Текст книги "Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц"

Заключенные идут на работу.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

В такие моменты голодный, замерзший и сжираемый вшами Витольд обнаружил, что душа его способна отделиться от страдающего тела. Она словно поднималась над телом и с жалостью смотрела на него, как смотрят на нищего на улице. «Пока тело испытывало мучения, душа порой чувствовала себя великолепно», – вспоминал он[246]246
  Pilecki, The Auschwitz, loc. 1178; Pilecki, [Raport 1945], PUMST, BI 874, p. 16.


[Закрыть].

Состояние Витольда все больше тревожило Деринга. В конце ноября они договорились встретиться в госпитале, но Деринг едва смог найти Витольда в толпе тощих, грязных доходяг, напиравших на дверь госпиталя и стремившихся попасть внутрь. Признав то, что почти четверть заключенных в лагере больны или травмированы, эсэсовцы переделали под больничные блоки еще три барака, но места все равно не хватало[247]247
  Dering, [Wspomnienia], p. 17; Iwaszko et al., Auschwitz, vol. II, p. 300.


[Закрыть].

Осмотрев друга, Деринг спросил, как же он держится на ногах, и предложил определить Витольда в госпиталь и, возможно, даже договориться о работе там.

Витольд твердил, что он в порядке. Поступавших в больницу заключенных редко оставляли в живых. Кроме того, большинство завербованных им людей были в еще худшем положении, чем он. «Как бы это выглядело, если бы я хоть раз пожаловался, что мне плохо… или что я слаб… и что я настолько устал от работы, что ищу любой предлог для собственного спасения? – писал он позже. – Было очевидно, что тогда я не смогу никого вдохновить или потребовать чего-то». Впоследствии Витольд устроил на работу в госпиталь Кона, который держался на ногах из последних сил[248]248
  Pilecki, The Auschwitz, loc. 1174; Piekarski, Escaping, p. 75.


[Закрыть].

⁂

И все-таки Витольду пришлось спасать себя. Один из его рекрутов, Фердинанд Тройницкий, работал в столярной мастерской в бараке рядом с главными воротами. Его капо, Вильгельм Вестрич, этнический немец из Польши, был не так жесток, как другие. Фердинанд договорился с Вестричем о встрече, но Витольду необходимо было произвести хорошее впечатление. Витольд решился на отчаянный шаг: он сказал Вестричу, что находится в лагере под псевдонимом и на самом деле он один из богатейших польских аристократов, шляхтич, и обязательно вознаградит Вестрича за его доброту. Судя по всему, капо купился на эту байку. Вестрича вскоре должны были освободить – возможно, он увидел шанс получить награду за услугу. Во всяком случае, Витольд устроился в столярную мастерскую и даже нашел место в мастерской для Славека[249]249
  Pilecki, [Raport 1945], PUMST, BI 874, p. 16.


[Закрыть].

После работы на складах Витольд первые несколько дней пребывал в состоянии тихого шока. В мастерской было чисто. В углу стояла выложенная плиткой печь. Никаких побоев. Ему выдали кепку и носки. Конечно, и ему, и другим плотникам приходилось выполнять какие-то столярные работы, но Вестрич оградил их от проверок[250]250
  Pilecki, [Raport 1945], PUMST, BI 874, p. 16.


[Закрыть].

Несколько дней спустя Витольд получил известие, взбудоражившее весь лагерь. Вновь прибывшие заключенные сообщили, что информация об Аушвице дошла до Варшавы в ноябре. Подполье опубликовало отчет в своей главной газете, и люди заговорили об ужасах концлагеря. Вероятно, Витольд подумал, что в Лондоне скоро обо всем узнают и начнут действовать[251]251
  Kowalski, Niezapomniana, p. 201; Ringleblum, Notes, loc. 1777.


[Закрыть].

Приближалось Рождество, и печальная слава лагеря, похоже, вызвала кое-какие перемены. Польский архиепископ Адам Сапега узнал о тяжелом положении заключенных и обратился к коменданту Хёссу с просьбой разрешить церкви прислать в лагерь помощь и организовать рождественскую мессу. Хёсс дал согласие на передачу посылок с продуктами весом не более килограмма для каждого заключенного, но в мессе отказал: его милосердие на этом заканчивалось, а на остальное у него был свой взгляд[252]252
  Czech, Auschwitz, p. 40.


[Закрыть].

Столярная мастерская.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

В это непростое время заключенные по вечерам в блоках репетировали рождественскую песню «Тихая ночь» в ее немецком варианте. Как-то раз, находясь в столярной мастерской, Витольд услышал звуки музыки, которые доносились из соседней комнаты (заглянув туда, он увидел нескольких капо – они кряхтели и пыхтели, извлекая звуки из своих музыкальных инструментов). В канун Рождества заключенных пораньше отпустили с работы. Возвращаясь в свои блоки, они увидели, что рядом с кухней стоит огромная рождественская елка – высотой со сторожевую вышку, с густой хвоей, украшенная разноцветными гирляндами. Когда ветер раскачивал ветки, казалось, будто огоньки на елке пляшут. Вместо подарков эсэсовцы сложили под елкой тела узников, погибших в тот день в штрафном отряде, – в основном это были евреи[253]253
  Czech, Auschwitz, p. 40; Świętorzecki, Oświadczenia, vol. 76, APMA-B, p. 101–102; Dobrowolska, The Auschwitz, loc. 3017; Bartoszewski, Mój, p. 53–54.


[Закрыть].

Рядом с елкой выстроили небольшую сцену. После переклички на сцену забрался гауптшарфюрер СС Палич и несколько капо. Один был с аккордеоном, другой – с гитарой, а третий начал петь. Зазвучали вступительные аккорды «Тихой ночи», и стоявшие рядами заключенные начали подпевать. В блоки они возвращались в полном молчании[254]254
  Świętorzecki, Wspomnienia, vol. 86, APMA-B, p. 233; Dobrowolska, The Auschwitz, loc. 3017.


[Закрыть].

⁂

Заключенные вернулись на работу несколько дней спустя. Было холодно. Снег между блоками покрывала корка льда, а замерзшие на плацу колеи и рытвины напоминали гребни морских волн. Витольд был рад, что работает в помещении, но возникали другие проблемы. Вестрич отправил Витольда и его товарища на работу в один из госпитальных блоков, где находились так называемые выздоравливающие. Больные лежали в пяти небольших палатах, по сто человек в каждой. Люди были похожи на скелеты с неестественно раздутыми ногами. У некоторых были открытые гноившиеся раны размером с тарелку или сломанные конечности с торчащими из них под странными углами костями. Люди лежали под грязным тряпьем, стонали и выли. По ним ползали вши. Зловоние, исходившее от экскрементов и гниющих ран, было настолько сильным, что окна держали открытыми, несмотря на мороз[255]255
  Strzelecka, Voices, vol. 3, p. 8, 21; Redzej, [Raport 1943], AAN, 202/XVIII/1, p. 38; Tomaszewski, Wspomnienia, vol. 66, APMA-B, p. 108; Ławski, Wspomnienia, vol. 154/154a, APMA-B, p. 69.


[Закрыть].

Госпитальный капо заставил их строить в каждой комнате деревянный проход. Вскоре напарник Витольда начал жаловаться на плохое самочувствие. На следующий день он кашлял и едва держался на ногах. Его положили с воспалением легких в одну из палат. Утром он умер. Витольд почувствовал, как болезнь коснулась и его, она медленно расползалась внутри его тела. Сначала он ощутил какое-то тепло и тоску, будто опустился в остывающую ванну, и это притупило его чувства. Он испытывал непреодолимое желание отдохнуть, закрыть глаза, забыться, но знал, что не должен оказаться на одном из этих грязных матрасов. Появилась светобоязнь, ломота в суставах, Витольда била дрожь и сильно знобило. Шатаясь, он поплелся к Дерингу, и тот поставил ему диагноз – воспаление легких, лихорадка, но никаких лекарств у Деринга не было[256]256
  Pilecki, [Raport 1945], PUMST, BI 874, p. 23.


[Закрыть].

Накануне Рождества 1940 года. Владислав Шивек, послевоенные годы.

Предоставлено Анной Коморовской

Еще несколько перекличек Витольд перенес на ногах. Он думал, что выкарабкается, но в один из вечеров эсэсовцы объявили о дезинсекции лагеря. Каждый заключенный должен был принять душ и продезинфицировать свою одежду. Заключенным из блока Витольда приказали идти к кладовой и раздеться для мытья. Люди мылись недолго, но одежду ждали несколько часов, и все это время они стояли на ногах. Дезинсекцию проводили в одной из комнат блока – дверь и окна просто заклеили полосками бумаги и установили вентилятор. Немцы использовали дезинфицирующее средство на основе цианида – «Циклон Б» (Zyklon B), синие гранулы которого превращались в газ при контакте с воздухом. Оно было чрезвычайно токсично, поэтому, разбрасывая гранулы по кучам одежды, заключенные надевали противогазы, а перед тем как забрать вещи, проветривали комнату[257]257
  Rablin, Oświadczenia, vol. 29, APMA-B, p. 80; Piper, Auschwitz, vol. III, p. 198; Dwork, van Pelt, Auschwitz, p. 219–222. Запах миндаля в «Циклон Б» добавляли производители, чтобы газ можно было почувствовать.


[Закрыть].

Когда им наконец вернули одежду, окрасившуюся в синий цвет и пропахшую горьковатым запахом миндаля, уже начало светать. Витольд сделал несколько шагов и рухнул рядом с кладовой. Санитары дотащили его до госпиталя, раздели, облили еще более холодной водой, а на груди несмываемыми чернилами написали его номер. Затем ему дали грязную больничную рубаху, трусы, отвезли в ту самую комнату, где он работал, и бросили на прогнивший матрас. От усталости он не мог пошевелиться, но и заснуть не получалось: как только он вытянул руку, по ней тут же поползли вши. Взглянув на одеяло, он с ужасом увидел, как оно шевелится от вшей, сверкая, как рыбья чешуя. Насекомые были разных форм и размеров: полосатые, чешуйчатые, белые, серые и ярко-красные, уже насосавшиеся крови[258]258
  Strzelecka, Voices, vol. 3, p. 29; Pilecki, [Raport 1945], PUMST, BI 874, p. 23–24; Redzej, [Raport 1943], AAN, 202/XVIII/1, p. 37a.


[Закрыть].

Банка с «Циклоном Б».

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

Он убивал их горстями, пока не стер руки в кровь, но все было тщетно. Инвалид справа от него лежал неподвижно, его лицо было покрыто коркой вшей, впившихся в кожу. Заключенный слева от него уже умер. Витольд сомневался, хватит ли у него сил бороться, и не понимал, хочет ли он этого вообще. Он попросил у санитара бумагу и карандаш и написал короткую записку Дерингу[259]259
  Pilecki, [Raport 1945], PUMST, BI 874, p. 25.


[Закрыть].

«Если ты не вытащишь меня отсюда, – с трудом нацарапал он, – я истрачу последние силы на борьбу со вшами. При моем нынешнем состоянии дымоход крематория все ближе»[260]260
  Pilecki, [Raport 1945], PUMST, BI 874, p. 25.


[Закрыть].

Он написал, где находится, и попросил санитара сразу же отнести записку. Через пару часов появился Деринг. С ним был санитар и госпитальный капо Бок. Деринг делал вид, что проводит какую-то проверку.

«Что случилось с этим парнем?» – спросил он, остановившись рядом с Витольдом. «Ты можешь осмотреть его?» – спросил он санитара. Затем Деринг поставил Витольду диагноз и сказал, что забирает его на обследование в диспансер. Витольда подняли на ноги и потащили под руки в другой блок, где в одной из палат были установлены кровати и новые матрасы, еще без вшей. Теперь у Витольда была собственная кровать. Он вытянулся и погрузился в глубокий и спокойный сон, а все мысли о Сопротивлении отступили[261]261
  Pilecki, [Raport 1945], PUMST, BI 874, p. 25.


[Закрыть].

Глава 6. Бомбардировочная авиация

Варшава, октябрь 1940 года

Александр Велопольский вышел из лагеря в конце октября и сел в первый же поезд до Варшавы. Полякам разрешалось ездить только в вагонах третьего класса в хвосте поезда, но там хотя бы не было немцев. Своей бритой головой он привлекал внимание пассажиров. Ему хотелось поскорее добраться до своего дома в деревне, но Александр был полон решимости сдержать обещание, которое он дал Витольду[262]262
  Из беседы с Велопольским, 18 мая 2017 года.


[Закрыть].

Александр нанял велорикшу и по мокрым от дождя, серым улицам Варшавы поехал к своему двоюродному брату Стефану Дембинскому, который тоже был членом «Мушкетеров». Стефан впустил Александра в квартиру и накормил его. Многое изменилось в Варшаве за шесть недель, пока Александр был в концлагере. Стену из кирпичей и колючей проволоки в гетто почти достроили, из «арийского квартала» города были принудительно выселены еврейские семьи. Поляки захватывали те еврейские дома, которые не присвоили себе немцы. Гетто могли опечатать в любой момент, и плакаты на углах улиц предупреждали, что евреи, которые окажутся за пределами гетто, будут расстреляны. Катастрофически не хватало еды, свирепствовали болезни, особенно сыпной тиф[263]263
  Allen, The Fantastic, loc. 1819; Matusak, Wywiad, p. 32, 35.


[Закрыть].

Александру потребовалось несколько дней, чтобы договориться о встрече с лидером «Мушкетеров» Стефаном Витковским и с заместителем руководителя подполья Ровецким. После ареста Витольда большинство варшавских ячеек Сопротивления влились в основную организацию, которой руководил Ровецкий. Но некоторые организации, например «Мушкетеры», туда не вошли. Эксцентричный авиаинженер Витковский слишком высоко ценил свою независимость, чтобы подчиняться приказам Ровецкого. Однако они решили совместно собирать разведданные с целью использования наиболее эффективных рычагов воздействия на Англию – единственную европейскую страну, способную прийти на помощь Польше[264]264
  Mulley, The Spy, p. 61; Leski, Życie, p. 68–71; Olson, Last, loc. 2625.


[Закрыть].

Рассказ Александра о происходящем в лагере подтверждал, что нацисты своими преступлениями против заключенных грубо нарушают международное право. Эти доказательства и нужны были Ровецкому. Гаагская конвенция 1907 года защищала права военнопленных и обеспечивала некоторую защиту гражданских лиц от необоснованного ареста и жестокого обращения. Отчет Витольда наверняка вызовет протест со стороны международного сообщества. Еще более важное значение имел призыв разбомбить лагерь: это могло побудить союзников к совместным действиям против немцев[265]265
  Устный рассказ Александра был не единственным источником новостей о концлагере в ту осень – судя по всему, до Варшавы доходили открытки и письма, которые людям удавалось проносить тайком. Были и другие освобожденные, а также несколько побегов. Относительно статуса польских политзаключенных и Гаагской и Женевской конвенций см.: Lasik et al., Auschwitz, vol. I, p. 43–44; Gross, Renz, Der Frankfurter, vol. 1, p. 598; Reisman, Antoniou, Laws, p. 38–42, 47–56.


[Закрыть].

Ровецкий записал отчет Витольда и приложил его к донесению об общей обстановке в Польше. В отчете приводились факты бесчеловечного обращения с заключенными в лагере, а также схема расположения складов с продуктами питания, одеждой и, возможно, оружием и боеприпасами.

В документе сообщалось: «Заключенные просят польское правительство, ради всего святого, атаковать эти склады и положить конец их мучениям». Бомбардировка вызовет панику и даст заключенным шанс бежать. «Если они [заключенные] умрут в результате авиаудара, это будет для них облегчением, учитывая условия, в которых они живут», заявлялось в отчете. Отчет заканчивался словами Витольда о том, что это «срочное и тщательно взвешенное обращение» узников[266]266
  Dembiński, [Raport], PUMST, A. 680, p. 593.


[Закрыть].

Перед Ровецким встала проблема: как доставить донесение в Лондон. После оккупации Франции польское правительство в изгнании под руководством Владислава Сикорского, генерала и бывшего премьер-министра умеренных взглядов, перебралось в Лондон. У Ровецкого был радиопередатчик, но пользоваться им следовало осторожно, чтобы избежать обнаружения. Отправлять донесение с курьером было не менее рискованно. Прошлой осенью немцы сумели внедрить в сеть Ровецкого своих шпионов, поэтому теперь нужно было искать новый маршрут. Витковский предложил использовать в качестве курьера свою знакомую – аристократку Юлию Любомирскую. Она планировала бежать в нейтральную Швейцарию со своей сводной сестрой[267]267
  Fleming, Auschwitz, p. 24; Dembiński, [Raport], PUMST, A. 680, p. 592; Ровецкий включил рассказ Велопольского в свой более поздний «Доклад о внутренней обстановке до 30 января 1941 года», который попал в Лондон в марте 1941 года через Стокгольм; в разделе Part III. The camp in Oświęcim описаны условия содержания в лагере и страдания заключенных (PUMST, A. 441, p. 10).


[Закрыть].

В начале ноября Юлия с докладом и инструкциями села в поезд, который отправлялся в Швейцарию. Добираться до Женевы пришлось больше суток – расстояние составляло более 1500 километров, но поезда ходили регулярно. Юлия доставила отчет Станиславу Радзивиллу, временному поверенному Польши в Лиге Наций[268]268
  Dembiński, [Raport], PUMST, A. 680, p. 592.


[Закрыть].

Подготовка следующего этапа заняла несколько недель. Дипломатическое представительство привлекло брата Стефана Дембинского, Станислава, который тогда находился в Женеве. Он согласился доставить документы через незанятый регион на юге Франции и через Пиренеи в Мадрид. Дембинский добрался до испанской столицы примерно 10 декабря и передал бумаги вместе с короткой запиской польскому резиденту. Оттуда отчет с дипломатической почтой отправился Сикорскому в Лондон[269]269
  Dembiński, [Raport], PUMST, A. 680, p. 588, 591–592; Westermann, The Royal, p. 197.


[Закрыть].

⁂

Сикорский никак не мог наладить конструктивные отношения со своими британскими покровителями. Англичане знали о Польше очень мало и считали поляков странными, неуправляемыми иностранцами с трудно произносимыми именами. Говорят, Уинстон Черчилль однажды назвал польского военачальника Кажимежа Соснковского «Созл… как-то так». В докладе правительства Великобритании польский министр иностранных дел Август Залеский охарактеризован как человек, который «славится своей ленью», а про министра финансов Адама Кока сказано, что он «дружелюбен, но не птица высокого полета». О самом же Сикорском англичане думали, что он, пожалуй, худший из всех[270]270
  Walker, Poland, loc. 649; McGilvray, A Military, loc. 649; Olson, Cloud, For Your, p. 96–97.


[Закрыть].

«[Его] тщеславие колоссально, и, к сожалению, его поощряют, когда он демонстрирует это здесь в определенных кругах, – заметил британский посол в польском правительстве в изгнании сэр Говард Кеннард. – Нужно что-то делать, чтобы он понял: на нем свет клином не сошелся»[271]271
  Olson, Island, loc. 1497.


[Закрыть].

Джон Гилкс

Сикорский был хорошо осведомлен об интригах своих противников и не менее разочарован своими британскими покровителями, которые проигнорировали его предупреждения о немецком блицкриге и пренебрежительно относились к польской армии, несмотря на то что во время Битвы за Британию[272]272
  Авиационное сражение за господство в воздухе над Англией летом и осенью 1940 года, в котором участвовали также польские и чехословацкие летчики.


[Закрыть] 303-я Варшавская истребительная эскадрилья сбила больше немецких самолетов, чем любое другое подразделение[273]273
  McGilvray, A Military, loc. 1957; Olson, Last, loc. 1532–1559.


[Закрыть].

Владислав Сикорский. Ок. 1941 года.

Предоставлено Национальным цифровым архивом Польши

Еще хуже было то, что Англия не восприняла всерьез его предыдущие сигналы о военных преступлениях Германии. На тот момент название «Аушвиц» ни о чем не говорило британским чиновникам, хотя они понимали роль системы немецких концлагерей в подавлении сопротивления нацистам. В 1939 году британское правительство опубликовало Белую книгу, где были описаны случаи жестокого обращения с заключенными в лагерях Дахау и Бухенвальд. Но англичане проявляли осторожность, публикуя информацию о нацистских преступлениях, чтобы избежать обвинений в нагнетании напряженности. Во время Первой мировой войны правительство страны использовало вымышленные истории о жестоких преступлениях немцев (например, что они делают мыло из трупов), и это вызвало всеобщее недоверие. Кроме того, британские чиновники скептически относились к сообщениям правительств других стран. Фрэнк Робертс, исполняющий обязанности первого секретаря Центрального департамента Министерства иностранных дел Великобритании, даже позволил себе усомниться в достоверности польских донесений. Пока англичане ограничивались общими фразами, осуждая «жестокое обращение немцев с гражданским населением Польши, нарушающее принципы международного права»[274]274
  Iwaszko et al., Auschwitz, vol. II, p. 419–426; Kochavi, Prelude, p. 7–9; van Pelt, The Case, p. 129–132.


[Закрыть].

Еще одна сложность для Сикорского заключалась в следующем: как обратить внимание Британии на преступления нацистов в Польше, если сама она подвергается разрушительным бомбардировкам со стороны Германии. В сентябре 1940 года Гитлер приказал провести серию бомбардировок, нацеленных на Лондон и другие города. Он стремился уничтожить инфраструктуру страны и сломить волю народа. В течение всей осени Лондон бомбили почти каждую ночь. Было сброшено 27 500 бомб, погибли 18 000 человек, в основном в районе Ист-Энда и доков, сотни тысяч жителей города остались без крова. Немцы использовали и зажигательные, и фугасные бомбы, поэтому по ночам в разных частях города полыхали страшные пожары[275]275
  Gardiner, The Blitz, p. 43.


[Закрыть].

Когда бомбардировщики находились в двенадцати минутах полета от города, начинали выть сирены и жители прятались в подвалах и других укрытиях. Бомбоубежища быстро заполнялись, и люди искали спасения в церковных склепах, под железнодорожными мостами и в лондонском метро. По вечерам на платформах сидели «подземщики» – так их стали теперь называть. Власти не одобряли использование станций метро в качестве укрытий, но все-таки согласились раздавать кое-где чай и булочки и проводили медосмотры, чтобы выявить вшей и чесотку. Люди, получившие контузию, иногда не выходили на поверхность в течение нескольких дней, чтобы никто не занял их место. Некоторые граждане жаловались на состояние бомбоубежищ в бедных районах города и думали, что у состоятельных лондонцев, например евреев, убежища лучше, чем у других. Такая точка зрения выражала массовый антисемитизм, но не соответствовала реальности. Большинство людей все же приспособились к тяжелым обстоятельствам, и дух товарищества сплотил собратьев по несчастью[276]276
  Gardiner, The Blitz, p. 89–90.


[Закрыть].

В мае слабого Чемберлена сменил Черчилль. Новый премьер-министр посещал пострадавшие от бомбежки районы и встречался с выжившими людьми. Ночью с крыши своего бункера Черчилль видел полуразрушенный город. Моральный дух англичан не был сломлен, но в остальном ситуация складывалась не лучшим образом: британцы увязли в боях с итальянскими войсками в Африке, на единственном активном фронте, а поставкам продовольствия и оборудования через Атлантику угрожали немецкие подводные лодки. Америка пока наблюдала за происходящим со стороны. Размышлять о судьбах тех, кто оказался в ловушке на континенте, не было времени[277]277
  Manchester, Reid, The Last, loc. 3606; Roberts, Churchill, p. 607–608.


[Закрыть].

Той осенью Сикорский согласился сотрудничать с новой подпольной организацией, которая называлась Управление специальных операций – УСО (Special Operations Executive – SOE). Он надеялся улучшить отношения с британцами. Целью УСО было проведение диверсий в оккупированной нацистами Европе. Но начало ее работы оказалось неудачным. Организацию возглавлял министр экономической войны Хью Далтон – социалист, выпускник Итонского колледжа. Его вызывающее поведение не одобрялось другими членами правительства, а решение привлечь к сотрудничеству с УСО не военных, а гражданских лиц – чтобы понравиться левым группам на континенте, – имело обратный эффект. Нанятые им бухгалтеры, юристы и банковские клерки выдвигали множество различных предложений, но совершенно не представляли, как все это осуществить. Если бы не партнерство Далтона с поляками, которое позволило ему заявить об успехах польского подполья как о собственных, УСО потерпело бы в ту зиму полный крах[278]278
  Milton, Ministry, loc. 1640.


[Закрыть].

Хью Далтон. 1945 год.

Национальная портретная галерея Лондона

Накануне Рождества Сикорский вместе с Далтоном посещал польские войска, расквартированные в Шотландии. В это время в штаб-квартиру польского правительства в изгнании в отеле «Рубенс» в Лондоне прибыл отчет Витольда. Далтон, уже имевший несколько стычек с Уайтхоллом, понимал, что Сикорскому будет невероятно сложно выполнить просьбу Витольда о бомбардировке лагеря. Учитывая график Черчилля, можно было потерять несколько недель, ожидая возможности попасть на прием. Министерство иностранных дел тоже не хотело заниматься проблемой немецких преступлений, поэтому лучше всего было передать просьбу Витольда непосредственно в Королевские ВВС[279]279
  Dalton, Diary, p. 132–133; McGilvray, A Military, loc. 1863.


[Закрыть].

Адъютант Сикорского Стефан Замойский 4 января 1941 года составил одностраничную версию отчета, главным пунктом документа была просьба о бомбардировке лагеря. Замойский передал подготовленный отчет командующему бомбардировочной авиацией Ричарду Пирсу. Штаб-квартира Пирса располагалась в деревушке Уолтерс-Эш недалеко от города Хай-Уиком в Бакингемшире, на достаточно безопасном расстоянии от Лондона. Бомбардировки Лондона возобновились 29 декабря. Холодным ясным вечером взвыла сирена, и бомбы снова посыпались на город. Всего за три часа на столицу упали 22 000 бомб, в основном зажигательные, и в Лондоне начался второй Великий пожар[280]280
  Westermann, The Royal, p. 197; Gardiner, Blitz, p. 141, 230–241.


[Закрыть].

Пирс анализировал действия Королевских ВВС, когда на его стол легло донесение Витольда. Черчилль считал стратегические бомбардировки Германии своим главным приоритетом, однако Королевским ВВС было трудно держать все время наготове свой небольшой парк бомбардировщиков, не говоря уже о том, чтобы наносить удары по всей территории Германии. В октябре у Англии было 290 исправных самолетов, но к концу ноября она потеряла почти треть из них. Причиной большинства происшествий были ошибки экипажей: пилоты были плохо обучены, на самолетах не хватало оборудования. Отсутствовали радары, и в условиях сильной облачности пилоты, отсчитав примерное время полета, просто открывали бомбовые люки. В результате большинство бомб падало очень далеко от цели. Один из экипажей попал в магнитную бурю и развернулся, сам того не подозревая. Вглядываясь в темноту в поисках ориентиров, они заметили реку, которую ошибочно приняли за Рейн, и свою цель – аэродром. Только по возвращении на базу они поняли, что все это время летали над Англией и сбросили бомбы на аэродром Королевских ВВС в Бассингборне в графстве Кембриджшир[281]281
  Overy, The Bombing, p. 261; Hastings, Bomber, loc. 1543.


[Закрыть].

«Прискорбно», – сказал Черчилль, характеризуя боевые действия Королевских ВВС, и потребовал повысить результативность. Он поддерживал идею ответной атаки на немецкие города, но с условием, что она будет иметь хоть какой-то шанс на успех. В декабре Черчилль приказал провести первый такой налет на Мангейм. Однако Пирса и Чарльза Портала, начальника штаба ВВС, волновала этическая сторона атаки на мирных жителей. Они считали, что единственный способ вывести Германию из войны – нанести целенаправленный удар по ее военно-промышленному комплексу. Ориентируясь на сильно преувеличенные отчеты своих экипажей, Пирс думал, что их стратегия дает результаты, и как раз планировал крупную акцию по бомбардировке производства синтетического топлива в Германии. Именно в этот момент просьба Витольда легла на его стол[282]282
  Hastings, Bomber, loc. 1543.


[Закрыть].

Мысль о бомбардировке Аушвица показалась Пирсу интересной. Он понимал, что бомбардировка лагеря не имеет стратегического значения, и если решение об атаке на лагерь все-таки будет принято, то оно будет политическим. Расстояние от авиабазы Страдисхолл в Саффолке до лагеря и обратно превышало 2700 километров – до сих пор Королевские ВВС на такую дистанцию не летали. Теоретически эскадрилья из дюжины бомбардировщиков Веллингтона с дополнительными топливными баками могла достичь Аушвица. Каждый бомбардировщик мог бы нести на борту 450 килограммов боеприпасов – этого количества было бы достаточно, чтобы уничтожить лагерь или нанести ему серьезный ущерб. Поляки дали указания, как найти Аушвиц, но Пирс знал, что, даже если бомбардировщики ВВС до него доберутся, при таком ограниченном количестве бомб у них на борту шансы попасть по лагерю будут невелики[283]283
  Westermann, The Royal, p. 197, 201; Hastings, Bomber, loc. 1814; Bines, The Polish, p. 111.


[Закрыть].

Пирс 8 января направил эту просьбу Порталу в Лондон, в министерство авиации. Он писал, что миссия выполнима, но, учитывая все сложности операции, требуется одобрение министров. Пирс ничего не сообщил о тяжелом положении заключенных, и это неудивительно. В процессе передачи донесения в Лондон акцент был сделан на идее бомбардировки, тогда как описание ужасов концлагеря было сведено к одной строке. Вне контекста на просьбу Витольда уже никто не обратил внимания[284]284
  Hastings, Bomber, loc. 1732; [Sprawozdanie, notatki informacyjne, raporty z okupacji sowieckiej, przesłuchanie kurierów i przybyszów z Polski, XII 1939–IV 1942], PUMST, SK.39.08.


[Закрыть].

Ответ Портала был кратким и четким:

«Думаю, вы согласитесь, что, не беря в расчет какие-либо политические соображения, атака на польский концлагерь в Освенциме является нежелательной диверсией и вряд ли достигнет цели. Масса бомб, которые можно было бы доставить к цели на этом расстоянии при наличии ограниченных сил, не сможет нанести достаточный урон и едва ли позволит заключенным сбежать»[285]285
  Westermann, The Royal, p. 202. Портал ошибочно назвал Аушвиц польским концлагерем, а не немецким.


[Закрыть].

Оценка Портала была точной, он даже немного преуменьшил сложность бомбардировки. Но он не смог понять, что атака на Аушвиц в 1940 году обратила бы внимание всего мира на ужасы лагеря и, даже если бы не принесла успеха, создала бы прецедент вмешательства с целью остановить преступления нацистов.

Чарльз Портал. Фото:

Юсуф Карш

Пирс не возражал против такого решения и передал Сикорскому ответ Портала. В письме от 15 января Пирс разъяснял Сикорскому все сложности этой миссии. «Подобные бомбардировки должны быть чрезвычайно точными, если мы не хотим больших жертв среди самих заключенных», написал он, добавив, что «такую точность нельзя гарантировать»[286]286
  Westermann, The Royal, p. 204.


[Закрыть].

Ответ Сикорского не задокументирован. Далтон, судя по всему, убедил Сикорского продолжать работу в этом направлении. Тем временем в западном высокогорье Шотландии УСО обучало польских эмигрантов разведывательной деятельности. Далтон планировал десантировать этих людей в Польше, снабдив радиопередатчиками, чтобы они установили связь с Варшавой и высылали разведданные в Великобританию. Для Сикорского это означало, что британцы согласны на дальнейшее сотрудничество и доверяют сведениям, которые предоставила к тому моменту его сеть[287]287
  Bines, The Polish, p. 31–32; Wilkson, Gubbins, loc. 1728.


[Закрыть].

Первые три парашютиста прибыли на авиабазу Страдисхолл в Саффолке вечером 15 февраля. Ночь была тихая, лишь тонкая полоса облаков плыла в вышине. Прогноз погоды для Польши обещал ясное небо. Разведчики были одеты в комбинезоны и перчатки по локоть. До места выброски под Варшавой было пять часов лёта. В рюкзаках парашютистов лежала гражданская одежда, сшитая по польской моде, немецкие сигареты и бритвы. У каждого в пуговице была спрятана таблетка с цианидом на случай захвата в плен. Еще 360 килограммов оборудования – четыре радиопередатчика и большое количество динамита – были сложены в специально сконструированные контейнеры, способные выдержать удар о землю без взрыва. Перед вылетом Сикорский сказал разведгруппе: «Вы авангард Польши. Вы должны показать миру, что даже сейчас, даже в нынешних обстоятельствах, в Польше можно приземлиться»[288]288
  Garliński, Fighting, p. 75; Walker, Poland, loc. 1031; Zabielski, First, p. 10.


[Закрыть].

Самолет Whitley MK1 покатился по взлетно-посадочной полосе, оторвался от нее и набрал высоту над Северным морем. Уже над континентом сквозь воздухозаборники самолета подул холодный ветер, и люди прижимались друг к другу, чтобы согреться. Было слишком холодно, чтобы спать, и трудно говорить при ревущих двигателях. Когда они пролетали над голландским побережьем, их обстреляли из зениток, а над Дюссельдорфом их поймали вражеские прожекторы, но противовоздушная оборона Германии была на тот момент примитивной и в большей части города электричество не отключалось. Около полуночи они заметили огни Берлина. Возле польской границы облака начали сгущаться. Пилот, капитан авиации Фрэнсис Кист, возможно из-за незнания маршрута, отклонился от курса и, когда увидел Татры, понял, что улетел дальше нужной отметки[289]289
  Zabielski, First, p. 9–10; Bines, The Polish, p. 40.


[Закрыть].

Ни времени, ни топлива на корректировку курса не было. Людям пришлось прыгать из самолета прямо там – как оказалось, почти над Аушвицем. Один из членов экипажа открыл специально оборудованную боковую дверь, парашютисты взглянули на полную луну, освещавшую заснеженные склоны гор, и шагнули в темноту. Кист сделал еще круг, чтобы сбросить снаряжение, поднялся на крейсерскую высоту и улетел прочь[290]290
  Zabielski, First, p. 11–12.


[Закрыть].

В ночной тишине заключенные Аушвица наверняка слышали низкий гул двигателей самолета, но не могли догадаться, что означают эти звуки. Парашютисты приземлились и направились в Варшаву. Никакой помощи заключенные не получили, но сама эта операция стала для Сикорского подтверждением, что британцы могут добраться до Аушвица.