Текст книги "Пеликан. Месть замка Ратлин"

Джек Гельб
Пеликан. Месть замка Ратлин

Чем шторм громче, тем быстрее он проходит

© Джек Гельб, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Глава 1. Туман

Портраш, графство Антрим 1577 год

Каменный хребет гнулся под тяжким бременем. Внизу, уже изголодавшись, бились морские бесы. Их кучная возня сбивалась седой пеной.

Граф Рене Готье стоял перед обветшалым мостом, ведущим к замку Данлюс. Тьма сгустилась, плотно укутав собой зловещие руины. Воля его колебалась, как ветхая ткань на ветру. Едва ли что можно было разглядеть под ногами. Даже при свете дня восхождение к замку было задачей нелегкой, а теперь, когда опустилась беспробудная ночь, и говорить нечего. В тот момент, когда граф вот-вот обернулся бы назад, вернулся по скалистой дорожке обратно в бухту и стал бы искать ночлега в жалких домишках, он увидел знаменье, явившееся за миг до отречения от данной клятвы.

Замок был жив. Он дышал изнутри, отбрасывая длинные тени в кромешной тьме. Этот проклятый огонь и был той мятежной неупокоенной душой, ради которой Рене явился сюда. Пересилив страх, граф ступил на ветхий мост. Камни пугливо шевельнулись, перестукнувшись друг с другом. Рене замер, прислушавшись, и через несколько мгновений продолжил идти вперед, на зов багряного пламени, что трепыхалось в груди замка.

Обломки дверей давно гнили на каменном полу. Граф перешагнул через них и оказался в зале. В углу, под правым боком каменной лестницы, и бился трепыхающийся огонек. Вверх тянулась резкая полоса черной сажи и копоти. Пламя оживало в этих стенах не в первый раз.

Граф настороженно обернулся, оглядываясь. На ободранных стенах плясали длинные тени, глумливо извиваясь по прихоти пламени.

– Ты здесь? – спрашивал Готье.

Эхо еще не успело стихнуть под высокими сводами, как багряная вспышка блеснула на лезвии меча – клинок рассек кромешную тьму и обрушился в шаге от проворного Рене. Новый замах не заставил себя долго ждать, но и граф был начеку. Пригнувшись, Рене схватил камень с земли и метко швырнул в голову противника, в ответ услышав злобный рык сквозь зубы. Отступая назад, Рене оступился, уклоняясь от нового разящего удара. Черная фигура выпрямилась, быстро переводя дыхание. Граф мог разглядеть глаза с суженными от ярости зрачками, источающие слепое отчаяние за гранью помешательства. Ржавая борода неровными клочьями выступала на худом подбородке и впалых щеках. Грязно-красные волосы исполосовали бледное лицо, замаранное одеяние свисало бесформенным рваньем.

– Кто ты?! – вопрошал Готье, не отводя взгляда.

Стиснув зубы до скрипа, оборванец приставил лезвие к самому горлу графа.

– Ты Финтан Макдонелл? – спросил Рене, ощущая холод на своей шее.

Меч дрогнул, и графу показалось, что в следующее мгновение он расстанется с жизнью: грубое лезвие поцарапало шею, и тонкая струйка крови спустилась под воротник.

– Откуда ты знаешь это имя? – сипло спросил Финтан.

– Я знал того, кто был там, в Ратлине, – ответил Рене.

* * *

В такие дни кажется, что время застыло. Оно замерло в мутном тяжелом тумане. Серость разъела горизонт, и тот сросся с темно-серой водой, стал единым замершим монолитом: непоколебимым, молчаливым и холодным, как вечность. В этой пустой и бесполезной вечности, где-то внизу скалистого мшистого утеса, волны бились о скалы, а чайки пронзительно срывались друг на друга. Этот отдаленный гулкий шум мог ненадолго отвлечь от тяжелой мысли: время сковано неподъемными цепями, оно замерло на месте, и этих скал еще не касалась такая сила, что способна вновь заставить день сменяться ночью. Сутки слипались, небо то светлело, то темнело, но один день ничем не отличался от другого.

В этом тумане, который застилал собой все вокруг так, что верх нельзя отличить от низа, а день от ночи, плыла одинокая фигура, закутанная в черную шерстяную куртку и шарф, закрывавший от суровой непогоды. Тень брела, больше похожая на мрачное видение, скверный вымысел, нежели на человека с бьющимся сердцем и горячей кровью. Бесцельно бредущий призрак замер. Его пробила дрожь. Виной тому были вовсе не холод и сырость, которые неслись семью ветрами. Туман, подлый подельник греха и обмана, прятал в молочной завесе каменную громадину – замок Данлюс. Давно поверженный каменный великан покоился тут на растерзание всем проклятьям холода и моря. Тянулся гнусный писк, который следует после резкого шума, разрыва снаряда над самым ухом. После нескольких мгновений воцарилась тишина, жуткая тишина, которая правила в могучих стенах некогда живого замка, залы которого были натоплены, отогреты изнутри, а снаружи гордо вывешивались знамена смелого и непокорного клана Макдонеллов.

Сейчас перед глазами были лишь обглоданные временем и запустением руины, но в памяти воскрес герб – щит, разделенный на четыре равных фрагмента. На первом красный лев вставал на дыбы и хищно скалился, предаваясь пламенной свирепости. Подле него, по левую сторону, изображалась рука, держащая крест. На нижних двух фрагментах располагались рисунки трехмачтового галеона и рыбы. В самом центре, меж четырех знаков, орел распахивал крылья, и поверх него еще один корабль гордо поднимал три флага. Память с пугающей точностью воскрешала это изображение в памяти, беспощадно терзая старые раны.

Пересилив себя, странник отвел взгляд и продолжил свой путь. Через пару минут тень-призрак добрался до крутого склона, где его ожидали грубо вырубленные ступени, если так можно было назвать кривые уступы, пробитые вразнобой, блестевшие от влажного тумана. Преодолев спуск, странник оказался в укромной бухте, надежно скрытой от посторонних глаз широкоплечими скалами, которые нависали исполинскими великанами. Если же чей-то зоркий глаз и смог бы с моря углядеть это укромное пристанище, ему пришлось бы сойти на шлюпки, ибо тут коварная черная вода лукаво прикрывала зубастые и голодные скалы.

Давно и удобно расположившееся тут запустение не собиралось никуда уходить, плотно укутавшись в туманы и шум прибоя. Тусклый и унылый вид набережной заверял, что в этих краях время остановилось, ибо иного объяснения, отчего же ветхий причал еще не сгнил, попросту не было. Доски на пирсе давно разошлись, если когда-то и были подогнаны по размеру, во что сейчас верилось с трудом. К этому жалкому пристанищу притулились несколько худеньких или, напротив, разбухших лодок. Какой-то бледный продрогший бедолага стоял по колено в воде и красными от холода руками пытался залатать пробоину. Чайки, покачиваясь, либо ходили по берегу с величием благородного феодала, оглядывающего свои владения, либо с яростным запалом сражались за рыбьи головы и хвосты, которые нет-нет да и перепадали из рыбной лавки, помимо которой тут, в бухте, приютилась еще пара покосившихся домиков.

Погрузившись в свои мысли, укутанная тень побрела прочь с причала, глядя себе под ноги, когда звериная чуйка заскреблась в холке. Взгляд поднялся сам собой и, прежде чем рассудок, принялся истолковывать увиденное. Тот, кто наблюдал за странником, был весьма заметной фигурой и даже непомерно громоздкой. Здоровяк более двух метров ростом полулежал на камнях, опираясь на один локоть. Мех на старом плаще был невесть из какой грубой щетины, уже порядком поредевший – то тут, то там не хватало клока. Судя по распахнутой на груди рубахе, здоровяку был нипочем гнев семи ветров. Первая же мысль о пьянице, не добредшем до укрытия, быстро улетучилась – ничем спиртным не пахло и в помине, крепкий здоровяк попросту был не из мерзлявых. На теле синели отметины недюжинных схваток, заметнее всего был шрам прямо на груди, у самого сердца. Помимо рубцов и ожогов, синели и рисунки на обгорелом под палящим солнцем теле, уже порядком расплывшиеся и выцветшие, выдававшие бывалого морского волка. Волосы и борода изредка пресекались проседью. На вид ему могло запросто быть за сорок, а то и за пятьдесят лет, и с первого взгляда было видно – здоровьем он не обижен. Финтан, как и любой беглец и изгнанник на его месте, насторожился, ибо уже два года как подобные встречи не сулили ничего хорошего. Несколько мгновений они смотрели друг на друга.

– Благословите в дальний путь, – здоровяк нарушил тишину и протянул руку.

Плечи Финтана невольно расслабились от добродушного тона.

– Вы обознались, – мотнул головой Финтан. – Я не священник.

– Да ну? – удивился незнакомец. – Да плевать! Неужто пожалеешь пару добрых слов? Путь мне держать неблизкий, сгодится благословение хоть кого!

– Бог давно отвернулся от меня, – горько усмехнулся Финтан.

Здоровенная ручища все еще была протянута, но слегка дрогнула от страшных слов.

– Отчего ж? – участливо спросил незнакомец.

Финтан прищурился и, сам не зная того, хмуро свел брови.

– Видно, Бог боится смотреть мне в глаза после того, что он сделал, – просто ответил Макдонелл.

Великан присвистнул.

– О как… – вздохнул здоровяк, почесав затылок. – Что ж, голубчик, не буду тогда докучать тебе. Дела, гляжу, у тебя много сквернее моих.

Невольно губы Финтана дрогнули, и греющее душу коварное лукавство все же блеснуло на поверхности.

– Все не так уж и скверно, как день назад. Большому кораблю – большое плавание, – напутственно произнес Финтан.

Морской волк посмеялся с этих добрых слов. Он положил ручищу на грудь и, оставаясь верным своему слову, не стал больше докучать.

* * *

За два года мост, соединяющий замок с островом, еще больше разрушился. Камни осыпались и падали в черную воду. Ни один здравомыслящий человек, ценящий хоть сколько-нибудь свою жизнь, не ступил бы на этот мост, да и нечего делать было в заброшенном и разграбленном замке Данлюс.

Финтан замер на несколько мгновений, глядя издали на развалину древнего родового гнезда, подняв бледное лицо к небу. Бескрайняя пелена заволокла все вокруг. Он вслушивался в вой семи ветров, в обманчивые песни морских волн. Точно язычник, читающий знаки судьбы в полете птиц, он вглядывался в небо с прищуром, и пасмурное небо резало ему глаза даже таким невнятным блеклым светом, который украдкой просачивался сквозь серые облака.

Без тени сомнения и страха Финтан Макдонелл прошел по мосту, опустив голову себе на грудь. Едва ли он мог что-либо разглядеть – шарф и поднятый воротник закрывали взор. Скользкие камни то и дело покачивались, точно норовя пугливо отползти в сторону. Некоторым булыжникам это даже удавалось, и они летели вниз. Достигнув водной глади с резким всплеском, они надежно укрывались непроницаемой толщей холодного моря и долгие годы безмятежно покоились на сером морском песке.

Миновав мост, Финтан оказался под высокими сводами: голыми, пустыми и израненными пушечными орудиями и мародерами. Замок умирал, неумолимо и уродливо. Тем больнее было Макдонеллу ступать по фамильной обители, чем более полно и ярко в его памяти оживали годы величия и процветания.

Воздух тогда был смешан с медом и хмелем. Двери распахивали настежь, чтобы выпустить натопленный жар, а вместе с ним и бойкие песни с разнузданными куплетами. Но два года назад жизнь покинула эти стены, ее отсюда вырвали, прогнали на остров Ратлин, а оттуда – в пещеры. Дальше уже было некуда бежать.

Но день сменяет ночь, старые светила сменяются новыми. Наконец путеводная звезда Финтана воссияла на небосводе. Нет, юноша не видел ее света, и даже если бы грузно-свинцовая толща облаков разошлась по велению чьей-то могучей воли, он бы не увидел ее. Но сердце билось иначе, и сердце было не обмануть, оно согревалось этим ярко-багряным светом, светом самой жизни.

Нельзя было терять ни мгновения. Миновав пустые залы, Макдонелл спустился по разбитой лестнице со съехавшими вниз плитами. Глаза быстро приспособились к привычному полумраку подземелья. На ощупь Финтан побрел к тайнику в стене. Неизвестно, от чьих глаз он скрывал свои сокровища. Может, и от своих собственных, не будучи в силах смотреть на единственный осколок некогда великого рода. Разобрав камни и вытащив реликвию, обернутую в потертое сукно, Финтан крепко сжал в руках семейную святыню – отцовский меч и герб. Это все, что он смог сохранить. Больше ничего не осталось.

* * *

Раннее утро. По крайней мере, об этом провозгласил колокол, звучавший в паре километров от притаившейся бухты. Ничто больше вокруг не указывало на то, что близится новый день. Вся та же серая завеса окружала скалы и море, все путала и меняла местами небо и воду, верх и низ, стирая меж ними грань.

Лодка стукнулась о причал, вернув Финтана из мира смутных грез – странствия научили впадать в легкую дрему сидя и иногда даже стоя. Ощущение жизни медленно возвращалось к продрогшему телу, по коже пробежали мурашки. Глаза, расслабленные лишь на несколько минут, вновь зорко принялись вглядываться в тени, что блуждали по побережью. Знакомые рыбаки, лодочники и лавочники, нелепые и сгорбленные, брели сквозь туман. Какие-то долговязые дети с редкими зубами и впалыми щеками подманивали чаек рыбьими головами, а затем с оголтелым криком то ли ловили птиц, то ли распугивали их, стреляя из рогаток, или попросту швыряя булыжниками в птиц.

– Сэр? – сипло спросил старый лодочник.

Финтан очнулся и поглядел на перевозчика. В истерзанном цингой и скверной сыростью теле едва теплилась жизнь. Глубоко посаженные желтоватые глаза выглядывали из-под выдвинутых надбровных дуг. Дряблую кожу, казалось, можно было снять, как чулок или перчатку, которая сильно велика.

– Пора, – молвил лодочник.

Туман настиг и полностью окутал их. Финтан крепче прижимал к себе холщовый мешок, пальцы непроизвольно впивались в эти жалкие пожитки. Казалось, что не лодка движется, а могучие черные скалы-исполины грозно надвигаются, в последний момент не дают страшному року случиться и, смилостивившись в последний миг, отходят прочь. К плеску весел стали примешиваться голоса. Сердце забилось чаще, и единственное, что не дало приступу безумия настигнуть разум, – нос корабля с фигурой великолепной воительницы.

Взойдя на корабль, Финтан какое-то время стоял у борта, чувствуя приступ тошноты. За спиной раздавались свист и насмешки, по большей части от басистых моряков.

– Глянь-ка, как крутит салагу, а это мы с якоря не тронулись! – глумились моряки не столько от злобы, сколько со скуки.

Мучительная тошнота не отступила, но Финтан понял, что вот так, перекинувшись через борт, ничего не добьется. Когда началось плавание, он даже не заметил. Горизонт по-прежнему был спрятан где-то там, в недостижимой дали, черные скалы молчаливо ждали, когда корабль уже уберется прочь из их обители.

Единственное, что оживило Финтана, когда он тупо и безучастно глядел на крутые дикие берега, – проклятый замок. Отсюда, с моря, разруха была видна куда больше. Когда-то родные стены, величественные и стойкие, сейчас медленно и мучительно принимали свою участь. Первыми обветшали крыши. Мост, по которому он еще накануне совершил восхождение, вряд ли продержится долго. Что-то упрямо твердило, что Финтан последний раз оказался в опустевших и обесчещенных стенах родного замка.

Новый приступ тошноты болезненно скрутил изгнанника. Едкая желчь обожгла горло и рот. Прошло несколько минут, прежде чем туман милосердно укрыл от глаз некогда родные стены, и корабль продолжил свой путь.

Небо постепенно делалось черным, равно как и вода. Финтан выбрал укромное место на палубе, откуда его не так сильно продувало, и, укутавшись сильнее, закрыл глаза в надежде, что сможет хоть немного выспаться. Но этим надеждам было не суждено сбыться. Грубый пинок в бок заставил открыть глаза.

– Эй, не разваливайся! – громыхнул жесткий бас. – Холодрыга лютая, хочешь дрыхнуть – в трюм.

– Мне не холодно, – ответил Финтан.

Моряк сплюнул и усмехнулся, скрестив руки на груди.

– Плевать мне на тебя, – пробасил он. – Тебя, дохляка, продует, и разнесешь заразу.

Финтан поднялся на ноги, хоть и едва держался на ногах от усталости.

– Мой тебе совет, голодранец, спустись в трюм и поспи нормально. Видал я покойников покраше тебя! – молвил моряк.

– И давно ты стал заглядываться на покойников? – спросил Финтан.

Не успел он договорить, как тяжелый кулак заехал ему по лицу.

– О, да ты остряк, парень? – рявкнул матрос.

Тяжелый сапог несколько раз ударил в бок, но все чувства смазались. Голова плыла и кипела болезненным варевом. Огонь наполнял виски, провоцируя новый приступ тошноты. Когда самообладание медленно вернулось к продрогшему истощенному телу, Финтан ощутил, что его куда-то приволокли за шиворот.

– Проспись, а, – матрос сплюнул наземь и поднялся по крутым скрипучим ступеням наверх.

Сон подбирался к ослабевшему разуму. Противиться не было сил.

«Только не снова…» – пронеслось в голове Финтана Макдонелла, прежде чем кошмар захватил его разум.

И вновь затхлый запах сточных вод ударил в нос, и вновь Финтан стоял на зловонном дворе под недоверчивым взглядом тюремщика. Мира вокруг попросту не было, а если он и существовал, то предпочел затаиться, утонуть в непроглядном тумане. Лишь могучий замок тянулся вверх, как будто, плывя в этой тягучей серости, можно сохранить ощущение, где верх, а где низ.

– И откуда ж такое добро? – сипло спросил стражник, пробуя на зуб золотую медаль.

Финтан не мог пошевелиться, не мог молвить ни слова.

– Украл, поди? – хрипло засмеялся стражник. – Но ты прав, это не мое дело. Пошли, доходяга.

Ноги шевелились против воли. Финтана обдавал холодный пот, и, будь при нем хоть крупица собственной воли, он бы не смел войти вновь под темные своды сырого подземелья. Но сейчас человеческая воля была бессильна, и заколдованный жернов продолжал идти по кругу. Они спускались глубже и глубже. От спутника несло спиртом, потом и гнилым мясом.

– Этот гордый, – предупредил стражник, тяжело громыхая сапогами. – Почти не ест. Заморить себя не заморит – все они так, нос воротят от жратвы, а потом, уже обезумев от голода, жрут с пола как миленькие! А куда деваться? Погорюет старик и посмирнеет.

Сердце колотилось так громко, что заглушало сиплую болтовню пропойцы-стражника. Тот миг неумолимо приближался. Финтан стоял напротив окованной двери, и стражник озирался по сторонам.

«Нет, не надо, не открывай…» – хочет сказать Финтан, но аркан уже затянут, и голоса нет. Теперь все, что остается, – это смотреть, снова видеть это, быть в этих покоях незримым и бесплотным наблюдателем.

Поворот ключа прозвучал приговором. Дверь отворилась.

– Живей, – горкло бросил стражник, прислонившись к стене.

Финтан переступил порог. Чувствительные глаза, вспоенные безлунными ночами и одиноким мраком, быстро привыкли к кромешной тьме. Нет никаких слов, чтобы передать ту скорбь в фигуре старика. И скорбь – совсем не то чувство. Его невозможно описать, не испытав в своем сердце, не разбив его навсегда и безвозвратно на мелкие кусочки, а затем смешав и перетерев с холодным битым стеклом. Переживя такое, теряешь дар речи, и поэтому для этого чувства нет названия. Но когда Финтан смотрел на отца, на Сорли Макдонелла, на ум приходило только слово «скорбь». Старик не шевелился.

– Прости, – шепотом произнес Финтан. – Я опоздал…

Старик не шевелился. Все шло слово в слово, ни на строчку не отклоняясь от накатанного желоба.

– Я узнал, где ты, и я пришел дать тебе слово, что вытащу тебя, – бормотал Финтан, и последние слова срывались сиплым свистом.

Незримая удавка затягивалась туже. Руки холодели. Финтан не мог вымолвить ни слова о том, как он пережил резню, как искал отца на материке, как пробрался сюда, как делают крысы, даже когда никакой лазейки нет. Разум не находил никаких слов. Сердце было на пределе, если не переступило его. Смерть и боль стали верными спутниками Финтана, и теперь, впервые за несколько месяцев, он не терял, а находил. Сын терпеливо ждал, когда отец очнется. Но проходило слишком много времени.

– Ты не узнаешь меня? – не выдержав, на грани помешательства, а может, и переступив эту грань, прошептал юноша.

И Сорли Макдонелл очнулся. Мрак расступился, и очень скоро Финтан возжелал бы, чтобы кромешная тьма вновь сомкнулась, как воды черного океана. Взгляд шевельнулся и медленно обратился на Финтана. Старые глаза уже принадлежали миру мрака и забвения, и им не нужен был свет, чтобы видеть так же ясно, как днем. Старик видел огненно-рыжие волосы, ниспадавшие на худое лицо, видел зеленые глаза, застывшие с мольбой и ожиданием. Узкие ноздри едва-едва трепетали, боясь дышать. Старик Сорли вглядывался в это лицо, и чем дольше он глядел, тем сложнее ему было в это поверить. Голос ослаб за долгий срок безмолвия, но все же уста старого Макдонелла дрогнули.

– Фин… Финтан… – с трудом произнес старик.

Вздох облегчения и всеокрыляющей, всепрощающей радости наполнил душу юноши. По всему телу прошла дрожь, точно его окатили ледяной водой. Слова стояли в горле, рот пытался глотать воздух, чтобы совладать с охватившим его волнением и счастьем. Финтан не знал, что улыбался, просто в какой-то миг ощутил, что скулы сводит крутой болью, но не мог ничего с собой поделать. О прозрении отца и были все молитвы, и они сбылись, и тут же рассыпались в прах.

– Я молился каждый день, чтобы ты сдох, как и все… – прошептал старик тихо и глухо, но Финтан расслышал все.

Проблеск разума в его усталом взгляде пробирал до дрожи. Сорли не просто уставился перед собой, он четко глядел в глаза.

– Я не… – задыхаясь, попытался оправдаться Финтан.

– Будь ты проклят, – сказал старик Сорли и вновь умолк.

Улыбка все еще не сошла с лица юноши. Финтан не верил услышанному, но проклятье оттого никуда не делось. По щекам старика покатились слезы. Голос Финтана срывался, дрожал на грани отчаяния, а через несколько мгновений черта была преступлена. Он выл нечеловеческим голосом, умоляя отца о прощении, но Сорли был глух к этим мерзким стенаниям. В итоге стражнику пришлось силой уволочь его прочь из тех покоев смерти, в которые Финтан будет всю жизнь возвращаться в своих кошмарах.

Мучительное пробуждение настигло уже в порту.

– Прибыли в Плимут, господа! – торжественно провозгласил матрос на весь трюм.