Текст книги "Запах смерти"

Глава 16

При первых же рыках Неприметный отступил в лес.

Он стоял неподвижно, слушая, как рычание все нарастает, а затем спереди трейлера еще и вспыхнул свет. Он знал, что сынишка Чампайна прирезал одного из псов Собачника; интересно, сколько их там еще осталось? Собаки Неприметного не волновали: на свой «ЗИГ» он полагался вполне. Можно было разобраться и с двумя псинами Райда, но существовал риск, что третий в конечном счете достанет до артерии.

Особенно если у Райда еще одна овчарка вроде той, что куролесила в доме Чампайна…

Словно в ответ на этот вопрос, раздался лай вначале одной, а затем сразу двух или трех псин. После этого в трейлере погас свет, а Неприметный сделал еще один шаг назад. Собачья свора унялась, а на веранде, заливая светом двор, вспыхнул свет. Однако Неприметный к этому времени уже отошел достаточно далеко, углубившись в черные провалы теней.

«Ты меня видишь?» Неприметный знал, что Человек-Собака Райд будет зыркать из окна направо и налево в попытке выяснить, что там вызвало шум-гам, и в конце концов прищурится в его сторону.

«Человек-Собака, ты видишь меня?»

* * *

Тем утром Неприметный был там, в разрушенной колбасной лавке севернее Полиш-Виллидж. Он воочию видел, что ретривер Собачника сделал с Чампайном. Видел и последствия того, что Человек-Собака и его овчарка учинили в том доме у Баббли-Крик, в Бриджпорте.

Тот день складывался поистине отвратительно.

Неприметный ехал в офис, надев обычную для себя маску – свое настоящее лицо, – когда у него в машине зазвонил перехватчик полицейских частот. Там обнаружили привязанное к воротам летнее платье из голубого шифона с кружавчиками. Копы насторожились, что это дело рук Бархатного Чокера.

Это было в стороне от маршрута, но у Неприметного на работе имелась определенная свобода действий, поэтому на светофоре он выехал на поворотную полосу и сделал крюк. Теперь он сидел в конце квартала и наблюдал из машины за собирающейся толпой. На его глазах к стройплощадке подлетел пикап, из которого выскочил парень с золотистым ретривером на поводке; их внутрь ограждения приняли двое копов в синем.

И тут Неприметный не поверил своим глазам.

В толпе зевак, глазеющих на полицейскую возню, маячил этот хренов Ники Чампайн! В нарушение первейшего из предостережений Неприметного!

Бог ты мой, да этого кретина следовало в самом деле укокошить, в ту же первую ночь у него в хибаре.

Неприметный сидел и буквально дымился от ярости. Он был так взбешен, что и сам чуть не сморозил глупость: подумал, а не подойти ли сейчас к долболобу Ники и силой вытащить его из этого сборища. Но тот вряд ли узнал бы настоящее лицо Неприметного. Он-то знал его только по широкополой шляпе, белобрысому парику и темным очкам.

Через мгновение стало ясно, что хрен-то он покажет Чампайну свое истинное лицо.

Так что Неприметный сидел и наблюдал за тем, как разворачивается сцена. Вначале вышел со своим ретривером Собачник и объявил, что им только что обнаружен труп девушки. Затем заметался и начал безудержно лаять поисковый пес. А затем он сорвался с поводка и бросился через улицу.

На глазах у толпы псина принялась рвать Ники Чампайна.

«Ну вот и финита», – подумал Неприметный после того, как «Скорая» повезла Чампайна в ближайшую больницу. Он порулил на работу и остаток утра бездумно просидел перед монитором, хлебая безвкусный кофе. Сомнения нет: в скором времени власти решат вскрыть лачугу Чампайна, где их ждет много интересного. Впрочем, на нем это не отразится, так как Чампайны знали Неприметного только по дурацкой маскировке, в которой он всякий раз к ним являлся. Конфиденциальной информацией, да и вообще сведениями о себе он никогда не делился, а заходя в гости, всегда надевал перчатки, даже во время еды. Что же до подарков, которые он им иной раз приносил, то все они при покупке оплачивались налом и с крайней осторожностью обрабатывались на предмет отпечатков.

Жаль только, с пацанчиком все скверно. По здравом рассуждении, мальчонка в разы умнее своего папаши. Черт возьми, только он и удержал Неприметного от того, чтобы порешить этого долбаного клоуна еще в первый вечер.

Неприметный покачал головой. Действительно, для пацанчика все оборачивается очень плохо.

А потому к обеду Неприметный послал все к херам и двинул за ним.

У своего дома он остановился ровно настолько, чтобы надеть шляпу и очки; париком на этот раз поступился. Подъезжая по укромному проулку к халупе Чампайна, даванул на тормоз. Возле дома стояла патрульная машина, а в переднюю дверь стучался полицейский. Неприметный свернул на соседскую подъездную дорожку, дал задний ход и проехал обратно по улице. Там он пристроился в кофейне в нескольких милях от дома Чампайнов.

Неприметный знал, что дверь пацаненок не откроет ни за что. А также, что если у копов есть что-нибудь на Чампайнов, то одного патрульного офицера они никак не пошлют. Но причиной для скрытности был не только полицейский. Как назло, мужик по соседству взялся сгребать у себя на дворе листья, а еще одна соседка и два ее малыша пинали на улице мяч.

Слишком много глаз, черт бы их побрал. Совсем нехорошо для человека, обитающего в слепых пятнах. И Неприметный отправился домой, где в раздумьях залег на диван.

Пацана надо будет вытащить из дома под покровом темноты. Рассказать, что отец у него ранен, лежит в больнице, а через несколько дней, когда разгорится сыр-бор в новостях, можно будет показать ему эту историю по телевизору.

«Черт возьми, – подумал Неприметный, – может, пацана хоть к дантисту свожу, пока суд да дело…»

В Бриджпорт он вернулся в половине первого ночи и – что за хрень? – через дорогу от дома Чампайнов увидел пустой припаркованный пикап. Отчего-то это не давало ему покоя, и пока Неприметный разворачивал машину, до него дошло. Драндулет подозрительно походил на тот, на котором утром в Эйвондейл приезжал тот собачник.

Значит, тут замешаны копы.

Должно быть… Но где они, черт возьми?

Неприметный припарковался там же, где в ту первую ночь несостоявшегося убийства – в соседнем квартале, – и уставив фонарик в землю, наискось через лес вышел на закраину участка Чампайнов. Очки ночного видения были здесь бесполезны. В эту минуту из лачуги донесся шум… драки, что ли? «Что за херь?» – в который уж раз за сегодня подумал Неприметный и потянулся за своим «ЗИГом».

«Собачника убью, когда буду отбивать пацана…»

Додумать помешал близящийся вой сирен, и Неприметный быстро отступил в лес. Ускоряясь, он побежал через подлесок на шум, чтобы лучше рассмотреть. На лужайку перед домом выскочили две фигуры. Та, что впереди, держала что-то… обмякшую собаку. А затем на улицу одна за другой ворвались несколько патрульных машин, и Неприметный отступил в лес еще на несколько шагов. Теперь там было так много огней, что очки ночного видения оказались не нужны. Из-за дуба он наблюдал за происходящим – неподвижно, вбирая в себя все, вплоть до того момента, когда из дома вытащили укрытое мешком тело пацана.

* * *

«Ты чувствуешь меня, Собачник?»

Страха как такового Неприметный не испытывал, хотя чувствовалось, что волосы на затылке встают дыбом. Это было… волнительно, покалывало игривыми иголочками. С каждым очередным шагом назад его губы разъезжались в улыбке. «Думаю, ты знаешь, что я здесь, Райд».

Сейчас Неприметный жалел, что не предвидел такой отпор и не принес для своры собак Райда угощение – что-нибудь такое, что можно забросить во двор, а они бы нашли вместо завтрака. Приятный закусончик вроде крысина или, скажем, гамбургеры с толченым стеклом. А можно курятинки со стрихнином…

Неприметный отвернулся от трейлера и направился обратно в лес. Спустя десяток осторожных шагов он достал фонарик. А к моменту возвращения в машину у него уже вызревал еще один план для Мейсона Райда.

Эдакий исполненный иронии. Неприметный любил ироничность.

Глава 17

Через три дня домой вернулся Сью.

Его отсутствие отзывалось в доме огромной пустотой. Не было того, кто мог бы держать нас, черную кость, в надлежащей узде. Сью я доставил из питомника Шэрон Роусон и бережно снял с пассажирского сиденья пикапа. Он бросил на меня взгляд Бенито Муссолини, вздернув подбородок и неодобрительно косясь, словно спрашивая, почему для него здесь нет красной дорожки с оркестром. Левый бок у Сью был выбрит под ноль, с длиннющей бороздой шва в том месте, где нож ударил его по ребрам и продрал вдоль. Шрам, надо признать, смотрелся весьма внушительно. Да и сам Сью тоже. Чуть пошатываясь, он важно проковылял мимо строя дам, собравшихся на подъездной дорожке: пусть смотрят на его заслуженные раны.

Хорошо, что нет клубов заслуженных собак-ветеранов, иначе пришлось бы возить туда Сью вечерами на бинго, танцы и покер.

Я продолжал давать ему антибиотики, подмешивая их в его корм, плюс мазь по следам швов перед сном – из раза в раз, из раза в раз. Почти сразу я понял, как нелегко приходится моей бедняге-овчарке. Передвигался Сью медленно, и ему теперь не хватало энергичности, которой у него до этого было в избытке. Гулять он больше не гулял, а днями лежал на диване в гостиной, уставившись в телевизор. Сью не пролезал – точнее, не мог пролезать – через дверь для питомцев, поэтому приучил меня отодвигать ему дверь всякий раз, когда он подходил, чтобы выйти наружу по своим собачьим делам. Доктор Роусон предупредила, что на восстановление ему могут понадобиться месяцы… и что, возможно, он уже никогда не будет прежним. В этом не было ничего удивительного – не только из-за тяжести его травм, но и потому, что Сью из моих подопечных был самым старшим; в ноябре ему должно было исполниться десять.

Вне сомнения, он ожидал какого-нибудь бала-маскарада и фейерверка, чтобы отметить это событие.

Сущим адом было обрабатывать его швы из проволоки, которые он зализывал и расцарапывал. В конце концов я перестал с этим бороться, сунул ему лапы в пинетки и пристегнул вокруг шеи «конус позора». Я надеялся, что этот унизительный опыт наконец отучит его царапать швы. Однако Сью, вопреки всему, по-прежнему умудрялся смотреться королем и сидел на диване с видом Генриха VIII, раздумывающего, какую из жен обезглавить.

Мне нравится думать, что моя овчарка выжила благодаря ветеринарному волшебству доктора Роусон или потому, что у Сью есть финты, которым позавидовал бы черной завистью раннинг-бэк из НФЛ[17]17
  НФЛ – основная профессиональная лига американского футбола в США. Раннинбек – амплуа нападающего игрока, чья основная функция – доставить мяч в зачетную зону, уйдя от захватов защитников противника.


[Закрыть], или же что умереть ему не дала природная стойкость, но правда на самом деле скромнее. Если б в логове Чампайна на нас напал не малолетка, а взрослый мужик с мясорезом, то нас всех троих вытащили бы из того подвала в мешках для трупов.

Вчера вечером мы со Сью сидели на диване. Почесывая его между ушами, я спросил:

– Старина, а что ты думаешь о пенсии?

Он посмотрел на меня, а затем обиженно отвернулся на экран, где «Кабс» только что заняли три базы в конце восьмого иннинга[18]18
  «Чикаго кабс» – профессиональный бейсбольный клуб, выступающий в Главной бейсбольной лиге. Ситуация, в которой игроки нападения занимают все три базы в конце игры, является крайне выгодной для набора командой очков и ее возможной победы.


[Закрыть]. Я продолжал почесывать ему спину, глядя, как наши готовятся к решительной атаке.

– Да это я так, к слову, – примирительно сказал я. – Просто подумай на досуге.

Мне швы уже сняли; вид, к сожалению, был вовсе не крутой. Пока похвастать можно было разве что тонким белым шрамом у основания горла (место, куда любовники ставят на память засосы; у меня, увы, таких предложений на столе не лежало). Кроме того, вокруг правого глаза еще оставались следы от фингала. Пол предложил к моим услугам тюбик тонального крема своей жены. Я вежливо отказался.

Под вечер я в основном вел занятия по «послушке»[19]19
  Послушка (разг.) – курсы собаководов по дрессуре и натаскиванию собак.


[Закрыть]; выезды с Вирой были нечастыми и в основном малопродуктивными. Среди них поиск пропавшего малыша, в ходе которого мы прочесали чуть ли не гектар местности за домом, где он затерялся. Человеческая смерть, безусловно, имеет свой характерный запах, а следовательно, поисковые собаки могут различать останки человека и животных. Но Вира все равно за время поисков преподнесла мне целый ряд интересных, но посторонних находок с останками всевозможных зверят (соответственно, не людей).

К счастью, оказалось, что ребенка увез отлученный от семьи папаша, и через несколько дней тот возвратился домой целый и невредимый.

* * *

Прежде чем ехать после работы домой, к заботливой жене и посаженному в духовку мясному рулету, Пол заскочил ко мне пропустить пивка. Первым делом он угостил мою ребятню пригоршней собачьих галет, явно умыкнутых с работы, а затем присоединился ко мне за кухонным столом, где нас ждал холодный «Курс лайт». Дельта и Мэгги после угощения ушмыгнули в приоткрытую дверь играть на заднем дворе, а Вира вскочила на диван посмотреть телевизор рядом со Сью.

– Сью у меня на больничном. Подумывает, не раскрыть ли ему свой пенсионный «золотой парашют» или типа того, – сказал я. – У тебя есть какие-нибудь соображения по этому поводу?

– Новый кандидат в находчики? – Пол усмехнулся. – Пока никаких игр с останками, а то будет тебе на поле пухлый увалень-мопс, пукающий как ежик.

– В таком случае я пас.

Потягивая пиво, Пол то и дело посматривал на Виру.

– А с этой подругой ты у доктора бываешь?

– Да, доктор Роусон прогнала ее через чек-лист. Все прививки на сегодня есть; глаза и уши без выделений; темперамент как у счастливого туриста; ни рвот, ни поносов; аппетит отменный.

– Ты не рассказывал ей, как Вира во всей толпе выбрала Чампайна?

– Она согласилась, что это необычно, хотя и не настолько уж странно. Ведь Кари Брокман была в заточении у Чампайна больше трех месяцев. Этот подонок что только с ней не выделывал – бедная женщина была вся в его вони, – и Вира, по мнению доктора, уловила этот запах.

– То есть никакой экстрасенсорики? И всей этой мистической хрени?

Я смешливо хмыкнул такому совпадению мыслей.

– Я тут вчера вечерком ради забавы порылся в интернете и самое близкое, что смог откопать, – это статья о чувствительности медиумов. Речь, понятно, шла не о собаках, просто некоторые особо чувствительные люди могут каким-то образом служить проводниками для… психической коммуникации.

– Коммуникации с кем? – спросил Пол, по-прежнему глядя через комнату на Виру. – С мертвыми, что ли?

– Да бог его ведает.

– Ты думаешь, это как-то обусловлено обстоятельствами, при которых той ночью нашли Виру?

– Пол, я всего лишь дрессирую собак, – отмахнулся я. – Хотя именно это имела в виду она.

– Кто? Та деваха в униформе?

– Для тебя офицер Киппи Гимм, – посмурнел я.

– Ты с ней снова разговаривал?

– После того оскопления – нет.

Я рассказывал Полу о том, что произошло у меня в трейлере. Как я в конце предложил Киппи встретиться, а она меня безжалостно отбрила. Что печальнее, последнее время я много о ней думал, и чем дальше, тем горше.

– Жаль, что в цирках нет больше спроса на уродцев. А то я бы там выступил, хоть в роли копрофага.

– Во-первых, ты должен перестать себя истязать, – сказал Пол. – Во-вторых, наконец-то с возвращением тебя в страну живых. А то мы с Шарлой весь прошлый год о тебе переживали, после того как… ну ты знаешь.

– После развода?

– Да, развода, – деликатно согласился Пол. – Ты тогда стал затворником, ушел в свою раковинку, замкнулся. Я понимаю, в тех твоих перипетиях приятности не больше, чем чпокаться об асфальт, но Мейс годичной давности в ответ на любой намек о свидании просто послал бы подальше. А теперь глянь-ка – уже думаешь о встрече с какой-то няшечкой…

– Эта няшечка меня отчекрыжила, типа ни за что.

– Ты бы знал, сколько раз меня чекрыжила Шарла, прежде чем поняла, какой я вежливый и обходительный, и в конце концов уступила. – Пол допил пиво и встал. – Тебе действительно имеет смысл ей позвонить. Сделай вид, что речь идет о Вире.

* * *

Уважаемый офицер Гимм.

Я хочу проинформировать вас насчет Виры, продолжающей в настоящее время подготовку в качестве собаки по ОЧТ (обнаружению человеческих останков). Но сначала я должен извиниться за то, что пригласил вас в такой хамской манере. Это было неуместно, и я глубоко сожалею, что сейчас между нами возникла некоторая неловкость.

Вытаращившись на свой имейл, я нажал на удаление. Пол был прав: надо перестать себя изводить. С Киппи Гимм я ощутил внутреннюю связь и дал ей добро. Конечно, может статься, во мне больше от Петера Лорре, чем от Кэри Гранта[20]20
  Петер Лорре, Кэри Грант – голливудские актеры «старой школы».


[Закрыть]… Ну так подайте на меня в суд. Извините, что приоткрыл карты. Но я же не подошел и не щелкнул бретелькой ее лифчика «заместо здрасте».

Была почти полночь, когда я, по совету Пола, решил все же связаться с Киппи Гимм. В визитке, которую она мне оставила, указывались ее телефон и имейл; можно было позвонить, но я пошел по этому дурацкому обходному маршруту. Решил, что лучше написать о недавней тренировке Виры, без упоминания каких-либо странностей, что могли или не могли иметь место между нами. И тут зазвонил мой сотовый.

Номер я узнал – еще бы, – тем более что он лежал передо мной на столе. В горле застыл комок с бильярдный шар, но тем не менее я крякнул в трубку:

– Алло?

– Помнишь наш разговор о Вире? – без обиняков спросила офицер Гимм.

– Да.

– Насчет того, что она в определенном смысле особенная?

– Ну да, – повторил я.

– У меня для нее есть тест. Прямо сейчас.

Глава 18

Никогда еще я не проезжал через Корейский квартал в час ночи. Мы с Вирой ехали по Лоуренс-авеню, прозванную моими соотечественниками-чикагцами «Сеул-драйв» из-за корейских магазинов, теснящихся по обе стороны улицы. На Пуласки я повернул направо, после чего поехал на поводу у телефонного навигатора, рассчитывая с его помощью прибыть по адресу на Северном Мейфэре (какое-то бунгало, судя по присланной эсэмэске от Киппи). Каким-то чудом я умудрился втиснуть свой пикап на единственный свободный пятачок – через улицу и две двери от места назначения. В зазор между бампером моего пикапа и припаркованным впереди «Субару» мог бы протиснуться разве что новорожденный.

Перед бунгало, о котором шла речь, стояли два патрульных авто. Между полицейскими машинами виднелся невзрачный белый фургон – судя по всему, муниципальная труповозка. После того как детективы и криминалисты закончат здесь свою работу, она повезет жертву в судмедэкспертизу на вскрытие. А те две машины, что в этот час перегородили проезд в Северном Мейфэре, принадлежат, видимо, детективам 17-го округа. В тот момент, как Вира у меня спрыгнула на тротуар, на переднем сиденье «Субару» я заметил пару теней – должно быть, детективы в штатском.

Вообще-то являться на место преступления, где никаких останков искать не надо – вот они, – да к тому же без официального пропуска, у меня не заведено. Я посмотрел на Виру с мыслишкой, а не сигануть ли нам обратно в пикап и не убраться ли отсюда куда подальше, пока соседний детектив не начал задавать вопросы, на которые у меня нет ответа. Но тут на ступеньках бунгало я разглядел Киппи Гимм, смотрящую в нашу сторону, и мы направились к ней навстречу. Я неохотно надел на шею Виры тесный ошейник и пристегнул его к поводку. Приходилось сводить к минимуму проявления ее излишней живости (хватит с меня броска на Чампайна), поэтому, когда мы среза́ли путь между спецфургоном и одной из машин, я нервно вздрогнул, когда заметил на заднем сиденье фигуру, мешком сидящую с укрученными за спину руками.

Мы с Вирой пересекли тротуар навстречу Киппи, которая по ступеням спустилась к нам. Она положила руку на голову Виры и, приветливо ее почесывая, за пару минут нашептала усеченную версию событий. Сидящий на заднем сиденье патрульной машины Том Нуньес был в хорошем подпитии, хотя машину не вел, и вообще не это было причиной его задержания. А причина, по которой Том Нуньес сидел в наручниках в патрульной машине, лежала сейчас в соседнем бунгало на полу кухни, в луже собственной крови.

Двухэтажное бунгало принадлежало миссис Никомейн Окампо – филиппинке, в середине девяностых эмигрировавшей вместе с мужем, доктором Джоном Окампо, в Соединенные Штаты – сначала в Оаху, а затем в Чикаго. Ее муж работал хирургом в Северо-Западном институте ортопедии, но рано и быстро ушел из-за рака поджелудочной железы, оставив жену в одиночестве растить сынишку, Джона Окампо-младшего. Бунгало она приобрела на деньги от страховки мужа, все это время работая помощницей налогового бухгалтера, но главной ее заботой десятилетия кряду было воспитание сына, которого она растила без родных и близких.

Окампо-младший, возрастом чуть за двадцать, с отъездом в колледж стал жить сам по себе, а Никомейн на какой-то соседской тусовке, что ли, встретила Тома Нуньеса, и у них завязались отношения. Женщина так долго была одинока, что роман оказался бурным и скоропалительным – через несколько месяцев они поженились. Поначалу Джон-младший за мать радовался, пока не понял, что она для отчима – основной источник подпитки. С работой Нуньес не усердствовал: был от случая к случаю разнорабочим, а чаще всего просто сидел на пособии. Свои чеки по безработице он сдабривал продажей марихуаны и экстази. В своем заявлении полиции Джон-младший стыдливо признался, что и сам иной раз разживался у Нуньеса «косячками» на возмездной основе и что, судя по разговорам с отчимом, тот наторговывал куда больше, чем лежало на поверхности. Ранее Нуньес уже дважды попадался с продажей наркоты, но количества были небольшие. С «Лицом со шрамом»[21]21
  Имеется в виду гангстер и наркоторговец Тони Монтана, главный герой кинофильма «Лицо со шрамом» (реж. Б. Де Пальма, 1983), роль которого исполнил Аль Пачино.


[Закрыть] или кем-то достойным по рангу ему не сравниться, но рекреационные наркотики были вполне его темой, и клиентура была им довольна.

Вскоре брак Нуньес – Окампо начинает давать сбои. Оказалось, что Нуньес еще и алкоголик, и почти каждую ночь напивается до беспамятства. Такое падение мужа в брачной иерархии вызывает у Никомейн недовольство. У пары начинаются раздоры. А в пьяном угаре горячий латино еще и дает волю рукам – оплеухи, тычки, иногда и с прихватыванием за горло. Выходит даже судебный запрет, но по прошествии времени они его сами нарушают. Де-юре муж должен держаться от жены в тридцати метрах, но де-факто происходит обратное: женщине становится одиноко, она чувствует себя местами виноватой, а то и, откровенно говоря, вызывает своего идальго просто для секса.

Это, очевидно, и было той роковой ошибкой, что произошла сегодня вечером.

Приходит Нуньес. Они занимаются сексом. Потом ужинают. За столом он начинает пить. У них завязывается ссора. Нуньес, опустошенный и злой, решает, что хватит терпеть от бабы это бесконечное дерьмо, и всаживает в нее кухонный нож. Тут до него доходит суть содеянного, он пьет еще и в конце концов отключается на диване. В себя приходит часа через два или три, видит безжизненное тело… и звонит в 911.

Нуньес не отрицает, что убил Никомейн, но утверждает, что ничего не помнит; при этом нож он держал в руке, а алый след вел прямо к нему на диван. Учитывая уровень алкоголя в крови, к прибытию полиции на место Нуньес все еще не протрезвился.

– Нуньеса уже готовят транспортировать в участок, – сообщил резковатого вида коп, подошедший с улицы.

– Вабс, ты можешь удержать их там минут на пять? – спросила его Киппи.

Состоялось четырехсекундное представление меня напарнику Гимм, офицеру Вабишевски (для своих «Вабс»). Мы с ним были примерно одного роста – плюс-минус метр восемьдесят, – только он, похоже, все свободное от службы время проводил в спортзале. Для него я «своим» не являлся, это было ясно по колючести его взгляда.

– Как же мне их задержать? Вынуть ствол?

– Неси что угодно: бейсбол, хоккей… это же Чикаго, – дала направление Киппи. – А еще лучше о сиськах и жопах, зная вас, говнюков.

– Три «серых гуся»[22]22
  «Грей Гуз» – дорогой сорт французской водки, производимой в округе Коньяк.


[Закрыть], – выдал Вабишевски цену, как на блошином рынке.

– Еще чего. За «серых гусей» я сама на столе станцую, – парировала Киппи. – Три стопаря домашнего.

Вабишевски со вздохом кивнул, скрепляя сделку, развернулся на каблуках и двинул обратно к машине с Нуньесом, крича что-то восторженное насчет «Блэкхокс»[23]23
  «Чикаго Блэкхокс» – профессиональный хоккейный клуб, выступающий в Национальной хоккейной лиге.


[Закрыть].

– Между прочим, могу раскошелиться на «гуся», – неловко пробросил я.

– Что?

Судя по интонации, время для Киппи имело сейчас решающее значение.

– Да так, ничего.

– Ты готов к заходу?

Внутренне я бежал во весь дух, бросив Виру и норовя укрыться где-нибудь за мусоркой в Корейском квартале. А внешне – посмотрел в карие глаза Киппи (вот бы сейчас взять и провести кончиками пальцев по изгибу ее шеи), секунду помолчал и произнес:

– А то.