Текст книги "Чудовище"

13

Наутро меня разбудила Софи с чашкой чая. Сказала, Касс ушел встречаться с друзьями и мы с ним увидимся позже. Я целовалась с твоим сыном, подумала я. Интересно, заметна ли внешне эта перемена во мне: вдруг я выгляжу взрослее, красивее, самостоятельнее? Я ведь никогда раньше не целовалась с парнями, а вчера – сразу с двумя. Мир открывается передо мной, и скоро я узнаю, какое место занимаю в жизни.

– Как голова? – спросила Софи. – Дать таблетку?

– В порядке.

– Да, в молодости быстро приходишь в себя, – заметила Софи.

Я не очень поняла, что она хотела этим сказать, но в голосе ее сквозила зависть, и я улыбнулась Софи. Чем же она занимается все дни напролет? Есть ли у нее друзья, появился ли у нее новый мужчина?

Я допила чай и отнесла чашку на кухню. Стоявшая у окна Софи обернулась ко мне.

– Я придумала, что можно тебе посоветовать, – сказала она, – если, конечно, тебе еще нужен совет.

Я поставила чашку в раковину.

– Нужен.

– Тогда вот: ты имеешь полное право злиться.

– И все?

– Ты спрашивала, как справляться со злостью. Вот так. А как иначе-то? Подавленная злость превращается в страх – бороться с тем, что считаешь неправильным, высказать свое мнение, действовать, наконец. Здоровая девушка имеет полное право порой побыть фурией, поскольку жизнь вообще несправедлива.

Легко ей говорить, она-то взрослая. Наверное, лицо у меня вытянулось от огорчения, потому что Софи подошла и обняла меня. Я удивилась, но тоже обняла ее.

– Вот о чем я хотела тебя спросить, – отстранившись, начала Софи и бросила на меня пристальный взгляд. – Касс ничем тебя не обидел?

Неужели она знает, что мы целовались? Я почувствовала, что краснею.

– Нет, конечно.

Она смерила меня долгим взглядом.

– Потому что на него ты тоже можешь злиться, если считаешь нужным.

– Да с чего бы?

Она улыбнулась.

– Ну и хорошо. Ладно. Береги себя.

Я ответила, что непременно.

– Рада была тебя видеть. – Софи так нежно посмотрела на меня, что жалко стало уходить – ведь ей, похоже, не хотелось меня отпускать.

В лифте я полезла в телефон – посмотреть, нет ли сообщений от Касса. От него не было ничего, зато обнаружилось тринадцать пропущенных звонков и несколько голосовых сообщений от мамы. Я догадывалась, что дома мне устроят, и решила сперва заглянуть к Керис, чтобы забрать свои вещи. Ну и извиниться – не за то, что увела у нее парня, в этом я признаваться не собиралась, а за то, что бросила ее одну на вечеринке. Еще я хотела спросить, не знает ли она, с кем из друзей пошел встречаться Касс: может, подскажет, где его искать.

Керис выглядела бледно, зайти не пригласила.

– Я занимаюсь, – пояснила она. – Отвлекаться не могу: у меня строгое расписание.

Сказала, что теперь до конца экзаменов никаких гулянок. И долго со мной стоять не может, ей надо повторить две темы по английскому, но выйдет поболтать на двадцать затяжек вейпом.

– Не самый здоровый график, – заметила я.

Керис рассмеялась, закрыла дверь, и мы уселись на крыльце.

– Вечно ты меня смешишь.

Без макияжа Керис выглядела моложе и свежее. Она и правда красавица. Вот бы сохранить отношения и с ней, и с Кассом. Может, подождать, пока она не найдет себе нового парня, и только потом сообщить ей, что мы с ним вместе?

– Куда ты вчера пропала? – спросила я.

Она выдохнула струйку пара. Он пах имбирными пряниками. Мы смотрели, как он тает в воздухе.

– Мне вообще не стоило идти. Нет, ты не подумай, Лекс, я тебя ни в чем не виню. Но лучше бы я осталась дома, как и хотела.

«Она знает, что мы с Кассом целовались», – с ужасом подумала я. Вот сейчас она скажет мне об этом, обвинит, что я увела у нее парня, а потом еще и Джону сообщит, и тогда вообще все кончится, не начавшись.

– Что случилось? Тебе плохо?

Она глубоко затянулась вейпом.

– Мне кажется, Касс хочет меня бросить.

– Почему ты так думаешь?

– Мы с ним поговорили на вечеринке.

То есть до того, как мы целовались. Значит, я тут ни при чем.

– Он сказал, что меня не приглашали, и мне не следовало приходить, – призналась Керис. – И что ему кажется, будто я за ним шпионю. Сказал, что обычно после поступления в университет люди расстаются с теми, с кем встречались в школе, потому что это все детские шалости и надо двигаться дальше. – Она вытерла глаза. – Думаешь, он нашел другую?

– Не знаю. – Я рассматривала дома на противоположной стороне улицы и думала о том, что в них живут самые обычные люди, которым до нас нет никакого дела.

– Ты можешь как-то это выяснить?

Я обхватила колени руками и положила на них голову.

– Мы с ним обычно такое не обсуждаем, так что он сразу догадается.

– Ладно, не парься, сами разберемся. – Она несколько раз затянулась вейпом. Пахло Рождеством. – Лекс, ты сама-то как? Чего лицо прячешь?

– Похмелье.

– Хочешь кофе?

Я согласилась, но потому лишь, что не знала, как быть дальше. Мы с Керис пошли на кухню. Оказалось, что там ее папа, и мне стало еще хуже, потому что он улыбнулся мне и спросил:

– Так-так, и кто к нам пожаловал?

– Это Лекс, – ответила Керис. – Сестра Касса.

– Я ему не сестра, – поправила я.

– Сводная, – пояснила Керис.

«И даже не сводная», – подумала я, но вслух не сказала, чтобы не показаться глупой.

Папа Керис пожал мне руку.

– Что ж, все равно рад с вами познакомиться. Чем же вас угостить, леди?

– Я сварю кофе, – сказала Керис. – У Лекс болит голова, а мне нужен кофеин.

– Я только что сварил, возьмите мой, – предложил ее отец.

– Не надо.

– Берите-берите. Вам нужнее. – Он легонько ущипнул дочь за кончик носа, а она рассмеялась. – Подогреть вам молоко? Соевое, миндальное? А может, обычное коровье – прощай, здоровье?

Мне не хотелось выбирать, поэтому я ответила, что буду то же, что и Керис.

– Миндальное, – попросила та. – Полезнее для мозгов.

– Твои мозги и так в полном порядке. – Отец Керис подмигнул мне и налил в кастрюльку молока. Мы уселись на табуреты за высоким столом.

– Жаль мне нынешнюю молодежь, – признался он. – Когда я учился в школе, нас так не грузили экзаменами. Теперь в университет просто так и не поступишь, конкуренция о-го-го какая. Всем подавай высокие оценки, правда?

– Не знаю, – ответила я.

– Зато я знаю, – вставила Керис. – Ничего, прорвемся.

Отец нежно ей улыбнулся.

– Даже не сомневаюсь, дочь, с твоим-то усердием. Но если не поступишь – ничего страшного. Ты ведь это знаешь, да?

Керис улыбнулась ему в ответ и сразу как-то успокоилась. Я смотрела на них обоих и чувствовала себя невидимкой.

– Ну а ты, Лекс, – спросил он, – ставишь перед собой большие цели?

Я пожала плечами. Единственной моей целью было увести Касса у Керис, так что я лишь стиснула зубы.

– Держишься ты уверенно, – заметил отец, – так и надо. Молодец.

Больше он ни о чем не спрашивал: налил нам кофе. Керис рассказала, что намерена сегодня заняться. Отец посоветовал ей обязательно делать передышки и предложил заниматься в его кабинете, потому что он где-то читал, что по фэн-шуй учить уроки там, где спишь, не очень-то хорошо.

Я снова почувствовала себя так, словно меня там и нет, и, чтобы напомнить о себе, попросила Керис вернуть мне одежду. Та принесла, и я отправилась переодеваться в ванную. Закрыла дверь на задвижку, опустилась на стульчак и уронила голову на руки. Какое же я чудовище. Надо позвонить Кассу и сказать, что между нами все кончено. Ему будет лучше с Керис. Она хороший человек и достойна всего самого лучшего.

Однако чем дольше я там сидела, тем меньше меня мучило чувство вины. Керис все любят, она выглядит как фотомодель. Круглая отличница, отец ее обожает, балует. Вот и хватит с нее.

Я переоделась в свое, проверила телефон. От Касса ничего. Пропущенный от Джона.

Атмосфера на кухне изменилась. Отца Керис там уже не было; может, он велел ей выгнать меня, но Керис со мной почти не разговаривала и лишь пила кофе большими глотками. Я попросила показать план подготовки к экзаменам, и она открыла его в телефоне. Она собиралась сдавать английский, испанский и историю. Ну надо же.

– Ты такая умная, – сказала я и подумала: похоже, я заискиваю перед ней, говорю комплименты потому лишь, что целовалась с ее парнем.

– Не умней тебя, – ответила Керис. – Просто занимаюсь больше.

– Я бы никогда не смогла написать сочинение.

Мы прошлись по ее плану. Он был весь в разноцветных пометках. Даже синего было два разных оттенка.

– На самом деле все не так страшно, – уверенно заявила Керис. – А когда мне становится страшно, я успокаиваю себя тем, что в один прекрасный день все закончится.

– А потом что?

– А потом, – ответила Керис, – я поступлю в университет и буду жить дальше как взрослая.

Это она о Кассе. Я поблагодарила ее за кофе и надела куртку.

– Ты увидишься с братом до его отъезда?

Я-то к ней пришла, надеясь узнать, где он, а она сама не в курсе.

– Он обещал прийти на ужин, – ответила я, не глядя на Керис.

– Не подумай, что я на тебя давлю, но если вдруг узнаешь, что он мне изменяет, то скажи, ладно?

14

Они ждали меня в гостиной.

– Сядь, Александра, – велел Джон.

Я напомнила себе, что мне уже не пять лет, а все пятнадцать. И что мама мне родная, а Джон – чужой и не имеет права указывать. Но все-таки села.

– Где ты была ночью? – спросил он.

– У Джамили.

– Ответ неверный. Попробуй еще раз.

Он казался воплощенным обвинением: презрительно прищурил глаза, поджал губы, скрестил руки на груди.

– Ты же разговаривал с ее мамой, помнишь?

– Я разговаривал с женщиной, которая назвалась ее мамой. Но когда ты несколько часов не отвечала на сообщения, а потом прислала эсэмэску, что не придешь ночевать, твоя мама позвонила Джамиле домой по городскому, и женщина, которая взяла трубку – настоящая мать Джамили, я так полагаю, – ответила, что много лет тебя не видела и совершенно точно вчера мне не звонила.

– Мам, а ты номером не ошиблась?

Она грустно покачала головой.

– Не надо, Лекси… Только хуже будет.

– В твоих же интересах сказать правду. Наш разговор сложится гораздо лучше, если ты признаешься, как все было на самом деле, – добавил Джон.

Я смотрела на него, кровь стучала у меня в висках. Я понятия не имела, что ему известно. Знает ли он, что я ночевала у Касса? Что мы целовались?

– Ты хоть представляешь, как твоей маме было стыдно признаваться чужой тетке, что она не знает, где ты? – не унимался Джон. – Мать Джамили предложила уточнить у дочери. Твоя мама спросила у нее, не знает ли она, где Лекси, и знаешь, что ответила Джамиля?

Я покачала головой.

– Что она сто лет с тобой не общалась, не знает, с кем ты дружишь, и понятия не имеет, где ты можешь быть. Догадываешься, как испугалась твоя мать?

Я посмотрела на нее. Она сидела, прикусив губу, и понуро рассматривала свои туфли, словно заново переживала вчерашние волнения.

– Тогда я позвонил Кассу, – продолжал Джон. – Думал, может, он в курсе, где ты, но он не взял трубку. Мы не знали, к кому еще обратиться. Твоя мать позвонила Мерьем, спросила, не видел ли Бен тебя, он тебя тоже не видел. Мы звонили и Керис, но та тоже не ответила. Твоя бедная мать оставляла всем отчаянные сообщения, спрашивала меня, не обратиться ли в полицию, и тут мне позвонили. Угадай, кто?

Может, Керис не выдержала напора? Или Бен решил обеспечить мне алиби?

– Бывшая жена, с которой мы шесть лет не общались.

– Тебе звонила Софи?

Мама вздрогнула при звуках этого имени. Раньше, когда Джон возвращался домой, к Софи, мама говорила, что задыхается.

– А, так она теперь для тебя Софи? – удивился Джон. – Вы, значит, подружились?

Получается, что нет, раз она ему позвонила. Почему она так поступила? Зачем меня подставила?

– У тебя есть последняя возможность сказать нам всю правду, – произнес Джон. – Итак?

Я набрала в грудь воздуху, чтобы голос не дрожал.

– Простите меня, пожалуйста, мне не стоило врать про Джамилю. Но мне правда после школы стало плохо, я шла домой, встретила Касса, он позвал меня к себе, а потом мне стало хуже, я подумала, вы будете ругаться, если узнаете, что я у Софи…

– Хватит врать! – Джон хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Ты понятия не имеешь, как это унизительно, когда тебе звонит бывшая жена и сообщает, что ты заявилась к ней в дом пьяная. Ох уж она и порезвилась: дескать, как это так, почему я не могу найти к тебе подход? Почему не уделяю девочке внимания, подростки ведь такие ранимые! – Он ткнул в меня пальцем. – Ты выставила меня дураком, Александра Робинсон.

– Мне нужно в туалет, – ответила я.

– Я еще не закончил, – возразил Джон, – так что терпи. Ты должна знать, что мы с твоей матерью кое-что узнавали…

– Я в курсе. Ты хочешь показать меня своему приятелю-доктору.

Его глаза удивленно блеснули.

– Я смотрю, Касс тебе все рассказал. Ну так вот: Дерек Лиман не просто доктор. Он – наш шанс на новую жизнь. Нам с твоей мамой было очень полезно пообщаться с человеком, у которого за плечами многолетний опыт работы и который понимает, с чем нам приходится иметь дело.

– Ты с ним встречалась? – Я перевела взгляд на маму.

Мама выглядела усталой и какой-то постаревшей.

– Мы беспокоимся о тебе.

– Вот именно, – подхватил Джон. – Мы беспокоимся, что если тобой вовремя не заняться, твое будущее окажется под угрозой.

– В каком смысле – «заняться»? – прошептала я.

– В таком, что нам давным-давно пора было обратиться за помощью к профессионалу.

– Но мне не нужна помощь.

– Позволь с тобой не согласиться.

– И ты тоже так думаешь? – Я обернулась к маме.

Она старалась не встречаться со мной глазами.

– Я хочу, чтобы у тебя все наладилось.

– Твоя мама рассказывала мне, что раньше ты была смышленой девочкой, – вставил Джон.

– Ах вот оно что! А теперь я, значит, дура?

– Я этого не говорил, но все-таки у тебя проблемы с учебой. Ты стала невнимательной, импульсивной, не слушаешься. А вдруг ты не сможешь из-за этого найти работу и создать семью?

Мне хотелось крикнуть ему: «Заткнись!» Хотелось ответить, что он вообще ничего не понимает, как и его идиотский друг-доктор.

– Дерек помог нам взглянуть на ситуацию другими глазами, – продолжал Джон, – и теперь хочет с тобой побеседовать.

– Ни за что на свете.

– Он предупреждал, что именно так ты и ответишь, – сказал Джон и повернулся к маме. – Ведь правда, он говорил?

Мама кивнула, не глядя на меня.

– Возможно, тебе станет легче, если я скажу, что таких, как ты, много, – не унимался Джон. – По словам Дерека, минимум пять процентов детей страдают от синдрома дефицита внимания и гиперактивности.

– Нет у меня никакого синдрома!

– Разумеется, доктор Лиман не может поставить тебе диагноз заочно, однако предположил, что, возможно, дело именно в этом.

– Пошел твой доктор в жопу!

– Выбирай выражения, Александра! Ты себе только хуже сделаешь.

– Я нарушила твой запрет. Пошла на вечеринку. И за это меня к психиатру?

– Если бы только за это! Тебе трудно учиться. Тебе постоянно все надо по сто раз повторять, ты минуты не посидишь спокойно, не ладишь со сверстниками, за тобой нужен глаз да глаз. Продолжать? А по-моему, и этого достаточно. – Он откинулся в кресле. – Я понимаю, тебе неприятно это слышать, но разве тебе самой не станет легче, если ты будешь знать свой диагноз?

Я держалась из последних сил. Чтобы не закричать, принялась выискивать у Джона недостатки. Волосы давно не мыты. На шее пятно. На рукаве нитка, на тыльной стороне запястья краснота. Целых четыре слабых места.

– Я годами твержу твоей матери, что с тобой нужно построже, и теперь, когда мы с ней собираемся пожениться, возьмусь за тебя всерьез. Я забочусь о своей семье, Александра, и не позволю тебе ее развалить.

Я с мольбой посмотрела на маму. Пожалуйста, останови его.

– Последний месяц вообще один сплошной кошмар, – продолжал Джон. – Ты хотя бы догадываешься, как неловко мне смотреть в глаза коллегам после вечеринки? Как было стыдно, когда твоя директриса предложила пойти на курсы для родителей? А теперь еще и от бывшей пришлось выслушивать. – Холод в его голосе пугал. – Ради тебя и твоей матери, Александра, годами из кожи вон лезу, а в ответ получаю только хамство и неблагодарность. Хватит, надоело.

Мама сидела с побледневшим лицом и спасать меня явно не собиралась. Рядом с Джоном она казалась маленькой и слабой – он же, напротив, словно стал больше.

– Для начала доктор предложил начать с простого – всего лишь немного изменить поведение. Поэтому я составил новый список, ты его снова подпишешь, и мы вывесим его на холодильник, чтобы был у всех на виду. Только теперь это будет настоящий договор. Ты наляжешь на учебу, после школы сразу домой, делать уроки. Перестанешь хамить, будешь вести себя хорошо. И если ты выполнишь все пункты нашего договора, мы его непременно пересмотрим. Если же нарушишь хоть в какой-нибудь мелочи, отправишься прямиком к доктору Лиману. – Джон ликующе облизнул губы и улыбнулся. – Ты на краю пропасти, Александра.

Еще одна история о любви и смерти

Жила-была женщина с маленькой дочуркой. Они были очень бедны, редко ели досыта, но жили все равно счастливо, потому что любили друг друга. Как-то зимой снегопад не прекращался несколько недель, так что, как ни старалась мама – выпрашивала по соседям объедки, искала на улицах хворост, – они начали голодать. Мама с дочкой лежали, обнявшись, под тоненьким одеялом и рассказывали друг другу сказки о лете в надежде, что это поможет отпугнуть смерть.

Однажды вечером в дверь постучали, и в дом вошел прекрасный принц. Он принес еду, теплую одежду, дрова и сказал матери, что видел, как она бродила по улицам. Он подумал, до чего же она хрупкая и красивая, – влюбился в нее и теперь будет о ней заботиться.

– А мою дочь ты тоже полюбишь? – спросила мама, указывая на дрожавшую в кровати девчурку.

– Черт, – ответил принц. – Не знал, что у тебя есть ребенок.

Извинился и был таков.

– Это я во всем виновата, – сокрушалась девочка.

– Нет, что ты, – утешала ее мама. – Просто у принца есть жена и сын. И лучше с ним не связываться. – А сама плакала. – Правда, было бы здорово, если бы он мог нас спасти? Ты заметила, какой он симпатичный? Слышала, он назвал меня красавицей!

– Я сама нас спасу, – ответила дочь. – Пойду на охоту.

Но мама запретила – дескать, мала ты еще. И вообще мать должна заботиться о ребенке, а не наоборот. Но с кровати не вставала и вообще ничего не делала. Словно силы вдруг покинули ее. Она говорила, что задыхается, худела и слабела.

Через несколько дней принц вернулся.

– Я придумал, – объявил он и предложил отправить девочку к родственникам – за его счет. – Тогда у нас с твоей мамой появится возможность лучше узнать друг друга, – добавил он с улыбкой.

– А как же твоя жена? – удивилась мама.

– Между нами все кончено, – успокоил ее принц. – Я люблю только тебя.

И теперь каждые выходные девочку отправляли к деду.

Некоторое время все шло хорошо. Мама расцвела, выздоровела, похорошела и светилась от счастья. Принц ее обожал. Он никогда еще не встречал таких женщин. Никто не будет любить ее так, как он.

Девочка тоже цвела. Раньше она почти не бывала у дедушки: он жил далеко, а билеты стоили дорого, и теперь с удовольствием гостила у него. Он был добр и ласков, учил внучку разным полезным штукам – например, лазить по деревьям, – показывал разных птиц и называл их имена.

Всеобщее счастье омрачало лишь то, что, когда девочка возвращалась домой, в комнатах пахло иначе – либо холодом и затхлостью, если мама и принц все выходные проводили на вечеринках, либо табачным дымом и чем-то незнакомым, если они не выходили из квартиры. Мамины кожа и постель пахли принцем.

Теперь мама часами вертелась перед зеркалом, меняла наряды, училась танцевать, и ей некогда было лежать в обнимку с дочкой и рассказывать сказки. «Еще не хватало! – говорила мама. – Когда мы так жили, мы мерзли и голодали! Я хочу об этом забыть».

И воспоминания девочки расплывались, точно кто-то ластиком потихоньку стирал рисунок.

Она внушала себе, что мама счастлива, и они больше не голодают. К тому же она так рада была общаться с дедушкой.

Но как-то вечером случилось ужасное.

Девочка была у дедушки, они готовились ко сну, как вдруг старик рухнул на пол.

– Я вызову врача, – сказала девочка.

Старик умолял ее не делать этого. Он терпеть не мог суеты. Сказал, что все врачи убийцы, ему лишь надо отдохнуть, к утру он поправится. Тогда девочка накрыла деда пледом, подложила подушку ему под голову, принесла воды, улеглась рядом с ним на пол и всю ночь держала его за руку.

Проснувшись наутро, она увидела, что дедушка совсем бледный и не может говорить: изо рта его вылетала какая-то тарабарщина.

– Почему же ты не вызвала врача? – спросила приехавшая мать.

– Дедушка запретил.

Прибывший доктор сказал, что слишком поздно и уже ничем не помочь.

Принц, узнав о случившемся, назвал девочку идиоткой и добавил:

– Испортила нам весь кайф.

И вернулся к жене.

Когда дедушка умер, девочка старалась не представлять, как он там, под землей. Ей не хотелось думать о том, что он постепенно сливается с почвой, что в глазах его кишат черви. Мысль о том, что сквозь кожу на его пальцах проклюнулись кости, причиняла нестерпимую боль. Утешало девочку лишь ожерелье, которое им с мамой оставил дед. Оно словно связывало ее с покойным: казалось, дедушка где-то рядом и наблюдает за ней.

– Можно я тоже буду иногда его надевать? – спросила она у мамы. – Мне кажется, оно волшебное.

– Тогда попроси его о чуде, – ответила с постели больная мать (она снова потеряла аппетит и задыхалась, ведь она так давно не видела принца).

– Ладно. – Девочка коснулась красных камней и попросила, чтобы мама снова стала счастливой.

Не прошло и недели, как мама обнаружила, что беременна от принца. Лицо ее озарилось улыбкой. Мама встала, оделась, посмотрела в зеркало.

– Теперь-то он вернется, – сказала она дочери.

– А что будет со мной?

– А что с тобой будет? Станем жить вместе, как настоящая семья.

Девочке это понравилось. Однако в голосе мамы сквозило сомнение, словно это мечта, а не правда. И тогда девочка снова коснулась камней и попросила еще об одном чуде.

– Не дай ему меня убить, – прошептала она.