Текст книги "Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь «холодной войны»"

ПАДЕНИЕ ФРАНЦИИ

Весной 1940 г. война в Европе приняла неожиданный оборот. В апреле–мае немцы захватили Данию, Норвегию и страны Бенилюкса, а в июне нанесли сокрушительное поражение Франции. Британия, которой руководило новое правительство во главе с Уинстоном Черчиллем, решила продолжать бой, но когда 22 июня Франция сдалась, всем показалось, что Германия прочно установила контроль над континентальной Европой. В ответ Сталин запер прибалтийскую дверь, через которую могла проникнуть немецкая экспансия. В середине июня Молотов предъявил Эстонии, Латвии и Литве ультиматумы, требующие, чтобы три страны учредили просоветские правительства и пустили на свои территории Красную Армию⁴⁸.

При этом СССР развернул активные военные и дипломатические действия на Балканах. Когда 10 июня в войну вступила Италия, Советы задумались о перспективах сделки с итальянцами по поводу сфер влияния на Балканах. 25 июня Молотов предложил: СССР признает господство Италии на Средиземноморье, а в ответ та признает советское превосходство на Черном море. Представляя этот проект итальянскому посланнику, Молотов сказал, что он «может служить базой прочного соглашения Италии с СССР. Когда осенью 1939 г. СССР и Германия начали говорить на ясном языке, то они быстро договорились о сотрудничестве»⁴⁷.

Еще более откровенным шагом стал советский ультиматум, предъявленный Румынии 26 июня. Он требовал передачи Бессарабии и Северной Буковины. Бессарабия являлась спорной территорией с 1918 г., когда румыны оккупировали еще царскую провинцию. Существование этого спора признавалось в секретном протоколе к советско-немецкому пакту. Северная Буковина в этом документе не упоминалась, но СССР из стратегических соображений включил ее в список своих требований: чтобы укрепить наземные линии связи между Бессарабией и Украиной. Румыны, посовещавшись с немцами, через два дня уступили советскому ультиматуму. Как и Западная Белоруссия, Западная Украина и прибалтийские страны, две бывшие румынские территории были советизированы и введены в состав СССР.

Действия Сталина объяснялись соображениями безопасности. Он полагал, что в будущем СССР ждет долгосрочное союзничество с Германией. Показательна беседа Сталина и Стаффорда Криппса, нового британского посланника в Москве, которая состоялась 1 июля 1940 г. Криппс передал ему предупреждение Черчилля о том, чем грозит гегемония Гитлера в Европе. В отчете советского переводчика сказано, что Сталин ответил Криппсу: «Он считает еще преждевременным говорить о господстве Германии в Европе. Разбить Францию – это еще не значит господствовать в Европе. Для того чтобы господствовать в Европе, надо иметь господство на морях, а такого господства у Германии нет, да и вряд ли будет… При всех встречах, которые он имел с германскими представителями, он такого желания со стороны Германии – господствовать во всем мире – не замечал… Он не исключает, что среди национал-социалистов есть люди, которые говорят о господстве Германии во всем мире. Но… есть в Германии неглупые люди, которые понимают, что нет у Германии сил для господства во всем мире»⁴⁸.

Многие из тезисов Сталина Молотов повторил 1 августа в Верховном совете. Для начала он отметил, о чем говорит факт поражения Франции: одной из его причин стала недооценка роли Советского Союза в делах Европы. Но война не окончена, сказал нарком. Она вступает в новую фазу, когда Германия и Италия столкнется с Британией и Соединенными Штатами. Подчеркивая важность советско-германского пакта о ненападении, Молотов доказывал несостоятельность досужих разговоров о разногласиях между Москвой и Берлином, утверждая, что «в основе сложившихся добрососедских и дружественных советско-германских отношений лежат не случайные соображения конъюнктурного характера, а коренные государственные интересы как СССР, так и Германии»⁴⁹.

Гитлер же рассматривал последние перемены в отношениях с Советским Союзом несколько иначе. Для него действия СССР в Прибалтике и на Балканах представляли собой угрозу. У немцев не было возможности помешать советскому захвату прибалтийских стран, но они поторопились не допустить успеха СССР, пытавшегося договориться с Италией о соглашении по поводу балканской сферы влияния. Следует отметить, что во время Второго венского арбитража, проходившего 31 августа 1940 г., немцы и итальянцы обсуждали различные территориальные притязания в отношении Румынии и в итоге постановили гарантировать ей, что в будущем вторжений на ее земли не будет, включая потенциальные советские претензии на Южную Буковину. СССР счел, что его о Венском арбитраже следовало предупредить; Молотов и Риббентроп долго спорили о том, как надо понимать пункты советско-германского пакта о взаимных консультациях.

Кроме того, Молотову не нравились приезд германской воинской миссии в Румынию и сообщения о перебросках немецких войск через Финляндию в Норвегию. 27 сентября Германия, Италия и Япония подписали Пакт трех держав, где обещали помогать друг другу в случае нападения со стороны какой-либо державы, на тот момент в войне не участвовавшей. Вскоре к пакту присоединились Румыния и Венгрия. Затем 28 октября Италия оккупировала Грецию, и европейская война перекинулась на Балканы и Восточное Средиземноморье.

Напряженность росла, и на ее фоне Риббентроп 13 октября прислал Сталину письмо с приглашением командировать Молотова в Берлин на переговоры о долгосрочном будущем советско-германских отношений. Генсек согласился. 9 ноября, накануне отбытия в Берлин, Молотов записал полученные от Сталина инструкции: «Цель поездки: разузнать действительные намерения Германии [а также Италии и Японии] в осуществлении плана создания «Новой Европы», а также «Великого Восточноазиатского пространства»… Подготовить первоначальную наметку сферы интересов СССР в Европе, а также в Передней и Средней Азии, прощупав возможность соглашения об этом с Германией (а также с Италией), но не заключать какого-либо соглашения с Германией и Италией на данной стадии переговоров, имея в виду продолжение этих переговоров в Москве… В переговорах добиваться, чтобы к сфере интересов СССР были отнесены: Финляндия – на основе советско-германского соглашения 1939 г., в выполнении которого Германия должна устранить всякие трудности и неясности (вывод германских войск, прекращение всяких политических демонстраций в Финляндии и в Германии) направленных во вред интересам СССР… Сказать также о нашем недовольстве тем, что Германия не консультировалась с СССР по вопросу о гарантиях и вводе войск в Румынию.

Болгария – главный вопрос переговоров, должна быть, по договоренности с Германией и Италией, отнесена к сфере интересов СССР на той же основе гарантий Болгарии со стороны СССР, как это сделано Германией и Италией в отношении Румынии, с вводом советских войск в Болгарию. Вопрос о Турции и ее судьбах не может быть решен без нашего участия… Вопрос о дальнейшей судьбе Румынии и Венгрии, как граничащих с СССР, нас очень интересует… Вопрос об Иране не может решаться без участия СССР, т. к. там у нас есть серьезные интересы… В отношении Греции и Югославии мы хотели бы знать, что думает Ось предпринять? В вопросе о Швеции СССР остается на той позиции, что сохранение нейтралитета этого государства в интересах СССР и Германии. Остается ли Германия на той же позиции?»

По этим записям видно, что Сталин хотел обсудить новый советско-германский пакт, основанный на соглашениях о сферах влияния на Балканах и Ближнем Востоке, заключенных с Германией и Италией. Кроме того, он был намерен прояснить некоторые важные вопросы о безопасности.

МОЛОТОВ В БЕРЛИНЕ

Когда 2 ноября 1940 г. Молотов приехал в Берлин, его встречали на вокзале Риббентроп, почетный караул и оркестр, исполнявший советский гимн, каковым тогда все еще служил «Интернационал» – революционный гимн Коминтерна, который с тех пор, как в 1933 г. нацисты пришли к власти, в немецкой столице звучал редко. Это была первая заграничная поездка Молотова с 1921 г. Все эти годы он редко выезжал за пределы Москвы. Но пышная встреча его впечатлила мало.

О структуре переговоров Молотов и Риббентроп договорились на первой беседе, прошедшей чуть позднее в тот день. Германия уже выиграла войну, сообщил Риббентроп Молотову, пора смотреть в будущее. Он представил проект соглашения о сферах влияния между Германией, Италией, Японией и СССР, которое определит направление дальнейшей экспансии для этих четырех держав; по этой модели Советский Союз будет двигаться на юг к Персидскому заливу и, затем выяснилось, к Индийскому океану. В качестве залога Риббентроп предложил СССР содействие в переговорах о соглашении с Турцией, которое даст ему контроль над проливами, охраняющими вход к Черному морю. В ответ Молотов запросил информацию о Пакте трех держав и намерениях его участников. Соглашение о сферах влияния, заявил нарком, требует точности, особенно в отношении соответствующих сфер Германии и Союза. На этом месте разговор прервался, и собеседники отправились на встречу с Гитлером.

Как и следовало ожидать, фюрер – многословно и размыто – обрисовал Молотову перспективы войны. В ответ нарком сделал несколько туманных положительных замечаний, но затем задал Гитлеру вопросы из сталинских директив: каков смысл Пакта трех держав? Каково значение для Европы и Азии имеет «Новый порядок» – план нацистской Германии по глобальной геополитической реструктуризации? Какая роль отводится СССР в этом проекте? Гитлер указал, что он хочет, чтобы СССР участвовал в Пакте трех держав, на что Молотов ответил: «Советский Союз может принять участие в широком соглашении четырех держав, но только как партнер, а не как объект». Кроме того, в беседе нарком отметил, что все советско-немецкие соглашения 1939 г. были выполнены, за исключением пунктов, касающихся Финляндии, в отношении которой оставались нерешенные вопросы. Через два с половиной часа обсуждений встречу пришлось прервать из-за угрозы авианалетов⁵¹. Переводчик Гитлера Пол Шмидт позже вспоминал об этой беседе: «Вопросы обрушивались на Гитлера один за другим. При мне никто из иностранцев с ним так не говорил»³².

На следующее утро Молотов встретился с Германом Герингом, чтобы обсудить советско-германские хозяйственные отношения. Кроме того, он провел беседу общего характера с заместителем Гитлера Рудольфом Гессом. (В своем отчете нарком сообщает, что разговор с Гессом не имел политического значения.) Днем Молотов снова встретился с Гитлером, они снова долго обменивались мнениями по поводу Финляндии. Согласно договору 1939 г. о сферах влияния, утверждал Молотов, необходимо остановить переброску немецких войск через Финляндию, а также антисоветские демонстрации в этой стране. Гитлер согласился с замечанием о советских правах, предусмотренных соглашением о сферах влияния, но возразил, что он не способен как-то повлиять на финские демонстрации; в любом случае военный транзит он вскоре прекратит. Затем фюрер обратился к вопросу, который он считал куда более важным: когда Англия потерпит поражение и Британская империя распадется, ее территории будут поделены между Германией, Италией, Японией и СССР? В ответ Молотов снова свернул беседу на конкретную тему, на сей раз – по поводу Турции. Нарком говорил, что СССР, будучи державой, которая имеет интересы на Черном море, хочет не просто заключить с Турцией соглашение о проливах, но также получить для Болгарии гарантии, с помощью которых она будет «привязана» к СССР. Молотов интересовался мнением Германии о советских гарантиях для Болгарии – Гитлер ушел от ответа, отговорившись, что он должен сначала посоветоваться с Муссолини. Встреча опять прервалась из-за угрозы авианалетов⁵³.

В тот вечер в честь Молотова устроили прием в советском посольстве; затем состоялась очередная встреча с Риббентропом. На сей раз Королевские военно-воздушные силы самым серьезным образом намеревались нанести визит, поэтому встреча прошла в бомбоубежище Риббентропа. Тот желал сделать особое предложение: Советский Союз присоединится к Пакту трех держав, и к договору будут приложены два секретных протокола – один определит сферы влияния, а второй будет посвящен окончанию турецкого господства над черноморскими проливами. Молотов вновь поднял вопрос о советских гарантиях для Болгарии. Кроме того, его интересовали судьба Румынии и Венгрии, итальянские и немецкие намерения относительно Греции и Югославии, а также вопрос о том, поддерживает ли все еще Германия шведский нейтралитет. На все это Риббентроп отвечал уклончиво, то и дело скатываясь к своей любимой теме. «Он лишь может вновь и вновь повторить, что решающий вопрос состоит в том, готов ли Советский Союз и намерен ли он сотрудничать с нами в великой ликвидации Британской империи». Молотов давал один и тот же ответ: прежде чем Советский Союз согласится участвовать в столь грандиозном замысле, необходимо урегулировать нынешние нерешенные вопросы советско-германских отношений⁵⁴.

Во время беседы Молотова и Риббентропа в бомбоубежище произошел примечательный эпизод – позже Сталин любил о нем рассказывать, – нарком прервал разглагольствования своего собеседника о конце Британской империи вопросом: «Если Англия разбита, то почему мы сидим в этом убежище? И чьи это бомбы падают так близко, что разрывы их слышатся даже здесь?»⁵⁵

На всем протяжении берлинских переговоров Молотов держался полученных директив и слал Сталину подробные отчеты о состоявшихся обсуждениях. В одной из ответных телеграмм генсек выразил неудовольствие в связи с тем, что на первой встрече с Риббентропом Молотов сказал ему, что все положения советско-германского соглашения 1939 г. выполнены за исключением тех, что касаются Финляндии. По мнению Сталина, следовало уточнить, что речь идет о секретном протоколе, а не о самом договоре о ненападении. Такая поправка – характерный пример того, как жестко контролировал генсек Молотова во время его заграничных командировок⁵⁶.

Неизвестно, что ответил Молотов Сталину по возвращении домой. Как вспоминает заместитель председателя Совета народных комиссаров Яков Чадаев, Молотов представил Политбюро подробный отчет о разговорах с Гитлером и сделал вывод, что Германия в ближайшем будущем нападет на Советский Союз; Сталин с этим прогнозом согласился⁵⁷.При этом, судя по официальному ответу СССР по поводу берлинских переговоров, Молотов и Сталин намеревались продолжать общение с Гитлером. 25 ноября Молотов представил Шуленбургу меморандум, определяющий условия участия СССР в Пакте трех держав: 1) вывод немецких войск из Финляндии, 2) советско-болгарский пакт о взаимопомощи, включая создание советских военных баз, 3) признание советских притязаний в направлении Персидского залива, 4) соглашение с Турцией, которое обеспечит Советам военные базы на черноморских проливах, и 5) отказ Японии от права на угле– и нефтедобывающие концессии на Северном Сахалине⁵⁸.Кроме того, Молотов сообщил Шуленбургу, что новым советским послом в Германии станет Владимир Георгиевич Деканозов. Тот служил одним из заместителей Молотова (вторым был Андрей Вышинский). Деканозов работал в органах безопасности и был переведен в Наркомат иностранных дел примерно в одно время с Молотовым, где выполнял задание по вычищению из комиссариата сотрудников, назначенных при Литвинове. Когда 19 декабря новый посол представил Гитлеру свои верительные грамоты, фюрер сообщил ему, что берлинские переговоры будут продолжены по официальным каналам⁵⁸. Впрочем, Гитлер уже решил начать войну. Всего лишь днем ранее он выпустил директиву о выполнении операции «Барбаросса» – это было кодовое название плана по захвату СССР.

ДОРОГА К ВОЙНЕ

К этому времени Советский Союз тоже активно готовился к войне. Задача Молотова на дипломатическом фронте состояла в том, чтобы дать отпор немецкому влиянию на Балканах; с Берлином шло дипломатическое сражение о союзе с Болгарией. Годом ранее болгары вежливо отклонили предложенный Советами пакт о взаимопомощи. 25 ноября 1940 г. СССР повторил предложение, куда входило создание в стране военных и морских баз СССР. Болгары опять отказались⁶⁰. В начале января 1940 г. поступила информация, что Болгария согласилась подписать Берлинский пакт и собирается впустить к себе немецкие войска. Возмущенный СССР отправил в Германию заявление о том, что Болгария находится в его зоне безопасности и он будет рассматривать появление любых иностранных войск в этой стране как нарушение советских интересов безопасности. Тем не менее 1 марта Болгария присоединилась к Пакту трех держав и открыла двери немецким войскам. В ответ Молотов послал Шуленбургу довольно неуклюжее заявление о том, что Германия «не может рассчитывать на поддержку СССР в отношении своих мероприятий в Болгарии»⁶¹.

После того как Болгария присоединилась к странам Оси, Москва сосредоточила внимание на Югославии – последнем балканском государстве, сохранившем независимость, не считая охваченной войной Греции. СССР заигрывал – почти безуспешно – с Белградом с тех пор, как в июне 1940 г. установил дипломатические отношения с Югославией. В конце марта 1941 г. советские отношения с Югославией приняли новый оборот, когда всенародно поддержанный переворот сбросил пронемецкое правительство, и страна приняла решение выйти из Оси. 30 марта новое югославское правительство представило советскому посольству предложение о военном и политическом союзе, которое делало акцент в первую очередь на потребности страны в оружии для защиты своего нейтралитета. На следующий день Молотов пригласил Белград отправить в Москву делегацию для срочных переговоров. Беседы в советской столице проводил Вышинский, разъяснивший, что главное для СССР – не допустить ухудшения отношений с Германией. Именно поэтому Молотов 4 апреля связался с Шуленбургом и сообщил ему, что СССР собирается подписать с Югославией договор о ненападении. Тот возразил, что отношения между Германией и Югославией на данный момент напряжены из-за неясностей в положении Югославии в Пакте трех держав. Молотов отвечал, что не находит противоречия между лояльности Югославии по отношению к Оси и пактом о дружбе с Советским Союзом. Советское соглашение с этой страной будет способствовать миру на Балканах⁶².

Советско-югославский договор о ненападении был заключен 5 апреля 1941 г. На следующий день Гитлер, встревоженный малоуспешной итальянской кампанией в Греции, начал вторжение в Югославию и Грецию. Всего через две недели Белград запросил мира, и к началу мая вся континентальная Греция также оказалась под немецкой оккупацией. От СССР югославы не получили ни реальной поддержки, ни формального сочувствия.

Советский договор с Югославией, подписанный во время ее разногласий с Германией, равно как пышные слова по поводу Болгарии, представлял собой всего лишь провокационный жест со стороны Москвы, не более. Это был последний такого рода шаг Советов. После падения Югославии Сталин и Молотов предприняли несколько умиротворяющих действий, дабы показать Гитлеру, что Советский Союз не представляет непосредственной угрозы для немецкой гегемонии в Европе.

Первым таким шагом стало подписание 13 апреля договора о нейтралитете с Японией. Она являлась одним из партнеров Германии по Берлинскому пакту, и советско-японский договор как бы сообщал Гитлеру: Сталин все еще заинтересован в отношениях с Германией. Для того чтобы фюрер лучше его понял, советский вождь, когда японский министр покинул Москву на поезде, совершил несколько экстравагантных жестов. На вокзале Сталин нашел Шуленбурга, у всех на виду обнял его и сказал: «Мы должны остаться друзьями, и вы должны теперь все для этого сделать!» Затем он повернулся к немецкому военному атташе полковнику Гансу Кребсу (тот говорил по-русски) и заявил ему: «Мы останемся друзьями с вами в любом случае»⁶³.

Пакт с Японией, среди прочего, страховал от войны с Германией, поскольку он не позволял японцам участвовать в военных действиях, по крайней мере некоторое время. Аналогичное соглашение о нейтралитете было подписано с Турцией в марте 1941 г.

Умиротворяющие жесты продолжились 7 мая, когда было объявлено о назначении Сталина председателем Совнаркома, а Молотова – его заместителем. М. давно уже культивировала образ Сталина-миротворца и примирителя; естественно, шуленбург телеграфировал в Берлин, что он «убежден, что Сталин использует свое новое положение для того, чтобы принять личное участие в деле сохранения и развития хороших отношений между СССР и Германией»⁶⁴. 8 мая ТАСС, официальное новостное агентство СССР, опровергло слухи о сосредоточении войск вдоль советской границы. На следующий день Советы отказались от дипломатического признания правительств в изгнании стран, оккупированных Германией – Бельгии, Норвегии и Югославии. 12 мая они признали антибританский режим в Ираке. Примерно в это же время позволили немцам получить подчищенную версию речи, с которой 5 мая Сталин обратился к учебным учреждениям, готовящим кадровый состав Красной Армии. Там якобы шла речь о необходимости нового компромисса с Германией. На самом деле генсек предупредил офицеров, чтобы они готовились к войне.

Эти перемены Шуленбург оценил в телеграмме, посланной в Берлин 12 мая: «Сталин поставил своей целью предохранение Советского Союза от столкновения с Германией»⁶⁶. Шуленбург был патриотом Германии и сторонником рапалльской линии в отношениях с СССР – в немецком министерстве иностранных дел еще оставались ее приверженцы. Надо сказать, что за несколько дней до этой телеграммы Шуленбург оказался вовлечен в довольно деликатный дипломатический маневр. В середине апреля он возвращался в Берлин за консультациями и 28 апреля встречался с Гитлером. Тогда фюрер горько жаловался ему на то, как повел себя СССР во время югославского кризиса. Шуленбург вернулся в Москву, обеспокоенный будущим советско-германских отношений. В начале мая он несколько раз встретился с Деканозовым, который как раз приехал из Берлина в отпуск, и предложил, чтобы Сталин написал Гитлеру письмо с признанием своих мирных намерений. В ответ Деканозов заговорил о том, чтобы выпустить также советско-германское коммюнике. Но затем, когда Шуленбургу было предложено обсудить с Молотовым тексты, посол дал задний ход, поскольку он якобы не был уполномочен вести подобные переговоры⁶⁷.

Личные инициативы Шуленбурга помогли убедить Советский Союз в том, что в Берлине еще нет однозначного мнения о том, желательна ли война с СССР или нет. «Версию о расколе»⁶⁸ поддержал рискованный перелет Рудольфа Гесса в Британию, совершенный 10 мая 1941 г. Тот прибыл в Англию в рамках личной миссии, имевшей целью договориться о мире. В Москве же измену Гесса истолковали как свидетельство раскола между теми, кто выступал за войну с СССР, и теми, кто считал, что важнее начать войну против Британии (к числу последних принято относить Риббентропа).

Советский Союз решил сделать все возможное для осуществления «всеобщей мирной сделки» в Берлине. Несмотря на то что Красная Армия продолжала стремительно готовиться к войне, пограничным подразделениям было приказано игнорировать любые провокации. Ценнейшее сырье, в том числе нефть, зерно и драгоценные металлы, все текли вдоль советской границы в Германию. Широким дипломатическим жестом стало заявление ТАСС от 13 июня, которое опровергало слухи о разладе между Советским Союзом и Германией. Там говорилось о том, что Германия не предъявляет СССР никаких новых требований, оба государства выполняют условия Пакта о ненападении, а рассказы о противоположном являются ложью и провокациями⁶⁹.

Очевидно, Советский Союз ждал немецкого ответа на коммюнике ТАСС, но ничего не дождался. Вечером 21 июня Молотов вызвал Шуленбурга. Предлогом встречи служила передача ноты, протестующей против немецких нарушений советских границ, но на самом деле Молотов желал узнать, почему не последовало ответа на заявление ТАСС и отчего Германия недовольна СССР. Посол не смог дать ответа, но пообещал переадресовать эти вопросы в Берлин. Через несколько часов Шуленбург вернулся в кабинет Молотова, на сей раз по собственному почину. В связи с массивным сосредоточением войск и маневров Красной Армии вдоль восточных границ Германии, заявил Шуленбург, Берлин решил предпринять военные контрмеры. Когда Молотов поинтересовался смыслом этого сообщения, Шуленбург ответил, что, по его мнению, это означает начало войны. Когда посол уходил, Молотов спросил у него: «Для чего Германия заключала Пакт о ненападении, когда так легко его порвала?» Тот мог ответить лишь, что он в течение шести лет добивался «дружественных отношений между СССР и Германией, но против судьбы ничего не может поделать»⁷⁰. Шуленбург был казнен нацистами после неудачного покушения на Гитлера в июле 1944 г.

Действительно ли Сталин и Молотов всерьез верили, что их жесты умиротворения убедят Гитлера не нападать на СССР? Почему они не обратили внимания на многочисленные данные разведки о том, что немцы готовят нападение? В какой мере начальный успех операции «Барбаросса» обязан тому, что политические меры не позволили провести контрмобилизацию Красной Армии и нанести контрудар? Много лет спустя, в беседах с Чуевым, Молотов не высказывал ни капли раскаяния: «Нас упрекают, что не обратили внимания на разведку. Предупреждали, да. Но, если бы мы пошли за разведкой, дали малейший повод, он [Гитлер] бы раньше напал… Вообще, все мы готовились к тому, что война будет, и от нее нам трудно, невозможно избавиться. Год оттягивали, полтора оттягивали. Напади Гитлер на полгода раньше, это… было очень опасно. И поэтому слишком открыто так, чтобы немецкая разведка явно увидела, что мы планируем большие, серьезные меры, проводить подготовку было невозможно… Сталин доверял Гитлеру? Он своим-то далеко не всем доверял!»⁷⁰

В объяснении Молотова упущена важнейшая деталь: ни он, ни Сталин, ни Генштаб не предполагали, что внезапная атака немцев окажется столь сокрушительной. Советское военно-политическое руководство было уверено, что оборона СССР удар выдержит. Советская армия по количеству силы нисколько не уступала немецкой концентрации войск на Восточном фронте. К июню 1941 г. у Красной Армии было более трех сотен дивизий, состоящих из 5,5 млн личного состава, 2,7 млн из которых располагались в районе западной границы СССР. Считается, что в июне 1941 г. Молотов сказал главе советского ВМФ адмиралу Николаю Кузнецову: «Только дурак станет на нас нападать»⁷².Вся затея Сталина и Молотова с попытками сохранить мир базировалась на расчете, что даже если они будут застигнуты врасплох немецкой атакой, она не встанет им в слишком дорогую цену. Советские оборонные системы должны были смягчить шок от первоначального удара, обеспечив СССР время для мобилизации сил как для защиты, так и для контрнаступления. Ни генсек с наркомом, ни Генеральный штаб не ждали, что первая атака немцев окажется столь мощной, что уничтожит советские оборонные силы и сорвет запланированное наступление Красной Армии. Этот просчет чуть не стал роковым: Советский Союз был разбит почти наголову, и армия Гитлера на полной скорости неслась к Москве и Ленинграду.