Текст книги "Соблазняющий разум. Как выбор сексуального партнера повлиял на эволюцию человеческой природы"

Мутации целят в мозг

Отбор отлично уничтожает вредные мутации, если речь идет о простых признаках, которые определяются малым числом генов. В этом случае любая мутация, по идее, вызовет настолько драматичные изменения, что быстро исчезнет в ходе естественного отбора. Но в случае таких сложных объектов, как человеческий мозг, развитие которых определяется взаимодействием огромного количества генов, отсеивание вредных мутаций становится трудной задачей. Это связано с тем, что при увеличении числа генов, подверженных мутациям, отбор становится не таким прицельным: его эффект как бы распыляется. Из-за этого с меньшей эффективностью отсеиваются мутации в каждом конкретном гене. Раз мутаций становится больше, а действие отбора ослабевает, сложные признаки редко достигают совершенства. Поскольку генетическое разнообразие склонно проявляться именно в сложных признаках, такие признаки, как человеческий мозг, могут служить прекрасными индикаторами приспособленности.

Представьте, что все молекулы ДНК, которые составляют 23 пары ваших хромосом, выстроились в одну цепочку. ДНК, содержащаяся в одной человеческой клетке, имеет длину около двух метров и содержит около 80 тысяч генов[31]31
  По последним данным (2018 г.), кодирующих белки генов у человека чуть более 21 тысячи.


[Закрыть]. Теперь представьте, что все гены, участвующие в развитии какого-то признака, светятся зеленым светом. В каждом гене с небольшой вероятностью может возникнуть мутация, и тогда его свечение изменится на красное. Если мы выберем какой-то простой признак – например, цвет кожи, – на двухметровой нити ДНК будет гореть примерно полдюжины огоньков, и, скорее всего, все они будут зелеными. Если мы возьмем признак посложнее – например, черты лица, – то огоньков будет уже несколько сотен, и вероятность того, что некоторые окажутся красными, намного выше. Если же мы выберем орган с чрезвычайно сложной структурой – как тот же человеческий мозг, – то на нашей воображаемой молекуле ДНК вспыхнут тысячи огоньков, и она станет похожа на новогоднюю елку. Хотя доля красных огоньков на этой елке очень мала, их абсолютное число довольно велико. Поэтому по состоянию мозга можно точнее всего судить о приспособленности и мутационном грузе: при выборе партнера в окне пошире можно разглядеть выборку генов покрупнее. (А чем крупнее выборка генов, тем точнее оценка мутационного груза.) Эти зависимости в отношении любого признака биологи упаковали в понятие “размер мишени мутаций”. Оно обозначает долю генома, вовлеченную в развитие признака, и, соответственно, долю мутаций, о которых можно судить по состоянию этого признака.

Пока неизвестно, сколько в точности генов “выращивают” человеческий мозг. По некоторым оценкам, в его развитии участвует примерно половина всех наших генов, а около трети активны только в мозге. Если эта оценка верна (думаю, лет через 10–20 мы узнаем, так ли это), тогда размер мишени мутаций нашего мозга должен составлять почти половину нашего генома. У любого другого органа эта мишень, судя по всему, меньше. Получается, что примерно половина всех новых мутаций, портящих что-то в ходе человеческого развития, портит именно наш мозг.

Если вредные мутации – главная причина вариаций по приспособленности, то самыми лучшими индикаторами приспособленности должны быть органы с максимальным размером мишени мутаций. Конечно же, человеческий мозг отлично подходит на эту роль. Его чувствительность к мутациям – как раз то, что должно вдохновлять половой отбор на работу именно с этим признаком.

Далее в книге я буду ссылаться на наследуемость приспособленности как на нечто само собой разумеющееся. Обратное утверждение было основано на теоретических рассуждениях 1930-х годов, которые идут вразрез с наблюдаемыми фактами. Для популяций животных в дикой природе характерна высокая генетическая вариабельность. Биологи постоянно обнаруживают наследуемые и явно обусловленные генетически индивидуальные различия по репродуктивному успеху. У большей части видов приспособленность остается наследуемым признаком. Судя по всему, такая продолжительная наследуемость подпитывается непрекращающимся “дождем” мутаций. Некоторые биологи удивляются, как у отбора вообще хватает мощности, чтобы вычищать все новые и новые мутации и спасать виды от вырождения. Вредные мутации, снижающие приспособленность, возникают всегда и везде и обычно долго сохраняются в популяции. Противостояние между отбором и мутагенезом вечно, как вечны и колебания приспособленности в пространстве и во времени. Все упомянутые факторы и поддерживают наследуемость приспособленности. Это просто неизбежная данность жизни, и механизм выбора партнера возник для того, чтобы с ней справляться.

Как рекламировать приспособленность

Приспособленность – это как деньги, хранящиеся на секретном счете в швейцарском банке. Только вы можете точно знать, какая там сумма, ни у кого другого не получится узнать ее напрямую. Если спросят ваш банк, он просто ничего не ответит. Если спросят вас – можете солгать. А если, к примеру, с вами согласятся заняться сексом, только если ваши сбережения превышают определенную сумму, у вас появится весомый повод лгать. Это затрудняет выбор партнера. Одним из аргументов против того, что индикаторы приспособленности могут играть важную роль в половом отборе, был предположительно низкий уровень наследуемости приспособленности. Еще один аргумент – предположительно низкая надежность индикаторов приспособленности. Животное в поисках партнера напоминает обольстительную авантюристку, которая охотится на миллионера. В интересах самки спариваться только с таким самцом, который предлагает отменный генетический (или финансовый) капитал. Но тогда в интересах каждого самца казаться богаче, чем он есть, чтобы привлечь побольше самок. Что же делать бедной девушке?

В романе Аниты Лус “Джентльмены предпочитают блондинок” (1925) описана неплохая стратегия. Ухажеры главной героини, светловолосой Лорелеи Ли, тратили на нее огромные деньги, показывая, насколько велико их богатство. Один из ее поклонников, Гас Эйсман, называл себя “пуговичным королем”, но кто мог сказать, правда ли его бизнес такой прибыльный? Мисс Ли была не самой смышленой девушкой (прямолинейностью ее мышления был впечатлен сам “доктор Фройд” из Вены), но даже ей был ведом смысл дорогостоящих демонстраций. Если мужчина может позволить себе наряжаться как павлин, то, вероятно, он не беден. Если же он дарит вам огромный бриллиант, то он почти наверняка богат. Чем больше он может потратить, тем больше он должен иметь.

Конечно, Лорелея была не первой, кто понял суть этой стратегии. Термин “показное потребление” еще в 1899 году ввел Торстейн Веблен в своей “Теории праздного класса”. Веблен утверждал, что в современном урбанизированном обществе с его мимолетными знакомствами люди гипертрофированно демонстрируют свое благосостояние, декорируя себя роскошью. Если никто не может узнать напрямую, насколько человек преуспел, демонстративное потребление становится единственным надежным признаком богатства. Социологи и экономисты сразу же усвоили эту логику. Капиталистический консьюмеризм развился отчасти как набор индикаторов благосостояния.

Но только спустя 75 лет биологи разглядели тот же самый принцип в работе полового отбора, поддерживающего индикаторы приспособленности. Как вы помните, в 1975 году израильский биолог Амоц Захави выдвинул гипотезу, что многие признаки животных, и брачные украшения в том числе, могли развиться как индикаторы приспособленности. Захави предполагал, что единственный надежный способ рекламировать свою реальную приспособленность – использовать сигнал, очень затратный с точки зрения приспособленности, идущий ей в ущерб. Это объясняет, почему брачные украшения часто бывают крупными, сложными, вычурными и дорогостоящими. Хвост павлина – это не дешевая временная рекламка, на которую могут купиться только павы. Чтобы его отрастить, нужно много ресурсов, его трудно чистить, он тяжелый, неудобный и отлично рекламирует хозяина перед хищниками. Павлины вынуждены нести это бремя всегда и везде. Плохо приспособленные павлины, может, и сумели бы отрастить большой хвост, но им не хватило бы сил носить его постоянно, справляясь при этом с поиском пищи и спасением от хищников. Словом, большие хвосты могут позволить себе только самые приспособленные павлины.

Поэтому, когда самка видит самца, щеголяющего огромным хвостом, она может быть уверена, что у этого самца высокая приспособленность и хороший набор генов, который может унаследовать ее потомство. Поскольку у хорошо приспособленных павлинов потомство, как правило, тоже хорошо приспособлено и имеет высокие шансы выжить и размножиться, павам выгодно выбирать для спаривания павлинов с большими хвостами. Предпочтение самок к большим хвостам распространится по популяции. А самки, которым нравятся короткохвостые самцы, мало кому передадут свои извращенные вкусы, так как у их потомства уровень приспособленности будет ниже среднего. Половой отбор поддерживает не только дорогостоящие брачные демонстрации, но и предпочтения к ним.

Захави предположил, что большинство брачных украшений относится к так называемым гандикапам – признакам, которые помогают выявить реальный уровень приспособленности особи за счет того, что мешают ее выживанию. Кроме того, он утверждал, что гандикапы – это единственный эволюционно стабильный тип брачных украшений, поскольку только они несут релевантную информацию о приспособленности, необходимую для выбора партнера. Статья Захави вызвала бурный протест. Идея гандикапа всем показалась абсурдной. В конце 1970-х не осталось ни одного сколько-нибудь значимого эволюциониста, который бы не прошелся по идее Захави. Ведь это немыслимо, чтобы половой отбор поддерживал дорогостоящие признаки, к тому же препятствующие выживанию!

Судя по всему, биологи того времени не читали трудов Торстейна Веблена. Во всяком случае, они не увидели аналогии между показным потреблением, которое рекламирует богатство, и дорогостоящим брачным декором, который рекламирует приспособленность. Без этой аналогии было трудно понять, как может работать предложенный Захави принцип гандикапа (или, точнее, какая из его версий может оказаться рабочей). Как половой отбор может поддерживать индикаторы приспособленности, которые препятствуют выживанию животного? И зачем животным выбирать партнеров с затратными и бесполезными украшениями, а не с менее дорогими и функциональными? (Почему мужчина должен дарить избраннице бесполезное кольцо с бриллиантами, когда он может купить ей прекрасную большую картофелину, которую она сможет по крайней мере съесть?)

Какие-нибудь умные павы, начитавшись Веблена, могли бы предложить прекратить это безумное расточительство ради блага всего вида. Можно было бы, например, убедить всех павлинов носить шляпки с номерами от одного до десяти, которые обозначали бы их приспособленность (какой-то суммарный показатель здоровья, силы, плодовитости, интеллекта и мастерства вопить по-павлиньи). Но проблема в том, что такую систему декларации качества невозможно эффективно контролировать. Павлины с низкой приспособленностью будут мошенничать, выставляя себе десятки, чтобы привлечь самок поприличнее. Захави пришел к выводу, что в систему брачных сигналов должен быть встроен механизм самоконтроля. Сигналы, формирующие такую систему, должны различаться по стоимости, а значит, по доступности для особей с разным уровнем приспособленности. Только в этом случае брачные сигналы будут отображать реальный уровень приспособленности.

Принцип гандикапа предполагает, что непомерное расточительство – необходимое свойство ухаживаний. Павлинам как виду пошло бы на пользу, если бы им не приходилось тратить столько энергии на огромные хвосты. Но как индивидуальным особям самцам просто необходимо отращивать настолько большие хвосты, насколько они могут потянуть, а самкам – выбирать таких крупнохвостых самцов, каких только они смогут привлечь. В природе такое явное расточительство – единственная гарантия правдивости рекламы.

Идею гандикапов первоначально отвергли в том числе и из-за того, что большинство биологов даже не слышало об экономических исследованиях, посвященных демонстративному потреблению. В 1960-х экономисты много работали в области теории игр, изучая вопрос, как обеспечить надежность сигналов, если есть поводы лгать. Тогда-то и разработали так называемую сигнальную теорию, в соответствии с которой сигналы делятся на две категории. Первая группа – это затратные или к чему-то обязывающие сигналы, которые могут служить гарантией чьих-то намерений. Вторая группа – это “дешевые разговоры”, которые отправителю сигнала ничего не стоят. Экономисты пришли к выводу, что дешевые разговоры не внушают доверия, поскольку ни к чему не обязывают и ничего не сообщают о чьих-то возможностях. Дешевые разговоры ничего не значат, потому что ничего не стоят. Если автомобильная компания заявляет что-нибудь в духе “мы любой ценой будем защищать свои позиции на рынке четырехдверных автомобилей” – это дешевые разговоры, пустое сотрясение воздуха. Но если компания тратит миллиард долларов на строительство завода, специализирующегося на производстве четырехдверных автомобилей, ее заявление уже обретает вес. Завод – это не просто инвестиция, но и важный стратегический сигнал. Демонстрируя финансовые возможности и высокую мотивацию компании, он предостерегает конкурентов от штурмования той же рыночной ниши. На самом деле, чем больше (избыточнее) возможности завода, тем лучше он подходит на роль стратегического сигнала. Аналогично, хорошая мина в покере вызывает намного меньше доверия, чем высокая ставка. В экономике 1960-х принцип дорогостоящей сигнализации стал общепризнанным, и обойденная вниманием критиков сигнальная теория зачахла.

Реклама в рамках вашего бюджета

Биологам потребовалось еще около 15 лет, чтобы принять идею гандикапов. Большая часть этого времени ушла на то, чтобы установить, какие типы гандикапов могут возникать в ходе эволюции, а какие нет. Поскольку гандикапы – это, по сути, индикаторы приспособленности, споры в этой области помогли заложить основы современной теории индикаторов приспособленности.

Гандикап, как правило, не может возникнуть и закрепиться в эволюции, если он заставляет всех самцов производить затратные сигналы независимо от их фактической приспособленности. Это как если бы все мужчины независимо от уровня дохода дарили своим дамам одинаковые кольца с бриллиантом в пять карат. Стратегия фиксированной стоимости бессмысленна: бедные обанкротятся и будут голодать до самой свадьбы, а богачей по подаренным кольцам нельзя будет отличить от людей среднего достатка. Именно поэтому в природе очень редко встречаются брачные украшения, одинаково роскошные у всех самцов. Если ген гандикапа будет заставлять всех плохо приспособленных самцов обзаводиться непомерно дорогим брачным убранством, они просто погибнут. Такой гандикап позволит самкам распознавать самцов с высоким уровнем приспособленности, но не позволит выделять из них самых-самых. Математические модели и симуляции говорят о том, что в реалистичных условиях гандикапы с фиксированной стоимостью развиться не могут.

Гандикапам гораздо проще развиться, если они хоть немного чувствительны к уровню приспособленности. Ген, который диктует самцам тратить 50 % всей доступной энергии на брачные танцы, легко распространится по популяции, если самкам эти танцы нравятся. Это похоже на правило, предложенное алмазным картелем “Де Бирс” (De Beers): обручальное кольцо должно стоить две ваших зарплаты. Появление в эволюции дорогостоящих сигналов, учитывающих личный “бюджет” приспособленности, намного вероятнее появления сигналов с фиксированной стоимостью. Такую чувствительность к ограничениям бюджета биологи называют зависимостью от состояния. Нам с тем же успехом можно было бы использовать термин “зависимость от приспособленности”, что, в общем-то, очевидно: индикаторы приспособленности должны как-то от этой самой приспособленности зависеть. Алан Графен показал, что развитие зависимых от состояния индикаторов действительно возможно, повысив тем самым доверие к теории Захави.

Идею зависимости индикаторов от состояния проще понять на конкретных примерах. Животные, которые хорошо питаются, могут позволить себе вырастить более крупные брачные украшения, чем их голодающие соплеменники. Животные с большим запасом энергии могут вкладывать больше усилий в ухаживания. Сильные особи могут вступать в ритуальные бои с другими сильными особями. Быстрые животные могут дразнить хищников, подпуская их совсем близко. Животные с хорошей памятью могут выучить больше брачных песен, а с высоким социальным статусом – чувствовать себя в обществе сородичей комфортно и расслабленно.

Сейчас зависимость индикаторов от состояния – одна из важнейших концепций в теории полового отбора. Этот феномен защищает животных с низкой приспособленностью от губительных трат на брачные украшения и ухаживания, к которым они не готовы. Если вы действительно очень слабый и больной павлин, вам не придется отращивать огромный хвост, из-за которого вы через неделю преставитесь от истощения, но даже с вашим сереньким обрубком можно надеяться на счастливый случай. Брачное поведение еще более чувствительно к уровню приспособленности, чем телесный декор. Если вам совсем нездоровится, нет никакой необходимости идти за компанию с кем-то в ночной клуб и танцевать там ночь напролет, накачавшись наркотиками. Если у вас проблемы с дыханием, вы не должны бежать олимпийский марафон и потом умирать от инфаркта. Если вы не очень умны, то не обязаны подавать документы в Стэнфордскую школу бизнеса и проваливать экзамены. Зависимость наших брачных украшений от состояния позволяет нам выбирать, как проявить себя.

Зависимость от состояния полезна и для особей из верхней части шкалы приспособленности: она дает возможность связать количество ресурсов, израсходованное особью на брачный сигнал, с “бюджетом” ее приспособленности. Это позволяет отличать сверхприспособленных от просто хорошо приспособленных. Различия между особями становятся отчетливее, и оценивать уровень приспособленности становится легче. Зависимость индикаторов приспособленности от состояния упрощает процесс выбора партнера, поскольку позволяет напрямую судить о приспособленности по видимому признаку – дороговизне брачной демонстрации.

Бесконечное разнообразие расточительства

Принцип гандикапа, сформулированный Захави, и идея зависимости индикаторов приспособленности от состояния – по сути одно и то же, но под разными углами. Концепция гандикапа подчеркивает, что только дорогие брачные украшения могут достоверно отражать уровень приспособленности. Высокая цена здесь может принимать совершенно разные формы. Украшения могут увеличивать риск оказаться в пасти хищника, если своей яркостью они делают животное более заметным. Они могут повышать риск заражения, если снижают иммунитет (так действуют многие половые гормоны). Или отнимать уйму времени и энергии – как брачные песни птиц. Или требовать огромных усилий в обмен на крошечный кусочек мяса – как охота в племенных обществах.

В соответствии с принципом показного потребления, который описал Веблен, не столь важно, на что именно расходуются ресурсы. Важна лишь чудовищная расточительность. Расточительность – это то, что делает индикаторы приспособленности надежными, а ухаживания романтичными. Танцы, подарки, болтовня, смех, прелюдии, путешествия – и все это в невероятном избытке. С позиции “выживания наиболее приспособленных” все это безрассудно, бессмысленно и дезадаптивно. Человеческие ухаживания расточительны даже для полового отбора в пользу негенетических преимуществ, поскольку, как мы увидим, самыми романтичными проявлениями любви мы считаем действия, очень затратные для дарителя и при этом почти не приносящие материальной выгоды получателю. Однако с точки зрения теории индикаторов приспособленности расточительность – это самый эффективный и надежный способ выявить приспособленность особи. Если вы встретили в природе бросающуюся в глаза расточительность, будьте уверены – здесь не обошлось без выбора партнера.

Все брачные украшения видов, размножающихся половым путем, можно считать формами расточительства. Самцы горбатых китов в сезон размножения целыми днями тратят энергию на повторение получасовых песен громкостью до 100 Дб. Самцы ткачиковых растрачивают время на сооружение красивых гнезд. Самцы жуков-оленей расходуют строительный материал и энергию, получаемые из пищи, на отращивание огромных мандибул. Морские слоны в брачный период теряют около полутонны жира, сражаясь с другими самцами. Львы сжигают бесчисленные калории, совокупляясь с львицами по 30 раз в день, пока те не забеременеют. Мужчины тратят время, получая академические степени, занимаясь спортом и написанием книг, борясь с другими мужчинами, рисуя картины, играя джаз и учреждая религиозные культы. Вероятно, половой отбор формировал если не сознательные стратегии соблазнения, то по крайней мере лежащее в их основе стремление к “достижениям” и “статусу” – даже в ущерб материальному благополучию. (Конечно, расточительные демонстрации, которые кажутся привлекательными во время ухаживаний, могут уже не казаться таковыми после рождения потомства: между родительскими обязанностями и ухаживаниями всегда приходится искать компромисс.)

Согласно принципу гандикапа, половой отбор всегда больше заботится о непомерной величине расходов, чем об их конкретной форме. Главное, чтобы механизм принятия решений, работающий при выборе партнера, получил от брачной демонстрации необходимую информацию о приспособленности, все остальное – дело вкуса. Взаимодействие между вкусами и формами расточительства предоставляет огромный простор для эволюционного воображения. На самом деле, любой вид с брачными украшениями можно рассматривать как набор форм расточительства, поддерживаемых половым отбором. Если бы расточительство не облекалось в столь разные формы, нашу планету не населяло бы такое огромное число видов.