Текст книги "Когда я впущу тебя"

Глава 17

Би

Сон не повторялся три дня – на самом деле ей вообще ничего не снилось. Вначале она просто боялась ложиться спать. Она была в ужасе от того, что может увидеть лицо Кирана, как только закроет глаза, поэтому сидела на диване и смотрела сериал «Доктор Кто» на дисках, пока голова не начинала клониться от усталости и она не падала в черную пропасть сна, едва добравшись до кровати. Это очень сильно напоминало прошлое, когда она после случившегося проводила дни и ночи на диване у Элеоноры. Они все трое были в пижамах – Карен и Би позаимствовали их у Элеоноры, потому что обе очень поспешно сорвались с мест. Поэтому, проснувшись на следующее утро, она решила резко выйти из этого состояния, чтобы не погрузиться в яму, к которой опять шла, и продолжать жить своей жизнью. Ведь если она не будет осторожной, это опять случится! По пути в спорткомплекс она занесла книгу Элеоноре – зачем пропадать хорошей книге? – и попыталась забыть, что вообще ее открывала.

Когда это случилось в первый раз много лет назад, Би думала только о том, чтобы справедливость восторжествовала. Она представляла, как спецназ вытаскивает его из теплой уютной кровати среди ночи и его приговаривают к публичной кастрации или казни через повешение, как в старые добрые времена. Иногда она видела их обоих на вершине скалы глубокой ночью, и только Би решала, жить ему или умереть, разбившись о камни внизу. Проснувшись после очередного кошмара, она плакала и кричала и не могла заставить себя рассказать подругам, какое решение она приняла.

Карен и Элеонора вели себя как настоящие подруги, но они так и не смогли убедить ее обратиться в полицию. Ей хотелось увидеть страдания Кирана Ресслера, но если все в университете, ее мать, сестра и, что хуже всего, отец узнали бы о поступке Кирана – о том, что она допустила, – это стало бы еще большим кошмаром, чем тот, в котором она жила. Дело в том, что у нее не было доказательств, а масса людей засвидетельствуют, что она находилась в таком состоянии, в котором многие женщины совершают то, о чем потом сожалеют.

Ее пугала еще одна мысль, причем даже больше, чем обращение в полицию, где придется все рассказать. Ее пугало, что однажды во время этих кошмарных снов она вспомнит, что случилось на самом деле после того, как он привел ее домой. Что хуже? То, что он сделал все, когда она отключилась, или то, что она все время была в сознании, но в таком ужасе, что ее нетрезвый ум сам решил стереть это из памяти? А что, если она сама согласилась? Это не давало ей покоя не только во снах. Что с ней будет, если она все вспомнит? Как это изменит ее жизнь, вернее, то, во что превратилась ее жизнь после той ночи? Ее существование разделилось на две части – До Той Ночи и После Той Ночи. Она в тот вечер отправилась гулять с подругами, надев черный комбинезон, который обтягивал ее аппетитные ягодицы, а вырез спереди заканчивался у пупка. Она была из тех, кто твердо верил, что плохое случается только с другими людьми – глупыми неосторожными женщинами, которые одни идут пешком домой после наступления темноты. Их затаскивают в кусты, приставив нож к горлу. На следующий день Би проснулась в своей кровати в безопасности и комфорте, но полностью обнаженной, а покрытое синяками тело болело. Она стала жертвой.

С тех пор прошло шестнадцать лет, и она не могла представить ничего хуже, чем всплывшая на поверхность правда или торжество правосудия. Сердце замирало у нее в груди даже при мысли о том, как Киран идет в полицейский участок – хотя такое ведь не могло случиться? – и признается в своих грехах, вытаскивает из небытия прошлое и рассказывает всем, какой глупой маленькой девочкой она была. А она ведь потратила столько времени на создание своего образа смелой девчонки-тусовщицы, которой сам черт не страшен. Никто и подумать не мог, что она всю жизнь после той ночи лишь играет роль.

Иногда Би задумывалась над тем, как живут те, кто не презирает себя. Каково знать, кто ты есть, и гордиться этим? Было смешно, когда люди автоматически предполагали, что ей в жизни не хватает мужа, что она, вероятно, отчаянно нуждается в нем – разве не этого хочет каждая женщина? По правде говоря, ей было совсем не нужно, чтобы ее любил другой человек. Ей хотелось хотя бы немного любить себя.

Би хотела добиться успеха хоть в чем-то. В чем угодно. Когда люди говорили об Элеоноре, в их словах слышался благоговейный трепет – как она любит свою семью, какой у нее замечательный Тоби, а теперь она еще думает о том, чтобы начать свое дело, и это с трехмесячным ребенком! У Карен есть собственный красивый дом, ипотеку она платит без помощи Майкла, у нее есть карьера, и она идет только вверх по служебной лестнице. Что говорят про Би? Какая она веселая, всегда готова посмеяться и пошутить, выпить еще пинту[13]13
  1 пинта = 0,57 л. – Прим. переводчика.


[Закрыть] пива или бокал вина. У нее всегда сногсшибательные туфли, и она никогда не выходит из дома без макияжа. Как так получилось, что после тридцати с лишним лет жизни она может похвастаться только умением подбирать обувь к наряду и выпивать столько же алкоголя, сколько здоровяк, играющий в регби?

Она не винила Кирана в том, во что превратилась ее жизнь. Было бы легко думать, что случившееся с ней в ту ночь сделало ее неспособной любить самой и позволять другим любить ее, или что она стала бы главой какой-нибудь корпорации или чего-то еще, если бы никогда не встретила Кирана Ресслера, никогда не позволила бы ему проводить себя домой. Но она ведь не могла знать, как бы все обернулось, так какой смысл об этом думать? Случившееся настолько стало частью ее жизни, что думать об этом каждый день было бессмысленно. С таким же успехом можно размышлять о том, как бы сложилась ее жизнь, родись она более высокой, или более худой, или с более светлыми волосами. Это ничего не изменило бы, и в любом случае она могла все так же испортить, если бы была высокой худой блондинкой.

Узнав про несчастный случай, она не могла разобраться в своих чувствах. И Карен, и Элеонора говорили ей, что Киран получил по заслугам, но ей было сложно осознать, что вызывающее жалость существо на больничной койке, которое показали в новостях, – это тот монстр, которого она столько раз видела во сне. Он почему-то казался ниже ростом, словно сжался и уменьшился в размерах, и был бледным, из тела торчали трубки, поддерживавшие в нем жизнь. Он совершенно точно больше не казался опасным, ей следовало благодарить за это, но она не чувствовала ничего. Его жизнь в аду казалась недостаточным наказанием, но было ли ей его жалко? Эта мысль вызывала у нее отторжение, но она была живым человеком и не могла заставить себя радоваться тому, что кто-то оказался вот так пойманным в капкан в собственном теле и обречен на такое жалкое существование до самой смерти. Когнитивный диссонанс – вроде так это назвала Карен? Ощущение, что внутри нее живут два разных человека, постоянно борясь друг с другом, чтобы получить контроль над ее мыслями.

У нее так хорошо получалось не думать о нем в последнее время, даже не гуглить его фамилию. Теперь ей придется заново учиться, как все это забыть.

У нее зазвонил мобильный телефон, и она бросила взгляд на часы: двадцать минут десятого – она сидит здесь уже два часа. Звонила Карен, которая по прошествии всех этих лет каким-то образом точно чувствовала, когда она больше всего нужна своей подруге.

Глава 18

Карен

– У меня есть одна мысль насчет выходных.

Карен стояла у плиты, проверяя, как там ужин, за который принялась сегодня раньше обычного. Она взяла необычный рецепт, и ей пришлось сконцентрировать на ужине все свое внимание, которое хорошо было бы уделить Майклу. Он собирался уйти через час с небольшим, и ей стоило бы проводить каждую секунду, прижавшись к нему и не отходя ни на шаг.

– Хм-м? – Майкл подошел к плите, протянул из-за спины Карен руку с вилкой и воткнул ее в морской гребешок на сковороде.

– Прекрати это! Ты испортишь мой шикарный ужин!

Карен замахнулась на него лопаткой для рыбы, а он обнял ее за талию свободной рукой, одновременно пытаясь засунуть в рот горячий морской гребешок.

– И что за мысль? – спросил Майкл после того, как рот перестало жечь.

– А что, если ты никуда не поедешь? Скажешь, что возникла проблема, у тебя не получается вернуться. Мы проведем все выходные здесь, в кровати. Голые.

Майкл застонал и снял руку с ее талии.

– Не начинай, Карен. Ты же знаешь, что мне самому хочется этого больше всего на свете.

– Правда?

Карен пристально смотрела на него, хотя и слышала внутренний голос, который говорил ей, чтобы немедленно прекратила. Не нужно расставаться с ним на плохой ноте. Не нужно превращаться в подругу-невротичку.

– Конечно. Но я должен ехать. Ты знаешь, что должен.

– Я сказала девочкам, что ты отправляешься в Донкастер, – сообщила Карен, снова поворачиваясь к плите.

– Донкастер? Мне следует вернуться с северным акцентом?

Когда она не засмеялась, Майкл положил вилку и развернул Карен к себе, затем крепко прижал к груди.

– Я не понимаю, почему ты просто не скажешь им правду. Они же твои лучшие подруги.

Карен опустила голову ему на плечо и вздохнула.

– Я просто не хочу. Пока что. Давай больше не будем об этом говорить. Давай просто поедим.

– У меня есть идея получше. У меня в запасе час – потом нужно будет уходить. Что мы можем успеть за час?

Карен заставила себя улыбнуться. Если ему все равно придется уйти, она по крайней мере может дать ему то, о чем он будет думать, пока не вернется.

– У меня есть несколько вариантов, – ответила она, заводя руку за спину, чтобы расстегнуть бюстгальтер.

* * *

Она сидела на кровати в одном халате, подтянув колени к груди. В воздухе все еще висел запах секса и лосьона после бритья, хотя уже прошло два часа после того, как Майкл принял душ и ушел. Карен не могла проводить оставшуюся часть вечера так, как явно представляли ее вечер девочки, поэтому она потянулась за ноутбуком, стоявшим на прикроватной тумбочке, и поставила его себе на колени. Она включила его, кликнула по иконке браузера и напечатала букву «Ф» в строке поиска. Компьютер быстро дополнил недостающие буквы, и появилась знакомая синяя полоса. Она автоматически вошла в свой аккаунт.

Когда «Фейсбук» только появился в их жизни, Карен не удосужилась зарегистрироваться там. Би смеялась над ней и говорила ей, что она – единственная из ее знакомых, кого не было в «Майспейсе», а теперь она станет единственным человеком на планете без странички в «Фейсбуке». Карен ответила, что у нее слишком скучная жизнь, которой не стоит грузить других людей, а если ей вдруг отчаянно потребуется узнать, что Би ела на завтрак, то она всегда сможет позвонить ей и спросить.

Она вовсе не считала, что ей нужно что-то скрывать. Она могла бы присоединиться к «Фейсбуку», постить разные глупости, которые не имели никакого отношения к ее реальной жизни. Она могла бы притворяться, что у нее идеальная жизнь даже в те дни, когда ей хотелось кричать или ныть из-за каких-то пустяков, чем, как казалось, занимался весь западный мир. Это не имело никакого отношения к каким-то тайнам, ей просто не хотелось притворяться больше, чем она уже притворялась.

Но Би с Элеонорой просто обожали «Фейсбук». Карен думала, что с таким же успехом они могли распечатать свое расписание и вывесить его на автобусных остановках вместе со своими маршрутами на «Гугл Картах» и фотографиями с фильтрами. Жизнь в стиле «Инстаграм» с оттенком сепии. Би не могла перейти из гостиной в кухню, не сообщив об этом в соцсетях. «Би Баркер ест запеченные сандвичи и пьет вино… классно! Вместе с Элеонорой Уитни и Карен Браунинг у меня дома».

Никто из подруг не знал про ее тайную страницу в «Фейсбуке». Профиль без фотографии, вымышленное имя, никаких друзей. Она сделала все так, что если бы даже кто-то случайно наткнулся на ее страницу, то решил бы, что она больше не используется и Джули Спэрроу просто не удалила ее. В истории поисковых запросов значилось только одно имя, Карен кликнула по нему и прождала несколько мучительных секунд, пока информация загрузится. Она так привыкла делать это, когда оставалась в одиночестве, что уже не могла остановиться. Она словно теребила болячку – знаешь, что будет больно, но пальцы вроде как все делают сами по себе. Ты понимаешь, что если ты продолжаешь ее теребить, она никогда не заживет, но затем болячка отваливается, ты испытываешь секундное удовлетворение, но за ним следует жалящая боль, которая длится гораздо дольше.

«Эмили Лентон в восторге!»

Этим все было сказано. Эмили чувствовала себя счастливой, и именно это причиняло боль Карен. Она просмотрела недавние посты, фотографии Эмили и ее семьи, улыбающихся и красивых созданий, казавшихся Карен детьми, которых у нее никогда не будет. Она продолжала просмотр семейных праздников и дней рождения, пока не нашла то, что искала: рождественский ужин, вся семья радостно улыбается. Впервые Карен увидела эту фотографию в Рождество и плакала несколько часов, пока не заснула, вымотанная и уставшая, на диване, где и нашел ее Майкл. Остатки ее собственного рождественского обеда разлетелись по стене в ее гостиной.

Вот она. Боль, которая приходит после того, как сковырнешь болячку. Только эта боль не была физической. Ей было больно от того, что у нее разрывалось сердце.

Глава 19

Карен

Карен работала всю субботу, пытаясь таким образом отключиться от постоянной боли в груди, которая появлялась у нее каждый раз, когда Майкл уезжал, и мучила ее до тех пор, пока он снова не оказывался у нее в постели. Вечером она позвонила подругам, но не Би с Элеонорой, а приятельницам, с которыми легко сходятся и легко расстаются. Это были люди, с которыми можно просто хорошо провести время. Люди, даже не знавшие, что у нее есть мужчина.

В будни она обычно зачесывала назад свои длинные темные волосы, убирая их с лица, носила костюмы темно-синего, черного или серого цвета. Блузки у нее были подогнаны по фигуре, и из-под воротника едва ли виднелась шея, не говоря про – боже упаси! – грудь. Она использовала очень мало косметики, только нейтральные тона и профессиональные средства. На неделе она сама была профессионалом до мозга костей. Но только не в выходные.

Красный блеск сиял на губах, и они казались влажными. Она улыбнулась, чтобы правильно нанести румяна на щеки. Карен расчесала волосы, выпрямила их, а потом побрызгала спреем, чтобы добавить блеска. Черные джинсы и красный свитерок с низким V-образным вырезом обтягивали ее гибкое тело, как вторая кожа. У Карен не было женских округлостей, как у Элеоноры до рождения ребенка или у Би, но на ее стройную спортивную фигуру всегда оборачивались. Может, это и было тщеславие, даже хвастовство, но она очень гордилась тем, что в ее возрасте ее принимают за женщину двадцати с чем-то лет.

В городе у входа в бар она встретилась с подругами – тремя женщинами, с которыми она училась в колледже. Все они были без мужей и детей, из-за которых пришлось бы волноваться и торопиться домой. Они были деловыми женщинами-одиночками, которые любили выпить и пофлиртовать с каждым мужчиной в баре, и при этом стонать о том, как они ненавидят противоположный пол. Грудь Тилли, блондинки с пышным телом, заходила в помещение за пять минут до нее самой. Эрин была высокой, стройной и гибкой, но невзрачной и крайне стеснительной. Катерину отличали мелированные пряди тигрового цвета, она требовала, чтобы даже в их возрасте ее звали Кэт. На этот раз она надела слишком обтягивающее черное платье.

Они обнялись, не прижимаясь друг к другу, и чмокнули воздух, чтобы никто никому не размазал макияж. Фальшивое приветствие фальшивых друзей, которых объединяла только унылость их жизней.

– Как у тебя дела, Карен? – спросила Кэт после получаса стонов о своей последней жертве – каком-то типе, имя которого Карен мгновенно забыла, но могла бы описать его пенис так же точно, как и пенис своего любовника. – В твоей жизни появился кто-то особенный?

Карен покачала головой, а остальные даже не попытались скрыть, как переглядываются. Конечно, не появился. Если бы Карен встретила человека, с которым можно проводить время, то она сейчас была бы с ним, а не здесь. Если бы они только знали…

– У меня просто нет времени… Знаю, знаю, – она перебила Кэт, едва та успела открыть рот. – Я слишком много работаю. Именно поэтому я здесь.

Кэт улыбнулась. Очевидно, ее удовлетворило то, как Карен оправдывает свой стиль жизни старой девы.

– Сегодня вечером ситуация может измениться. Гаваец у стойки бара пожирает тебя глазами с той минуты, как ты вошла.

Карен бросила взгляд в нужном направлении. На мужчине, которого имела в виду Кэт, была футболка с надписью «Гавайские ночи» на фоне океана, выглядел он не старше тридцати, возможно, даже младше. Он был с пятью или шестью друзьями, которые играли в бильярд. Они по очереди брались за кий и так часто подходили к барной стойке, что Карен не могла точно определить, кто был в этой компании, а кто нет. Никто из них не показался ей знакомым. Они явно не могли учиться с Карен и ее подругами в старшей школе из-за разницы в возрасте. Также казалось маловероятным, что, даже в таком небольшом городе, она где-то пересекалась с кем-то с них. Получался действительно идеальный вариант.

– Молодой слишком, – тихо сказала она, но при этом слегка приподняла бокал, глядя на него.

Мужчина улыбнулся, постучал пальцами по краю пивной кружки и кивнул. Эрин заметила этот обмен сигналами, но ничего не сказала.

– Кто-нибудь хочет повторить? – спросила Карен, допивая остатки вина и глядя на почти полные бокалы своих спутниц. Эрин бросила еще один взгляд на мужчину у стойки бара и слегка улыбнулась Карен так, будто хотела дать ей понять, что она-то не такая наивная, как их подруги.

– Розового вина? – Гаваец пододвинул к ней бокал. Он явно был доволен собой, ведь он заметил, что именно она пила. Карен улыбнулась и благодарно кивнула, повернувшись спиной к трем подругам, чтобы те не увидели, что она не сама платила за напиток.

– Куда пойдете потом? – спросила Карен, сделав небольшой глоток и отметив, что он купил не дешевое домашнее вино.

– Не уверен. Мы не местные.

Еще лучше.

– «Беллстоун» знаешь? – Было забавно смотреть на то, как менялось выражение его темных глаз, когда он понял, о чем его спрашивают. Он улыбнулся, но не лениво и чувственно, как Майкл, когда она намекала ему на секс, а нетерпеливо, но все равно привлекательно. Из-за улыбки он стал выглядеть еще моложе, и Карен решила не спрашивать его про возраст, уверенная, что после его ответа передумает. – Это бар прямо напротив крытого рынка. Наверху есть номера.

– Мы вроде бы проходили его по пути сюда.

– У меня на сегодняшнюю ночь забронирован там номер. Если хочешь ко мне присоединиться, улизни от своих приятелей в одиннадцать. Встретимся там. – Она приподняла бокал. – Спасибо за вино.

– Подожди. – Он говорил достаточно тихо, чтобы не привлекать внимания, и Карен задумалась, не пытается ли он скрыть их разговор по той же причине, что и она сама. Она наполовину развернулась. – Какой номер?

– Забронирован на миссис Джоунс.

Он улыбнулся.

– Что с ним не так? – спросила Кэт, когда Карен вернулась за их столик. – Женат? Голубой?

– Думаю, что и то, и другое, – ответила Карен и сделала маленький глоток вина, когда гиены загоготали.

* * *

По меркам Шрусбери номер был роскошный. Он, конечно, не шел ни в какое сравнение с номерами «Мариотта» или других дорогих гостиниц, в которых она останавливалась, когда ездила куда-то по работе или в начале отношений с Майклом. Но в номере было чисто, стоял телевизор с широким экраном, который им совершенно не пригодится, и огромная двуспальная кровать с такими большими подушками, что нормальный человек не смог бы на них спать. Ванная комната радовала ослепительной белизной, как в операционной, и шикарной отдельно стоящей ванной, которую придвинули вплотную к стене, чем испортили все впечатление.

Карен появилась в номере без десяти одиннадцать, распрощавшись с одинокими подругами. Никто не задал ей ни одного вопроса, только Эрин вопросительно приподняла брови и проверила время в телефоне. На пути к «Беллстоуну» у Карен возникло очень странное ощущение, будто ее преследуют, и на всем пути к гостинице она украдкой проверяла, нет ли кого-то у нее за спиной, будто она несла в сумке антикварное серебро, а не зубную щетку.

Ей не пришлось долго ждать стука в дверь гостиничного номера. Она бросила взгляд на экран телефона: три минуты двенадцатого. Он ждал последние три минуты внизу, не хотел показаться нетерпеливым? Сердце билось так сильно, что, казалось, могло пробить дыру в грудной клетке, когда она открывала дверь, в какой-то степени ожидая увидеть Эрин и этого раздражающего ведущего из «Вас подставили!»[14]14
  «Вас подставили!» (англ. You’ve Been Framed!) – британское телешоу. Ведущий – Джереми Бидл.


[Закрыть]. Но нет, это был он, мистер Гаваец, с улыбкой на лице, в которой читалось желание.

– Я не был уверен, что застану тебя здесь, – сказал он. – Думал, что ты, может, решила пошутить, поспорила или о чем-то там договорилась со своими подругами. Судя по их виду, они как раз такие. – Он покраснел. – Прости, я не хотел нелестно отзываться о твоих подругах.

– Все в порядке, – ответила Карен, открывая дверь шире, чтобы его впустить. – Не такие уж мы подруги. Я едва ли их знаю теперь.

– Тогда что ты с ними делала?

Она увидела, что он, войдя в номер, бросил взгляд на ее сумочку и наверняка отметил отсутствие багажа.

– Прости, ты поболтать сюда пришел?

Она подошла к нему поближе и увидела, что он пытается незаметно для нее сглотнуть. Она запустила пальцы ему под футболку и начала медленно ее приподнимать, обнажая пояс его джинсов и парусиновый ремень.

– Нет, я просто… Ты не хочешь вначале поговорить или… Я хотел сказать, ну, перед…

– Можешь говорить, если хочешь. – Теперь ее губы находились в нескольких дюймах от его губ, а ее пальцы расстегивали ремень. – Но я надеялась, что наши рты будут слишком заняты для этого.

Она придвинулась к нему, чтобы поцеловать, и уловила запах пива и сигарет, который он попытался замаскировать жвачкой перед приходом. Карен закрыла глаза, вдыхая этот запах, пальцами свободной руки она провела по его коротким темным волосам на затылке. Она слегка застонала, выдыхая этот стон ему в рот. Прижимаясь к нему, она почувствовала, что этого тихого звука оказалось достаточно, чтобы его член затвердел. Пряжка поддалась, она расстегнула пуговицу, а потом и ширинку на его джинсах. Их поцелуй становился все более настойчивым и страстным. Он слегка отодвинул Карен от себя, вытащил заправленный край свитера из ее джинсов, стянул его через голову и издал стон, обнаружив, что она уже избавилась от бюстгальтера. Он спустил свои штаны и резко расстегнул молнию на ее джинсах. Пошатываясь и не отрываясь друг от друга, они двигались к кровати в вальсе, который из года в год танцуют любовники по всему миру. Его губы опустились ей на грудь, он обводил ее соски сначала языком, а потом пальцами по влажному следу. Карен потянула его футболку, и он снял ее через голову. Их любовная игра, начавшаяся медленно и неуверенно, теперь становилась напряженной и дикой.

– Ты великолепна, черт побери, – пробормотал он, уткнувшись в ее грудь, играя языком с ее соском, отчего возбуждение пульсировало у нее между бедер. – Ты такая краси…

– Ш-ш-ш. – Карен схватила его за волосы – не грубо, но достаточно сильно, чтобы его губы оторвались от ее кожи. – Не нужно это повторять. Просто оттрахай меня.

Казалось, он не обиделся, а если и так, то был слишком возбужден, чтобы ее слова остановили его. Он спустил ее трусы до колен, а дальше они упали сами. Он схватил Карен за бедра, резко развернул, а потом наклонил вперед так, что она нагнулась над кроватью. Он коленом развел ее ноги в стороны и вошел в нее, застонав от удовольствия. Теперь он становился неистовым.

Чем сильнее были его толчки, тем больше она стонала, хватая ртом воздух, когда казалось, что он вошел максимально глубоко. Он намотал ее волосы себе на руку и оттянул голову назад так, что Карен чувствовала его дыхание на своем лице, пока он трахал ее, одновременно лаская клитор сначала медленными ритмичными движениями, а затем все быстрее и быстрее, когда пытался сдержать оргазм.

– Пока нет, – прошептала она напряженным голосом. – Я еще не готова.

Он словно принял вызов, и его толчки внутри нее стали быстрее, он проникал все глубже, пока ей не стало больно, и из этой боли возникло восхитительное удовольствие. Она взяла его руку и положила себе на грудь. Его большой и указательный пальцы инстинктивно нашли ее сосок, словно ребенок, нащупавший грудь матери.

– Сильнее.

Он грубо схватил ее, и она почувствовала боль, которая прошла по всему телу и превратилась в знакомую вспышку удовольствия сначала между ног, а затем выше, растекаясь по груди и шее. Через несколько секунд она почувствовала, как он напрягся и, кончив, издал хриплый крик, после чего они оба рухнули на кровать в полном удовлетворении.

* * *

Они оба упали на кровать в блаженном дурмане, который бывает после секса, и Карен мгновенно заснула. Когда она проснулась, мистер Гаваец тихо посапывал, а часы на ее телефоне показывали два часа сорок три минуты. Четыре пропущенных звонка от Майкла и сообщение:

«Пытался позвонить, чтобы пожелать спокойной ночи. Скучаю по тебе. Поговорим завтра. Xxx».

Она тихо собрала вещи и закрыла за собой дверь, замок едва слышно щелкнул. После этого Карен украдкой спустилась по лестнице и выскользнула на улицу. Номер был оплачен заранее; она использовала вымышленную фамилию и ни разу не назвала свое настоящее имя мужчине, с которым только что занималась любовью. Ее как будто бы там и не было. По темной улице, пошатываясь, шел какой-то мужчина, загулявший субботним вечером и явно желавший его продолжить, чтобы не идти домой, где его завтра будет мучить похмелье, а то и алкогольная паранойя. Вскоре единственный на главной улице ночной клуб выпустит последних посетителей, и они, нагулявшись, станут искать путь к своим постелям. Карен направилась к местной стоянке такси.

– Есть свободные машины?

Мужчина за стеклом едва ли поднял голову, чтобы на нее посмотреть, и буркнул:

– Через час, дорогая.

Она не планировала столько времени провести в зале ожидания, где пахло пивом и пóтом, сидя на деревянной скамье и смотря на потертый ковер с пятнами блевоты. Она ушла, не ответив, а диспетчер даже не обратил внимания.

На стоянке стояли черные машины такси, водители смотрели на нее с надеждой. Даже очень сильно напившиеся гуляки не хотели платить в три раза больше обычной таксы, чтобы не ждать машину.

– Рэнгарт Гарденс, – назвала она район, усаживаясь в первую машину в ряду. Водитель мгновенно сел на свое место, захлопнул дверь, включил счетчик и завел мотор.

После десятиминутной поездки в полном молчании машина притормозила у края тротуара на некотором удалении от дома Карен. Она заплатила водителю невероятно крупную сумму за такую поездку, добавила пару фунтов стерлингов сверху в качестве чаевых и вышла из машины, бросив одно лишь «Спасибо».

Дом был большим и пустым, он всегда казался таким в отсутствие Майкла. Тишина была почти невыносимой, она словно насмехалась над ее глупостью. В кровати Карен никто не ждал, чтобы спросить, хорошо ли она провела вечер, никто не беспокоился из-за того, что она вернулась так поздно, и никто не хотел знать, где, черт побери, она была и почему от нее пахнет другим мужчиной. Она чувствовала себя изможденной эмоционально и физически, и ей ничего не хотелось больше, чем забраться в кровать и обнять любовь своей жизни. Но этого она сделать не могла, а без него кровать казалась холодной и совсем не влекла ее. Вместо этого Карен включила душ на полную мощность, подождала, пока вода не станет максимально горячей, сбросила одежду и залезла в ванну, радостно принимая на тело обжигающую струю душа, которая смывала с нее все грехи.

Казалось, что она так стояла несколько часов, ее слезы смешивались с водой и утекали в сливное отверстие. Когда Карен наконец вылезла из ванны, она вытерлась насухо, обернула полотенцем голову, взяла книгу с прикроватной тумбочки и уселась в большое удобное кресло у себя в кабинете. В нем она и проснулась в одиночестве пять часов спустя. У нее затекла шея, и она страшно замерзла.