Текст книги "Декстер мёртв"

Это так я собрался взбунтоваться против правосудия? Неплохие шансы, а, старина Декстер?… Несчастный, отчаянный клоун, который и пола под ногами не найдет, даже если упадет в него мордой. А против него – копы, судьи, вся уголовная система, служба маршалов, морпехи, талибан и черт знает кто еще… Думал, что в этот раз у тебя все схвачено, а, дурачина Декстер? Стоило бы понять, что тебе просто везет. А когда из-за тебя умерла Джекки Форест, удача от тебя вконец отвернулась. Хорошо только, что теперь тебе некого убивать своей некомпетентностью.

Я закрыл глаза и окунулся в чувство собственной ничтожности. Хорошо, что я не испытываю человеческих эмоций. Если бы мог, наверняка бы расплакался. И снова краешек моего сознания, его демон, захихикал и подсунул мне картинку: Декстер в отчаянии, валяется на обвисшем матрасе дешевого отеля и купается в жалости к самому себе. Я пал в терновник жизни![11]11
  Цитата из стихотворения Перси Б. Шелли «Ода западному ветру».


[Закрыть] О горе мне! И дальше в этом духе.

И вновь дурацкая картинка в моей голове пробудила меня от хандры. Согласен, все тлен, все мрак, безнадежно, бессмысленно, бесцельно. Но что изменилось? Вовсе ничего; я просто почему-то позабыл, что жизнь – всегда борьба и единственная награда за эту борьбу – жить чуточку дольше и сражаться чуточку сильнее. Таким меня сделала семейная жизнь, а потом ослепляющая фантазия совместной жизни с Джекки сбила меня с ног. Но все это в прошлом, и я вновь оказался в самом начале. И, если задуматься, единственный смысл моей нынешней жизни – не умереть. Нельзя позволить выставить себя за дверь и уйти безропотно во тьму[12]12
  Цитата из стихотворения Дилана Томаса «Не уходи безропотно во тьму».


[Закрыть]. Нужно рвать и метать, хлопнуть дверью по пальцам ублюдков. В этом суть жизненной борьбы – отложить конец своего личного матча настолько, насколько возможно. Суть не в победе, ведь она невозможна. Никто не выиграет игру, конец которой – смерть, всегда, без исключений. Нет, единственный смысл – дать сдачи, дать отпор и насладиться боем. И, черт возьми, я наслажусь.

Я открыл глаза. «Гип-гип ура, – сказал я тихо. – Да здравствует Декстер».

Так и быть, я принимаю вызов. Декстер сразится. Может, я и не выиграю (не выиграю точно), но задам трепку.

Когда я решил это, мне сразу стало лучше. Так держать, Декстер. Покажи, на что способен! Выше нос! Покажи класс! И все такое.

Только один вопрос: как? Принять решение что-то сделать – уже полдела, разумеется, но теперь надо решить, что же именно сделать, заполнить пропуски, вырыть несколько червей и понять, где лучше клюнет. Нужно хорошенько пораскинуть мозгами, а это, если честно, не особо радужная перспектива. Мой когда-то могучий мозг в последнее время был сам не свой, а при мысли об изнурительном бое я потерял свою былую самоуверенность. Но делать больше нечего; разве он, мой мозг, не заслуживает попытки восстановить свою честь? Особенно учитывая, что это действительно его последняя попытка. Конечно, заслуживает, он же так старался, бедняжка. Я напустил его на свои проблемы, похлопав по спинке. Ну же, мозг, давай, ты справишься.

Нерешительно, но с нарастающей уверенностью, в голове зароились мысли. Сначала на ум пришли два очевидных фронта для атаки. Первый – доказать, что убийцей был кто-то другой. Это должно быть просто («Элементарно», – подсказал мне мозг, пытаясь показать, что снова в деле). Ведь убийцей действительно был кто-то другой – Роберт Чейс. Только его все обожают, особенно копы, с которыми он побратался. Мне нужно найти неопровержимые доказательства его вины, а это будет непросто. Все улики охраняет Андерсон, и он может уничтожить все, что способно оправдать Декстера. Второй фронт – сам Андерсон. Если мне удастся его дискредитировать, задача станет легче. Или не дискредитировать, а… гм… обезвредить. Навечно. Брайан бы прав, когда заметил, что один крошечный несчастный случай поставит все на свои места. Андерсон уже неоднократно заслужил такой подарок. К тому же будет весело. Только полностью это все равно не поможет: кто-то наверняка займет его место и продолжит охоту на обреченного Декстера. Что печально, этим кем-то наверняка окажется Дебора. Что еще печальнее, она скорее всего с радостью возьмется за работу. А она намного умнее Андерсона и не наступает на одни и те же грабли. Она будет мрачно тащиться вперед, пока не добудет достаточно веревки, чтобы меня повесить, а потом, судя по нашей последней встрече, самолично затянет петлю у меня на шее.

Нет, если Дебора вдруг возглавит охоту на Декстера, все станет намного хуже. Она может нарыть доказательства тех преступлений, которые я и вправду совершил. А потом мне придется вернуться к первому пункту – и подстроить несчастный случай для Деборы. Я сомневался, что готов к этому, еще слишком рано. Правда, думать об этом стало проще, что уже большое достижение. Я прекрасно помнил ту ночь несколько лет назад, словно вчера: я стою над связанной беспомощной Деборой с ножом в руке, и каждая клеточка моего тела разрывается на части – убить или нет; Брайан меня торопит, а голос дорогого покойного Гарри шепчет, что это не по правилам.

Я уже давно не слышал этого голоса. Интересно, почему. Может, оттого, что в плане Гарри я нашел несостыковки? Он не был безупречен. Он подвел меня. И, наверно, оттого что Дебора окончательно и бесповоротно меня отвергла, я перестал быть Морганом, а потому не должен больше поддаваться посмертным манипуляциям Гарри. Я теперь сам по себе. К тому же я никогда и не был Деборе братом. Если мне вдруг захочется избавиться от Деборы – почему бы и нет? Я это сделаю, если захочу. Только не сейчас, еще слишком рано. Отставим в сторону убийство, какие у меня еще варианты? Довольно ограниченные: довериться Кронауэру, довериться Брайану или действовать в одиночку. С доверием у меня всегда были трудности. Такой уж характер. Доверить собственную жизнь кому-то другому – безрассудно. Ведь для меня и ланч-то свой доверить постороннему – ужасная безалаберность.

Хоть я и мог по-прежнему рассчитывать на какой-нибудь трюк от Кронауэра и преданность Брайана, который, в отличие от Деборы, не ранит меня в спину, но все же выбрал вариант номер три: действовать самостоятельно.

План такой: либо доказать виновность Роберта, либо разоблачить Андерсона с его грязной игрой. Отлично. Начну с двух концов – а там посмотрим, что выгорит.

Я глянул на часы у кровати; в это трудно верилось, но время только перевалило за десять. В два мне предстояло встретиться с Кронауэром, а после можно будет заняться своими делами.

Как только я обозначил план действий, мне полегчало. Причем так, что я почти мгновенно уснул.

Проснувшись, я не сразу понял, где нахожусь и который час, и с минуту или две просто лежал на спине и глупо моргал в потолок. Потолок был чужой, незнакомый, явно никогда еще мной не виденный. Очнулся я в такой кривой позе, точно спал в огромном надувном мяче. Спина болела.

Память потихоньку ко мне вернулась: я в кроватке-лодочке в придорожной гостинице, потому что недавно вышел из-за решетки, а дом мой оцепил Андерсон. По крайней мере я свободен; не нужно больше ютиться в крошечной комнатушке и ждать безвкусных сандвичей. Погода за окном погожая, если захочу – могу пойти прогуляться, пройти квартал-другой и пообедать в каком-нибудь итальянском ресторанчике. Сейчас я могу идти куда глаза глядят. Но это ненадолго. Моя главная задача – ухватить за хвост свободу и не дать ей ускользнуть.

Я вдруг вспомнил о Кронауэре, и в животе вспыхнула паника: у меня же с ним встреча в два. Я что, проспал? Который час?…

Я перевернулся на бок, с трудом вылез из впадины в центре кровати и глянул на часы. 11:12. Времени еще навалом.

Раз так, можно не торопиться. Я не стал вставать; спустил ноги с края кровати и сидел так с минуту или две, пытаясь собраться с мыслями. Действовать самостоятельно – прекрасная мысль. Только вот загвоздка в том, что это не так-то просто. Если никто тебе не указ, значит, прежде чем взяться за дело, нужно для начала освободиться от ненужного груза. Я горжусь своей редкостной способностью к освобождению от «балластов», только вот сегодня операционная система никак не хотела загружаться. Наверно, я слишком долго сидел в запасных. Похоже, если долго торчать в малюсенькой камере, где каждое решение принимается за тебя, мозг раньше времени спешит на покой. Как бы то ни было, запустить могучие турбины Декстерова мозга оказалось на удивление сложно; целых пять минут я глупо моргал, глядя перед собой, прежде чем сознание слегка прояснилось.

Наконец я встал и пошел в ванную комнатку. Ополоснул лицо холодной водой, посмотрел, как капли стекают по лицу, – и тут хлынули идеи.

«Действовать самостоятельно». Сейчас ни о какой самостоятельности и говорить не приходится. Ведь если подумать – я застрял здесь точно так же, как и в «СИИТГН», ведь в Майами общественный транспорт почти так же бесполезен, как Андерсон. Единственное, куда можно сесть неподалеку от гостиницы, – это на электричку, но только на ней, без машины, никуда не добраться. Офис Кронауэра, к примеру, находился за много миль от ближайшей станции. Мне нужна машина.

И у меня она есть. Где-то. Если повезет, она по-прежнему моя и находится в зоне досягаемости. Итак, первый шаг – вернуть машину.

Я кивнул своему отражению. Прекрасная работа, Декстер. Вот это идея!

Последний раз, когда я видел свою покореженную, но надежную телегу, она была припаркована на улице неподалеку от дома, который должен был стать нашим с Ритой новым домом, домом-мечтой с бассейном, раздельными комнатами для детей и всяческими новомодными удобствами. Вместо этого, разумеется, дом стал местом преступления, где умерли Роберт и Рита, а меня, как назло, арестовали. Полагаю, его полиция тоже оцепила. А машину мою наверняка обнаружили. Вряд ли Андерсон; скорее кто-то пониже рангом, кому еще приходится трудиться по долгу службы. Да что уж там – и моя машина, быть может, уже вещдок, но я хотя бы знаю, как ее найти.

Я выдернул зарядку из телефона и стал набирать номера.

Спустя полчаса машину я обнаружил. Ее эвакуировали – но вот на стоянке, где она должна была быть, ее почему-то не было. Мало того, никто из сотрудников дорожной службы понятия не имел, где моя машина, – все точно язык проглотили, и никому не было до меня дела. Потерять эвакуированную машину – дело непростое, а потому я сразу догадался, что это тоже дело рук Андерсона. Он наверняка собственноручно пожертвовал мое авто на исследование морских глубин Майами.

Тщательностью Андерсоновой работы нельзя не восхищаться; судя по всему, он все продумал наперед. Не то что его коронная неряшливость или ленивое безделье. Похоже, мое дело по-настоящему задело его за живое и он решил проучить меня раз и навсегда.

Так это или не так, без машины мне все равно делать нечего. Но мое величественное сознание уже очнулось ото сна, а потому хватило всего нескольких мгновений, дабы найти решение этой задаче. Я позвонил в ближайшую аренду автомобилей. Потом еще в две и наконец нашел ту, в которой согласились доставить машину ко мне. Совсем скоро мне позвонили из гостиничной регистратуры. Я повесил на дверь табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ» и пошел вниз. Еще минута-другая – и я наконец оказался за рулем машины. Я вдохнул запах новой кожи и почувствовал себя в безопасности, потому что оплатил страховку. При большом желании можно и во что-нибудь врезаться… Или в кого-нибудь. Если, скажем, Андерсон будет перебегать дорогу. Я подбросил менеджера, привезшего мне машину, в офис, а потом свернул на шоссе Дикси. Наконец я свободен, подвижен и по-настоящему независим от других.

Так на что же теперь тратить эту опьяняющую свободу? Правда ли, что свобода – лишь слово покороче для выражения «нечего терять»? Я уже потерял свою семью, свой дом, свою одежду, машину – значит, должен же чувствовать себя истинно свободным!.. Но нет. Обманутый, обобранный и обиженный. Ну хоть руки и ноги у меня остались, и мой вновь могущественный мозг. А это уже значительное превосходство над Андерсоном.

От этой мысли мне стало чуть лучше, и я понял, что проголодался. Я проверил время на приборной доске; меньше часа до встречи с Кронауэром. Немного. Я мысленно пробежался по всем заведениям Майами, которые подходили мне по параметрам: сандвич, вкусный, пятнадцать минут… Таких заведений было немного. Точнее, не было вообще. Рядом не оказалось ни одного сносного кафе. Придется потерпеть. До меня донесся возмущенный возглас моего желудка вроде: «Ты что, серьезно?» Замечание справедливое. Может, исключить один из параметров? Времени у меня мало так и так, от этого никуда не деться, как и от Фрэнка Кронауэра. Значит, забегаловка должна быть неподалеку. Получается, исключить возможно только «вкусность» – а это в корне противоречит всем моим жизненным принципам.

Вдруг на перекрестке я увидел логотип одного известного кафе, где подавали бургеры. Мой желудок мгновенно подал голос, крикнув что-то в духе: «Вперед!» «Нет уж, – ответил я твердо. – Ни за что. Я не паду так низко».

Мой желудок угрожающе заворчал: «Ты об этом пожалеешь!» Я ответил ему, что достоинство мое сильнее голода. Я могу подавить любое свое низменное физическое желание. Надо же иметь какие-то стандарты, черт подери! Разве мы не достойны лучшего, а не того, что подвернется под руку?… Видимо, нет.

Семь минут спустя я утирал с подбородка сок от бургера, сидя перед остатками своего мясного позора. «Какое позорное падение, старина Декстер», – подумал я и услышал бормотание своего довольного желудка: «Зато какое кайфовое».

Глава 8

В отличие от офисов других «золотых» адвокатов Майами, располагавшихся на Брикелл-авеню, офис Фрэнка Кронауэра находился в многоэтажке на Южном пляже. Как я, вероятно, уже отмечал, Фрэнк Кронауэр такой один в своем роде. Он мог бы поставить свой стол посреди стадиона «Американ Эйрлайнс» – и «Майами Хит» услужливо бы переписали все свое расписание на сезон, лишь бы не мешать ему работать. Но Фрэнку Кронауэру, видите ли, нравится Южный пляж, поэтому он расположился в пентхаусе в одной из блестящих новехоньких башен на Оушен-драйв. Оттуда, разумеется, открывался неописуемый вид: с одной стороны набережная, с другой – почти под ногами, у самого здания – пляж и бульвар, по которому дефилируют толпы бразильских моделей, итальянских contessas[13]13
  Графиня (ит.).


[Закрыть] и американских неформалок со скейтами.

Преодолев три охранных поста и шумную приемную, я наконец оказался перед седоволосой женщиной за огромным дубовым столом. Она походила на члена «Менсы»[14]14
  Крупнейшая, старейшая и самая известная организация для людей с высоким коэффициентом интеллекта.


[Закрыть], которая в молодости подрабатывала топ-моделью, а потом вздумала стать инструктором по строевой подготовке у морпехов. Она оглядела меня жестким пристальным взглядом, а потом кивнула, встала и повела меня по коридору, в конце которого была открыта массивная дверь. Женщина махнула мне рукой, приглашая прошествовать сквозь сей портал к Нему. Я коротко кивнул в ответ и шагнул в большой кабинет, где у окна стоял Фрэнк Кронауэр и смотрел на пляж. Окно занимало всю стену от пола до потолка и было сделано из толстого тонированного стекла. Мне показалось, что с такой высоты вряд ли можно разглядеть что-то внизу. Свет обволакивал фигуру Кронауэра, точно святого, и как будто говорил: вот он – ваш адвокат и мессия, и я задался вопросом, не так ли оно и впрямь задумано.

Сегодняшний костюм Кронауэра был родственником того, в котором он приходил ко мне в «СИИТГН». Все та же изысканная, мягкая, легкая ткань, только оттенок светлее.

Когда я вошел в кабинет, Кронауэр обернулся и одарил меня своей вежливой акульей улыбкой. Потом махнул на стул, который почти наверняка стоил больше, чем новый «кадиллак эскалейд». Я осторожно присел на краешек, стараясь не сломать, но ощутить его роскошь. Однако ничего не ощутил. Стул как стул – ничем не лучше той деревяшки за двадцать девять баксов, которую я подобрал на распродаже.

– Мистер Морган, – заговорил Фрэнк, усаживаясь в кресло с высокой спинкой за блестящим стеклянным столом. – Как вам свобода?

– Прекрасно, – ответил я. – Даже по кормежке не скучаю.

– Так я и думал. – Кронауэр открыл какую-то папку и нахмурился. – Но, боюсь, свобода ваша лишь временна.

Я, конечно, ожидал услышать что-то подобное, но сердце все равно дрогнуло.

– А, – сказал я. – И сколько же у меня времени?

Кронауэр еще больше нахмурился и постучал пальцами по стеклянной столешнице.

– Пока точно не знаю, – ответил он медленно, точно не хотел в этом сознаваться. – Это зависит от многих факторов. У прокурора в запасе три года, в течение которых он может выдвинуть новое обвинение. – Он поднял взгляд. – Но я сомневаюсь, что они будут тянуть. Кто-то страшно хочет увидеть тебя за решеткой.

– И даже не один «кто-то», – заметил я.

Кронауэр кивнул.

– Такие преступления ужасно расстраивают народ.

– Меня тоже, – вставил я. – Я не виновен.

Кронауэр махнул рукой и криво улыбнулся, давая понять, что не верит мне, но это значения не имеет.

– Что важно, – заговорил он снова, – так это то, что дело попытались по-быстрому свернуть и замять. Процедура была нарушена, и на этом основании я тебя и вытащил. Но! – Он покачал головой. – Нам тоже несладко.

– В каком смысле?

– Не знаю, какие нас еще ждут сюрпризы, но теперь эти ребята у нас на хвосте. Они наверняка готовят подробные доказательства, которые пустят в ход при первой же возможности. Когда тебя арестуют в следующий раз… – Он пожал плечами. – В общем, все что было – еще цветочки.

Я не сразу понял, что именно он назвал «цветочками», но потом решил, что говорит он про себя. В любом случае я уловил его мысль и сказал:

– Чем я могу помочь?

– Ну… – одновременно строго и весело продолжил Кронауэр. – К потенциальным свидетелям тебе приближаться нельзя. Не надо строить из себя начинающего сыщика.

– К слову, я не начинающий, – вставил я. – Я профессиональный криминалист. Судмедэксперт.

– Ах, ну да, – вежливо ответил Фрэнк. – Но суть в том, что ты не должен лезть во всякую муть и оставлять еще больше следов, понимаешь? – Он слабо покачал головой. – Можешь не обманываться, прокурор штата лично занялся твоим делом, а он чертовски хорош. – Он хлопнул ладонями по столу. – Я, конечно, лучше, но нам придется нелегко. Ты в очень опасном положении.

Несколько мгновений Кронауэр молчал, дожидаясь, когда я переварю услышанное, а потом сверкнул зубами.

– К счастью, никто не знает, как я работаю и что знаю. Скажу вот что: я видел их бумаги и догадываюсь, каков будет их следующий ход. Он связан с твоей дочерью. То есть падчерицей. – Кронауэр рассеянно погрозил мне пальцем. – Они поставят в центр угла обвинение в педофилии.

– Я не педофил, – возразил я.

Кронауэр снова махнул рукой.

– Из тебя его сделают. Убедят всех, что ты угрожал своей дочери, поэтому теперь она не посмеет тебе перечить. Типичный, много раз отыгранный сценарий, который в суде примут за чистую монету. Тут никакие доказательства не помогут. – Он кивнул, подтверждая собственное предположение. – Думаю, так все и будет.

– Ясно, – сказал я, и мне почти и впрямь было ясно. – А у нас есть… м-м… на это ответ?

– Есть, – подтвердил Кронауэр с такой уверенностью, которая тут же добавила нолик к его гонорару. – Но, конечно, нет гарантии, что он сработает. – Снова улыбка, на этот раз скромная. – У меня неплохой коэффициент выигранных дел. Думаю, шансы неплохие. Но, еще раз повторяю, не светись. Из города тебе, разумеется, уезжать нельзя. Просто держись в тени и не бедокурь. – Он кивнул и прибавил: – И конечно, сохраняй все чеки. Мы повесим их все на наш ответный иск.

– О, – удивился я. – Мы подадим ответный иск?

Кронауэр вновь ударил ладонями по столу, и лицо его впервые за все время по-настоящему вспыхнуло от счастья.

– Ну разумеется! Кто-то должен заплатить за всю ту грязь, в которую тебя окунули. И они заплатят, поверь мне. Втридорога. – Мне показалось, что сейчас Кронауэр потрет ладони одну о другую и засмеется дьявольским смехом, но уже мгновение спустя он прибавил: – Сумма с семью нулями. А то и с восемью.

– Восемь нулей? В смысле, больше десяти миллионов? – растерялся я.

– Как минимум семь, – уверенно заметил адвокат.

– Э… долларов? – промямлил я, не в силах представить такое число у себя на банковском счете. Целое состояние – и все для старого доброго moi[15]15
  Меня (фр.).


[Закрыть]?

– Долларов, – серьезно закивал Кронауэр.

Потом он говорил что-то еще, но я уже ничего не слышал. Десять минут спустя я, по-прежнему в тумане, вернулся к своей машине.

Встреча с Кронауэром приободрила меня, заставила воздержаться от убийств или побегов (что было весьма нелегко) и поселила в моей голове образ богача Декстера. Но в остальном это была пустая трата времени. И чем дальше я мчался от Южного пляжа, тем неправдоподобнее мне казалась обещанная сумма. Что ж, по крайней мере если я сохраню чеки, расходы мне компенсируют. За гостиницу, машину и даже еду.

Я снова прокрутил в голове все случившееся. Дразнящее обещание огромной суммы было явно не более чем пустой болтовней для моего усмирения. Даже если мы и получим какое-то эфемерное состояние, на это уйдут годы, – и большая часть суммы к тому же достанется Кронауэру. В общем, помимо мечты о золотом горшке, единственным, что я вынес из встречи с Кронауэром, было предупреждение: моя свобода временна и нет гарантии, что меня навсегда не упекут за решетку.

Я имел представление о том, что творится в обычных тюрьмах.

По сравнению с ними «СИИТГН» – это роскошный курорт. Я почти наверняка тут же захочу в старую камеру, а по ночам буду грезить о коричневом мясном сандвиче.

При мысли о сандвиче желудок тут же проснулся и недовольно заурчал. Бургер камнем лежал в желудке, и мою безупречную пищеварительную систему это, видимо, тревожило. «Ну и кто был прав?» – сказал я желудку. Тот прорычал что-то в ответ. Даже привкус у меня во рту был странный: смесь прогорклого жира, химического соуса и испорченного мяса. Хотя, пожалуй, это не так плохо, как то, чем мне придется питаться до конца своей жизни, если я буду неосторожен.

Меня вдруг охватило отчаяние. Я вспомнил любимое выражение Гарри – «как в воду опущенный». Таковым я себя и ощущал. Но как же Декстеру прогнать хандру? Ответ мгновенно прозвучал у меня в голове, и я рванул по мощеной дороге навстречу солнцу.

Приблизившись к аэропорту, я почти истекал слюнями. Есть только один настоящий способ подбодрить Декстера, но так как сейчас о нем не могло быть и речи, приходилось довольствоваться едой – номером два в моем списке радостей. Больше всего я люблю кубинскую еду, а за ней я хожу в одно-единственное место. Итак, несмотря на мой недавний печальный обед, я был полон решимости позаботиться о своем бедном желудке.

Кафе «Релампаго» посещали представители двух поколений Морганов (или даже трех, если считать мою малышку Лили-Энн). Здесь они поглощали свои comidas Cubanas – кубинские блюда. Лили-Энн особенно неравнодушна к maduras – жареным бананам. Я тоже, как и к кубинскому сандвичу (medianoches), мясным блюдам (ropa vieja, palomilla), кубинскому молочному коктейлю (batidos de mame) и, конечно, черной фасоли. Эти блюда подают в сотне других забегаловок Майами, но, согласно предубеждению моих вкусовых рецепторов, ни одно из них не сравнится с «Релампаго».

Решив, что я хочу – нет, мне необходим кубинский сандвич, я направился в маленький торговый центр неподалеку от аэропорта, где так часто бывали Морганы. Но, остановившись на парковке, я вдруг задумался, будут ли здесь мне рады? Формально говоря, я уже не настоящий Морган – по крайней мере по меркам Деборы. А что, если она сейчас там, обедает? Повиснет неловкая пауза? Или она набросится на меня с кулаками? Случится может все, что угодно. Например, при виде меня ее стошнит…

Но, вспомнив нашу последнюю встречу, я решил – ну и черт с ним, пристроил свою новехонькую машину на стоянке и пошел к кафе. Убранство «Релампаго» так за двадцать лет и не изменилось. Здесь все выглядело простенько: на столах бумажные подстилки вместо скатертей да толстые белые тарелки с отбитыми краями. Одни официанты тут, мягко говоря, безразличные, другие просто странные… Но когда я вошел и почувствовал ароматы, доносившиеся с кухни, то понял, что вернулся домой.

Дабы убедиться, что дом все-таки не так близко, я осторожно огляделся. Деборы видно не было. Тогда я еще немного постоял, принюхиваясь, а потом пошел к своему любимому столику в дальнем конце и сел лицом к двери. Все как в старые добрые времена: пытаешься привлечь внимание официантки, потом заказываешь, ждешь и наконец ешь свой сандвич с гарниром из жареных бананов. Почти ритуал. Вскоре тарелка моя опустела, и я ощутил глубочайшее удовлетворение, которое было больше чем просто сытостью. Наверно, я испытывал нечто сродни религиозному экстазу, что ощущают те, у кого есть душа и кто по-прежнему верит в сказки о старике на небесах. Я вдруг почувствовал необъяснимую уверенность в будущем. Сандвич был превосходным, а теперь он в недрах Декстера; волшебное превращение – и все снова как надо.

Глупо, но зато приятно. Я откинулся на диванчике, заказал café con leche – кофе с молоком – и задумался о том, что сказал Кронауэр. «Начинающий сыщик». Немного обидно, но понять его можно. Однако я уже решил, что единственная моя надежда – это самостоятельное расследование, и точка. Кронауэр понятия не имеет, на что я в самом деле способен (хотя, пожалуй, оно и к лучшему). Вопрос только в том, с чего начать свое независимое расследование. Как всегда, мой ум, подкрепившись, сразу стал работать как бешеный.

Во-первых, дело, которое строят мои противники, главным образом зависит от обвинения. Кронауэр разумно предположил, что смерть Роберта, Джекки и Риты мне тоже поставят в вину, если поверят, что я педофил. Андерсон, вероятно, потому и выбрал эту стратегию – само слово «педофил» у всех вызывает рвотный рефлекс. Назови меня чудовищем – и в глазах общественности я уже виновен. Кроме того, Эстор несовершеннолетняя, а потому, как сказал Кронауэр, ее слова в мою защиту не примут в расчет, считая, что это я, жестокий отчим, заставил ее солгать. Поэтому в ответ обвинителям я могу предложить лишь свое честное слово. И хотя улики против меня косвенные, они, несмотря на то, что говорят в дурацких сериалах, бывают очень убедительны в суде. Стоит прокурору провести перед присяжными или судьей логическую цепочку, пускай и не до конца убедительную, подкрепить ее парой сомнительных улик – и в девяти случаях из десяти обвиняемого швырнут за решетку. А если принять во внимание то, как сильно Андерсон и большинство копов хотят повесить на меня вину, эта цифра поднимется до девяти с половиной.

Все это значит, что, если штатный прокурор убедительно докажет, что я педофил, то он ipso facto[16]16
  Тем самым; в силу самого факта (лат.).


[Закрыть] докажет, что я убийца. А если он докажет, что я убийца, то меня тут же оклеймят и педофилом. Многим людям почему-то ужасно нравится такая цикличная логика. Я знал, все будет именно так, потому что не раз бывал в суде. Ладно, тогда возьмем ipso facto и превратим его в prima facie[17]17
  Соответственно (лат.).


[Закрыть]: если я не педофил, то я также и не убийца. Quad erat demonstratum[18]18
  Что и требовалось доказать (лат.).


[Закрыть]. А это значит, что если посеять сомнения в умах общественности – к примеру, доказать, что Роберт Чейс был настоящим педофилом, – тогда я спасен. Ведь Роберт действительно был педофилом. Но, размышляя обо всем, что случилось, и учитывая судебную процедуру и прецедентную систему, я мгновенно был охвачен коварной паранойей. Я замер, раздумывая. Тот факт, что Роберт действительно был педофилом, казалось, только мешал обвинить его в педофилии. Поработаешь с нашей судебной системой – и такие мысли невольно закрадываются в голову… Начинаешь сомневаться в собственном существовании, если не получишь одобрения судьи. К счастью, я быстро стряхнул наваждение. Я знал, что Роберт виновен, а значит, доказать это все-таки возможно. Без ложной скромности отмечу, что я чертовски хороший сыщик, особенно когда на кону моя бесценная шкура. Если доказательства существуют, я их найду.

Я попытался закончить эту мысль еще одним латинским выражением, но, похоже, учителя ничему меня больше не научили. Ну ладно. Оплошность та еще, ну и ладно. Illigitimi non carborundum[19]19
  Псевдолатинская фраза, значащая «не позволяй ублюдкам себя растоптать».


[Закрыть], пожалуй.

Я помнил обрывки разговоров с тех пор, когда вынужденно проводил время с Робертом, а он вживался в роль, чтобы сыграть меня в дурацком телешоу. Пускай зацепки не ахти какие, но начать с них можно. Я стал вспоминать и другие моменты, но почти ничего не вспомнил, ведь Роберт постоянно нес какую-то утомительную, изматывающую чепуху, поэтому я научился его «выключать», не слышать.

Вскоре я допил свой кофе с молоком и понял, что начать могу с одной-единственной зацепки: того раза, когда Роберт на выходные отправился на частный курорт в Мексику. Зная правду о Роберте, можно предположить, что там удовлетворяли самые изощренные вкусы при подборе партнеров. К несчастью, теперь мне предстояло найти то место лишь по обрывкам воспоминаний…

Хотя нет, постойте. Роберт ведь отправился туда на самолете, а значит, оставил за собой бюрократический след, а точнее – след информационный. Записи об этой поездке должны были, во-первых, остаться у авиакомпании, во-вторых – в таможенной базе как США, так и Мексики и, в-третьих, в истории расходов Робертовой кредитной карты. Не буду скромничать, взламывать защищенные базы данных – мой конек. Теперь я почти наверняка найду подсказки о том, где находится извращенный клуб Роберта, только вот нет гарантий, что там я обнаружу убедительные доказательства. Во-первых, крутиться в таких местах опасно само по себе и может навлечь на меня бед, а во-вторых, Мексика – чужая страна, где свой язык и свои традиции. Не могу же я просто шататься по улицам, пока не найду группку десятилеток, марширующих за стенами какого-нибудь сомнительного заведения.

Кроме того, возникает еще одна трудность. Какие вообще доказательства я могу там найти?… И могу ли?… Вся эта затея начинала казаться мне дурацкой. Должно же быть что-то еще.

Я поднял свою фарфоровую чашку, которую опустошил несколько минут назад, и поднес ее к губам. Кофе сегодня, похоже, был особенно крепкий, потому что в голове моей вспыхнуло воспоминание. Я вспомнил, как режиссер того шоу, в котором снимался Роберт, Вик какой-то там, сказал, что до него дошли слухи о Роберте, но он предпочитает им не верить. А если слухи дошли до этого Вика, значит, наверняка о них знает кто-то еще. Недолго повертевшись в суматошном мире шоу-бизнеса, я понял: то, что мы, простые смертные, называем «Голливудом», – в самом деле крошечный городок. Одно пьяное замечание может годами вертеться в тамошнем обществе, поэтому, вполне вероятно, о грязных делах Роберта мне кто-нибудь да расскажет. Разумеется, проникнуть в голливудские тусовки не намного проще, чем в Мексику. Но я знаю по меньшей мере одного-двух жителей этого сияющего элитного мирка, которые, надеюсь, помнят меня как «бедного парня Джекки», а не педофила-убийцу. Нужно только встретиться с ними лицом к лицу и разыграть спектакль: любовник скорбит по утраченной возлюбленной. Проще простого. Я довольно часто видел этот образ в телесериалах, которые изучал.