Текст книги "Основания новой науки об общей природе наций"

I. Из сказанного до сих пор можно заключить, что при том человеческом понимании, каким могли обладать люди грубые и дикие, настолько отчаявшиеся в помощи Природы, что даже они стали жаждать чего-нибудь превосходящего Природу и для них спасительного (в этом – первое Основание, на котором мы выше построили Метод нашей Науки), – Божественное Провидение позволило им впасть в следующую ошибку: бояться ложного Божества, Юпитера, так как он мог якобы поразить их молнией. Таким образом, в тучах первых гроз и проблесках первых молний усмотрели они ту великую истину, что Божественное Провидение заботится о спасении всего Рода Человеческого. Поэтому настоящая Наука с этой основной точки зрения оказывается рациональной Гражданской Теологией Провидения; она начинает с Простонародной Мудрости Законодателей, основавших нации тем, что они сами рассматривали Бога в атрибуте Провидящего, и заканчивает Тайной Мудростью Философов, доказывающих его посредством рассуждений в своей Естественной Теологии.

II. Здесь начинается также Философия Авторитета – вторая основная точка зрения нашей Науки; мы берем слово «авторитет» в первом его значении – «собственность»: в таком смысле всегда применялось это слово в Законах XII Таблиц, и потому в Гражданском Римском Праве «auctores» продолжали называть тех, от кого мы получаем право на собственность. Это слово настолько несомненно происходит от αὐτός proprius, или suus, ipsius, что многие Ученые пишут autor и autoritas без придыхания. Авторитет первоначально был Божественным; посредством него Божество присвоило себе немногих Гигантов, о которых мы говорили выше, в настоящем смысле ниспровергнув их на землю и скрыв их в пещерах на горных высотах: это – железные кольца, которые страхом перед небом и Юпитером приковали Гигантов к земле, где они к моменту первой молнии были рассеяны по вершинам гор, таковы – Титий и Прометей, прикованные к высокой скале, где пожирал их сердце Орел, т. е. страх перед ауспициями Юпитера; так неподвижные от страха продолжали называться героической фразой у Латинян terrore defixi¹⁷⁷, и совершенно так же живописцы изображают их руки и ноги прикованными кольцами к горам. Из таких колец составилась великая Цепь, которую Дионисий Лонгин считает самым возвышенным из всех Гомеровских Мифов: Юпитер для доказательства того, что он – Царь людей и Богов, предлагает за один конец этой цепи ухватиться всем Богам и всем людям, а он один за другой конец всех их перетянет¹⁷⁸. И если Стоики хотят этой Цепью обозначить Вечный Ряд Причин, посредством которых Рок держит мир связанным, то пусть они остерегаются, как бы им самим не оказаться запутанными этой цепью, так как влечь ею людей и Богов зависит от воли Юпитера, они же хотят Юпитера подчинить Року.

Из такого Божественного Авторитета позднее возник Человеческий Авторитет, т. е. – с высшим Философским изяществом – такое «свойство» человеческой природы, которое даже Бог не может отнять у человека, не разрушив его. В этом смысле говорит Теренций: voluptates proprias Deorum¹⁷⁹, т. е. что счастье Бога не зависит от других; Гораций говорит: propriam virtutis laurum¹⁸⁰, т. е. что зависть не может отнять торжества у доблести; а Цезарь говорит: propriam victoriam¹⁸¹, о чем ошибочно замечает Дионисий Петавиус, что это, мол, сказано не по-латыни; однако с особым латинским изяществом это означает такую победу, которую враг не мог вырвать у него из рук. Такой Авторитет – свободное применение воли, тогда как интеллект – пассивная сила, подчиненная истине, ведь люди с этого начального момента всех вещей человеческих начали пользоваться свободно человеческой волей для обуздания телесных движений, чтобы или совершенно их успокоить, или дать им лучшее направление: таково подлинное усилие действующих свободно, как мы об этом говорили выше, в главе о Методе. Поэтому Гиганты воздерживались от звериной привычки бродяжничать по великому лесу земли и приучались к совершенно противоположному обычаю оставаться и прятаться в течение долгого времени в своих пещерах.

Из такого Авторитета Человеческой Природы возник Авторитет Естественного Права: оккупируя земли и оставаясь на них долгое время там, где они случайно оказались во время первых молний, Гиганты стали Господами вследствие оккупации, т. е. длительного владения, в чем – Источник всякой Собственности на свете. Значит, это те

 
…pauci quos aequus amavit
Jupiter¹⁸²;
 

впоследствии Философы перенесли это на тех, кто достиг, по воле Бога, доброго характера благодаря наукам и доблестям. Исторический же смысл этого изречения в том, что Гиганты в таких тайниках, на таких землях становились главами Родов, называемых Gentes Majores, которые Юпитера считали первым Богом, как это было определено в Аксиомах. Они, как это будет показано ниже, основали Древние Благородные Дома, которые, разветвившись на множество Семей, составили первые Царства и первые Города. Отсюда остались у Латинян следующие прекраснейшие героические обороты: condere Gentes, condere regna, condere urbes; fundare gentes, fundare regna, fundare urbes¹⁸³.

Эта Философия Авторитета вытекает из Рациональной Гражданской Теологии Провидения, так как благодаря Теологическим доказательствам последней она своими Философскими Доказательствами проясняет и разбирает Филологические. Все эти три вида доказательств были перечислены в главе о Методе. А примененная к самой темной древности Наций, Философия Авторитета приводит к достоверности Человеческий Произвол, по самой своей природе чрезвычайно недостоверный, как это было указано в Аксиомах¹⁸⁴, а это равносильно тому, что она сообщает Филологии Форму Науки.

III. Третья основная точка зрения – это История Человеческих Идей, которые, как мы только что видели, начались с идеи о Боге вследствие созерцания Неба телесными глазами. Так, в Авгуровской Науке Римляне говорили conteinpiari (созерцать) – наблюдать части неба, откуда шли авгурии или где наблюдались ауспиции; эти области, очерченные Авгурами при помощи их litui, назывались Templa caeli; отсюда же у Греков должны были появиться первые ϑεωρήματα и μαϑήματα —подлежащие созерцанию Божественные или Возвышенные вещи, заканчивающиеся в абстрактных Метафизических и Математических вещах. В этом – Гражданская История следующего изречения:

 
A Jove principium Musae¹⁸⁵.
 

Как мы только что видели, с молнией Юпитера получила начало первая Муза, которую Гомер определил как Науку о добре и зле. Отсюда впоследствии оказалось в высшей степени удобным для Философов черпать то мнение, что Началом Мудрости было Благочестие. Таким образом, первой Музой должна была быть Урания, которая созерцает небо ради получения авгурий, впоследствии это значение перешло на Астрономию, как мы увидим ниже. И как выше Поэтическая Метафизика была разделена на множество подчиненных наук; поэтических по самой природе своей Матери, так же и настоящая История Идей даст нам грубые начатки как Практических Наук, применяемых Нациями; так и Умозрительных Наук, которые теперь в утонченном виде разрабатываются Учеными.

IV Четвертая точка зрения – это Философская Критика; порожденная названной выше Историей Идей. Эта критика будет истинно судить об основателях Наций: со времени их должно было протечь значительно больше тысячи лет; пока у Наций смогли появиться Писатели; являющиеся предметом Филологической Критики. Таким образом; Философская Критика; начиная с Юпитера; даст нам Естественную Теогонию, т. е. возникновение Богов; естественно происходящее в сознании основателей Язычества; которые по природе были Поэтами-Теологами. А так как двенадцать Богов так называемых Gentes Majores в своей идее создавались время от времени, при определенных случаях человеческой необходимости или пользы, то можно по ним установить двенадцать маленьких Эпох, к которым сводятся времена, когда возникали Мифы; поэтому такая Естественная Теогония даст нам Рациональную Хронологию Поэтической Истории по меньшей мере за девятьсот лет до того; как после Героического Времени появились первые зачатки Простонародной Истории.

V. Пятая точка зрения – это Вечная Идеальная История; согласно которой протекают во времени истории всех наций: везде; где со времен грубых; лютых и диких люди начинают приручаться благодаря Религиям; там люди начинают; движутся вперед и кончают согласно тому порядку; который мы рассматриваем в настоящей II Книге; с которым мы снова встретимся в IV Книге; где будем говорить о Поступательном движении Наций, и в V Книге – об обратном движении Вещей Человеческих.

VI. Шестая – это система Естественного Права Народов. С возникновения Народов, откуда начинается (соответственно одной из вышеприведенных Аксиом¹⁸⁶) материал Естественного Права, должны были бы начинать и разбираемое ими учение три его главных представителя – Гуго Гроций, Джон Зельден и Самуил Пуфендорф. Все трое одинаково ошибались, начиная с середины, т. е. с позднейших времен наций, ставших утонченными, и, следовательно, с людей, просвещенных вполне развитым естественным Разумом. Из таких наций вышли Философы, возвысившиеся до рассмотрения совершенной Идеи Справедливости. Прежде всего Гроций: именно вследствие своей большой любви к Истине он отбрасывает в сторону Божественное Провидение и провозглашает, что его Система направляет и даже уточняет всякое познание Бога¹⁸⁷. Поэтому все упреки, которые он в большом числе делает Римским Юристам, вообще к ним не относятся, так как они, приняв за Основу Божественное Провидение, стремились рассуждать о Естественном Праве Народов, а не о Естественном Праве Философов и Теологов-Моралистов. Наоборот, Зельден подразумевает Божественное Провидение, не замечая негостеприимности первых народов, а также разделения между Евреями и Язычниками, которое проводил Богоизбранный народ во всем мире тогдашних наций; он не замечает также, – что раз Евреи потеряли из виду свое естественное право, во время Египетского плена, то Бог должен был снова установить его для них в законе, который он дал Моисею на Синае; не замечает он также и того, что Бог в своем Законе запрещает даже мысли, если они не совсем справедливы, о чем ни один из смертных законодателей никогда не заботился; а кроме того – звериного Происхождения всех языческих Наций, о котором здесь идет речь. И если он претендует на то, что Евреи вскоре научили своему Естественному Праву Язычников, то для него оказывается невозможным доказать это вопреки великодушному признанию Иосифа Флавия и важному размышлению Лактанция, приведенным выше, а также вражде, как мы видели, Евреев с Язычниками, которая еще сохраняется и теперь, во время их рассеяния по всем Нациям. Наконец, Пуфендорф начинает с Эпикурейской гипотезы; последняя считает человека брошенным в наш мир без всякой помощи и заботы Бога; а раз его в этом можно упрекнуть (хотя он и оправдывается в специальной Диссертации), то он без Провидения в качестве Первого Основания вообще не смеет открыть рта для рассуждения о праве, как мы это слышали от Цицерона¹⁸⁸ по адресу Аттика (а он был Эпикурейцем), когда тот рассуждал о Законах. В силу всего этого мы начинаем рассуждение о Праве, называвшемся у Латинян Jus (сокращение из древнего Jous), с того древнейшего момента всех времен, когда зародилась в сознании родоначальников идея Юпитера. В этом с Латинянами поразительно схожи Греки, которые (как это, к великому нашему счастью, подметил Платон в «Кратиле»¹⁸⁹) первоначально Jus называли Siaiov¹⁹⁰, а это значит то же самое, что discurrens или permanens. Философское Происхождение было сюда вложено самим Платоном: он в ученой Мифологии принимает Юпитера за эфир, все пронизывающий и обтекающий. Историческое же Происхождение идет от слова «Юпитер», который и у Греков назывался Διός откуда у Латинян произошло выражение sub Dio, равное syb Jove, в значении «под открытым небом»; позднее ради легкости речи они произносили δίκαιον. Поэтому мы начинаем рассуждение о Праве с того, что первоначально оно зародилось как божественное (divinum) в том смысле, какой ему был придан предсказанием (divinatio), т. е. наукой об ауспициях Юпитера. Это были божественные вещи, посредством которых Язычники направляли все человеческие вещи: вместе они составляли предмет Юриспруденции. Так, Язычники начинают рассмотрение естественного права с идеи самого Божественного Провидения, одновременно с которой зарождается и родственная ей идея Права. Последнее (каким способом – об этом говорилось раньше) начали соблюдать естественным путем. Родоначальники в подлинном смысле слова, и притом самые древние, называвшиеся Gentes Majores, а Юпитер был их первым Богом.

VII. Седьмая и последняя из основных точек зрения нашей Науки – это Основания Всеобщей Истории. Она начинает с первого момента всех человеческих вещей Язычества, с первого Века Мира, протекшего, как говорили Египтяне, до них, т. е. с Века Богов. Тогда Небо начало господствовать на земле и оказывать людям великие благодеяния, как об этом говорилось в Аксиомах; начинается золотой Век Греков, когда Боги общались на земле с людьми, и началось это, как мы здесь видели, с Юпитера. Греческие Поэты правдиво поведали нам об этом первом Веке мира в своих Мифах о Всемирном Потопе и о существовании Гигантов в природе; тем самым они вполне истинно рассказали нам Основания Всеобщей Светской Истории. Но пришедшие позднее люди не могли проникнуть в Фантазию первых людей, основавших Язычество, в силу которой последним казалось, что они видят Богов; стал непонятен смысл слов «ниспровергать на землю», что значило «посылать под землю». И гиганты, которые жили спрятавшись в пещерах под горами (согласно позднейшим преданиям людей в высшей степени легковерных), были искажены до чрезвычайности, так как, по мнению таких пришедших позднее людей, гиганты нагромоздили друг на друга Олимп, Пелион и Оссу, чтобы изгнать Богов (первые безбожные Гиганты не сражались с богами, и не имели их вообще до тех пор, пока Юпитер не поразил их молнией) с Неба, поднявшегося в сознании еще более развитых Греков на несуразную высоту. Для первых Гигантов небо было на высоте горных вершин, как мы это вскоре покажем. Такой Миф был выдуман после Гомера и другими приписан Гомеру в «Одиссее»: во времена последнего достаточно было поколебаться одному Олимпу чтобы упали Боги, так как, по его словам в «Илиаде», они неизменно находятся на его вершине. В силу всех этих причин до сих пор не было оснований Всеобщей Светской Истории, а раз не было Рациональной Хронологии Поэтической Истории, то не было также и ее Непрерывности.

Итак, Метафизика, поскольку она рассматривает вещи во всех родах бытия, оказывается тем же, что и Логика, поскольку последняя рассматривает вещи во всех родовых понятиях, которые могут их обозначать. И как Поэзия до сих пор рассматривалась нами в качестве Поэтической Метафизики, посредством которой Поэты-Теологи воображали себе тела по большей части в виде божественных субстанций, так ту же самую Поэзию мы рассматриваем теперь в качестве Поэтической Логики, при помощи которой Поэты обозначали эти божественные субстанции.

Логика называется так от слова λόγος, что первоначально и в собственном смысле значит «сказание», fabula, и на итальянский язык переводится как favella. Сказание, fabula, Греки называли также μύϑος, откуда происходит латинское mutus, немой, так как оно зародилось в немые времена, как умственное (Страбон в одном золотом месте говорит, что оно существовало до устной, т. е. артикулированной речи); поэтому λόγος значит и «идея» и «слово». Чрезвычайно мудро Божественное Провидение установило это для тогдашних религиозных времен, так как, согласно вечному свойству Религий, важнее размышлять, чем говорить о них. Поэтому первый Язык в первые немые времена наций (как было сказано в Аксиомах) должен был начаться со знаков, или жестов, или тел, имеющих естественное отношение к идеям. Поэтому λόγος, или verbum, значит также «поступок» у Евреев, а у Греков означает также «вещь», как это заметил Томас Гатакер, «De Novi Instrumenti Stylo». Однако слово μύϑος дошло до нас также в определении «истинный рассказ» или «истинная речь», это была та естественная речь, о которой сначала Платон, а потом Ямвлих заявляли, что только на ней говорили когда-то в мире. Оба они, как мы видели в Аксиомах, говорили об этом по догадке, а потому и случилось так, что Платон напрасно ее разыскивал в «Кратиле» и подвергся за это нападкам со стороны Аристотеля и Галена. Ведь эта первая речь, речь Поэтов-Теологов, не была речью, соответствующей природе самих вещей: такою должен был быть Священный Язык, изобретенный Адамом, которого Бог допустил к Божественной Ономатезии^190bis, т. е. к называнию вещей соответственно природе каждой из них; речь Поэтов-Теологов была Фантастической речью посредством одушевленных субстанций, по большей части – воображаемых божественных субстанций[104]104
  Посредством субстанций, т. е. воображаемых божеств, первоначально посредством идей, потом – посредством знаков и наконец – посредством артикулированных слов.


[Закрыть]. Так, например, они разумели и – первоначально немые – объясняли, указывая пальцем, что Юпитер, Кибела (или Берецинтия) и Нептун – это субстанции Неба, Земли и Моря, которые они представляли себе в виде одушевленных божеств и потому с чувственной истинностью считали их Богами. Этими тремя Божествами объясняли они (соответственно тому, что мы выше говорили о Поэтических Характерах) все то, что относится к небу, земле и морю. И так же художественно объясняли они виды других вещей, отнеся их к соответствующему Божеству, например, все цветы – к Флоре, все плоды – к Помоне. Это то же самое, хотя и в обратном порядке, продолжаем мы делать до сих пор со всеми духовными вещами, например со способностями человеческой души, со страстями, с добродетелями, с пороками, с науками и искусствами: о них мы составляем образы, по большей части в виде Женщин, и к ним сводим все причины, все свойства и, наконец, все явления, которые к каждой из них относятся, так как там, где мы хотим выделить из области нашего разума духовные вещи, нам должна помогать Фантазия, чтобы можно было их объяснить, и мы должны, как живописцы, придумывать для них человеческие образы. Но Поэты-Теологи, которые не могли воспользоваться пониманием, посредством более возвышенной и совершенно противоположной работы наделяли чувствами и страстями, как мы только что видели, тела, и притом столь огромнейшие тела, как небо, землю и море. Позднее, когда сила абстракции увеличилась, эти огромные фантастические образы уменьшились и были приняты за маленькие знаки. Метонимия ясно показывает незнание учеными этих до сих пор погребенных начал вещей человеческих: Юпитер стал таким маленьким и таким легким, что его несет летящий орел, Нептун плывет в хрупкой раковине по морю, Кибела сидит на льве.

Итак, Мифологии в настоящем смысле этого слова должны быть подлинным языком Сказаний (fabulae); таким образом, если Сказания, как выше было показано, – это Фантастические Роды, то Мифологии должны быть их подлинными аллегориями, это слово, как было замечено в Аксиомах, определено у нас как diversiloquium: поскольку оно обозначает по тождеству, а не по отношению (говоря языком схоластики – по возможности предицировать) различные виды или различных индивидов, охватываемых этими родовыми понятиями, постольку аллегория должна обладать одноименным значением, понимая под этим смысл, общий для всех ее видов и индивидуумов. Так, Ахилл – это идея храбрости, общая для всех Сильных, как Улисс – это идея благоразумия, общая для всех Мудрых. Таким образом, эти аллегории должны стать этимологией поэтического языка, которая даст нам их происхождение, построенное на одноименности, тогда как происхождение народной речи построено чаще всего на аналогиях. К этому мы можем добавить также определение самого слова этимология: оно значит то же, что veriloquium, как и сказание (fabula) было у нас определено как vera narratio – «истинный рассказ»[105]105
  Это —Περὶ ‘Ερμηνείας т. е. Истолкование слов, часть Поэтической Логики.


[Закрыть].

I. Короллариями к этой Поэтической Аогике являются все Первые Тропы; из них самый блестящий, – а раз самый блестящий, то и самый необходимый и самый употребительный, – это Метафора. Ее тогда особенно восхваляют, когда вещам бесчувственным она дает чувство и страсть согласно рассмотренной выше Метафизике. Ведь Первые Поэты наделяли тела бытием одушевленных субстанций, обладавших только тем, на что они сами были способны, т. е. чувством и страстью; так Поэты создавали из тел Мифы, и каждая метафора оказывается маленьким мифом. Поэтому наша Критика даст нам следующее положение применительно к тем временам, когда метафоры зарождались в языках: все метафоры, обозначающие посредством аналогий с телами абстрактную работу ума, должны были возникнуть в те времена, когда Философия начала делаться менее грубой. Это доказывается тем, что во всех языках необходимые для Культурных Искусств и для Тайных Наук слова имеют деревенское происхождение. Достойно наблюдения, что во всех Языках большая часть выражений перенесена на вещи неодушевленные с человеческого тела, с его частей, с человеческих чувств и с человеческих страстей. Например: «глава» вместо «вершина» или «начало»; «глазки» на виноградной лозе; «рот» вместо всякого отверстия; «горло» вазы или иного сосуда, «зуб» плуга, граблей, пилы, гребня; «язык» моря; «рукав» реки; «рука» вместо «небольшое число», «сердце» вместо «середина», то, что Латиняне называли umbilicus¹⁹¹; «подошва» вместо «основание»; «мясо», «кости» плодов; «жила» камня или руды; «кровь жизни» – вино; «нутро» земли; небо, море «смеются», ветер «свистит»; волна «шепчет», тело «слезится» под большой тяжестью; крестьяне Лациума говорили: sitire agros, laborare fructus, luxuriari segetes¹⁹²; а наши крестьяне говорят: andar in amore le piante, andar in pazzia le viti, lagrimare gli orni¹⁹³; и все другие метафоры, которые в неисчислимом множестве можно собрать во всех языках. Все это является следствием из той Аксиомы¹⁹⁴, что[106]106
  Что человек сначала чувствует, затем взволнованно замечает, наконец, размышляет чистым умом¹⁹⁵; и другой Аксиомы, что порядок идеи протекает соответственно порядку вещей¹⁹⁶, и третьей, что сначала были леса, потом хижины, затем деревни, после Города и, наконец, Академии¹⁹⁷.


[Закрыть] Человек незнающий делает самого себя правилом Вселенной; так в приведенных примерах он из самого себя сделал целый Мир. Как Рациональная Метафизика учит, что homo intelligendo fit omnia¹⁹⁸; так и наша Фантастическая Метафизика показывает, что homo non intelligendo fit omnia¹⁹⁹; и второе может быть даже правильнее первого, так как человек посредством понимания проясняет свой ум и постигает вещи, а посредством непонимания он делает эти вещи из самого себя и, превращаясь в них, становится ими самими²⁰⁰.

II. В силу той же Логики, порожденной такой Метафизикой, первые Поэты должны были давать вещам имена по идеям наиболее частным и ощутимым: таковы два источника – Метонимии и Синекдохи. Ведь метонимия, называющая автора вместо произведения, зародилась потому, что авторы упоминались чаще, чем произведения; метонимия субъекта вместо его Формы или свойства зародилась потому, как мы сказали в Аксиомах²⁰¹, что еще не умели абстрагировать формы и качества от субъекта; несомненно, метонимии причин вместо их действия являются маленькими Мифами, где люди представляли себе причины в виде Женщин, одетых их действиями, например: безобразная Бедность, печальная Старость, бледная Смерть.

III. Синекдохой как переносом стали пользоваться позже, когда научились возвышать частности до всеобщности или сопоставлять одни части с другими, вместе составляющими свое целое. Так, «смертными» первоначально называли только людей, ибо то были единственные существа, смертность которых ощущалась. «Голова» вместо «человек» или «особа» столь часто встречается в простонародной латыни потому, что в лесах издали видели только голову человека, слово «человек» – абстрактное слово: оно как бы в одном философском родовом понятии обнимает тело и все части тела, сознание и все его способности, душу и все навыки души. Также tignum и oilmen обозначали вполне точно балку и солому во времена соломенных крыш, позднее, когда города стали более блистательными, они обозначали весь материал и все составные части зданий. Отсюда же tectum («крыша») вместо целого дома, так как в первые времена для дома достаточно было одной крыши, puppis («корма») вместо «корабль», так как корма была высокая и ее первую замечали поселяне, – как и во времена снова вернувшегося варварства говорили «парус» вместо «корабль», mucro – вместо «меч», так как «меч» – абстрактное слово и обнимает как бы в одном родовом понятии рукоятку, клинок и острие (mucro): люди же чувствовали только острие, которое вызывало в них страх. Называли также материал вместо всего оформленного предмета, например «железо» вместо «меч»[107]107
  Так как материал более ощутим, чем форма; поэтому aes вместо «чеканные деньги» появилось в те времена, когда вместо монеты платили aes rude. Такая связь и т. д.


[Закрыть], так как не умели абстрагировать форму от материала. Такая связь синекдохи и метонимии как —

 
Tertia messis erat²⁰²,
 

возникла, несомненно, из природной необходимости, так как должно было пройти значительно больше тысячи лет, чтобы у наций могло зародиться астрономическое слово «год»; и до сих пор еще говорят в окрестностях Флоренции: «мы столько-то раз жали» вместо «прошло столько-то лет». А следующее сочетание двух синекдох и одной метонимии:

 
Post aliquot, mea regna videns, mirabor aristas²⁰³ —
 

служит свидетельством того, что первые сельские времена были беспомощны в стремлении выразить себя: тогда говорили «столько-то колосьев» (понятие еще более частное, чем жатва) вместо «столько-то лет». И именно потому, что это выражение было слишком беспомощным, Грамматики предполагали в нем слишком много искусства.

IV Ирония, конечно, не могла возникнуть до времен рефлексии, так как этот троп образован ложью, которая силою рефлексии надевает на себя маску истины. И здесь появляется великое Основание вещей человеческих, подтверждающее открытое здесь Происхождение Поэзии: первые люди

Язычества, совершенно простые, как дети, и по самой своей природе правдивые, не могли выдумывать в первых мифах ничего ложного; а потому мифы, как мы их выше определили, необходимо должны были быть истинными рассказами.

V. Тем самым доказано, что все Тропы (все они могут быть сведены к названным четырем), считавшиеся до сих пор хитроумными изобретениями писателей, были необходимыми способами выражения всех первых Поэтических Наций, и что при своем возникновении они обладали всем своим подлинным значением. Но так как вместе с развитием человеческого ума были найдены слова, обозначающие абстрактные формы или родовые понятия, обнимающие свои виды или соединяющие части с их Целым, то такие способы выражения первых народов стали переносами. Итак, здесь мы начинаем опровергать две следующие общие ошибки Грамматиков: будто язык Прозаиков – подлинный язык, неподлинный же – язык Поэтов, и будто сначала говорили прозой, потом – стихами.

VI. Чудовища и Поэтические Превращения по необходимости возникли из той первоначальной Человеческой Природы, какую мы показали в Аксиомах: люди не могли абстрагировать форму и свойства от субъекта. Поэтому сама Логика принуждала их составлять субъекты, чтобы можно было сочетать самые формы, или разрушать субъект, чтобы отделить его первичную форму от привнесенной туда противоположной формы. Такое Сочетание представлений создавало поэтические чудовища[108]108
  Примеры этому даст нам Римское Право: каждый Римский отец семейства имеет «три головы» для обозначения трех жизней, так как «жизнь» – абстрактный термин, а голова – самая видная и ощутимая часть человека (потому Герои клялись головой, обозначая этим, что они клянутся жизнью); одна из этих трех жизней была естественная жизнь свободы, вторая – гражданская жизнь гражданственности, третья – семейная жизнь семьи. VII. Различение и т. д.


[Закрыть]. Так, в Римском Праве (по наблюдениям Антония Фабра в «Папинианской Юриспруденции») называли чудовищами, monstra, рожденных проститутками, так как они обладали природой людей и вместе с тем свойствами животных, поскольку они произошли от бродячего, т. е. недостоверного, сожительства. Мы встречаем таких же чудовищ (рожденных честной женщиной, но без торжественного брака) в Законах XII Таблиц, которые приказывали бросать их в Тибр.

VII. Различение идей породило Метаморфозы. Так, среди прочих героических выражений, сохранившихся нам от Античной Юриспруденции, Римляне оставили нам также и следующее: Fundum fieri вместо auctorem fieri²⁰⁴; ведь как земельный участок (fundus) поддерживает владение, т. е. почву со всем тем, что на ней посеяно, посажено или построено, так же и «одобряющий» поддерживает правовой акт, который без его одобрения должен был бы рухнуть, – таким образом, одобряющий из движущегося по собственной воле существа, каким он и является на самом деле, изменяется в противоположную форму – форму неподвижной вещи²⁰⁵.