Текст книги "Запах смерти"

Глава 9

Сирены стали слышны, когда я нес вверх по ступеням хрипящего Сью, а сзади, цепляясь за мой ремень, шла дрожащая Бекки Грол. Так вместе мы поднялись и покинули Дом ужасов Чампайна. Во дворе Бекки, разом лишившись сил, тихо соскользнула на лужайку и легла в позе спящей. Я опустился на колени, наклонил голову, и меня вытошнило. Вскоре нас окатил свет двух патрульных машин и «Скорой», подлетевших к участку. Наружу высыпали полицейские, уставив стволы на вашего покорного слугу.

Следом на траву въехала машина без опознавательных знаков.

– Отставить! – вылезая из двери, рявкнул офицерам детектив Хэнсон. – Отставить!

Из «Скорой» появились парамедики и заспешили к Бекки Грол.

Я поднял глаза на Хэнсона:

– Моей собаке нужна помощь, срочно.

– Бог ты мой, Райд, да тебе она самому нужна, – забеспокоился Хэнсон, взмахом подзывая двоих офицеров. – Что, черт возьми, произошло?

– Чампайн орудовал не один, – сказал я, делая попытку встать. – Проверьте подвал.

Детектив с гримасой помог мне подняться.

– После того как ты ушел, мы у себя еще копнули… В прошлом году Чампайн водил школьный автобус в районе, где жила одна из пропавших девушек. Мы нашли его машину – разбитый вдрызг «Понтиак», – а в ней бельевой шнур и рулон полиэтиленовой пленки.

Хэнсон распорядился, чтобы патрульные нашли ближайшую веткликнику и доставили туда мою собаку.

Я сжал мех Сью, препятствуя вытеканию крови из глубоких ножевых ран. Кулаки у меня были алыми, мокрыми и скользкими; в таком виде я доковылял до задней части полицейской машины, где на заднем сиденье ждал полицейский. Здесь я удостоверился, что он зажал на шкуре Сью именно те места, какие надо, после чего патрульная машина понеслась в направлении ближайшей ветеринарки.

Стоило им отъехать, как я шлепнулся на задницу прямо посреди травяных кущ Чампайна. Ко мне подбежали Хэнсон с фельдшером.

– Взлом – моих рук дело, – сознался я, глядя на детектива и не вполне представляя, что будет дальше.

– У нас есть ордер, – сказал он. – В протоколе я отражу все как надо. – Посмотрел на дом Чампайнов, затем снова на меня. – Вид у тебя, прямо скажем, не фонтан.

– Эти ублюдки держали ее там на цепи.

Глава 10

Силуэт в черном стоял молчаливо и недвижно, в зарослях на дальнем краю участка Юнис Чампайн. Он появился за считаные минуты до того, как подкатила первая волна патрульных машин и «Скорых».

Он проклинал себя за опоздание.

Оставаясь статуей среди кустарника, черная фигура наблюдала, как машины полисменов Бриджпорта смыкаются с чикагской полицией; как выползают на шум соседи по улице и, сбиваясь стайками, судачат о ночном происшествии; как к месту преступления подтягиваются фургоны медэкспертов. Вот в дом Чампайнов вторглась бригада криминалистов и следователей со своими приборами, чемоданчиками и камерами. Фигура неторопливо вбирала весь этот официоз – сполохи мигалок, жужжание раций, суету мундиров и штатских, копошащихся словно пчелы вокруг улья. То, как быстро возводится баррикада для создания дистанции от фургонов телевизионщиков и всяческих СМИ.

Час спустя двое в жилетах полицейского управления пронесли на носилках мешок с телом и погрузили его в фургон, судя по всему, судмедэкспертизы.

Выводы можно сделать вполне определенные.

Фигура в черном тяжело опустилась на колени – понятное дело, не для молитвы.

Через пять минут Неприметный исчез в темноте. Словно никогда здесь и не бывал.

Глава 11

Нас с Бекки Грол оперативно доставили в Национальный медицинский центр, где мне наложили четыре шва у основания горла (вид такой, будто я нешуточно переборщил с утренним бритьем). Еще семнадцать швов и четыре скобки на левое предплечье; порванное, изрезанное, оно уже начинало невыносимо зудеть. Детектив Хэнсон и его напарник, коренастый крепыш Марр, брали у меня показания в конференц-зале больницы. Марр обещал отвезти меня к моему пикапу возле логова Чампайна, но навалились дела, и они все время куда-то отлучались. Окруженный кислыми лицами пациентов, я чахнул на диване в коридоре больницы и ждал дальнейших известий от Хэнсона или Марра. Несколько раз я звонил Полу Льюису с апдейтами, затем позвонил моему соседу по улице Дику Уичу, принес тысячу извинений за неурочный час, проинструктировал, как найти ключ от моего трейлера и выпустить Дельту и Мэгги по их собачьим делам.

Сью полицейские отвезли в ближайшую ветклинику Бриджпорта. Тамошний персонал я свел с ума: теребил их каждые полчаса дотошными вопросами, как там идут дела и что домашний ветеринар Сью уже выехала к ним на помощь. Шаг за шагом мне докладывали, что Сью экстренно прооперировали – разрыв селезенки, три сломанных ребра, – а также наложили до полуметра швов от ножа дикареныша. Наконец стараниями доктора Роусон состояние Сью стабилизировали. Моему бедному псу пришлось сделать переливание крови, что, вероятно, спасло ему жизнь. И в обозримом будущем он, судя по всему, будет находиться у Роусон.

Шэрон Роусон была ветеринаром, которого мне с десяток лет назад порекомендовал Пол. Она – ветврач от Бога, а еще руководит больницей для домашних питомцев, куда я таскаю всех своих подопечных. Лучшего специалиста нельзя и представить. В прошлом году Роусон наставляла меня в каждом моем шаге лечения почечной недостаточности Эми. Мы оба рыдали в ее кабинете, когда для моего милого спаниельчика больше уже ничего нельзя было сделать… и оставалось только принять решение. Доктору Роусон чуток за семьдесят, она седовласая – больше похожа на библиотекаря, чем на домашнего доктора, – и я замираю при мысли, что в один ужасный день она усадит меня в кресло и объявит, что уходит на покой и будет теперь сидеть днями в кресле-качалке, пить джин-тоник и глазеть на закаты.

Безусловно, эту ночку мы оба с ней запомним. Я знаю, что разбудил ее: телефон прозвонил десяток раз, прежде чем она взяла трубку, в то время как «Скорая» везла нас с Бекки в медицинский центр. И безотказная, верная доктор Роусон схватила свой саквояж, прыгнула в машину и помчалась в Бриджпорт.

В конце концов я задремал, в мыслях о Вире. Мне вспоминалось, как резко пошло в гору ее образование после того, как я подловил ее на исполнении моих команд на том курсе для новичков в Шаумбурге. Уже вскоре после этого Вира влилась в тренировочную команду, с которой я вел занятия по ориентации. Прошло немного времени, и мы уже приступили к самой сложной части – игровому поиску пахучих теннисных мячиков.

Вира отыскивала все, что я ей только предлагал, и охотно шла на большее.

Первое, что я узнал от разбудившего меня Хэнсона, – это что Ники Чампайн «поплыл» и сознался, как только ему сообщили о ночных находках в его жилище. Известие он воспринял тяжело и, пуская слезы из уцелевшего глаза, начал рассказывать, как все было. Тот дикареныш был его сыном от любимой сестры, которая двенадцать лет назад умерла при родах в ванне их дома-логова. Признаваться в инцесте им было стыдно, и они решили никому ничего не говорить, полагая, что смогут принять роды сами, как это делают в телешоу: накипятят воды, заготовят чистые полотенца и всякое такое.

На поверку оказалось, что сестра Чампайна никогда не покидала их жилища; даже после смерти она отдалилась от него всего на полсотни метров в каком-то самодельном гробу из фанеры и упокоилась в леске, занимавшем половину участка Чампайнов.

По словам Ники, ни одну из похищенных им девушек он убивать не хотел, просто ни одна из них не оказалась достойной заменой его любовнице-сестре.

– Господи боже, – выдохнул я.

– Вот именно, – вздохнул Хэнсон.

– Погоди-ка. – Что-то не давало мне покоя. – Я ведь обошел весь дом, комнату за комнатой. Где, черт возьми, прятался тот зверенок?

– У них есть небольшой чердак – в основном балки стропил и утеплитель. Чампайн сделал там место, где его чадо могло прятаться, на случай если кто-нибудь заявится, когда его нет дома. В общем, Чампайн сделал там городушку из листов фанеры, а в ней – топчан, чтобы его отродье могло там сидеть, – сказал Хэнсон. – По его словам, малышу там нравилось, как в какой-нибудь крепости.

– А в потолке прихожей был люк наверх?

Хэнсон кивнул, и тогда я понял насчет тех вмятин в стенах: они сформировались от ударов ног отпрыска по гипсокартону, когда тот подтягивался в проем на чердак.

Меня обдало холодком. Дикареныш находился в каком-нибудь метре над моей головой, вслушиваясь, как я слоняюсь по коридору и разглядываю всякие там стенные вмятины и снимки. При открытом люке ему ничего не стоило бы полоснуть меня сверху по горлу своим тесаком.

Во второй раз детектив разбудил меня около пяти утра, когда у них с Марром наконец появилась возможность подбросить меня к моему пикапу. На обратном пути в Бриджпорт Хэнсон сообщил, что бабка Чампайна страдала болезнью Альцгеймера и умерла в этом же доме шесть лет назад. Из-за страха лишиться дома, а заодно и сына Чампайн не стал уведомлять официальные инстанции. Тому была и еще одна причина: на текущий счет бабки продолжали поступать пенсия и пособия по старости, а к тому счету он имел совместный доступ.

* * *

– Про Виру я указал, будто мы ее усыпили, – прошептал Пол, хотя вокруг никого не было. – Так не будет никакого дерьма ни от копов, ни от суда.

Добравшись наконец до дома, я никак не мог заснуть. Пол же оказался настолько добр, что позже утром привел ко мне Виру. Стоило мне открыть дверь, как та влетела в мои объятия, чуть не опрокинув меня и улизав всего дочиста. После пяти минут бурной радости я наполнил Вире миску вкуснячим кормом, кусочками бекона и порядочным куском арахисового масла.

– Не знаю, как и благодарить тебя, дружище, – пожимая Полу руку, повторил я чуть ли не в седьмой раз.

– Да перестань. Ну а если кто спросит, скажи, что она просто очередной золотистый ретривер: ты же кинолог, мало ли их у тебя… Назови ее Энджи, по песне «Стоунз»[13]13
  «Энджи» (1973) – хитовая песня группы «Роллинг стоунз».


[Закрыть].

– А что, классная вещь.

Пол посмотрел на Виру долгим взглядом.

– Ты думаешь, она учуяла на нем запах той бедной женщины? Кари Брокман?

– У собак в носу до трехсот миллионов обонятельных рецепторов. У людей, для сравнения, этих миллионов всего пять. А некоторые породы, вроде Виры, распознают мир в основном через обоняние.

– По-твоему, она учуяла на убийце ее запах?

– Может быть. – Я пожал плечами, чувствуя внезапную усталость. – Бог его ведает. В самом деле не знаю, что и думать.

Глава 12

Я сидел рядом с тем местом, где год назад захоронил прах Эми, – на отлогом косогоре, метрах в двадцати за задней стенкой моего трейлера. Здесь много солнца, и моего родного спаниеля здесь окружало все, что было ему близко и дорого. Скучал я и по Сью, который теперь выздоравливал у доктора Роусон. Скорей бы уж моя овчарина вернулась домой, к своему главенству над всеми нами, простолюдинами.

Дом у меня, кстати, вовсе не маленький – три комнаты, знаменитая серия трейлеров без колес – и расположен на просторном лесистом участке в Лансинге, южном пригороде Чикаго. Этот дом я купил за год до того, как мы с Микки поженились. Одним из счастливейших дней в моей жизни был тот, когда я на руках внес ее сюда через порог. Ну а печальный, соответственно, тот, когда я помог ей съехать.

У нас с Микки любовь была еще со школы. Говорят, такие отношения непрочны, но не это разрушило наш брак. Я ее люблю, и это, похоже, навсегда, пусть даже она предъявила нашему семейному психологу целый список моих причуд и странностей, в то время как у меня на нее значилась всего одна.

Микки любила собак.

Звучит, понятное дело, странно при моем к ним отношении в плане и заработка, и подавляющей части досуга, так что я это, пожалуй, перефразирую. Микки собаки всего лишь нравились. Хотя между «нравиться» и «любить» лежит пропасть величиной с Большой каньон. Черт возьми, собаки нравятся почти всем – ровно до тех пор, пока не приходится иметь дело с их какашками, ссаньем, прорезыванием зубов, когда они вусмерть изгрызают ваши любимые вещи; назойливым лаем, драньем мебели, кусачими счетами от ветеринара, полуночными хождениями в туалет и черт знает чем еще.

Так что по жизни я усвоил одно: если мне все же выпадет когда-нибудь снова жениться, то непременно на ком-нибудь, кто собак действительно любит.

Кстати, о повторных узах: спустя месяц через общего знакомого я услышал о помолвке Микки и предстоящей свадьбе. В тот вечер я, понятно, принял лишку (что поделать, мужики так устроены) и, конечно же, поймал себя на том, что в предрассветный час набираю ее номер. Никаких «отлучек налево» мы на протяжении нашего брака не допускали – ни за мной, ни за Микки такого не водилось, – и тем не менее сейчас я был полон желчи, уксуса и изрядного запаса ненормативной лексики. Возможно, дело было в раннем часе, или она увидела, кто ей звонит, по определителю, но гудки длились, казалось, целую вечность. Вот-вот должен был включиться автоответчик, но тут Микки наконец взяла трубку.

– Привет, Мейс, – сказала она голосом скорее усталым, чем сердитым.

– Надеюсь, в этот черед тебе повезет больше, – после секундной паузы сказал я и положил трубку.

С тех пор мы не общались.

Шел четвертый день после того происшествия в бриджпортском логове. Мое заявление, при содействии детектива Хэнсона, вышло коротким и благозвучным: «Я прибыл туда первым. Дом казался пустым, но когда я приложил ухо к окну, мне показалось, что я слышу стон, как будто кто-то страдает от сильной боли. Я подумал, что это Бекки Грол или, может быть, Юнис Чампайн, и, зная, что подкрепление уже в пути, принял решение войти. Идя на звук стона, я попал в потайную комнату, находящуюся в подвале, и занимался освобождением Бекки Грол, когда на нас было совершено нападение».

Вряд ли Чампайн – убийца-серийщик – станет привлекать меня к суду из-за Виры: у него самого теперь проблемы с законом такие, что не развязаться. А мои старания проникнуться хоть каким-то сочувствием к сыну Чампайна – дикаренку, которому в жизни не оставалось иного шанса, кроме как попасть в водоворот безумия своих родителей – меркнут всякий раз, стоит мне вспомнить, что он выделывал своим тесаком со Сью: поделом ему, засранцу. Что до Бекки Грол, то она теперь дома со своими родителями, и хотя пресса не докучает их семье своим вниманием, она таки стала медиаперсоной, учитывая то, как разделалась с одним из двух своих мучителей. При прощании в больнице Бекки меня крепко обняла.

Полагаю, у семейства Грол я попал в список кандидатов на рождественскую открытку.

Лично я, к счастью, засветился в новостях всего лишь как анонимный полицейский агент. Меня это более чем устраивает – не только потому, что в любом телеинтервью я смотрюсь настолько неуклюже, что впору посостязаться с кем-нибудь из «Тупой и еще тупее»; но и, что более опасно, я мог увлечься и ненароком спалить Пола и детектива Хэнсона, а также – страшно вообразить – поставить Виру в первый ряд на смертельную инъекцию.

Я щелкнул крышечкой «Курс лайт» (пол-литра, а не ноль три) и погрузился в размышления, наблюдая, как по веранде сзади дома, между шезлонгами и столиком для пикника, бесцельно слоняются Дельта, Мэгги Мэй и Вира. Из двоих колли Мэгги сразу же взяла на себя роль приемной мамаши Виры, а Дельта – ее всезнающей тетушки. Сью, понятное дело, был наполовину патриарх, а наполовину – комендант лагеря. Но сегодня мои собаки вели себя тихо. Своих девочек я возил к доктору Роусон навестить Сью, но тот был напичкан снотворным и едва мог поднять голову, вслед за чем опять ушел в сон. Девочки понимали, что что-то произошло, и над всей троицей висело чувство печали.

Вира глянула в мою сторону и побрела ко мне. На пути она остановилась у того места, где я захоронил прах Эми; трава здесь наросла немного с другим оттенком нефрита. Вира с чуть заметным движением, похожим на кивок, подошла и присела рядом со мной.

– Привет, Вирчик, – сказал я, притрагиваясь к ее макушке.

Мгновение спустя Вира уже была у меня на руках и, бойко вихляясь всем телом, облизывала мне лицо и старалась всячески подбодрить. Пришлось ее сдерживать, чтобы она не лизнула швы на моей шее.

Через минуту она успокоилась, и я переложил ее себе на колени.

– Безумная неделя, Вира… – Вздохнув, отхлебнул пива. – Совершенно безумная.

* * *

Как раз когда я вынимал цыпленка для гриля, подняли лай мои собаки, а затем я услышал, как к дому подъезжает машина. Случайные посетители у меня появляются редко, особенно после ухода Микки, и я отодвинул занавеску поглядеть, кто там пожаловал. За моим пикапом остановилась полицейская машина. Это был явно не Хэнсон – если только он за последние день-два не поменял пол, а также расу, потому как за рулем сидела белая женщина-полицейский.

Должно быть, что-то произошло и им нужны собаки-поисковики… Впрочем, эту мысль я немедленно отбросил. Посылать ко мне эскорт для прибытия полиция никогда не утруждается. ЧУП просто звонит, а я пулей вылетаю на указанное место. Женщина-офицер вышла из машины. Молодая брюнетка, волосы средней длины, наверняка дружит со спортзалом, среднего роста и… я поймал себя на том, что пятерней провожу по своим лохмам; прихорашиваюсь, стало быть.

И тут до меня дошло. Я вспомнил, как Пол Льюис что-то болтал насчет женщины-копа, которая живо заинтересовалась Вирой после того, как еще щенком нашла ее живой в гараже, где какая-то пьяная мразь пыталась ее удушить. Пол сказал, что та дама готова забрать Виру, если за ней больше никто не придет. В считаные секунды я через раздвижную стеклянную дверь выпроводил свою троицу на задний двор: пускай побудут там.

– Сидеть здесь, – строго указал я им всем, но поглядел на Виру.

Было начало вечера: валяйся не хочу на солнышке или дремли под столом.

Секунду спустя я уже открывал входную дверь, надеясь, что наспех брызнутый дезодорант проявляет себя благим образом (надо было, наверное, еще и лицо сбрызнуть). На улицу я вышел с объяснениями, что, мол, горничная у меня приболела, и мы начали болтать под моим навесом.

– Красивый у вас бланш, – улыбчиво заметила она, представившись офицером Киппи Гимм и подтвердив подозрение, что именно она обнаружила тогда Виру в груде одеял и подушек.

– Да вот, пригнуться забыл, – сконфузился я, поднося палец к месту над глазом, куда меня пнул дикареныш.

– Надеюсь, я вам не помешала? Просто хотелось спросить о той вашей собачке.

– О собаке? ЧУП усыпил ее после того, как она набросилась на Чампайна. Они даже не успели разобраться, что это она и поймала убийцу девушки.

Я чувствовал, что начинаю краснеть от собственного вранья: бездарный актеришка с репликами, комкающими диалог.

Офицер Гимм поглядела на меня, как на амебу под микроскопом, и сказала:

– Боже, какая жалость… Такая милая была девчурка. Я таких еще не встречала.

Я бессловесно кивнул, стараясь хоть как-то держать свое вранье в узде.

Офицер Гимм посмотрела на мой пикап, обвела взглядом двор.

– Значит, вы тренируете собак-поисковиков?

Я снова кивнул.

– А можно на них посмотреть?

– В целом можно, – нехотя сказал я. В мыслях у меня мелькнул поникший Пол Льюис в очереди безработных. Только пособий он не получал бы, потому что был бы уволен по статье. Я тоже потеряю свои приработки по городу и, вероятно, закончу тем, что начну водить школьный автобус и развозить пиццу, как Ники Чампайн. Я демонстративно, с расстановкой посмотрел на часы. – Так что в целом можно, но у меня через час в Линкольншире занятие по дрессуре.

– Не хочу вас задерживать. – Офицер Гимм тоже посмотрела на свои часы. – Может быть, я посмотрю на них как-нибудь в другой раз?

– Можно будет созвониться, и что-нибудь придумаем, – ответил я (господи, хоть бы она поскорей села в свою машину и уехала).

Она снова оглядела мой двор, а затем вопросительно посмотрела мне в глаза:

– Все в порядке?

– Абсолютно, – ответил я, изобразив удивление такому вопросу. При этом я предательски краснел лицом и неловко переминался с ноги на ногу, как школяр, ждущий переменку для рывка в сортир. – Просто уже слегка запаздываю.

Прошло несколько секунд, а она все не двигалась. У меня было ощущение, что я начинаю подтаивать.

Как-то в старших классах Микки обманом втянула меня в постановку «Мышьяк и старые кружева»[14]14
  «Мышьяк и старые кружева» (1939) – пьеса американского драматурга Дж. Кессельринга.


[Закрыть]. Сама она, разумеется, играла одну из кровожадных старых тетушек, ну а я получил мелкую роль полисмена, который все болтает и болтает о пьесе, которую, дескать, написал. Все, кто участвовал в постановке, были очаровательны – играли точно в цель, оставались в образе, читали свои реплики с большим энтузиазмом – все, кроме меня. Стоило мне выйти на сцену и посмотреть в зал, откуда на меня глазели лица учеников, как я… застыл. Кто-то из-за сцены прошептал мою реплику, чтобы привести меня в чувство. Намек я понял, но стоял совершенно неподвижно, как ледяная скульптура, а потом пронесся сквозь свои реплики на такой скорости, что вся моя роль продлилась секунд пять. Или даже четыре.

Во время занавеса зрители хлопали громко и долго; однако когда к рампе, спотыкаясь, на поклон вышел я, аплодисменты заметно поредели, к тому же в них прорезались смешки.

После нынешнего представления в меня наверняка бросались бы яйцами и помидорами.

– Ну ладно. Я вам позвоню, чтобы еще раз заехать и посмотреть ваших собачек, – сказала наконец офицер Гимм. А обойдя машину к водительской двери, внезапно остановилась, заметив что-то сбоку моего дома. – Кто это?

Я поглядел в ту сторону. На дальнем углу тихо сидела Вира и глядела на офицера Гимм.

– Это Энджи, – выдавил я после неловкой паузы. Этому нежданному аду не было конца и края. Мучительно хотелось взять и жахнуться лбом о стену моего трейлера.

– И тоже золотистый ретривер?

– Золотистые ретриверы – порода, из которой получаются исключительные поисковики останков, – сказал я напыщенным профессорским тоном. – У них очень острый нюх.

– Понятно, – отозвалась офицер Гимм, не сводя глаз с Виры.

Секунды тянулись с медлительностью тысячелетия. Очень соблазнительно сейчас было бы дать деру к лесу, остаться там и прожить всю оставшуюся жизнь в землянке, питаясь червями и кроликами.

– Значит, я проделываю весь этот путь сюда, – заговорила наконец Гимм, в упор глядя на Виру, – а ты даже не собираешься подойти и поздороваться? А? Медвежка!

На «медвежку» Вира подлетела как Супермен в мультике и через секунду была уже в руках Гимм, радостно нализывая ей лицо. Киппи Гимм опустилась на колени и обняла мою собаку.

– Я знала, что это ты, Медвежка. – Улыбка Киппи была шире Мичиганского озера. – Я знала, всю дорогу знала, что это будешь ты!