Текст книги "Звезды в твоих глазах"

Меня охватывает аналогичное чувство. По большому счету, это спа-салон, оформленный в стиле, соответствующем нашему замечательному окружению, причем вживую даже лучше, чем на фотографиях в Интернете: поверхности из мореного дерева, каменные скамейки и симпатичные фонарики, свисающие с железных крючьев рядом с зеркалами. В отличие от наших палаток, здесь есть электричество. Электричество и женщина, которая заряжает телефон и сушит феном голову. В задней части бани даже виднеется сауна.

– В этой сауне я позже уединюсь голая с Кендриком, – говорит мне Саммер, когда мы выходим обратно на улицу.

– Могла бы и не говорить, – отвечаю я.

– Если тебе захочется уединиться с кем-то голой, мне будет наплевать, – смеется она. – Ты по-прежнему тащишься от Бретта?

– Как тебе сказать…

– Он говорил, что вы с ним, типа, замутили.

Что?

– Да нет, мы не… не в этом смысле.

Ради всего святого, это же был просто поцелуй.

– Тебя так легко привести в замешательство, – с ухмылкой говорит она, – знаешь, у тебя ведь покраснели уши. Это так мило.

О господи.

– Да ладно тебе, это так, чтобы тебя немного подразнить, – продолжает Саммер, шутливо похлопывая меня по руке. – Бретт просто душка. И мне нравится, какой он классный с окружающими. Точно так же я ни в жизнь не стала бы тусить с Ленноном, если бы знала, что он совсем не крутой.

Я понятия не имею, как к этому относиться. Хотя вообще-то мне понятно, что она пытается сказать, и в ее словах где-то кроется зерно истины. С другой стороны, она намекает, что Леннон стал крутым, только когда так решил Бретт.

– У вас с Ленноном что-то было, да?

У меня цепенеет тело.

– Кто тебе это сказал?

– Просто я помню, что постоянно видела вас в школе вместе.

– Мы были просто друзья, – настаиваю я, – не более того.

Ложь.

Ложь, на которую Саммер, вероятно, готова купиться.

Она пожимает плечами и говорит:

– Мне кажется, что из вас, ребята, получилась бы неплохая пара.

– Нет, – отвечаю я, и мой голос больше напоминает собачий лай. – Ни в коем случае. Мы даже больше не дружим.

Она поднимает руки, признавая свое поражение:

– Эй, я только говорю то, что вижу, подумай об этом, мисс Астрология.

Буду я еще заморачиваться! Да и поправлять ее тоже не стану – ни по поводу Леннона, ни когда она путает слова. Народ в школе, по правде говоря, действительно дразнил нас, что мы были лучшие друзья, нередко в дополнение к словам подмигивая и показывая пальцами кавычки. Ходили упорные слухи, что нас связывало нечто большее. Это, собственно, и стало одной из причин, по которой мы решились провести Великий Эксперимент, больше никого в него не посвящая. Чтобы избежать сплетен в школе. Но в первую очередь, чтобы ничего не узнал мой отец. Потому что Бриллиантовый Дэн, черт бы его побрал, ни в жизнь не позволил бы дочери встречаться с сыном этих двух варварских дикарок.

Как бы там ни было, я понятия не имею, почему мне небезразлично, что Саммер полагает, будто между мной и Ленноном что-то было. Ведь меня больше должен волновать тот факт, что Бретт сказал ей, будто мы замутили. Может, она что-то недослышала, а остальное домыслила? Ее слова звучали хвастовством, но не стоит предполагать худшего. Насколько мне известно, он действительно мог сказать ей, что я ему нравлюсь.

Все может быть. Но в данный момент я стесняюсь своих пылающих ушей, что порождает в душе желание не углубляться в эту тему. Я незаметно убеждаюсь, что коротко стриженные волосы скрывают предательский румянец, и больше ничего не говорю.

Возвращаясь по тропинке назад по окончании обхода стойбища, мы обнаруживаем, что Рейган с парнями развалились за столом для пикника между нашими палатками. Я несколько побаиваюсь, как бы Саммер не стала поддразнивать меня перед ребятами, но она лишь подбегает к Кендрику, обнимает его и упрашивает покатать ее на спине. С таким видом, будто напрочь позабыла наш разговор о Бретте и Ленноне. Это хорошо.

Время близится к ужину, поэтому мы решаем пойти в главный корпус. Подобное желание возникает не только у нас – в том же направлении небольшими группками тянутся другие туристы, и как только он появляется в поле зрения, мы оказываемся в компании нескольких дюжин других гостей. Устроившись на дачных стульях из ротанга и резного дерева, обложившись плюшевыми подушками, они сжимают в руках бокалы с вином и переговариваются на огромной круглой площадке, выходящей на живописную скалистую долину. Окрестности без остатка заливает золотистый свет заходящего солнца. Сцена так и просится на фотоснимок. Пока официант обходит всех с подносом, предлагая легкие закуски, Бретт достает телефон, чтобы немного поснимать.

– Здесь, наверное, деньги лопатой гребут, – присвистывает он.

– Может, и нет, – отвечает Кендрик, поглядывая на бар, вынесенный за пределы столовой, на примыкающий к ней деревянный настил, подальше от поразительных видов. – Вино у них не из дешевых.

– Как думаешь, а нам предложат? – с лукавой улыбкой спрашивает Бретт.

– Бармен тот же самый, что в прошлом году, – отвечает Рейган, качая головой. – Полный придурок. Двоюродный брат Кэнди или типа того. Думаю, он меня помнит.

– Пойду попробую, – говорит Саммер, – меня он не знает, а на вид я уже достигла совершеннолетия.

Она небрежно направляется к бару и ослепительно улыбается бармену. Несколько секунд о чем-то с ним разговаривает, потом поворачивается и возвращается обратно с пустыми руками.

– Бесполезно, – разочарованно говорит Бретт, – он на это не пойдет.

– Насчет придурка, Рейган, ты была права, – жалуется Саммер, – по его словам, Кэнди предупредила его, что в лагерь заселилась группка несовершеннолетних подростков, так что никакой алкоголь нам отпускаться не будет.

– Это мы еще посмотрим, – отвечает на это Бретт и поворачивается к Леннону: – Нужно придумать план, как добраться до этого вина.

– Разбежался, – невозмутимо говорит Леннон.

Бретт смеется, либо не обращая внимания на сарказм друга, либо вовсе его не замечая. Его, похоже, вообще ничего никогда не волнует. Он всегда беззаботен и весел, в ладах со своей жизнью. Мне бы тоже хотелось быть такой.

Мы тащимся в хвосте группки пенсионеров и инвестиционных банкиров в сногсшибательных, будто со страниц каталога, туристических нарядах. Рейган высматривает место в главном корпусе, где мы могли бы сесть, и мы шествуем за ней к большому круглому столу. Он накрыт в современном деревенском китайском стиле, озадачивающее количество стекла и приборов на нем меня страшит. Кроме того, я сижу между Бреттом и Ленноном и от этого нервничаю. Чувствовать Бретта в такой близости волнительно, он пребывает в веселом, игривом настроении и в шутку пытается проткнуть мне вилкой руку. Я стесняюсь, но стараюсь не подавать виду.

Плюс к этому Леннон. Как бы мне хотелось взять его и заретушировать. Если присутствие Бретта порождает в душе легкость и блажь – он уже повернулся к Рейган, чтобы в шутку уколоть вилкой ее, а она хохочет своим сиплым смехом, – то Леннон воспринимается каким-то… незыблемым. Тяжеловесным. Будто я никак не могу забыть, что его нога всего в нескольких дюймах от моей. Если Бретт – это Сириус, ярчайшее светило на ночном небе, то Леннон – Луна: часто темная и невидимая, но ближе любой звезды. Всегда рядом.

Официанты обходят один за другим столики, ставя перед гостями первое блюдо – что-то вроде супа из кабачков с базиликом. Как только он оказывается передо мной, я вдруг понимаю, насколько сожалею о том, что, кроме подаренной Ленноном сливочной помадки, больше ничего не ела, тут же забываю обо всех этих идиотских столовых приборах и проглатываю его буквально одним глотком. Даже не заботясь о том, чтобы воспользоваться нужной ложкой. На второе приносят поджаренных на гриле морских гребешков с каким-то мудреным соусом и крохотной порцией салата. От них исходит изумительный аромат, в котором я прямо тону.

– Кое-кто у нас слишком уж расхрабрился, – замечает Леннон, тыча в мою тарелку ножом. – Ты бы не глупила.

– Гребешки относятся к моллюскам, которые мне можно есть, – стойко отвечаю я.

Вопросы всегда возникают в отношении креветок и крабов, однако остальные ракообразные практически не несут в себе для меня риска.

– Тогда ладно, – говорит он, медленно кивая.

Несколько секунд мы оба едим в полном молчании. Потом он спрашивает:

– Помнишь, как мы поели панированных креветок, обжаренных в масле?

– Никак не можешь забыть отделение «скорой помощи»?

Тогда мне было пятнадцать, и воскресный ужин с семейством Макензи считался для меня обычным делом. Обычно он сводился к купленной в ресторане навынос еде да какому-нибудь фильму в гостиной. Обязанности главы семейства Макензи выполняет Санни, на Мак они ложатся в меньшей степени. Поэтому, когда Мак решила приготовить что-то не из полуфабрикатов, а из обычных ингредиентов, это стало событием. Блюдо получилось восхитительным, но по какой-то причине вызвало у меня серьезнейшую аллергическую реакцию. У меня распухло лицо, сдавило горло, стало трудно дышать – все как положено.

Мак чуть с ума не сошла, во всем виня себя. А поскольку мои родители уехали ужинать, Санни быстренько отвезла меня на своей машине в отделение «скорой помощи».

«Тухлые креветки! Тухлые креветки!» – говорит Леннон, перекривляя ее визгливый голос.

Санни орала это медсестре перед всем приемным покоем «скорой». Орала громко. Потом мы повторяли эти слова много месяцев подряд в полном отрыве от контекста. Для нас они стали чем-то вроде домашней шутки. Если что-то шло не так, мы во всем винили «тухлые креветки». И шутка эта потом так и не устарела.

Мне до сих пор от нее смешно. Я слегка ухмыляюсь с набитым гребешками ртом и чуть не давлюсь.

Леннон косит на меня глазами. Уголки его рта ползут вверх, хотя он старается не улыбаться.

Так, ад официально заморожен. В воздухе летают свиньи. Мечутся молнии. Мы улыбаемся друг другу – это происходит в действительности. В самом деле улыбаемся!

Да что происходит? Сначала эта сливочная помадка с арахисовым маслом, теперь еще это?

Главное, сохраняй спокойствие, говорю я себе. Это ровным счетом ничего не значит. Враги время от времени тоже могут вместе смеяться. Я не отрываю от тарелки глаз и стараюсь вести себя нормально. Но в этот момент подают третье блюдо, какое-то тушеное мясо, кажется, баранью ногу. Тем временем стараниями Бретта остальные члены нашей группы сообща следят за передвижениями бармена. Я беру следующую из своего прибора вилку и нечаянно бью Леннона по руке. Он левша, поэтому правую руку кладет на край стола, где она и остается, даже когда я свою отдергиваю.

– Прости, – бормочу я.

Он небрежно качает головой:

– Сколько же здесь вилок! Да и потом, зачем нам две ложки? Одной я уже поел супа. Они у них что, запасные?

– Пара хороших палочек для еды избавила бы их от хлопот с мытьем посуды, – говорю я.

– Аминь.

Моя мама научила его пользоваться палочками для еды. Корейскими, из нержавеющей стали.

– Как там сказано в восточном боевике «Однажды в Китае»? – спрашиваю я. – Какие слова произносит Джет Ли, когда видит европейский столовый прибор?

– «Почему на столе так много кинжалов и мечей»? – цитирует Леннон.

– Точно. Боже мой, ты же был без ума от восточных боевиков со всеми их боевыми искусствами.

– Джет Ли – король, – говорит он, отпивая из бокала глоток воды.

– А я думала, что король – Брюс Ли.

– Брюс Ли был богом.

– А, ну да, – отвечаю я, – по твоей милости я пересмотрела целую кучу этих фильмов.

– И большинство из них тебе нравилось.

Тут он прав.

Леннон берется за тушеное мясо.

– Кроме того, мне, помнится, пришлось без конца глядеть старые эпизоды «Звездного пути», многие из них весьма посредственные, – произносит он. – А все потому, что кое-кто был без ума от некоего клингона.

Что правда, то правда. Ворф был для меня всем. Я и сейчас слежу онлайн за жизнью сыгравшего его актера, Майкла Дорна. И вероятно, видела все до единого его интернет-мемы.

– Мне не стыдно.

Не успеваю я добавить что-то еще, как передо мной пролетает рука Бретта. Когда он хлопает Леннона по плечу, мне приходится отклониться назад.

– Старина, глянь вон туда! – говорит Бретт.

– Ты что, ослеп? Не видишь, что здесь сидит девушка? – говорит Леннон, опять погружаясь в мрачное, нелюдимое состояние духа.

Бретт мельком глядит на меня:

– Ой, прости, Зори. – Он посмеивается, улыбается мне глуповатой улыбкой и вновь переключает внимание на Леннона: – Но ты все же глянь. Бармен оставил бар без присмотра. А бутылки как там стояли, так и стоят.

Безразличный взгляд Леннона, похоже, не оказывает на Бретта никакого влияния.

– Ждут, когда их кто-то возьмет, – уточняет Бретт.

– Да здесь же сидит сто человек, – говорит Леннон. Бретт стонет и на миг откидывает назад голову:

– Я же не говорю, что сейчас. Потом, после ужина. Они же не будут торчать здесь вечно.

– Все соберутся вокруг костра у Закатной площадки, – утвердительно говорит Рейган.

– Бармен возвращается обратно на свой пост, – сообщает Леннон.

– Значит, мы придумаем, как его отвлечь, – говорит Бретт. – Нам просто надо будет завладеть вниманием собравшихся у костра и как-то заставить его оставить бар без присмотра. Потом бац! – и его запасы у нас в кармане.

Мне его план не нравится. Нас окружают люди. Это не то же самое, что подшучивать над учителями, как в тот раз, когда мистер Сониак вышел с урока английского в туалет, оставив на столе телефон, а Бретт вскочил с места и воспользовался им, чтобы сфоткать свою пятую точку, пока он не вернулся… Впоследствии Бретт утверждал, что оно стоило понесенного им наказания.

Кендрик с недоверием смотрит на Бретта:

– Можешь назвать меня идиотом, но разве это не воровство?

– Точнее определения не придумаешь, – бурчит Леннон.

– Все-то вы знаете, – говорит Бретт, шевеля бровями.

Я смотрю на Леннона и вижу на его лице… озадаченность. Интересно, что все это значит?

– Так, народ, слушайте меня, – увещевает Бретт, – вино здесь не продают, для гостей оно бесплатно. Если я попрошу еще одну порцию этой тушеной овцы…

– Барана, – устало поправляет его Леннон.

– …то мне ее принесут. Все включено в стоимость. Мы просто получаем то, за что заплатили деньги.

– Ты хочешь сказать, заплатила моя мама, – говорит Рейган.

– Твоя мама просто супер, – ухмыляется Бретт.

– Какой же ты отвратительный, – говорит Рейган и бьет его по плечу тыльной стороной ладони.

Он и в самом деле отвратительный, хотя это ее совсем не расстраивает. Ни грубая лесть Бретта в адрес мамы, ни его опасное предложение. Даже Кендрика, которого я бы отнесла к категории здравомыслящих, доводы Бретта, похоже, убедили. Так что мои дурные предчувствия в этом отношении, может, и неоправданны.

После того как Рейган сообщает, что завтра нас ждет верховая прогулка, Бретт всю оставшуюся часть ужина продолжает вынашивать планы по краже вина. Подают десерт – замысловатый клубничный шербет с бальзамическим уксусом, который я не беру, потому как клубника в моменты обострения моей крапивницы входит в запретный список. А когда клиенты гуськом тянутся к выходу, чтобы направиться к Закатной площадке, привлеченные дымом костра и звуками акустической гитары, возможностей как-то отвлечь бармена становится все меньше.

– Ладно, что-нибудь придумаю, – заверяет нас Бретт, – до утра еще долго.

Рейган дергает его за руку:

– Пойдем. Давай немного прогуляемся.

Он улыбается ей своей ослепительной улыбкой, позволяет вытащить себя из-за стола, говорит какую-то шутку, которую я не слышу, и тычет локтем в бок. Вместе им так беззаботно и легко. Мне тоже хотелось бы быть такой же уверенной, как Рейган. А еще хотелось бы, чтобы он взял за руку не ее, а меня.

Но больше всего хотелось бы совсем другого – не чувствовать на лице взгляда Леннона. Все эти воспоминания, в которых мы копались за ужином, накладываются в мозгу с домыслами Саммер о наших с Ленноном отношениях, и в моей голове вдруг раздувается тревожная мысль.

Раз досужие слухи о том, что мы с Бреттом якобы замутили, достигли ушей Саммерс, то о них мог узнать и Леннон.

С одной стороны, мне не дает покоя мысль, что он может о них знать, с другой – что мне до этого вообще есть дело. Опять же, мое беспокойство по поводу Леннона никогда не было проблемой. Проблемой было его беспокойство по поводу меня. И ни маленькой сливочной помадки с арахисовым маслом, ни нежных воспоминаний о тухлых креветках недостаточно, чтобы убедить меня в том, будто ничего не изменилось.

9

Вслед за Бреттом и Рейган мы выходим на улицу и направляемся к площадке, украшенной металлическими фонариками. По правде говоря, здесь очень красиво. Солнце еще до конца не закатилось за горизонт, но с каждой секундой подходит к нему все ближе, горы за темнеющими силуэтами сосен подсвечены оранжево-розовым сиянием. Природа застыла между днем и ночью, причем здесь, среди дикой природы, эта картина волнует куда больше, чем в городе. Ощущение такое, словно сейчас произойдет что-то невероятное.

Площадка быстро заполняется народом, некоторые подходят к поручням полюбоваться закатом, другие разваливаются в просторных дачных креслах послушать непринужденные гитарные переливы. Снуют официанты, разнося после ужина кофе и чай. Мы проходим мимо Кэнди, которая как раз общается с какими-то гостями. Увидев Рейган, она подзывает ее, чтобы с ними познакомить. Мы, все остальные, сбегаем вниз по широким ступеням площадки и направляемся к месту, где в лагере оборудована чаша для костра.

Сам костер просто великолепен, вокруг него полукругом выстроились скамейки из распиленных в длину бревен. Несколько человек поджаривают на огне маршмэллоу, на столе стоит некое подобие аппарата для собственноручного приготовления сморов. Рядом возвышается беседка из кедрового дерева, украшенная белыми фонариками, а на песчаной земле под ее крышей красуются три дорожки с лошадиными подковами.

– Сыграем? – говорит Кендрик Леннону. – Но должен предупредить, что по части лошадиных подков я мастер, поэтому тебе, вероятно, против меня не устоять.

– В самом деле?

– Даже не мастер, а живая легенда, – утвердительно заявляет Кендрик, – по крайней мере, был ею в возрасте десяти лет, когда в последний – ладно, признаюсь честно, в последний и единственный – раз играл в эту игру.

– Это примерно то же, что бросать кольца на ярмарочной площади, а я в этом деле мастак, – посмеивается Леннон. – Так что давай. – Он смотрит на меня и спрашивает: – Ты как, играешь?

– Координация рук и глаз не относится к числу моих талантов, – говорю я.

Каждый раз, когда мне приходилось в присутствии других играть в игры, где требовалось выступать в центре внимания – будь-то боулинг или разгадывание шарад, – я слишком заморачивалась пялившимися на меня зрителями и в итоге выглядела неуклюже.

– Может, мне лучше сначала понаблюдать за игрой и понять, как в нее играют?

– Берешь подкову, бросаешь и стараешься попасть ею в колышек, – говорит Леннон.

– Тебе легко говорить.

– Да нет, просто в твоем представлении все значительно сложнее, чем на самом деле, – возражает он, ухмыляясь уголком рта. – Иногда нужно просто послать все нахрен и броситься в бой.

Саммер заявляет, что тоже хочет сыграть, и только в этот момент я замечаю, что с нами нет Бретта. Может, он задержался с Рейган, чтобы поговорить с Кэнди? А может, следит за барменом? Поди узнай. Но мне хотелось бы, чтобы он сейчас был рядом, чтобы мы могли вернуться к его интересу к фотосъемке Луны, а еще чтобы он послужил естественным буфером между мной и Ленноном.

Пока мы говорим, все три дорожки лошадиных подков занимают команды. Поэтому нам не остается ничего другого, кроме как стоять у беседки, ожидая, когда одна из них освободится, наблюдая за ходом игры. В этот момент я чувствую, как кто-то слегка похлопывает меня по плечу.

Я поднимаю глаза и вижу перед собой женщину примерно маминого возраста со светло-смуглой кожей и волосами, стянутыми на затылке в гладкий хвостик.

– Вы дочь Дэна Эверхарта?

– Да, – отвечаю я, чувствуя, как напрягается плечо. И тут же узнаю женщину. Разан Абдулла. Я видела ее в клинике. У нее собственная компания, специализирующаяся на производстве видеопродукции.

– Я узнала тебя, – с улыбой говорит она, – а родители тоже здесь?

– Нет, мы здесь на каникулах с друзьями, – говорю я, глядя на Леннона и Кендрика.

Леннон в качестве приветствия кивает ей головой.

– Ах! – восклицает она. – Как же здесь замечательно! Последние несколько дней я с небольшой командой снимала здесь рекламный ролик.

– Это же круто.

Она согласно кивает головой:

– Съемка действительно выдалась классная. Мы уезжаем завтра утром. Как поживает отец? Я не видела его с весны, когда он провел мне несколько сеансов массажа спины.

– Нормально.

Я чувствую, что должна бы добавить к этому что-нибудь более оптимистичное, но если честно, то мне трудно найти нужные слова.

– Понятно, извини, – говорит она, морща лицо и стискивая зубы. – А мама все еще с отцом?

Ее слова ставят меня в тупик.

– Ну конечно. А с чего бы им не быть вместе?

– Я, наверное, перепутала их с какой-то другой семьей…

Она быстро моргает, отводит взгляд в сторону и застывает в нерешительности, явно думая о чем-то своем.

– Ты же знаешь, как это бывает. Я по работе встречаюсь с такой уймой людей, что порой они сливаются в одно сплошное пятно.

– Это точно, – говорю я, но в мой душе поднимается волна странной, глухой паники.

Она действительно перепутала отца с кем-то другим или что-то о нем слышала? Пожалуйста, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, пусть она не будет одной из тех, с кем отец крутил шашни. Мне кажется, что женщина замужем, хотя полной уверенности на этот счет у меня нет.

Не успеваю я немного на нее нажать, чтобы получить чуть больше информации, как у нее загорается телефон, она извиняется и отходит.

Я смотрю ей вслед, в голове каша, и в этот момент до меня доходит, что, раз она может воспользоваться телефоном, значит, здесь ловит вай-фай. Достаю телефон и действительно вижу, что сигнал есть. Мне пришло несколько сообщений. Два из них от мамы. Отходя в сторонку, чтобы на них ответить, я, сама того не желая, без конца думаю о вопросе Разан. Чтобы эта мысль превратилась в навязчивую идею, мне требуется совсем немного времени, и вот я уже представляю себе, как родители разводятся.

Правда, недолго. Вырывая из пучины мыслей, ко мне подбегает Бретт. За ним появляется и Рейган.

– Дело на мази, – взволнованно говорит он, убеждая идти с ним, в то время как Рейган завладевает вниманием остальных членов нашей группы. – Надо бежать, и немедленно.

– Ничего не понимаю, – говорю я.

Леннон счищает с ладоней пыль:

– Что происходит?

– Бар, – отвечает Бретт, – я убедил одну гостью заказать три коктейля.

– И что из этого?

– А то, – говорит он, – что бармену, чтобы их принести, придется пойти обратно на кухню. Бар останется без присмотра. Это наш шанс. Ты зачем сюда приехала – сидеть без дела, швыряя в цель вместе с ветхими стариками железяки, или веселиться?

– Веселиться! – отвечает за меня Саммер.

– Тогда вперед, – говорит Бретт, широко ухмыляясь, потом подмигивает мне: – Идем же, Эверхарт.

Он срывается с места, я иду за ним и сворачиваю за главный корпус. Саммер с Рейган несутся вперед по лужайке, с каждой секундой все больше утопающей во мраке, а когда подбегают к лестнице, ведущей к боковому деревянному настилу, на несколько мгновений замирают, после чего Саммер поворачивается к нам и поднимает вверх большие пальцы рук.

Мы все вместе осторожно поднимаемся на три ступеньки и выходим на узкую полоску настила, идущего по периметру главного корпуса, стараясь держаться в тени. До бара, купающегося в конусе яркого света, всего пару ярдов. Как и предполагал Бретт, бармен, похоже, действительно отправился на кухню и задержался поговорить с обслугой, которая подметает пол, переворачивает стулья вверх ножками и ставит в таком виде на столы.

– Гостья, которую ты убедил заказать напитки, вместе с друзьями перешла на Закатную платформу, – громким шепотом сообщает Саммер. – Я так думаю, она попросила бармена принести коктейли туда.

– Отлично, – с ухмылкой отвечает Бретт и машет Рейган и Саммер рукой следовать за ним. – А где мой ведомый?

Я понимаю, что он имеет в виду Леннона, и смотрю по сторонам. Того нигде не видно.

– У нас нет времени ждать, – говорит Бретт, – Зори, займешь его место. Стой на ступеньках на стреме и внимательно следи за каждой тенью. Когда Зори даст команду, все остальные идут за мной.

Стоять на стреме? Но почему я? Пока другие толпятся на боковой площадке, я бешено верчу головой, глядя по сторонам. И что мне, скажите на милость, искать? Осматриваю лужайку. Отсюда мне толком даже костра не видно. А те, кто собрался на Закатной площадке, похоже, не обращают на нас никакого внимания. Бар хорошо просматривается только одним человеком – тем, кто играет на гитаре. Он в состоянии нас увидеть? Этого я сказать не могу.

– Все чисто? – шепчет Бретт.

Слишком высокое напряжение. Я в последний раз оглядываю главный корпус, жду, когда очередной официант повернется спиной, и говорю:

– Порядок, вперед!

Бретт поднимается на верхнюю ступеньку, делает три шага в сторону бара и незаметно скользит за стойку. Потом победоносно вскидывает сжатую в кулак руку и исчезает из виду. А обратно появляется с двумя бутылками вина, которые тут же протягивает Саммер. Та пытается передать их Кендрику, но тот лишь отмахивается, по крайней мере сначала. Она говорит ему какие-то слова, которых я не слышу, и пихает бутылкой в живот. Кендрик уступает и берет ее.

Появляется еще несколько бутылок. По бару эхом разносится звон наполненной стеклянной посуды. Так они никогда не остановятся. Им, похоже, понадобится уйма времени. Что они там хихикают? Ведь их могут услышать. Да и потом, сколько им нужно бутылок вина? Саммер и без того уже держит три.

Внезапно мне в нос бьет запах жареного маршмеллоу.

– Торчишь на стреме? – грохочет у меня в ухе чей-то глубокий голос.

С моих губ срывается негромкий крик. Я бью Леннона по руке.

– Больно же, – жалуется он, потирая рукав.

– Никогда больше ко мне так не подкрадывайся, – шепчу я, – меня от тебя кондрашка хватит.

– Звучит как вызов, – сверкает он в полумраке белыми зубами.

– Рада, что ты так фанатично жаждешь, чтобы я пораньше отбросила коньки.

– Тебе же раньше нравилось, когда я подкрадывался в темноте.

В голове проносятся воспоминания о минувшей осени. Я на цыпочках выхожу из дома и обнаруживаю, что он прячется за пальмой у подножия лестницы. Леннон зажимает мне рукой рот, чтобы я не смеялась. Мне так хочется, чтобы он меня обнял, что из груди, кажется, вот-вот выпрыгнет сердце.

Не думай об этом. Не отвечай ему. Просто сделай вид, что он ничего не сказал. Веди себя как можно небрежнее.

– А где ты, кстати, был? – умудряюсь я задать вопрос.

– Уж, по крайней мере, не занимался этой ерундой. А еще я нашел вот это. – Он показывает мне сплющенный смор. – Никогда не переворачивай жареный маршмеллоу. Это грех.

– В самом деле? – шепчу я, злясь, что сердце все так же бешено колотится в груди.

Все потому, что он меня напугал. Причем не своими словами. И не потому, что подошел ко мне настолько близко, что я могу унюхать исходящий от его рубашки запах костра. А с какой это стати он стоит всего в нескольких сантиметрах от меня?

– Я совершенно уверен, что именно об этом в прошлое воскресенье говорил в церкви священник.

– Ты по-прежнему ходишь в церковь с Мак?

Часовня называется «Нью-Уолден». На небольшой галерее снаружи там служат службу, куда стекаются представители различных религиозных конфессий. Думаю, они существуют единственно с целью кормить бомжей и заниматься другой благотворительной деятельностью в районе залива Сан-Франциско; Мак в нашем возрасте была бездомной и часто приходила в их бесплатную столовую поесть. Папа говорит, что на самом деле это никакая не церковь, но что мы вообще можем знать о божественном начале?

– У меня нет выбора. Она утверждает, что я ношу слишком много черного.

– Понятно, – фыркаю я, – дай-ка я угадаю… По мнению Мак, Бог прощает, что она торгует таким товаром, как…

– Кольца на член? – подсказывает он.

По правде говоря, я для начала хотела выбрать что-нибудь другое. Его беззаботность меня выматывает, и я перехожу в оборону:

– Но не прощает, что ты читаешь все эти кошмарные, жуткие японские комиксы и смотришь кровавые фильмы про зомби?

– Хотелось бы, чтобы так оно и было. Готовиться к зомби-апокалипсису диктует здравый смысл.

– Ну да, помнится, в Библии как раз есть об этом упоминание, – с сарказмом заявляю я.

– Ага, в поправке к десяти заповедям, – отвечает он, – в поправке номер тринадцать: «Вооружись мачете с дробовиком и помни – целить надо в голову».

Я отворачиваюсь и перевожу взгляд на Бретта.

Леннон тянет через мое плечо руку, сжимая в ней половинку маршмеллоу:

– Будешь?

У него такой таинственный, такой бархатистый голос, он говорит в такой близости от моего уха, что по моей шее толпами проносятся мурашки. Их гонит нежеланный трепет, и я молю Бога, чтобы Леннон ничего не заметил.

– Не-а.

– Уверена? – еще тише спрашивает он.

Тише. Глубже. Обольстительнее.

Нет. Не обольстительнее. Звуки, достигающие моего слуха, сродни миражу. Слушайте, а ведь именно на этом я когда-то и прокололась. Из того, что какой-то человек испытывает те или иные чувства, еще не следует, что они имеют отношение к тебе. И если мое тело просто желает повернуться и увидеть, как он смотрит на меня, встретиться с ним взглядом…

Что это со мной? Ну все, хватит. Эверхарт, ради всего святого, имей немного гордости.

– Спасибо, нет, – говорю я, на этот раз уже решительнее.

– Тебе же хуже, – отвечает он, и в голосе его явственно слышится скука.

Рука Леннона исчезает.

Теперь я и в самом деле поворачиваюсь на него посмотреть. Медленно. Совсем не потому, что чего-то жду. Просто хочу увидеть, ему действительно скучно или же…

Он совсем на меня не смотрит. Ну конечно. Его взор устремлен вдаль.

– Слушай, – будто мимоходом говорит он, – Джека Керуака вот-вот упрячут за решетку.

Что?

Я молниеносно поворачиваюсь и вижу бармена – он направляется прямо к ребятам.

Блин! Блин-блин-блин!

– Бретт! – громко шепчу я.

Он меня не слышит.

– Ребята! – в панике говорю я, на этот раз намного громче.

Саммер смотрит по сторонам, будто что-то такое услышала, хотя и не может понять что именно. И что мне делать? Если я выйду на свет, бармен меня увидит. Но если не привлечь внимания Бретта…

Леннон свистит.

Бретт поднимает голову.

Я бешено размахиваю руками, показывая на главный корпус.

Теперь он все понимает. В течение нескольких секунд воюет с бутылками вина, и вот они уже мчатся к нам.