хуай.

В ответ на это полицейский Вэй вытащил свой блокнот, раскрыл на нужной странице и сказал:

– Мы допрашивали Хуан Куя, он своей вины не признал, никаких улик против него нет.

– А тот тип со сломанным носом – это разве не улика?

– Его мы тоже допрашивали, он объяснил, что сломал нос раньше, чем избили Ван Чанчи. А поскольку Ван Чанчи видел его со сломанным носом, он дал ложные показания.

– Но зачем ему это? – спросил Ван Хуай.

– По его словам, Ван Чанчи боится, что если не поймают преступников, его лечение некому будет оплатить, – ответил полицейский Вэй.

– Твою мать, какая же это чушь!

– А еще они сказали, что Ван Чанчи страдает манией преследования, – заявил полицейский Лу.

– Чанчи избили по-настоящему? – спросил Ван Хуай.

– Ну да, он до сих пор лежит в больнице, – подтвердил полицейский Вэй.

– У него действительно два ножевых ранения?

– Его раны мы засвидетельствовали, – подтвердил полицейский Лу.

– И что? Разборка с ним действительно была или он все выдумал?

– Действительно была, – в один голос ответили полицейские.

– Клянусь небесами, Чанчи никогда не врал! – сказал Ван Хуай.

– Проблема в том, что мы не можем доказать, что нос тому человеку сломал Ван Чанчи, – ответил полицейский Вэй. – Сейчас у каждой из сторон имеется своя версия, и нам сложно вынести окончательное решение.

– Хуан Куй только что все признал, – не унимался Ван Хуай.

– А кто это слышал? – спросил полицейский Вэй. – У вас есть запись разговора?

– Что еще за шуточки? Неужели у такого, как я, найдутся деньги на диктофон? – возмутился Ван Хуай.

– К тому же, – добавил полицейский Вэй, – если бы даже у вас и была такая запись, Хуан Куй вряд ли бы с ней согласился.

Ван Хуай показал на Лю Шуанцзюй и сказал:

– Она может все подтвердить, она только что все слышала.

– Вы семья, – опроверг его довод полицейский Лу. – И поскольку интересы у вас общие, ваши показания не учитываются.

– Так, значит, это дело закрыто? – спросил Ван Хуай.

– В настоящий момент у нас нет никаких зацепок, – ответил полицейский Вэй.

– Если повезет, то, может быть, по вашему делу что-нибудь всплывет в ходе других расследований, – добавил полицейский Лу.

В голове Ван Хуая будто что-то щелкнуло. Все кончено. Когда надежды потеряны, иные готовы биться об стену, но он не мог себе этого позволить. Его семья ждала от него решения проблемы.

18

Накануне отъезда в город Ван Хуай занял у Второго дядюшки и Чжана Пятого две тысячи юаней на спасение сына. Все эти деньги Лю Шуанцзюй зашила в своем кармане, чтобы без крайней надобности не тратить. Больница каждый день торопила их с оплатой лечения, но Ван Хуай и Лю Шуанцзюй всякий раз отвечали, что денег у них нет и они ждут, когда поймают преступника, который и расплатится. В результате на них обозлились и перестали давать Ван Чанчи лекарства. Тогда Лю Шуанцзюй, переживая за состояние сына, тут же распорола свой карман и, точно кормящая мать, в спешке вынимающая грудь, достала причитающуюся сумму. Но Ван Чанчи на это сказал: