Текст книги "Месть"

Книга вторая

Глава 10

Ветер проверял на прочность паутину стальных тросов между гигантским кораблем и длинным узким пирсом. Ветер был слабым – легкий июльский бриз, – а тросы толстыми, но корпус «Левиафана» высотой в сто футов и длиной в тысячу восемьсот футов работал как огромный парус.

Двенадцать тросов, удерживая корабль у причала, испытывали чудовищное напряжение. Они были туго натянуты, разделяя огромную палубу как изгороди, слишком низкие, чтобы под ними можно было пролезть, и слишком высокие, чтобы перешагивать их без усилий.

Ветер дул с юго-запада, и, поскольку «Левиафан» стоял у причала носом на север, самое большое напряжение испытывали кормовые швартовы, около которых стюарды-пакистанцы грузили на борт ящики с мясом и овощами. За несколько секунд скорость ветра поднялась от трех до пяти узлов. Экран радара на мостике танкера показал, что корма корабля еще на три дюйма отошла от причала.

* * *

Саутгемптонскому лоцману пришло в голову, что танкер без груза выглядит как-то неприлично. Пустой «Левиафан» высоко поднимался над водой. Верхние пятьдесят футов его корпуса были окрашены в ровный черный цвет, но под ними находились еще пятьдесят футов, выкрашенных в красный цвет; когда корабль был нагружен, нижняя часть скрывалась под водой. Там, где механизмы соскребли водоросли и ракушки, корпус был поцарапан, но, что самое главное, большой бульбовидный выступ, толстый, неприличный отросток на носу танкера, обычно скрытый морем, сейчас выступал из воды. Лоцман испытывал такое ощущение, будто его посвятили в тайну природы, показали нечто вроде подводной части айсберга.

Одному из его коллег довелось предыдущей ночью управлять этим монстром, и он был откровенно зол. Он считал, что спускать на воду такой большой корабль – наглость, не говоря уже о том, чтобы заводить его в Саутгемптонскую акваторию. Рядом с «Левиафаном» нефтеперегонный завод казался просто карликом.

Плавать на таком чудовище с его огромной инерцией даже в открытом море – то еще удовольствие, но водить его по гавани – просто безумие, потому что ни одно место, где пришвартован этот монстр, не могло быть в безопасности, пока он не уйдет. Чем крупнее корабль, тем сильнее он подвержен действию ветра, приливов и течений. Их можно победить только изяществом, но не размером.

Танкер был оборудован новейшими электронными приборами, причем некоторые из них разрабатывались специально для него, и капитан знал положение корабля с точностью до фута, а скорость – с точностью до дюйма в секунду. Лоцман мог пользоваться этими приборами, но никогда не полагался только на них. Он был опытным моряком – двадцать лет провел в море – и знал, что из-за колоссальной инерции «Левиафана» приборы могли сказать только то, что происходит в данный момент. Прошлой ночью был абсолютный штиль, однако понадобилось шесть самых мощных буксиров, чтобы удержать танкер на месте.

А сейчас дул ветер. Лоцман весь день следил за погодой, со страхом ожидая ночи. Ветер начал задувать с запада после полудня. Прогноз утверждал, что после наступления темноты он может усилиться. Если «Левиафан» окажется на пути ветра, танкер можно будет остановить, только выбросившись на мель.

В течение всего дня лоцмана преследовало ужасное видение: гигантское судно теряет управление, беспомощно дрейфует, врезается в другой корабль, тонкая оболочка его корпуса прорывается, остаточные газы в резервуарах вспыхивают, как термитная бомба, уничтожая в гавани все живое. Лоцман пришел к твердому решению и сейчас, в сумерках, когда управляющий морским терминалом нефтеперегонного завода привез его на узкий пирс, повторял его про себя. Если скорость ветра возрастет до десяти узлов, он откажется управлять «Левиафаном».

– Ветер западный, – заметил управляющий, как будто прочитав его мысли.

– Да, – подтвердил второй лоцман, молодой человек на заднем сиденье автомобиля. Он должен был помогать первому лоцману и сменить его в том случае, если с ним что-нибудь случится.

Лоцман размышлял о причудах судьбы. Из пятидесяти членов лоцманской службы Саутгемптона и острова Уайт для работы с танкерами было отобрано шестеро лучших. На этом настаивало начальство нефтяного терминала – его конструкции были не только дорогостоящими, но и очень хрупкими, и авария могла на многие месяцы вывести их из строя. Он оказался в числе этих шестерых. Но почему именно ему достался «Левиафан»? Его коллега, работавший на гиганте прошлой ночью, не захотел возвращаться на танкер. Лоцман знал, что другие его товарищи тоже надеялись избежать этого поручения, и был заинтригован, так же как и второй лоцман на заднем сиденье. И они вытащили жребий, как будто корабль сам выбрал их. Сейчас лоцман уже жалел об этом.

– Ветер слабеет, – сказал управляющий терминалом. Как и лоцманы, он тоже был опытным моряком, служил капитаном корабля, и его слова были не просто вежливым замечанием.

– Кажется, вы правы, – согласился лоцман.

– Я искренне надеюсь на это, – вздохнул управляющий. Он нервничал не меньше, чем оба лоцмана. Чертова посудина должна убираться отсюда, и все трое это понимали.

Хотя в емкостях «Левиафана» оставалось сто тысяч тонн нефти из Абу-Даби, его осадка была небольшой и позволяла войти в Саутгемптонскую акваторию, пока вода после прилива стояла высоко. Как правило, гигантский корабль никогда не разгружался в Саутгемптоне. Но он уже выгрузил полмиллиона тонн нефти в Бантри-Бей в Ирландии и четыреста тысяч в Гавре. Хозяева танкера продали остаток груза за небольшую плату саутгемптонскому нефтеперегонному заводу, не желая ждать, когда французские и ирландские покупатели смогут принять новую партию.

Лондон не внял возражениям управляющего терминалом, который протестовал против захода корабля в гавань из соображений безопасности.

Управляющий нажал на гудок; фоторепортеры разбежались. Лоцман улыбнулся, заметив мрачное выражение на лице управляющего. Корпорации часто действовали так же глупо и нелогично, как и люди. Несмотря на все свои расчеты и прогнозы, они часто поступали так, а не иначе просто потому, что им этого хотелось. И «Левиафан» оказался здесь только затем, чтобы кто-нибудь мог его сфотографировать и сказать: «Смотрите, с каким размахом мы работаем».

Машина покатила вдоль борта корабля и остановилась у серебристых сходней. Управляющий бросил озабоченный взгляд на стрелы грузовых кранов, которые казались лапками огромного богомола.

– Будьте аккуратны, – улыбнулся он.

Лоцман, вылезая из машины, вежливо кивнул. Он уже выбросил из головы несущественные мысли и сосредоточился на предстоящей работе. Дублер бесшумно последовал за ним; они знали привычки друг друга.

Лоцман одернул свой синий бушлат, надел белую фуражку и начал подниматься по длинному наклонному трапу. Сперва он шел быстро, глядя вверх, но чем выше он взбирался, тем сильнее колебалась хрупкая лестница, и ему пришлось замедлить шаги, чтобы нарушить ритм колебаний. Перед тем как ступить на палубу, он взглянул вниз. Палуба «Левиафана» поднималась над водой выше, чем мостики большинства кораблей, на которых ему приходилось бывать.

На палубе ветер дул сильнее. Сейчас лоцман впервые по-настоящему разглядел «Левиафан». Даже в сумеречном свете его поразили размеры корабля. Перед ним, как обширная равнина, расстилалось двенадцать акров зеленой палубы. Вдоль нее шел центральный проход, соединяющий пожарные станции, а поперек – натянутые швартовы. На специальной площадке стоял вертолет «Белл рейнджер».

Над главной палубой возвышалась жилая надстройка – блестящее белое сооружение шириной в полкорабля, увенчанное двумя стройными черными трубами и конусообразной мачтой и тарелками радаров и телеметрическими антеннами. По бокам поднимались узкие крылья мостика. Вместе с трубами-близнецами, из которых тянулся серый дымок, и мачтой они придавали массивному кораблю изящество.

Лоцман в сопровождении дублера пошел по проходу, отмеченному грубой серой краской, к надстройке. Проход то и дело горбился, пересекая поперечные трубопроводы.

Лоцман перебирался через швартовы, стараясь, чтобы форменные брюки не задевали за тросы. Как-обычно бывает на танкерах, после подъема по трапу руки лоцмана уже были испачканы нефтью. Вместе со вторым лоцманом он вошел через водонепроницаемую дверь в надстройку, переступив через высокий порог, хотя трудно было представить, что морские волны могут заливать такую высокую палубу. Моряк-англичанин вежливо отсалютовал им и указал на лифт. На этом все сходство с обычным грузовым кораблем закончилось.

– Небоскреб чертов, – проворчал дублер, когда большая кабина лифта бесшумно поднимала их на палубу мостика.

Лоцман кивнул. Корабль сидел в воде так же неподвижно, как дом в скале. Наконец двери лифта открылись в широкий коридор с ковром, с картинами на стенах, покрытых деревянными панелями, и пальмами в горшках на полу. Лоцманы направились к двери с надписью «Мостик».

За нею располагалось большое и слабо освещенное помещение без окон. Большую часть помещения занимали компьютеры, однако, как заметил лоцман, вокруг штурманского стола оставалось столько же места, сколько вокруг бильярда в замке у какого-нибудь лорда. За компьютерами сидели два молодых офицера, читая листы бумаги, выползающие ровным потоком из принтера. Кадет вытаскивал из широких плоских ящиков над столом карту Саутгемптонской акватории.

Лоцман миновал тяжелый черный занавес, отделявший штурманскую рубку от мостика, и застыл на месте. Перед ним открылся ошеломляющий вид, как будто он оказался на крыше двадцатиэтажного здания. Вдали виднелись здания Саутгемптона.

Перед окнами размещалось множество панелей управления. Между ними и задней стеной мостика шло широкое открытое пространство. Двери по краям мостика разделяло расстояние не менее ста пятидесяти футов. Они были открыты, и по мостику гулял сквозняк.

В центре находился штурвал – маленькое коромысло, меньше, чем рулевое колесо автомобиля. Перед штурвалом располагались гирокомпас, доплеровский радар, показывающий положение судна относительно пирса, индикаторы скорости и числа оборотов. Лоцман секунду рассматривал их. Скоро ему придется работать с этими приборами.

В открытом море положение судна определялось с помощью спутниковой навигации, компьютерного слежения за другими кораблями и радара. Но здесь, в узкой гавани, все было по-другому и возникали десятки вопросов, на которые не мог ответить ни один прибор. Пройдет ли корабль в пятидесяти ярдах от бакена? Насколько быстро он поворачивает? Достаточно ли быстро он плывет, чтобы повернуть? Достаточно ли медленно он плывет, чтобы успеть остановиться? Куда направится корма, когда нос отойдет от причала?

«Левиафан» был слишком велик. Его масса создавала неконтролируемую инерцию. За свою короткую жизнь танкер уже налетел на причал в Персидском заливе, убив двух людей и пробив себе нос, а в другом рейсе оторвал три грузовые стрелы на пирсе в Гавре.

– Вы опаздываете, лоцман!

Голос капитана прозвучал над мостиком как звук горна. Седрик Огилви, легендарный капитан, который оставил службу в компании «Пи энд Оу» ради «Левиафана», даже не поднял глаз от приборной панели. Лоцман подошел к нему.

Огилви был в полной форме, что почти не практиковалось в торговом флоте. На его рукаве красовались четыре широкие золотые нашивки. Что касается лоцмана, то на его рукаве с трудом можно было разглядеть еле заметные следы от нашивок. В обычае у лоцманов было спарывать свои знаки отличия, чтобы не смущать капитанов, чей ранг мог оказаться ниже, хотя это был не более чем знак вежливости.

Капитаны торговых кораблей так редко надевали форму, что различия в положении не имели никакого значения. Шкиперы появлялись на мостиках в самой разнообразной одежде – от джемперов до нейлоновых ветровок. Лоцману особенно нравился один итальянский капитан, раз или два в год приводивший в Саутгемптонский порт свой старый танкер. Этот капитан одевался, как манекенщик, в мягкие кожаные туфли, кашемировый пуловер и рубашку, купленные в лучших магазинах Рима.

– Добрый вечер, капитан Огилви, – поздоровался лоцман, протягивая руку. – Я...

– Вы опоздали, – ответил Огилви, на пожав протянутой руки, и кивнул на дисплей спутниковой навигации.

Лоцман взглянул на экран.

ПОЛ. СПУТ. ОТ:03

ВГМ 20.03.00

ШИР С-50 50.158

ДОЛ 3-001 19.524

Первая строчка означала спутник, сигналы которого использовал компьютер, чтобы определить положение корабля, вторая строчка – время по Гринвичу, третья и четвертая – широту и долготу «Левиафана». Огилви постучал по второй строчке длинным, большим, хорошо ухоженным пальцем. Время по Гринвичу – 20.03, три минуты девятого. Лоцман опоздал на три минуты – те три минуты, когда любовался мостиком.

Лоцман прикусил язык. Он уже много лет не слышал ничего подобного. Чванливый старый козел, воображающий, что все еще служит на Королевском флоте. И все же... всем было известно, что Огилви был единственным капитаном, оставшимся на «Левиафане» после первого плавания. Лоцман, побывавший на танкере прошлой ночью, рассказал, что тип, который привел корабль в Европу из Персидского залива, оказался на грани нервного срыва. Но когда «Левиафаном» командовал Огилви, корабль ни разу на вышел из-под контроля. «Пусть удача не покинет его и сегодня», – с надеждой подумал лоцман.

Он бросил замечание насчет ветра и впервые встретился с Огилви взглядом. За маской стандартно красивого лица капитана скрывалась жестокость, незаметная с первого взгляда. И что-то еще. Что-то непонятное похожее на страх. Но это не мог быть страх!

Огилви долго глядел на лоцмана, прежде чем заговорить.

– Лоцман, вы находитесь в двухстах футах над уровнем воды. Естественно, что тут ветрено. Однако для нас интерес представляет сила ветра на уровне палубы. – Он указал на циферблат. – Анемометр показывает четыре узла. Верно?

– Да, капитан.

Огилви снова постучал по дисплею.

– Мы отчаливаем с отливом, через сорок пять минут, – сказал он, давая понять лоцману, что тот пока свободен, и повысил голос: – Первый!

К нему подбежал старший офицер, изящный, темноволосый, тихий с виду человек.

– Да, сэр?

Лоцман отошел в сторону, пытаясь скрыть улыбку. «Первый»? Настоящий Королевский флот старых добрых времен. Второй лоцман заметил его улыбку и пробормотал:

– Как насчет воскресной порки?

Они направились к крылу, выходящему на пирс. Далеко внизу на главной палубе пакистанцы по-прежнему таскали ящики и картонные коробки. Солнце садилось за холмами, ветер дул с запада, угрожающе усиливаясь. В сгущающейся темноте засветились огни нефтеперегонного завода.

Лоцман поглядел на корму. Далеко за болотами около замка Калшот и входа в Солентский пролив лежал остров Уайт – темная синяя линия на самом горизонте. Предстоят четыре тяжелых часа, во время которых «Левиафан» обогнет остров, после чего лоцманский бот снимет их с дублером с танкера. Но он считал, что все будет в порядке только тогда, когда корабль выйдет в Солент и повернется кормой к ветру. А пока длинное и массивное судно должно совершить два крутых поворота – направо от Калшота в узкий канал Торн, затем налево, под углом 125 градусов.

Весь день неподалеку неподвижно стояли три буксира – на тот случай, если «Левиафан» начнет дрейфовать через эстуарий, прихватив с собой пирс. Еще три двигались из Саутгемптона. Лоцман видел их огни в двух милях от танкера. Внезапно он ощутил резкий порыв ветра.

Лоцман услышал тревожные крики и, поглядев вниз увидел, что люди на палубе разбегаются, как муравьи.

– Смотрите! – закричал второй лоцман.

Первый с кормы швартовый конец начал разрываться между бортом корабля и причальной лебедкой. Стальные жилы лопались, распускаясь, как лепестки цветка.

Трос лопнул с громким хлопком.

Один конец троса, злобно зазвенев, взвился высоко в воздух и исчез за бортом. Другой конец, тянувшийся от лебедки, хлестнул по палубе, как сабля. Он попал одному из разбегающихся стюардов по ногам и отбросил его на двадцать футов. Стюард ударился о палубу, и его белые брюки окрасились кровью. Леденящий душу крик заглушил шипение труб «Левиафана» и глухое ворчание буксиров на реке.

Огилви отбежал от штурвалов, поглядел вниз на палубу и немедленно прокричал в микрофон радиопередатчика приказы.

Из жилой надстройки выбежали моряки и бросились к ближайшим причальным лебедкам. Вторая палубная команда под надзором неутомимого боцмана начала протягивать новый швартов прямо над упавшим стюардом. Одновременно буксиры на реке повернулись и направились к танкеру. Только когда новый конец был закреплен, моряки собрались вокруг раненого стюарда.

Радио Огилви настойчиво трещало. Лоцман расслышал слово «госпиталь». Губы капитана сжались, он взглянул на заходящее солнце и темнеющее небо. Затем его взгляд упал на «Белл рейнджер» на вертолетной площадке.

– Отвезите его в госпиталь на вертолете, – приказал он. – Второй, спуститесь туда и все устройте.

Второй офицер был очень молод, почти совсем мальчик; он неотрывно глядел в окно, потрясенный зрелищем тела, корчившегося на палубе.

– Ну же, мистер! – рявкнул Огилви. – Поживее!

Лоцман едва не согнулся от внезапной боли в животе. Проведя двадцать лет на море, он все еще не мог привыкнуть к неожиданным жестокостям морской жизни. Он взглянул на холмы и почему-то вспомнил о своих пони, диких животных, пойманных им в Нью-Форесте. С тех пор они мирно паслись на его лугах.

Огилви управлял эвакуацией стюарда со своего места на мостике, отдавая приказы по радио. Моряки затащили раненого в вертолет. За ними вдогонку устремился мужчина с необычно красным лицом. Он вскарабкался в машину, и длинные лопасти начали вращаться. Быстро прогрев мотор, вертолет с ревом оторвался от корабля и накренился над проливом, разворачиваясь к Саутгемптону.

На мостик ворвался коренастый человек в мятой ветровке. Он взглянул на «Рейнджер», исчезающий в темноте, а потом посмотрел вниз на освещенную палубу, где матросы собирали рассыпавшиеся яблоки и вытирали кровь.

– Что случилось? – спросил мужчина у седовласого Огилви. Он выглядел лет на десять младше капитана.

К удивлению лоцмана, капитан вежливо ответил пришельцу:

– Кормовой швартов оборвался и отрезал ноги одному из моих стюардов.

Мужчина кивнул и снова посмотрел на палубу. Затем повернулся к лоцману.

– Джеймс Брюс, – представился он, протягивая руку. – Капитан компании.

– Приставлен, чтобы следить за мной, – слегка усмехнулся Огилви.

– Вовсе нет, просто устраняю неприятности, – улыбнулся в ответ Брюс и объяснил лоцману: – Компания постоянно инспектирует свои корабли.

– Кто-нибудь должен был проинспектировать ту причальную лебедку, – фыркнул Огилви, в первый раз после несчастного случая выказывая признаки эмоций. – Не мне же этим заниматься! Я первый день на борту корабля.

– Вы совершенно правы, Седрик, – ответил Брюс. – Прежде чем сойти на берег, я проверю карты технического обслуживания, которые оставил ваш предшественник.

Огилви нахмурился.

– Какой смысл отправлять капитана в отпуск, если в его отсутствие корабль разваливается?

– Седрик, – умоляюще произнес Брюс, – даже вам нужно отдыхать.

– Хорошенького помаленьку. Теперь мне придется устранять неполадки до самого Кейптауна.

– Это не повторится, – заверил его Брюс и взглянул на канал, где огни вертолета пропали на фоне огней города. – Но вертолет вам понадобится.

– Он спокойно нас догонит! – огрызнулся Огилви. – Третий! Передайте пилоту, чтобы он не приближался к кораблю, пока мы не пройдем маяк Нэб. Он ни при каких обстоятельствах не должен садиться без моего приказа. Лоцман! Буксиры прибыли. Будьте готовы принять управление.

* * *

Четыре буксира толкали «Левиафан» в сторону дока. Еще два буксира, привязанные канатами к корме и к носу танкера, были наготове. Их мощные двигатели изрыгали в воздух дизельный выхлоп. Натяжение швартовов, которые привязывали танкер к пирсу, медленно ослабевало.

Когда все двенадцать канатов провисли в одинаковой степени, Огилви поднес к губам микрофон радиопередатчика. Лоцман поднял бинокль. Далеко внизу, на корме танкера, старший офицер передавал команды Огилви матросам «Левиафана» и докерам на пирсе. Второй офицер делал то же самое на носу. Третий офицер, стоявший на вахте, маячил над плечом капитана.

Докеры вытравливали один за другим дополнительные швартовы, и палубная команда «Левиафана» втаскивала тросы на палубу. Огилви мерял шагами мостик, и каждый раз, когда он проходил мимо лоцмана, тот слышал в динамике радиприемника дыхание людей, работавших с паровыми лебедками. Они ослабляли швартовы, пока корабль не оказался привязан к пирсу тремя тросами – на носу, на корме и посредине.

Лоцман ждал, когда его позовут, но, видимо, Огилви намеревался сам отчалить и развернуть «Левиафан».

К счастью, год назад углубили мели у Хэмбл-Спит, что значительно расширило фарватер напротив нефтеперегонного завода. Но все же гигантскому кораблю едва хватало места для разворота. Одна лишь незначительная ошибка могла привести к тому, что монстр уткнется носом в грязь, перегородит пролив подобно стене и заблокирует вход в один из важнейших английских портов.

Огилви по радио отдавал приказы буксирам, своим офицерам и докерам. По-прежнему не замечая лоцмана, он повернулся лицом к носу «Левиафана» и произнес новый приказ.

Докер на пирсе поднял обе руки в воздух.

Носовой швартов с громким звоном оторвался от пирса и упал в воду, оставив пенный след, похожий на медузу. Новый приказ капитана – и отдан средний швартов. К буксиру, который удерживал нос танкера, присоединился второй, и вместе они потащили «Левиафан» к середине фарватера.

Огилви вошел в маленькую рубку на мостике и включил носовой толкатель. Дизель мощностью в две тысячи лошадиных сил начал неслышно вращать винт внутри трубы, которая пересекала переднюю часть корабля. Винт перегонял воду с правого борта на левый, помогая буксирам.

На мостике стемнело. Очертания пирса и завода озарились светом фонарей. Дул холодный ветер. Огилви приказал отдать кормовой конец.

Последний швартов упал в воду. Два саутгемптонских буксира, привязанные за кормой, тянули танкер в сторону канала. Остальные старались оттащить корабль от причала. Под натянутыми канатами шумели бурные потоки воды, воздух дрожал от рева двигателей, но «Левиафан» не двигался с места.

Огилви направился в ходовую рубку, и лоцман последовал за ним. Третий офицер занял место за панелью управления двигателями. Рулевой у штурвала ждал приказаний. Приборы и панели освещались маленькими красными лампочками на потолке. Второй лоцман уже стоял за коммуникационной панелью и, держа в руке радиотелефон, вел переговоры с буксирами и другими кораблями в гавани.

– Полный поворот направо, – приказал Огилви.

– Есть полный поворот направо, – повторил рулевой, поворачивая миниатюрное коромысло.

– Левый борт, малый вперед, – сказал Огилви. – Правый борт, малый назад.

Третий офицер повторил команду капитана и взялся за рычаги, включив один двигатель на передний ход, другой – на задний. Двигатели бесшумно заработали, и по танкеру побежала едва ощутимая вибрация.

Окружающий пейзаж начал очень медленно меняться за окнами мостика. Мимо носа «Левиафана» величественно двигались далекие огни Саутгемптона. Пирс отошел от левого борта корабля, а ряды красных и зеленых огней с правого борта, которые обозначали канал, ведущий в море, слились в одну цепочку. Лоцман вздрогнул: он как будто наблюдал сход лавины.

Проходили минуты. Казалось, что «Левиафан» стоит на месте, но огни поворачивались все быстрее. Кормовые буксиры, отцепив тросы, отошли от корабля и, пройдя между ним и пирсом, поспешили на помощь носовым буксирам. Освещенные очертания Саутгемптона скользили вдоль корпуса к корме, в то время как завод, сверкающий, как космическая станция, оказался с другого борта.

– Стоп машины!

– Есть стоп машины. – Третий офицер передвинул оба рычага в положение «стоп» и сделал отметку в «Журнале работы двигателей».

Огни гавани продолжали двигаться, так как корабль вращался по инерции. Через несколько минут, когда он закончил поворот, остановившись параллельно каналу, Огилви приказал носовым буксирам отходить. Палубные команды «Левиафана» отвязали обвисшие концы и перекинули их через борт.

Корабль перестал вращаться точно в тот момент, когда его нос оказался направлен на первый бакен канала – мерцающий белый огонь за милю от танкера.

– Лоцман!

– Спасибо, капитан, – восхищенно произнес лоцман. Поворот был выполнен мастерски. Он повернулся к дублеру: – Передайте буксирам, что могут уходить.

– Еще нет! – рявкнул Огилви. – Я сам им сообщу, когда буду готов. Ясно?

– Прошу прощения, капитан, – пробормотал лоцман, пораженный вспышкой ярости. В тусклом сиянии красных огней мостика лицо Огилви пылало злобой.

Лоцман глядел на канал, отмечая положение бакена относительно рамы окна. Через мгновение корабль начнет дрейфовать. Уголком глаза он заметил, что Джеймс Брюс следит за происходящим с озабоченным выражением на лице.

– Капитан, вы отдадите приказ «Полный вперед» или это сделать мне?

Огилви обратился к третьему офицеру:

– Передайте буксирам, что они свободны.

– Есть, сэр.

Офицер заговорил по радиотелефону.

Лоцман ждал. Его взгляд перебегал с бакена на компас, с него – на указатель угла поворота и на индикатор скорости, который сейчас показывал ноль.

– Спасибо, третий. Левый борт... Правый... Полный вперед.

– Есть полный вперед, сэр.

– Лоцман, теперь ваша очередь.

Огилви развернулся на каблуках и исчез в штурманской рубке. Через мгновение палуба мостика вздрогнула – двойные винты глубоко вошли в воду.

* * *

Сумерки сменились ночью. Внезапно наступила темнота, и граница между небом, землей и водой стала неразличима. Мигающие огни бакенов канала, тусклые в сумерках, теперь стали четко различимыми красными, зелеными и белыми точками. Они остались единственными приметами, которым мог доверять лоцман, потому что смутные силуэты холмов и речных долин в темноте лишились глубины перспективы.

Лоцман встал рядом с третьим офицером.

– Пожалуйста, сделайте шесть узлов.

– Есть, сэр.

– Рулевой, курс сто сорок два.

– Есть курс сто сорок два, – повторил рулевой.

Дрожь медленно ослабла, и огромный корабль начал двигаться по Саутгемптонской акватории в сторону Калшот-Рич. Второй лоцман поднял трубку радиотелефона на коммуникационной панели. Проверив все диапазоны, он доложил:

– Перед нами береговой патруль.

– Спасибо.

– Навстречу нам движется сухогруз водоизмещением в десять тысяч тонн. Он хочет повернуть в канал Торн.

– Попросите его пропустить нас, – сказал лоцман, помня, что за поворотом канал имел в ширину менее тысячи футов.

Первый бакен канала медленно приближался. Второй лоцман доложил:

– Позади нас «Морской поезд», который только что вышел из Теста.

– Спасибо. Вы можете дать мне направление на Калшотский маяк?

Второй лоцман поспешил исполнить распоряжение. Он выбежал в крыло мостика, нашел группу мигающих белых огней и, возвращаясь к штурвалу, произвел в уме вычисления.

– Сто сорок.

– Спасибо, – поблагодарил лоцман и тут же окликнул рулевого: – Курс сто сорок.

Медленно, слишком медленно огни, находившиеся по курсу, стали перемещаться вправо. Лоцман наблюдал за стрелкой компаса. Игла отсчитывала один градус за другим и наконец остановилась на цифре 140. Тогда он поглядел вперед. Группа мигающих огней быстро приближалась. Он поднял бинокль и начал искать красный мигающий огонь бакена Кэсл-Пойнт, который нужно использовать как ориентир при повороте в канал Торн.

Бакен оказался там, где и должен был быть, – в двенадцати градусах справа от носа.

Лоцман хорошо знал эти воды. Днем и ночью ему приходилось водить по ним корабли, но огромная высота «Левиафана» изменяла перспективу, и требовалось какое-то время, чтобы к ней привыкнуть. Группа белых мигающих огней внезапно исчезла. Лоцман схватился за бинокль и несколько секунд отчаянно искал их, прежде чем понял, что они закрыты носом танкера. Тогда он поспешил в левое крыло и, перегнувшись через край, нашел огни.

Поспешно миновав триста футов, разделяющие левое и правое крылья мостика, лоцман перегнулся через борт и отыскал огонь Кэсл-Пойнта, чтобы понять, насколько близко корабль подошел к краю мели Кал-шот-Спит. Триста футов! Казалось невозможным, что корабль был таким широким. Когда лоцман на десятитысячном сухогрузе увидит «Левиафан», выходящий из канала Торн, он будет рад, что портовые инструкции требовали от него пропустить танкер.

Над головой лоцмана шипели трубы. Порыв ветра едва не сорвал с него фуражку. Он крепче надвинул ее на голову и поспешил назад в рубку. Ему казалось, что корабль движется слишком медленно.

Капитан Огилви тем временем вернулся на мостик я встал за панелью управления двигателями.

– Когда у нас будет шесть узлов? – спросил лоцман.

Огилви связался по телефону с машинным отделением.

«Вот вам и автоматика, – подумал лоцман. – Одно дело – перевести рычаг, и совсем другое – действительно получить нужную скорость. Приборы и машины – это не одно и то же». Он взглянул на палубный анемометр. Ветер усилился до семи узлов. Огилви схватил телефонную трубку и отдал приказ:

– Немедленно прибавьте обороты.

– Спасибо, капитан, – поблагодарил лоцман. Внезапно капитан подошел к окну и спросил у второго офицера:

– Что это?

Офицер уже разглядывал пару белых огней справа по курсу. Один из них находился выше другого, и в темноте между ними было заметно какое-то тускло-красное свечение. Он направил на них радар. На экране возникло пятно среднего размера, которое медленно двигалось на восток, пересекая курс «Левиафана».

– Он идет в Северный канал! – недоверчиво воскликнул второй лоцман, хватаясь за радиотелефон.

Через секунду он связался с катером берегового патруля, яркий белый огонь которого маячил впереди «Левиафана». Движущиеся огни ненадолго закрыли его, разворачиваясь в том направлении, откуда пришли. Второй лоцман выслушал по радиотелефону объяснения и усмехнулся:

– Каботажное судно. По их мнению, ему хватало времени чтобы разминуться с нами.

Но лоцман уже спешил выйти в крыло. Белые мерцающие огни остались позади. Над его головой скрипел, поворачиваясь, радар. Он вернулся на мостик.

– Рулевой! Поверните еще на десять градусов вправо.

– Есть десять градусов вправо.

Огромный нос поворачивался до тех пор, пока компас не стал указывать направление 150. Глядя на мигающий красный огонь Кэсл-Пойнта, белые вспышки на Калшот-Спит и далекие огни Норт-Торна на противоположной стороне канала, лоцман приказал постепенно увеличивать угол поворота.

– Курс двести двадцать.

– Есть курс двести двадцать.