Текст книги "Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц"

Витольд не мог знать, что именно там, где расположился его отряд, пройдут две немецкие танковые дивизии – первая и четвертая, – нацелившиеся на Варшаву. Они уже прорвали польский фронт в Клобуцке и за несколько дней продвинулись вглубь на сотню километров. Поляки ничего не могли противопоставить блицкригу – новой немецкой тактике ведения войны. Немецкие танковые соединения наносили массированные удары при поддержке пикирующих бомбардировщиков. Шестьсот танков стеной шли на парней из Лиды и двигались быстрее, чем скакали лошади поляков[29]29
  Stoves, Die 1, p. 57.


[Закрыть].

На рассвете Витольд получил приказ: отступить в лес рядом с Проженье, крошечной деревушкой в десяти километрах к северо-востоку от Пётркув-Трыбунальски, где находилась штаб-квартира дивизии и стояли подводы с провиантом. Вскоре начался артобстрел. Артиллерийские удары накрывали поляков в лесу, взрывая деревья, обломки снарядов копьями вонзались в людей и лошадей. На восточном фланге бомбежка была еще сильнее. Там оставили всего один отряд, который должен был охранять въезд в город. Отряд занял оптимальные позиции для обороны, но потом дошли слухи о прорыве вражеских танков, и штаб приказал срочно отступать по главной дороге в Варшаву. Витольд замыкал колонну с обозом. Они прошли всего несколько километров и встали: впереди, у городка Волбуж, людской поток протискивался через узкий мостик. К счастью, с наступлением темноты перестали летать бомбардировщики[30]30
  Stoves, Die 1, p. 57; Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 8; Blum, O broń, p. 20–41; Jezierski, [Wspomnienia], CAW, I.302.4.466.


[Закрыть].

В восемь часов вечера они услышали скрежет гусениц танков. Атака началась молниеносно. Танки врезались в колонну с такой силой, что находившиеся в задней ее части люди попадали с лошадей, а остальных скосило градом снарядов. Байка рухнула, пронзенная пулями. Витольд вылез из-под нее и спрятался в канаве. Он лежал рядом с еще дрожавшей лошадью, а танковые пулеметы дырявили людей и дома вдоль дороги[31]31
  Blum, O broń, p. 20–41. В своих мемуарах Витольд не останавливался на этой сцене подробно. «Танки на дороге. Моя лошадь убита». Но сама скупость этих слов свидетельствует о многом. Синим карандашом он приписал на полях: «В ту ночь я дал себе клятву, приняв самое трудное в жизни решение». Он не уточнил, что это за клятва, но, зная Витольда, можно предположить, что он поклялся бороться до конца (Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 9).


[Закрыть].

Чутье подсказывало ему, что нужно лежать неподвижно, но слышать вопли и стоны раненых товарищей было невыносимо. Наконец орудия затихли, он уполз с места бойни и в темноте, в поле за городом, нашел нескольких выживших солдат с лошадьми. Атака длилась всего несколько минут, но большинство его людей погибли, были ранены или попали в плен. Вместе с остальными выжившими Витольд направился в Варшаву. Он знал, что если столицу не удастся удержать, то погибнут все[32]32
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 9.


[Закрыть].

Сначала им казалось, что они в тылу у немцев. Исполняя приказ Гитлера об уничтожении поляков, немцы бомбили и обстреливали беженцев – повсюду вдоль дорог лежали трупы, а рядом стояли телеги с вещами и мебелью. Но на следующий день, по мере того как они приближались к Варшаве, на дорогах появилось много живых людей, и Витольд понял, что они обогнали немцев. Толпы людей – мужчины, нагруженные мешками или гнавшие перед собой скотину, женщины с детьми на руках – со страхом смотрели в небо[33]33
  Kochanski, The Eagle, p. 69; Wilkinson, Foreign, p. 72.


[Закрыть].

⁂

Витольд прибыл в Варшаву вечером 6 сентября. У него не было радиосвязи, и он не мог узнать о масштабах катастрофы, развернувшейся на других участках фронта: немцы прошли сквозь польскую линию обороны, как сквозь сито, и быстро окружали Варшаву. Наступления ждали в любой момент. Великобритания и Франция объявили Германии войну, но ничего не предпринимали. Польское правительство уже сбежало. К бегству готовились и британские дипломаты[34]34
  Kochanski, The Eagle, p. 48–49; Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 9.


[Закрыть].

«В здании посольства, в холле, стояли брошенные ящики с вином, принадлежавшим послу, его дворецкий рыдал, на лестнице валялись кучи самых разных вещей, в том числе превосходная пара туфель для поло», – вспоминал Питер Уилкинсон, один из сотрудников посольства. Он проследил, чтобы перед отъездом отличную коллекцию посольских вин все-таки погрузили в пятитонный грузовик[35]35
  Wilkinson, Foreign, p. 73.


[Закрыть].

Единственным оборонительным сооружением, которое попалось Витольду на пути в центр города, была пара перевернутых трамвайных вагонов, служивших баррикадой. Мимо бежали горожане, надев на себя, казалось, весь свой гардероб или нарядившись в яркие брюки и головные уборы, будто они собрались покататься на лыжах. Солдаты, только что прибывшие с фронта, буквально падали на тротуары. Один только их взгляд, усталый и безучастный, красноречиво свидетельствовал о произошедшем. Смолкли даже сирены, сообщавшие о воздушных налетах. Витольд остановил какого-то человека в охотничьей кепке с сигарой, чтобы спросить дорогу. Тот с ухмылкой ответил по-немецки. Это был представитель весьма многочисленного немецкого населения страны. Нацистское руководство Германии настраивало таких людей против соседей-поляков. Возмущенный Витольд ударил этого человека плашмя саблей по лицу и уехал[36]36
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 10.


[Закрыть].

Наконец он разыскал военный штаб Варшавы на улице Краковское Предместье, рядом с королевским замком. Там он узнал, что существует план обороны города и привлечения гражданских лиц к строительству баррикад и подготовке к осаде. Витольду выдали овес и сено для лошади, но не сказали, в какое подразделение вступить и что вообще делать. Он решил, что лучше уйти и присоединиться к польским частям, которые собирались на востоке для ответного удара. Девятого сентября, когда немцы уже почти окружили Варшаву, Витольд и его товарищи укрылись в городе Лукув в 80 километрах к юго-востоку от столицы. Он рассчитывал найти там главный штаб польской армии. К моменту прибытия Витольда немцы уже разбомбили Лукув, превратив его в дымящиеся руины. Женщина-крестьянка лежала рядом с воронкой, ее юбка задралась, обнажив белые ноги. Рядом валялась разорванная на куски лошадь[37]37
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 10. Группа британцев из военной миссии спасала людей из-под обломков и сумела вытащить жену почтмейстера посольства, польку. Британская миссия покинула страну лишь через несколько дней. В ее составе находился и Колин Габбинс, которому предстояло сыграть важную роль в истории Витольда (Wilkinson, Foreign, p. 77).


[Закрыть].

В Лукуве Витольду сказали, что командование отступило в следующий город, но и там история повторилась. Так происходило снова и снова, город за городом оставались позади, разрушенные и опустошенные. Стратегия Германии заключалась в том, чтобы наносить воздушные удары по городам и инфраструктуре намного раньше наступления наземных войск – это не позволяло полякам перегруппировать свои силы. Бомбежке подверглась даже железнодорожная станция в родном городе Витольда, Лиде, расположенном достаточно далеко от линии фронта. Тысячи солдат и гражданских жителей шли по дорогам на восток, а немецкие самолеты преследовали их и совершали налеты. «Теперь мы уже не армия, не батарея, не отряд, – вспоминал один солдат, – теперь каждый сам по себе, и все бредут куда-то совершенно без цели»[38]38
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 10; Karski, Story, p. 11. До войны Карского звали Ян Козелевский, но он более известен под своим позывным, позже ставшим его новой фамилией.


[Закрыть].

Нужно было смотреть правде в глаза. Витольд знал, что Польша снова потеряла независимость, и перед ним, как перед каждым поляком, встал вопрос: сдаться или бороться, понимая всю безнадежность борьбы? Первый вариант был для него категорически неприемлем. Тринадцатого сентября немецкие бомбардировщики настигли их в городе Влодава, в 240 километрах к востоку от Варшавы. Но там Витольду хотя бы удалось найти офицера, которого он знал еще по «большевистской кампании» – майора Яна Влодаркевича. Майор готовился занять оборону. Влодаркевич – невысокий, крепко сложенный мужчина с пластикой боксера – получил приказ стянуть силы к венгерской границе. Как и Витольд, он собирал отставших бойцов. Витольд и Ян объединились, и дело пошло лучше. На пути к границе они наткнулись на других командиров, среди которых был и майор Гаврилкевич, по-прежнему разъезжавший с шофером. Каждый передвигался в отдельной машине. Офицеры выглядели удивительно невозмутимыми. Они объяснили, что планируют собрать войска за пределами страны, чтобы продолжить борьбу. Для Витольда это было равносильно дезертирству. Он начал было возражать, но офицеры просто пожали плечами и уехали[39]39
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 11.


[Закрыть].

Витольду и Яну пришлось разрабатывать собственный план. Двигаться дальше к границе было бессмысленно – рано или поздно немцы заметят их. Именно поэтому они направились в лес: оттуда можно было совершать партизанские вылазки, а кроме того, они надеялись найти достаточно единомышленников для более масштабных операций. Несколько раз они нападали на немецкие колонны и даже совершили набег на небольшую взлетно-посадочную полосу и взорвали самолет, но Витольд знал: от подобных действий мало толку. Немцы повсюду расставляли контрольно-пропускные пункты, поэтому партизаны вынуждены были прятаться в чащах и на болотах и добывать пищу в лесу или у местных крестьян, дома которых стояли на отшибе. Непрерывно шли дожди. Вода ручьями текла по спине, а ноги вязли в грязи[40]40
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 11.


[Закрыть].

В конце сентября они узнали, что с востока на территорию Польши вошли советские войска[41]41
  Это произошло 17 сентября 1939 года. В рамках Секретного дополнительного протокола к Договору о ненападении между Германией и СССР две страны определили границу сфер своих интересов в Польше по линии рек Нарев, Висла и Сан.


[Закрыть]. Сталин утверждал, что хочет защитить национальные меньшинства Польши, но большинство поляков восприняли его намерения однозначно: советский диктатор решил отхватить свою часть добычи. Все надежды Витольда на то, что ему удастся собрать достаточно сил для сопротивления, рухнули. Теперь у него была другая беда: учитывая то, что он и его родственники участвовали в войне против русских, Марии и детям грозила опасность[42]42
  Kochanski, The Eagle, p. 76–79.


[Закрыть].

Варшава сдалась 28 сентября. После ухода Витольда город держался еще две недели. Гитлер был в ярости и приказал своим генералам сделать так, чтобы небо над Варшавой почернело от бомб, а люди утонули в крови. В результате воздушных бомбардировок и артиллерийских обстрелов погибли сорок тысяч человек, двадцать процентов городских зданий были разрушены или серьезно повреждены. Бомбили школы, больницы, церкви. Старый город лежал в руинах, а от нового оперного театра, самого большого в Европе, осталось лишь несколько колонн. Десятки тысяч людей, лишившихся крыши над головой, пытались укрыться среди развалин[43]43
  Kochanski, The Eagle, p. 89–90.


[Закрыть].

Витольд знал о трагедии, постигшей Варшаву, только по слухам. Вместе с Яном он прятался в лесах в окрестностях Любартува. Витольд понимал: борьба за освобождение страны будет происходить не здесь, а в Варшаве, где сосредоточена центральная власть. Они приказали своим людям закопать оружие и переоделись в гражданскую одежду, которую раздобыли у местных жителей. Витольду достался старый овечий полушубок[44]44
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 11; из беседы с Пилецким, 11 марта 2016 года.


[Закрыть].

Они снова двинулись на запад, но люди по одному отставали от отряда, чтобы зайти к себе домой. Прежде чем войти в Варшаву, Витольд решил сделать крюк и заехать в Острув-Мазовецку – городок, расположенный в 100 километрах к северу от столицы. В этом городе жила мать Марии, Франчишка. Он надеялся, что Мария и дети будут там. Витольд и Ян пожали друг другу руки и договорились через пару недель встретиться в Варшаве, на квартире матери Яна. «Мы закончим начатое», – решительно сказал Ян[45]45
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 13.


[Закрыть].

⁂

Несколько дней Витольд пробирался через поля и густые заросли, пока наконец не вышел к реке Буг неподалеку от Острув-Мазовецки. Эта быстрая речка стала новой границей между немецкими и советскими войсками. Берег, на котором был Витольд, патрулировали советские солдаты. Он прятался до темноты, а затем уговорил местного рыбака переправить его через реку во время смены караула. Лодку качало и сносило течением, но они все-таки добрались до немецкого берега, огороженного колючей проволокой. Витольд нашел место, где можно было проскользнуть сквозь преграду, и поспешил в Острув-Мазовецку, до которой оставалось несколько километров[46]46
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 13.


[Закрыть].

Дом семьи Островских

В городе стояла зловещая тишина. Евреи составляли половину семнадцатитысячного населения города, и многие из них бежали на территории, занятые советскими войсками. Их магазины и дома были разграблены или заселены польскими семьями. Франчишка жила в доме на окраине города. Витольд увидел немецкие машины, припаркованные напротив ее дома, во дворе пивоваренного завода, ставшего штаб-квартирой немецкой тайной полиции (гестапо). Он вошел с черного хода. Франчишка была дома, живая и здоровая, но про Марию она ничего не знала. Витольд уснул на диване в гостиной, а Франчишка тем временем налила себе вина, чтобы успокоить нервы[47]47
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 13.


[Закрыть].

Позже он узнал о новом суровом порядке, который нацисты установили в городе. Немцы схватили несколько сотен жителей города, заперли их в здании гимназии, затем поделили на поляков и евреев. Католиков быстро освободили, а евреев определили в рабочие отряды. Немцы призывали этнических поляков издеваться над евреями и доносить, где расположены магазины евреев, чтобы их можно было разграбить. Когда евреев выселяли из домов, некоторые соседи-католики глумились над ними. Однако большинство жителей отказались идти на поводу у немцев. Мэр города спрятал в подвале своего дома еврейскую семью. Свою скромную лепту вносили и родители Марии: они разрешали убегавшим из города евреям рвать яблоки в своем саду[48]48
  Widelec, Diary, цит. по: Margolis, Memorial, p. 422; Lewitt, When, цит. по: Margolis, Memorial, p. 442; Nejmark, The Destruction, цит. по: Margolis, Memorial, p. 445; Dekel, [Browar], p. 15, 101; Hodubski, Protokół, Ostrów Mazowiecka, August 5, 1947, IPN, Bl 407/63, K 296/47, GK 264/63, SOŁ 63, p. 0343–0344; Słuchoński, [Wspomnienia], IP, 019 Sluchonski_Artur_2_skan_AK; из беседы с Пилецким, 11 марта 2016 года.


[Закрыть].

Витольд почти не рассказывает о своем пребывании в Острув-Мазовецке. Вероятно, его тревожили проявления антисемитизма среди местных жителей – такие настроения явно были на руку немцам. Каждое утро он просыпался и молился, чтобы Мария с детьми вошла в дверь, и каждую ночь ложился спать с мыслями о худшем[49]49
  Из беседы с Пилецким, 11 марта 2016 года.


[Закрыть].

Наконец он, видимо, предположил, что Мария осталась в Крупе – она могла спрятаться у друзей. Теперь ему предстояло выбрать: ждать семью или возобновить борьбу против немцев. Если Мария с детьми оказалась бы в дороге, шансы найти их были бы крайне малы, учитывая то, сколько людей бежало через границу. В любом случае решение было очевидным: родина превыше семьи. Утром 1 ноября, в День всех святых, он взял велосипед и поехал в Варшаву на встречу с Яном. В этот день по традиции на кладбищах ставили свечи и живые молились за мертвых, но у Витольда не было на это времени: он отправился в столицу, чтобы продолжить борьбу[50]50
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 14.


[Закрыть].

Глава 2. Оккупация

Варшава, 1 ноября 1939 года

Подъезжая к городу на своем расшатанном велосипеде, Витольд не знал, что его там ждет и как именно он будет бороться. На главной дороге на Варшаву повсюду стояли немецкие КПП, поэтому Витольд передвигался по проселочным дорогам, попутно собирая обрывки новостей. Несмотря на то что не было никакой информации о попытках вмешательства со стороны англичан или французов, Витольд полагал, что это вот-вот произойдет. Единственный шанс изгнать немцев – спланировать восстание и начать его одновременно с наступлением союзников. Витольд знал: он найдет единомышленников, он должен приступить к созданию сети[51]51
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 14.


[Закрыть].

Витольд слился с толпой, переходившей Вислу по единственному уцелевшему мосту. На противоположном берегу он увидел разрушенные здания Варшавы, и это зрелище наверняка потрясло его. Центр города пережил шквал немецких бомбардировок. Улицы были завалены обломками зданий, и людям приходилось пробираться сквозь груды щебня. Сотни горожан останавливались на перекрестке Маршалковской улицы и Иерусалимских аллей, чтобы зажечь свечи перед гигантской насыпью из кирпича и камня, отмечавшей самую большую братскую могилу в городе. Под ногами скрипело стекло из выбитых окон. Йозеф Геббельс, министр пропаганды Третьего рейха, после посещения Варшавы пришел к выводу: «Это ад. Город лежит в руинах. Наши бомбы и снаряды постарались на славу». И даже в немногих уцелевших местах Варшавы кое-что изменилось. «На первый взгляд все выглядело как раньше, но что-то было не так, появилась какая-то странная атмосфера, будто весь город в трауре», – вспоминал очевидец[52]52
  Nowak, Courier, p. 58; Richie, Warsaw, p. 147; Goebbels, Diaries, p. 37; Landau, Kronika, vol. I, p. 48; Korboński, Fighting, p. 7; Bryan, Warsaw, p. 19, 25. По оценкам Брайана, на город падало от десяти до тридцати тысяч снарядов ежедневно (Bryan, Warsaw, p. 24).


[Закрыть].

Витольд добрался до квартиры одного из своих приятелей в южной части города. Шок и смятение от увиденного уступили место прагматическим соображениям: нужно понять планы нацистов и решить, как организовать сопротивление. Чудовищная расистская идеология Гитлера уже дала о себе знать. Еще в сентябре Гитлер объявил о присоединении Западной Польши к Третьему рейху, и более пяти миллионов поляков-католиков и евреев были согнаны со своих земель, чтобы освободить место для немецких поселенцев. Оставшаяся часть Польши, включая Варшаву и Краков, должна была стать немецкой колонией. Генерал-губернатором оккупированных польских территорий Гитлер назначил своего бывшего адвоката Ганса Франка, который получил приказ безжалостно эксплуатировать поляков и установить жесткую расовую иерархию[53]53
  Frank, Extracts, p. 368, цит. по: O’Connor, Butcher, loc. 2008.


[Закрыть].

Согласно этой идеологии, немцы являлись господствующей расой. Польские граждане, сумевшие доказать свое немецкое происхождение, также причислялись к господствующей расе. Они получали рабочие места в администрации, недвижимость, конфискованную у евреев, и имели исключительное право пользования парками, городскими телефонами и такси. Места в общественном транспорте и кинотеатрах разделили на зоны, а на дверях магазинов появились таблички «Полякам и евреям вход воспрещен»[54]54
  Olsson, For Your, p. 203.


[Закрыть].

Этнические поляки, как представители неполноценной славянской расы, должны были заниматься тяжелым трудом. Гитлер считал их арийцами, в жилах которых текла германская кровь, разбавленная кровью других рас. Той осенью нацисты заставили работать на Третий рейх десятки тысяч поляков. Сопротивление подавляли эскадроны смерти, известные как айнзацгруппы. Они расстреляли около пятидесяти тысяч человек: это были представители польской интеллигенции и квалифицированные работники – юристы, учителя, врачи, журналисты. Жертвой мог стать любой, кто производил впечатление образованного человека. Их похоронили в братских могилах. Газеты подвергались цензуре, радио было под запретом, а средние школы и университеты нацисты закрывали на том основании, что образование нужно полякам только для того, «чтобы они знали, для чего предназначены в силу своего этнического происхождения»[55]55
  Snyder, Black, loc. 423; Lukas, Forgotten, loc. 72. Первыми, кого немцы стали использовать для тяжелого принудительного труда, были польские военнопленные (Herbert, Hitler’s, p. 61–94). Женевская конвенция запрещала принуждать военнопленных к физическому труду, но после того, как немцы разрушили польское государство, пленных «освободили» от этого статуса (Tooze, Wages, loc. 6701). К весне 1941 года в Германию прибыли еще двести тысяч работников из Польши (Frank, Extracts, p. 110, цит. по: Kochanski, The Eagle, p. 98).


[Закрыть].

*) –[56]56
  Район Варшавы.


[Закрыть] Джон Гилкс

Польских женщин ведут на расстрел. 1939 год.

Предоставлено Национальным цифровым архивом Польши

В самом низу расовой иерархии находились евреи, которых Гитлер вообще не считал людьми – скорее, паразитическим подвидом человека, стремящимся уничтожить немецкий народ. Гитлер пригрозил истребить всех европейских евреев, если «международные еврейские финансисты» спровоцируют новую мировую войну. Однако осенью 1939 года нацистское руководство еще не до конца сформулировало свои планы в отношении евреев. В результате оккупации Польши под властью нацистов оказалось два миллиона евреев – в десять раз больше численности еврейского населения Германии. В сентябре Рейнхард Гейдрих, заместитель главы СС, разъяснил своим подразделениям, что еврейский вопрос нужно решать постепенно. Он приказал сосредоточить евреев в городах и подготовить их к выселению в резервацию у новой границы с Советским Союзом. Евреям предписывалось носить на рукаве или на груди «звезду Давида» и так же помечать свои магазины и мастерские. Их подвергали всяческим преследованиям. «Приятно наконец… иметь возможность разобраться с еврейской расой физически, – заявил Ганс Франк в своей речи в ноябре. – Чем больше их умрет, тем лучше»[57]57
  Snyder, Black, loc. 196; Hilberg, The Destruction, p. 64–74; Winstone, Dark, loc. 1693.


[Закрыть].

Витольд наверняка читал официальные указы Франка, расклеенные на фонарных столбах по городу. Он понимал, что немцы хотят уничтожить Польшу, разорвав ее социальную структуру и натравив этнические группы друг на друга. Но он видел и проявления протеста: листовки со словами «Нам плевать» (буквальный перевод польского выражения звучит так: «Вы у нас глубоко в заднице») и гигантский плакат в центре города с изображением Гитлера, которому пририсовали закрученные усы и длинные уши. Это внушало надежду. Девятого ноября Витольд связался со своим товарищем Яном Влодаркевичем и организовал встречу потенциальных новобранцев в квартире своей невестки в Жолибоже, районе на севере Варшавы. Витольд шел по мокрым от дождя улицам. Он торопился: нужно было успеть до семи часов вечера, до наступления комендантского часа[58]58
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 14; Bartoszewski, 1859, p. 91; Sobolewicz, But I, p. 70; Lukas, Forgotten, loc. 942. Попытки отравления врагов со временем стали более изощренными. См.: Rowecki, [Meldunek], August 13, 1941, in Iranek-Osmecki et al., Armia, vol. II, p. 36; Ostrowska, [Wspomnienia 1], p. 2; Malinowski, Tajna, p. 27; Nowak, Courier, p. 59; Frank, Extracts, p. 5896; Bartoszewski, 1859, p. 99.


[Закрыть].

Его невестка, Элеонора Островская, жила в двухкомнатной квартире на третьем этаже. Хотя Жолибож пострадал от бомбежек меньше, чем другие районы города, в большинстве квартир были выбиты окна и отсутствовало электричество. Элеонора открыла дверь и впустила Витольда. У ее ног ползал двухлетний сын Марек. Витольд и Элеонора были едва знакомы. Элеонора, жена брата Марии, была милой, крепко сложенной тридцатилетней женщиной с тонкими губами, бледно-голубыми глазами и русыми волосами, собранными в пучок. Ее муж Эдвард, офицер кавалерии, пропал без вести в самом начале войны, и ей приходилось совмещать заботу о Мареке со службой в министерстве сельского хозяйства – одном из немногих правительственных ведомств, не закрытых нацистами[59]59
  Ostrowska, [Wspomnienia 1], p. 2; из беседы с Островским, 1 мая 2016 года и 10 октября 2017 года.


[Закрыть].

Вход в дом номер 40 на проспекте Войска Польского.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

Вскоре пришел Ян. Он тяжело дышал и с трудом поднялся по ступеням. По пути в Варшаву он был ранен – ему прострелили грудь. К счастью, пуля не задела жизненно важные органы, и он отлеживался у матери. Затем пришли еще несколько человек, в основном офицеры и студенты-активисты, отобранные Яном. Элеонора заклеила окна бумагой, но в квартире все равно было холодно. Не снимая верхней одежды, они сгрудились вокруг обеденного стола, на который Элеонора поставила свечу[60]60
  Из беседы с Островским, 1 мая 2016 года; Tereszczenko, Wspomnienia, p. 83.


[Закрыть].

Ян огласил свои неутешительные выводы относительно их положения: Польша проиграла, потому что руководство страны не сумело создать католическую нацию и использовать веру как основу для борьбы с захватчиками. Ян считал, что поражение Польши следует воспринимать как шанс на восстановление страны. При этом нужно опираться на христианские верования и стараться пробудить религиозный пыл молодого поколения. В дальнейшем он надеялся на поддержку со стороны правых сил, но на данный момент планировал обратиться к широким слоям населения и призвать людей сопротивляться двойной оккупации страны[61]61
  Znak, [Deklaracja], AAN, 2/2505/0/-/194, p. 3; из беседы с Терещенко, 1 ноября 2016 года; Ostrowska, [Wspomnienia 1], p. 3.


[Закрыть].

Элеонора Островская. 1944 год.

Предоставлено Мареком Островским

Витольд, как и многие люди в Варшаве, определенно разделял чувства Яна и его недовольство действиями польского правительства, но он редко посвящал в свои мысли других и опасался, что откровенно религиозная трактовка их миссии оттолкнет потенциальных соратников. В то время он больше думал о перспективах организации эффективного подпольного сопротивления[62]62
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 14–15.


[Закрыть].

До глубокой ночи они обсуждали стратегию, затем перешли к распределению ролей. Ян будет руководителем, Витольд – главным вербовщиком. Организацию назвали Тайная польская армия (Tajna Armia Polska). На рассвете они покинули квартиру Элеоноры и, соблюдая все меры предосторожности, отправились к Полевому кафедральному собору Войска польского – эта церковь в стиле барокко находилась на окраине Старого города. Там они попросили знакомого священника засвидетельствовать их клятву. Стоя на коленях перед слабо освещенным алтарем, они поклялись служить Богу, польскому народу и друг другу. Священник благословил их, и они ушли – усталые, но воодушевленные[63]63
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 14; Malinowski, Tajna, p. 29.


[Закрыть].

⁂

Витольд начал вербовать людей. Зима в тот год наступила рано. Часто шел снег, Висла замерзла. В городе уже действовало около сотни подпольных ячеек. Среди них были объединения, которыми руководили военные, были коммунистические и профсоюзные организации, группы творческих работников, была даже группа химиков, задумавших применить в войне биологическое оружие. Немцы контролировали популярные места встреч, такие как гостиницы «Бристоль» и «Адрия», но появились и новые точки сбора подпольщиков. Эти места называли подпольными явками. Одним из таких мест был ресторан «У Эльны Гистедт», названный в честь шведской опереточной певицы, которая открыла его специально для того, чтобы обеспечить работой своих друзей-артистов. За столиками ресторана собирались кучки заговорщиков. Большинство из них знали друг друга. Люди делились слухами или новостями из нелегальных радиоточек о контрнаступлении союзников, которое ожидалось весной[64]64
  Garliński, Fighting, p. 43; Nowak, Courier, p. 71; Korboński, Fighting, p. 11, 157; Thorsell, Warszawasvenskarna, p. 134; Szarota, Okupowanej, p. 223–225.


[Закрыть].

В это же время возле центрального железнодорожного вокзала вырос черный рынок, где торговали одеждой и продуктами, долларами, драгоценностями и поддельными документами. Крестьяне контрабандой везли из сел и деревень товары: под одеждой, в потайных сумках и даже в бюстгальтерах[65]65
  Korboński, Fighting, p. 183; Szpilman, The Pianist, p. 48; Garliński, Fighting, p. 43; Nowak, Courier, p. 71; Korboński, Fighting, p. 11.


[Закрыть].

«Никогда раньше не видел я таких огромных бюстов, как в то время в Польше», – вспоминает Стефан Корбоньский, участник подполья. Один предприимчивый контрабандист провез в город туши свиней, спрятав их в гробах. Немцы, занятые созданием своей администрации, проверяли грузы формально, а если и ловили кого-то на контрабанде, могли отпустить за взятку или, в редких случаях, за остроумную шутку – как это было с контрабандистом, который пытался замаскировать рысака под крестьянку. «Когда жандармы обнаружили подлог, даже они, начисто лишенные чувства юмора, чуть не умерли со смеху», – писал Корбоньский[66]66
  Korboński, Fighting, p. 219; Gistedt, Od operetki, p. 92.


[Закрыть].

Витольд избегал публичных собраний и отдавал предпочтение новобранцам, отличавшимся, как и он сам, природной сдержанностью и скрытностью. Он быстро осознал суть работы подпольщика. Национальность, язык, культура – это важные скрепляющие узы в любой группе, но для его людей самым главным было доверие. Акт вербовки означал, что от новобранца теперь зависит жизнь Витольда, и наоборот. Иногда люди, которых выбирал Витольд, удивлялись, почему он им доверился[67]67
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 14; Неизвестный автор, [Zasady konspiracji], AAN, 2/2505/0/-/194.


[Закрыть].

«Почему ты мне доверяешь?» – спросил Витольда один мужчина[68]68
  Rablin, Oświadczenia, vol. 29, APMA-B, p. 82.


[Закрыть].

«Мой друг, мы должны доверять людям», – ответил Витольд[69]69
  Rablin, Oświadczenia, vol. 29, APMA-B, p. 82.


[Закрыть].

Витольду не всегда удавалось верно определить темперамент человека, и он постоянно тревожился, что какой-нибудь излишне пылкий участник группы выдаст их. В ту зиму Тайная польская армия составила инструкцию для новобранцев, в которой предупреждала: «…люди слишком увлекаются подпольной деятельностью, и тогда их очень легко поймать… Если мы хотим отомстить немцам, то должны суметь выжить до тех пор, пока не получим шанс»[70]70
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 14; Неизвестный автор, [Zasady konspiracji], AAN, 2/2505/0/-/194.


[Закрыть].

Витольд прилагал все силы к тому, чтобы воспитать свою молодую армию. К декабрю в организации насчитывалось около ста человек, в основном это были молодые мужчины. «Он очень внимательно ко всем относился, – вспоминала Элеонора. – Он переживал за людей». Один солдат, которого Витольд завербовал, шутил, что у их группы есть собственная «няня». Витольду стала нравиться его работа. Он удивлялся тому, насколько легко ему давалась подпольная деятельность. Строгие рамки его прежней жизни теперь ничего не значили. Он дышал так свободно, как никогда прежде[71]71
  Ostrowska, [Wspomnienia 1], p. 3–4; Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 14.


[Закрыть].

Витольд понимал, что его группа не в силах напрямую противостоять оккупантам, но считал, что его люди могут отлично справиться с заданиями по сбору разведданных. Ежи Скочиньский, начальник разведывательного отдела Тайной польской армии, имел связи в полиции. Немцы не стали упразднять польскую полицию и возложили на нее основные обязанности по обеспечению правопорядка. Полицейских часто заранее информировали о крупных операциях. Получив информацию от своих осведомителей, Витольд и его товарищи предупреждали тех, против кого готовился рейд. Но нацисты действовали с такой поразительной скоростью, что участники подполья не всегда успевали сориентироваться[72]72
  Malinowski, Tajna, p. 100.


[Закрыть].

В ту зиму были сильные морозы. Эсэсовцы начали в массовом порядке депортировать поляков из недавно аннексированных западных провинций. Поляки должны были освободить земли для немецких переселенцев. На центральный железнодорожный вокзал Варшавы ежедневно прибывали составы из вагонов для перевозки скота, под завязку набитых полумертвыми от холода мужчинами, женщинами и детьми. Когда вагоны открывали, окоченевшие трупы падали на землю, словно статуи. Оставшиеся в живых люди ночевали посреди городских руин или просились в дома друзей и родственников, и без того уже переполненные. К январю 1940 года было депортировано более 150 000 граждан Польши – как католиков, так и иудеев, – и планировалось изгнать еще сотни тысяч человек[73]73
  Szpilman, The Pianist, p. 54; Dwork, van Pelt, Auschwitz, p. 144.


[Закрыть].

Однако немцы и не думали готовиться к притоку беженцев в город. Ганс Франк, генерал-губернатор оккупированной Польши, объявил о нормах питания по всей стране: 600 килокалорий в сутки для так называемых арийских поляков и 500 килокалорий – для евреев, что составляло лишь треть от необходимой для выживания суточной нормы (немцы в Польше имели право на 2600 килокалорий в день). Немцы выпустили продуктовые карточки, которые можно было отоваривать только в определенных магазинах. Людям выдавали по этим карточкам крайне ограниченный список продуктов: хлеб, испеченный с добавлением «муки» из опилок, мармелад из свеклы, горький кофе из желудей и картофель – единственный продукт, входивший в рацион всех категорий граждан. Частично восполнить дефицит помогал черный рынок, но многие люди голодали. Толпы исхудавших беженцев попрошайничали на углах городских улиц[74]74
  Tooze, Wages, loc. 6789; Szpilman, The Pianist, p. 54; Szarota, Okupowanej, p. 203. См.: Ziemniaki na pierwsze… na drugie… na trzecie (картошка на первое… на второе… и на третье) Зофии Серафиньской, а также: Sto potraw z ziemniaków (Сто блюд из картошки) Bolesława Kawecka-Starmachowa; Pilecki, [Raport 1945], PUMST, BI 874, p. 5.


[Закрыть].

Вскоре из-за антисанитарии и перенаселенности в городе началась эпидемия тифа. Болезнь разносили вши. Во время Первой мировой войны от тифа серьезно пострадал восточный фронт, и не было в мире другой болезни, которой немцы боялись бы столь же сильно. Нацистские чиновники считали, что тифу особенно подвержены евреи, поэтому, чтобы сдержать распространение инфекции, они ускорили процесс заключения евреев в огороженное гетто в Варшаве[75]75
  Allen, The Fantastic, loc. 212. На тот момент в Польше было уже несколько гетто, первое создано в Пётркув-Трыбунальски в октябре 1939 года (Winstone, Dark, loc. 1856); Frank, Extracts, p. 5896.


[Закрыть].

Кроме того, немцы жестоко преследовали своих реальных или воображаемых врагов. Несколько подпольных групп были пойманы и расстреляны в лесу у села Пальмиры под Варшавой. Среди убитых были адвокаты, стоматологи и даже лучший шахматист страны. Однако подобные карательные меры вели только к тому, что неосторожных вылазок становилось все меньше, а подпольщики приобретали опыт и мастерство. После череды арестов сформировалась одна наиболее сильная организация – Союз вооруженной борьбы (Związek Walki Zbrojnej)[76]76
  В 1942 году Союз был преобразован в Армию Крайову, ставшую основной подпольной организацией польского Сопротивления. Помимо борьбы с нацистами она также ставила задачу противодействовать советской власти на западных территориях Белоруссии и Украины. Отношения Армии Крайовой с СССР варьировались от сотрудничества до прямого военного противостояния. Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Организацию поддерживало польское правительство в изгнании, созданное во Франции осенью 1939 года. Некоторые члены Тайной польской армии видели в Союзе вооруженной борьбы своих конкурентов. Но Витольд считал, что в момент восстания им нужно будет объединить усилия[77]77
  Pilecki, [W jaki], PUMST, BI 6991, p. 14; Bartoszewski, 1859, p. 70.


[Закрыть].

Тем временем группа Витольда начала устраивать акции против польских коллаборантов. Ими были в основном этнические немцы, которых в Польше насчитывалось не меньше миллиона человек. «В любой общине есть те, кто не испытывает угрызений совести, стремясь облегчить себе жизнь или донося на надоевшего мужа, жену или любовницу», – заметил один из подпольщиков. Какими бы ни были мотивы доносчиков, эти люди представляли реальную угрозу для подполья, и их следовало устранять[78]78
  Malinowski, Tajna, p. 53, 100; Nowak, Courier, p. 63.


[Закрыть].

Информаторы часто собирались в подвальном ночном клубе рядом с улицей Новый Свет. Клуб назывался «Кафе Бодега». Заведение принадлежало польке, но она была женой итальянского посла, поэтому клуб не закрывали, несмотря на то что там играли джаз, который и привлекал посетителей. Отвращение Гитлера к «музыке негров» было хорошо известно, но официально джаз не запрещали, и гестапо мирилось с «Кафе Бодега». Темный и шумный зал клуба служил идеальным местом для встреч с информаторами – встречи проходили у барной стойки или за столиком рядом с эстрадой[79]79
  Malinowski, Tajna, p. 39; Zwerin, Swing, p. 64.


[Закрыть].

Люди Витольда устроили небольшой наблюдательный пункт над типографией напротив входа в клуб. Они следили за посетителями и фотографировали вероятных информаторов. Кроме того, они работали с персоналом клуба и выясняли, какие разговоры удалось подслушать. Время от времени они подсылали к гестаповцам ложных информаторов, которые доносили на настоящих коллаборантов, обвиняя их в каком-нибудь выдуманном преступлении. В «Кафе Бодега» теперь часто можно было увидеть, как наряд гестаповцев тащит наружу протестующего «стукача». Руководителем и барабанщиком джаз-бэнда был Джордж Скотт – сын афроамериканца и польки, которые познакомились, работая в цирке. Мелодии джазового оркестра звучали одна за другой, не замолкая ни на минуту[80]80
  Zwerin, Swing, p. 64.


[Закрыть].