Текст книги "Наследники с Пайнэппл-стрит"

4. Саша

В дни рождения и в праздники, по особым случаям, когда вино лилось рекой, семья засиживалась за столом и делилась воспоминаниями, рассказывала истории о выходках и проказах, накопившиеся за долгие годы. Корд живописал, как они с друзьями-старшеклассниками напились и заблудились в Париже, как раз когда им полагалось делать эскизы в Лувре на школьной экскурсии. Джорджиана делилась подробностями своих ночных вылазок в клуб во Флориде. Они упивались своими шалостями и посмеивались, хоть после многочисленных повторов знали все эти истории наизусть, до последнего слова. Саше нравилось слушать их, даже давно знакомые, она смеялась до упаду, но о своих похождениях никогда не рассказывала. Не настолько она была глупа. Потому что по сравнению с ее семейными историями даже их самые безумные злоключения выглядели как ночь с пивом в математическом лагере.

Дело в том, что Саша происходила из на редкость буйной семьи. Ее двоюродные братья печально прославились на весь приморский городишко неподалеку от Провиденса, где она выросла, и избежали списка приводов длиной в милю только потому, что их дядя был шефом местной полиции. Чаще всего за свои выходки они отделывались внушениями или предупреждениями. Но по пьяни они угоняли моторные лодки «Бостон уэйлер», чтобы покататься, всю ночь колобродили, развлекались на всю катушку на жилой барже где-нибудь в заливе, заваливались на свадьбы в особняки Ньюпорта и утверждали, что водить машину пьяным удобнее, чем трезвым, хотя их утверждения опровергали помятые крылья машин и сбитые столбы оград. Если Корд сломал руку, катаясь на лыжах, то двоюродный брат Саши Брэндон – упав с балкона второго этажа под воздействием виски и стимулятора с кофеином. Это был просто-напросто совсем иной уровень плохого поведения. У богачей такие подвиги смотрелись забавно, а в Сашиной семье, как она прекрасно знала, были просто вульгарными.

После катастрофы на вечеринке по случаю Сашиной помолвки – ее старшего брата Нейта выкинули из «Эксплорерс-Клаба» за попытку скормить баранью ногу чучелу белого медведя – она перед свадьбой заставила своего отца прочитать всей семье закон об охране общественного порядка в напоминание, что дяди-начальника в полиции Нью-Йорка у них нет, и если в Провиденсе они имеют полное право выставлять себя шутами гороховыми и дегенератами, сколько им вздумается, то подобным поведением на свадьбе Саши они опозорят ее перед новыми родственниками. Эти наставления были встречены с восторгом ее двоюродными братьями, которым ничто не нравилось так, как напоминания об их былых возмутительных прегрешениях, и на свадьбе они выставили себя полными идиотами, выкинув цветочную композицию из гигантской вазы, чтобы выпить из нее шампанского.

Несмотря на поведение своей родни (и, честно говоря, отчасти благодаря ему), Саша осталась довольна свадьбой. Она была пышной, элегантной и в то же время достаточно бурной, чтобы ее уж точно никто не забыл. Торжество прошло в «ДТА» на Пайн-стрит – джентльменском клубе для банкиров, основанном Дж. П. Морганом. Корд обедал в нем несколько раз в неделю, по вечерам они бывали там на дегустациях шампанского и лекциях, однажды даже на тематическом итальянском ужине с подбором вин, который оказался настолько нудным, что Саша, чтобы совсем не затосковать, налегла на бароло и случайно увлеклась. Клуб представлял собой три этажа старомодного нью-йоркского гламура с небесно-голубыми потолками, перилами темного дерева, хьюмидором для сигар размером с гардеробную и огромным мраморным барбершопом за мужской уборной, где снимали фильм «Не пойман – не вор» с Джоди Фостер.

Корд и Саша кормили друг друга тортом, он кружил ее сияющую от удовольствия мать по бальному залу (вот когда окупились все его детские уроки котильона), Саша бодро старалась выступить не хуже их в паре со свекром, который повел ее танцевать вальс под Firework Кэти Перри. Малкольм и Дарли в кои-то веки расслабились и оттянулись по полной, Малкольм повязал свой галстук на лоб, как персонаж «Зверинца», а когда один из друзей семьи обернулся на выходе из туалета и увидел, как сосед Корда по комнате в школе бизнеса лапает двоюродного брата Саши в барбершопе, то рассмеялся и объявил всем, что это лучшая вечеринка из всех, на каких он побывал за последнее десятилетие.

Поскольку семья Корда оплатила свадьбу (в нарушение традиции), Саша настояла на том, чтобы взять на себя оплату свадебного путешествия. В интернете она нашла выгодное предложение одного курортного отеля на островах Теркс и Кайкос, расположенного прямо на пляже, где в каждом люксе имелась отдельная гидромассажная ванна с видом на океан. В мимолетных фантазиях Саши им оказывали прием по высшему разряду как молодоженам, с бонусами и лепестками роз на подушках, но, когда автобус от отеля забрал их в аэропорту, она быстро поняла, что весь отель битком набит такими же парами, как они. Пока они планировали свадьбу, Корд закатывал глаза при одном только упоминании о «фабрике свадеб», жалуясь на те места, где одно торжество следует за другим, проводится по единому шаблону, и самобытности в них не больше, чем в пригородном выпускном. И Саша забеспокоилась, как бы он не отверг сходу место, явно похожее на одну из подобных фабрик, однако он радостно листал проспект отеля, планируя партии в теннис, поездки на велосипедах и ужины.

Хотя вместе они побывали на множестве свадеб у друзей, путешествовать им доводилось нечасто, и Саша быстро поняла, что они придерживаются совершенно разных взглядов на то, какой должна быть поездка на отдых. Для Саши она означала возможность надеть на рассвете купальник, отправиться на пляж и в дальнейшем шевелиться лишь для того, чтобы отхлебнуть из запотевшего бокала и заесть солененьким. Для Корда же отдых состоял в постоянном движении с усердием робота-пылесоса, смене одной деятельности другой. Он зафрахтовал яхту до Мидл-Кайкоса, только чтобы побывать в темных и грязных пещерах, полных летучих мышей. Нанял пилота ради шумного катания над островом на вертолете. Повез ее в знаменитый ресторан с фриттерами в виде витых раковин, где они запивали вязкие жареные куски пивом «Голова турка». В последний полный день пребывания в отеле Саша насилу выпросила у Корда разрешение просто поваляться на пляже и, пока он с маской и дыхательной трубкой исследовал крохотный риф за песчаной отмелью, раскинулась на теплом полотенце и не делала абсолютно ничего, прожаривая под солнцем не только тело, но и голову, попутно полностью избавляясь от мыслей.

В своем люксе они оставили охлаждаться две бутылки шампанского, собираясь выпить их перед отъездом. Разомлев на пляже, после заката они направились к себе, по пути окунаясь в каждый из полудюжины бассейнов отеля. Они как раз лежали в последнем бассейне с теплой водой, по сути дела – гигантской джакузи в окружении ярко-розовых бугенвиллей, когда из-за цветущих зарослей появилась еще одна пара. Поздоровавшись, они скользнули в воду с другого конца бассейна. Оказалось, они только что поженились (ну само собой) и приехали из Бостона. После пяти дней вдвоем Саша и Корд были не прочь пообщаться, скоро стемнело, а разговор был таким приятным, что они пригласили новых знакомых к себе в номер выпить. Из гигантского джакузи они переместились, оставляя за собой мокрые следы, в ванную поменьше, на закрытой ширмами веранде возле их спальни. Корд откупорил шампанское ножом – этому фокусу для вечеринок он учился с саблей, – и все испытали приступ головокружительной легкости, как бывает, когда пьешь шипучку на пустой желудок, чудом избежав солнечного удара. Где-то ближе к концу второй бутылки тот парень из Бостона снял со своей жены верх купальника, и началось черт знает что. Как Сашу угораздило не сообразить, что они натворили? Они пригласили другую пару потусоваться и выпить почти голышом к себе в гостиничный люкс, а она не догадалась, что все это намеки на секс-вечеринку? Корд, в совершенстве владеющий искусством разруливания щекотливых ситуаций и способный соперничать в нем с каким-нибудь иностранным дипломатом, пробормотал что-то про забронированный столик, набросил на полуголую чужую жену банный халат и выпроводил гостей в теплый вечер. Оставшись вдвоем, Саша и Корд покатились со смеху и поклялись рассказывать друзьям, если их спросят, что они пережили медовый месяц, не нарушив брачные клятвы, а остальное никому из них знать незачем.

Саша понимала, что Корд любит ее, однако он в ней не нуждался, и это, пожалуй, в нем особенно привлекало. В своих проявлениях чувств он был сдержанным. Да, секс он любил и был неизменно добрым – но не говорил «я люблю тебя» каждый раз, когда они заканчивали разговор по телефону, не приносил ей цветы или подарки без повода, не твердил, что она лучшее, что когда-либо случалось с ним. Именно этого Саша и хотела. После всех мучений первой любви она была сыта по горло широкими романтическими жестами. И отчетливо видела беспокойную изнанку подобной страсти.

Влюбилась она в старших классах. Его звали Джейк Маллин, но все звали его просто по фамилии. С Сашей они знали друг друга с одиннадцати лет, попав в одну и ту же программу для талантливых и одаренных у себя в бесплатной школе, а значит, и в класс, устроенный в трейлере возле парковки. Сашу Маллин раздражал, долгие годы она старалась держаться от него как можно дальше. Казалось, что о нем вообще никто не заботится. Куртку он не носил никогда, и Саша помнила, как даже снежной зимой видела его на детской площадке одетым в черную футболку с «Металликой». Его семья жила напротив пристани, в облупившемся зеленом доме за железной изгородью, и, если мать Саши клала ей к обеду салфетки с нарисованными сердечками и пакетики с домашним попкорном, Маллин, казалось, вообще ничего из дома не приносил, даже рюкзака. Только став постарше, Саша поняла, что он питается бесплатно, выстаивая очередь в кафетерии и держа наготове маленькую ламинированную карточку.

Маллин умел рисовать. Саша никогда не замечала этого и не уделяла ему внимания, но однажды уже в старших классах прошла мимо его парты и увидела на его рисунке настолько реалистичную птицу, что так и ахнула. Саша умела рисовать почти так же хорошо, но лишь потому, что относилась к рисованию серьезно, все свободное время проводила в школьной изостудии и все факультативные предметы выстраивала вокруг курсов живописи и керамики. Маллин же мог весь урок английского тщательно прорисовывать тени и прожилки на листе и черенке, а в конце урока скомкать рисунок и бросить в урну.

Они стали встречаться летом за два года до выпуска. Кто-то из ребят обнаружил водохранилище рядом с соседним городком, в конце длинной проселочной дороги перед самым поворотом на шоссе. Ворота запирали, но если припарковаться неподалеку от них, а потом десять минут шагать тенистыми тропками, то можно было выйти к умопомрачительно красивому озеру с каменной башней посередине. Саша с подругами все лето провели в большой компании, потягивали коктейли и покуривали травку на берегу, купались голышом и ныряли с башни. Она не знала, как именно все началось, но за два жарких месяца постепенно поняла, что ей хочется быть там же, где и он, – и когда он купался, и когда вытягивался на камне под солнцем. Впервые они поцеловались в тени башни, бултыхаясь в воде. Отстранившись, он засмеялся и сказал: «Я, наверное, утону, если мы не сохраним это и на берегу».

С тех пор они стали неразлучны. Ее родным и двоюродным братьям Маллин нравился. Он устроился на ландшафтные работы и накопил денег на моторку «Бостон уэйлер». Куда они хотели, туда он их и возил, прихватывая ящик светлого «Курс» и упаковки чипсов, целые дни они проводили где-нибудь на песчаной косе, пили и купались. Тот мрак, который удерживал Сашу на расстоянии, когда они были младше, рассеялся, последние классы школы они не расставались, и ее родители даже разрешали Маллину ночевать у них в доме. Между ними было негласно решено, что Маллину иногда требуется сбегать от своих родных. Его отец пил, а брат наркоманил. У Маллина с братом была общая спальня, и порой он приходил в школу напряженный и вымотанный.

Маллин имел меньше, чем она, но был донельзя щедрым. Он всегда старался расплатиться за сэндвичи, напитки или бензин, когда она останавливалась заправить машину. Приходя на ужин к ней в гости, он приносил подарки ее матери: трехфунтовый стейк от мясника, полный бумажный пакет кукурузы, целый мешок яблок. Саша понимала, насколько это смелый шаг со стороны ее родителей – позволять оставаться на ночь в доме ее бойфренду, поэтому, из уважения к их доброте, никогда не занималась сексом под крышей родительского дома, и вместо этого они устраивались на заднем сиденье ее машины, в моторке, ночью на пляже.

Когда Саша поступила в школу искусств, Маллин повел ее на праздничный ужин. Из двух пиццерий городка они выбрали ту, что получше, и, поскольку отец Маллина водил дружбу с тамошней официанткой, она втихомолку принесла им липкого красного вина в тяжелых стаканах. Саше предстояло учиться в нью-йоркской Купер-Юнион – лучшей школе искусств страны, знаменитой в том числе и отсутствием платы за обучение. Маллин документы в школу искусств не подавал. Рисовать или писать красками он считал не увлечением, а просто занятием от скуки. Осенью он начинал учебу в Университете Род-Айленда. Ему предстояло жить дома, ездить на занятия и продолжать подработку в ландшафтной компании. Больше он никуда не пытался поступить.

Настало лето, Сашин переезд в Нью-Йорк приближался, и Маллин становился все раздражительнее с ней. Однажды вечером они пошли в кино, и Саша случайно встретилась с парнем, с которым вместе ходила на французский, – он работал в зоне торговых лотков кинотеатра. Она спросила попкорн, а он ответил по-французски, что попкорн дрянь и уже несколько недель провалялся в стеклянном ящике. Саша рассмеялась и все равно решила его купить. Весь фильм Маллин молчал, потом сел к ней в машину, не проронив ни слова. Пока они ехали, он не разговаривал с ней, только миль за пять до ее дома потребовал остановить машину. И накричал на нее за то, что она заигрывает с другими у него на глазах, и шарахнул ладонью по бардачку. Потом выскочил из машины и направился домой пешком. Некоторое время Саша ехала рядом с ним, но наконец сдалась и обогнала его. Два дня спустя он пришел к ней поздно вечером в слезах, и она его простила.

То же самое повторилось, когда он приехал навестить ее осенью на первом курсе. Парень из соседней комнаты остановился поздороваться, и Маллин взбеленился из-за того, что она ему изменяет. Он ударил кулаком в стену у нее в ванной, разбил плитку и заляпал кровью весь пол. Потом ушел и через несколько дней начал названивать с извинениями. Звонил и звонил без конца, пока она не отключила на телефоне звук. Тогда он отправился к ней домой и поговорил с ее младшим братом Олли, и тот, всхлипывая, позвонил ей на следующий день. Все ее родные встали на сторону Маллина. «Ты же знаешь, как хреново ему живется дома, – говорили они. – Он просто любит тебя, а ты его бросила».

Он явился к ней общежитие в следующие выходные, и она порвала с ним, но он не смирился. И твердо вознамерился вновь завоевать ее. Он посылал ей цветы и подарки, он купил ей «кольцо обещания» с бриллиантом, которое, как она знала, было ему не по карману. Саше хотелось расстаться с ним, обрести возможность двигаться дальше, заводить друзей, начать новую жизнь, но она не могла. Несмотря ни на что, Маллина она любила и прекрасно понимала, что, кроме нее, у него ничего нет. Когда она представляла, как он пытается уснуть у себя в спальне под ревущую музыку, рядом с взбалмошным братом и отцом, громящим мебель, у нее разрывалось сердце. Она уехала, и теперь ему некуда идти. Всю эту зиму они провели в ссорах и примирениях, Маллин то впадал в ярость, то упивался раскаянием. Друзья Саши понемногу начинали ненавидеть его, ее мать считала, что лучше положить конец этим отношениям, а ее родные и двоюродные братья еще тверже, чем когда-либо, верили, что она обязана поладить с Маллином. А когда Маллин ударил какого-то парня за то, что тот заговорил с Сашей на вечеринке, и она оказалась втянутой в драку, ей пришлось предстать перед дисциплинарной комиссией Купер-Юниона и Маллину запретили появляться в кампусе. Для Саши этот случай стал последней каплей. Она занималась тем, что любила, она нацелилась получить образование и не обрасти долгами, а Маллин ей все испоганил. Сердцем она ожесточилась против него. Все было кончено.

Родные так и не смогли ее простить. Они по-прежнему постоянно виделись с Маллином, катались на его катере, уезжали с пивом на водохранилище или на песчаную косу. Когда Саша приезжала домой на каникулы, братья не упускали случая известить ее, что встречаются с Маллином на ужине в «Блаффвью» или за выпивкой в «Кэп-Клабе». Через два года, когда Саша привезла домой нового парня, ему оказали холодный прием и, поскольку у него волосы закрывали уши, его в лицо называли «хиппарем». Несколько недель спустя он расстался с Сашей, и она его не винила. Кто бы захотел связаться с такой семейкой, как у нее?

Даже по прошествии десяти лет Саша все так же виделась с Маллином, приезжая домой к родителям. Он все еще был лучшим другом ее братьев, заходил посмотреть Суперкубок, возил их на моторке – той же марки, «Уэйлер», только размером больше и качеством лучше. Теперь у него был свой ландшафтный бизнес, он преуспевал, но вместо того, чтобы двигаться дальше, цеплялся за семью Саши, как за собственную. Саша не знала, живет ли его отец до сих пор в доме с облупившимися зелеными стенами. Она взяла за правило никогда об этом не спрашивать. Маллин бесповоротно изменил что-то в отношениях между ней и братьями, а также в ее отношении к любви. Она видела, как выглядит всепоглощающая страсть, знала, каково это – нестись по течению пылкого обожания и ярости, и больше такого не хотела. Она мечтала о ком-нибудь надежном, спокойном и покладистом, о том, кто любил бы ее, но не настолько, чтобы полностью потерять самого себя.

5. Джорджиана

Джорджиана знала, что миллениалы и их психотерапевты, ее современники, додумались винить своих родителей во всевозможных жизненных проблемах, но, если уж говорить о жалкой истории свиданий самой Джорджианы, виноваты действительно были ее родители. Ее отдали в частную школу на той же улице, где все и всё про всех знали, дружили с четырехлетнего возраста и к моменту вступления в пубертат были практически братьями и сестрами, так что сама мысль о свиданиях казалась им явным извращением. До двадцати лет ее отправляли в девчачий летний лагерь, где все поголовно не стеснялись отрыжки и не брили ноги. В двенадцать лет ее заставили ходить на уроки бальных танцев, где мальчишки надевали белые перчатки, а поставленный с ней в пару Мэтт Стивенс держал темп, с силой делая выдохи через нос прямо ей в лицо. Неудивительно, что до университета она дожила девственницей, и это было настолько унизительно, что она врала на этот счет всем, в том числе Коди Хантеру, с которым встречалась на первом курсе, и он радостно и ни о чем не подозревая дефлорировал ее на односпальной удлиненной кровати, пропахшей дезодорантом «Экс» и защитными накладками для лакросса.

Среди ее друзей было немало парней, но всякий раз, заинтересовавшись кем-нибудь, она скорее избегала этого человека, чтобы не оконфузиться из-за стыдливого румянца и неловкости. Все это означало, что к двадцати шести годам в ее списке числилось три бойфренда, два сексуальных партнера и уверенности в вопросах романтики не больше, чем у головастика.

Как бы ни хотелось ей завязать еще один воодушевляющий разговор с Брэди за обедом, оказалось, что создать повод она не в состоянии. Встречаясь с ним в коридорах, она улыбалась и здоровалась, но всякий раз кто-нибудь из них или был в компании другого коллеги, или спешил на совещание, которое вот-вот начнется. За обедом они пересекались еще несколько раз, но всегда рядом за столом сидел еще кто-то с коробочкой тайской еды навынос или салатом.

Лина и Кристин выказывали безграничную снисходительность, были готовы обсуждать даже самые незначительные коридорные встречи и подвергать анализу их смысл, но даже они сходились во мнении, что, если Джорджиана желает сделать Брэди своим четвертым бойфрендом и по совместительству третьим сексуальным партнером, она непременно должна найти способ снова заговорить с ним. Но Брэди, как вскоре выяснилось, взял эту задачу на себя.

По понедельникам она каждую неделю играла в теннис, поэтому в туалете второго этажа, оклеенном, как обоями, картами Лаоса и Камбоджи, переоделась в юбку и топ, закинула на плечо ракетку и сумку, спустилась по изогнутой спиралью лестнице, прошла мимо почтовых ящиков и стойки администратора и вышла в теплый вечер. И уже собиралась перейти через Монтегю, когда услышала, что ее зовут, и обернулась.

– Эй, Джорджиана, подождите!

Это был Брэди.

– А, привет, что такое? – Она улыбнулась, и внутри у нее будто затрепыхалась рыбка.

– На теннисные корты идете?

– Да, у меня партия в шесть.

– Отлично, мне тоже в ту сторону. – Он улыбнулся. Загорелся зеленый, и они перешли через улицу вдвоем, вместе с целой толпой бегунов трусцой, велосипедистов, офисных сотрудников с ноутбуками в сумках, мам с колясками.

– С кем играете? – спросил Брэди.

– Сегодня – с некой Джун Линь. И это досадно, потому что хочется играть в полную силу, а с ней получается что-то вроде игры в одни ворота. Просто играет она так себе, а я постоянно, когда мы встречаемся на площадке, раздражаюсь, пытаюсь гонять ее и в итоге начинаю ошибаться сама.

– Стало быть, халтурите, чтобы играть на ее уровне, да? – насмешливо отозвался он.

– Не хочу показаться грубой, но для игры вполноги есть другие партнеры. Не понимаю, почему ей хочется постоянно проигрывать.

– Значит, вы всегда обыгрываете ее?

– Вообще-то нет, потому что от раздражения начинаю косячить! – Джорджиана рассмеялась.

– Так, может, она продолжает партии, обыгрывает тех, кто играет в полную силу, в итоге убеждена, что и она играет так же хорошо, как они? – притворно-невинным тоном предположил Брэди.

– Да ведь именно это и происходит! Замкнутый круг какой-то!

– Вот что я вам скажу, Джорджиана: хоть вы и сходите за милую особу, на самом-то деле вам только дай с кем-нибудь посоперничать! Я уже собирался спросить, не хотите ли как-нибудь сыграть со мной, но теперь уже не уверен, стоит ли, – шутливо заметил он. Легкий ветер ерошил ему волосы, он закатал рукава рубашки выше локтей. Джорджиана вдруг осознала, как близко они идут, как легко попали в ритм и как ее голые ноги покрываются гусиной кожей. Она поспешно отогнала эти мысли, чтобы не налиться флюоресцентно-красным румянцем и не испортить все сразу.

– Я бы охотно сыграла с вами. Давайте попробуем, – ответила она.

– Здорово! Завтра после работы вы свободны? Или теннис два вечера подряд – это чересчур?

– Для нас, играющих в полную силу, в теннисе нет такого понятия, как «чересчур». Но поблажек вам я давать не собираюсь. И если вы не станете играть хотя бы вполноги, вам несдобровать, – предупредила она.

– Ничего другого я и не ждал. И, к вашему сведению… – он посмотрел на нее, прищурившись и склонив голову набок, – по-моему, полной силы в вас как минимум двойная доза, – с этими словами он повернулся и направился в ту сторону, откуда они пришли, а Джорджиана мысленно пережила целых сорок семь смертей. Это были самые дурацкие и самые лучшие слова, какие она когда-либо слышала от мужчины, и она сразу схватилась за телефон, чтобы написать Лине и Кристин. Все они ждали на берегу, всматриваясь в морские дали в поисках обнадеживающих знаков, и вот наконец надежда замаячила на горизонте.

Следующим вечером они встретились на крыльце особняка и вместе зашагали на Атлантик-авеню. Брэди был в спортивных шортах, на штанине которых все еще виднелась маленькая прозрачная этикетка, и его теннисная сумка тоже выглядела новенькой. Они размялись у сетки, сыграв в мини-теннис и гоняя мяч туда-сюда. Джорджиана заметила, что он привычно держит ракетку, делает хорошие замахи и двигается с легкостью тренированного спортсмена. Они отошли к линии подачи и начали розыгрыш. Игроком он оказался сильным – Джорджиане всегда нравились соперники-мужчины, – и они по очереди пускали мяч через весь корт по диагонали, аккуратно нацеливая удары в одни и те же точки. Когда же они начали играть на счет, Джорджиана поняла, что на самом деле играет намного лучше, чем он, однако состязаться с ним было забавно. Играл он быстро и сильно, но, случалось, делал такой нелепый удар, что им приходилось бежать за мячом на соседние корты, во весь голос извиняясь перед соседями и давясь хохотом. Они играли час, пока свисток не возвестил завершение их сеанса и следующая пара не выскочила на корт, демонстративно разминаясь и не желая терять ни секунды отпущенного им времени. Теннисисты были печально известны своим рвением.

Джорджиана и Брэди начали играть раз в неделю, обычно по вторникам. На работе они сохраняли профессиональную дистанцию, обменивались безмолвными кивками и усмешками в коридорах, садились за обедом за противоположные концы стола. Но по пути на корты и обратно они вели разговоры. Говорили о тяге Брэди к путешествиям, о том, как после учебы он провел год в Корпусе мира и был направлен в Уганду, как побывал там на свадьбе, где зарезали козу и предложили ему первый кусок, хотя с новобрачными он был едва знаком и от одной только мысли о козе его тошнило. Его родители были сотрудниками организации международной помощи, и он вырос, путешествуя вместе с ними: уже к десяти годам его паспорт был полон штампов. А Джорджиана рассказала ему, как в детстве ездила на сафари и ее бабушка при этом так скучала, что всю поездку читала какой-то роман на заднем сиденье джипа и прихлебывала джин из крошечной фляжки; как ее брат совершил восхождение на Килиманджаро со своим соседом по комнате в университете и в итоге так расхворался, что сбросил пятнадцать фунтов. (Впрочем, Корд быстро восстановил вес, твердо придерживаясь диеты из кукурузных чипсов и сальсы.) С каждой рассказанной историей Джорджиана с ужасом понимала, как различны их жизни. Если Брэди стремился к большим приключениям и повидал весь мир, то Джорджиана жила как неженка из богатой семьи и, если уж говорить начистоту, призналась бы, что самым грандиозным приключением для нее стала поездка в летний лагерь, которая обошлась в двенадцать тысяч долларов, или университетские путешествия на Карибы или в Мексику, прошедшие как в тумане из-за мескаля и пива.

Когда Брэди уехал на две недели на конференцию по малярии, проходившую в Сиэтле, жизнь для Джорджианы будто утратила вкус. Исчезло бурлящее предвкушение, которое она ощущала каждое утро, направляясь по Хикс-стрит на работу и готовясь подстеречь Брэди у принтера или почтовых ящиков. Исчезли удовольствие и лихость, с которыми она отбивала ему теннисный мяч, зная, что он целый час проводит лицом к лицу к ней и ждет, когда она угадает его следующее движение. Ей казалось, что ее жизнь поставлена на паузу, растянувшиеся впереди четырнадцать дней воспринимались как вечность.

Коротая время, однажды вечером после работы она сговорилась поужинать с братом в «Эйл-Хаусе» на Генри-стрит. В последнее время они почти не виделись один на один, поэтому заняли отдельный кабинет в глубине зала и заказали по пинте пива «Сауэр Манки», бургеры, картошку фри и блюдо кальмаров. К ужасу их матери, Джорджиана и Корд были, что называется, «мусоропроводами»: они ели все подряд. Когда ей было одиннадцать, а Корд приехал домой на каникулы, они устраивали состязания, чтобы выяснить, кто из них способен съесть больше жареного куриного филе или хот-догов. Это было отвратительно, но им нравилось, и они сдружились на почве страсти к вредной еде.

– Так мы еще не обсудили ваше свадебное путешествие. Как оно прошло? – спросила Джорджиана. – Только умоляю, не говори мне, сколько раз вы чпокались.

– Ну, чпокались мы много, – серьезно кивнул Корд. – В основном раком.

– Заткнись! – Она закатила глаза.

– Нет, было классно. Теркс прекрасен, мы много гуляли, плавали, ныряли с маской, ходили на всякие массажи и занимались всякой романтической фигней.

– Прямо очередная серия «Холостяка». Крутотень.

– Это была откровенная банальщина. Практически все, кто жил в том отеле, приехали на медовый месяц. Сплошные парочки, лепестки роз, сцепленные руки и кормление друг друга клубникой с шампанским.

– Ни за что бы не подумала, что это в твоем вкусе, но ладно.

– Так-так, ты что, ревнуешь только потому, что тебе не с кем сходить на парный массаж?

Подошедшая официантка сгрузила на стол блюдо с кальмарами, и Джорджиана занялась выжиманием лимона на свежее хрусткое содержимое блюда.

– Во-первых, парный массаж – это какое-то извращение. По-моему, его выдумали для того, чтобы люди, которые ненавидят друг друга, могли сделать вместе хоть что-нибудь романтичное и при этом помолчать.

– Спорно, но сойдет.

– И во-вторых, а может, мне есть с кем.

– О-о, любопытно. Я его знаю?

– Не-а, это с моей работы.

– Стремно. В офисе об этом знают?

– Еще чего. Мы не афишируем.

– А вот это умно. Однажды я переспал с моим боссом, и теперь на работе все только об этом и судачат.

– Корд, твой босс – папа.

Корд хохотнул, схватил большой, гадкий с виду кусок кальмара с завитками ног и запихнул его в рот. И вправду лучший в мире брат, не скупящийся на ценные житейские советы и готовый съесть самое жуткое, что только можно найти в кальмаре.

В отсутствие Брэди у Джорджианы на работе невероятно повысилась продуктивность. Она настрочила новый годовой отчет, разобрала фотографии, тратила на обед рекордно мало времени и при этом вычитывала собственные тексты, пока ее коллеги воодушевленно обсуждали рытье новых выгребных ям в Мали, попутно убивая аппетит.

В воскресенье на вторую неделю отсутствия Брэди Джорджиана мучилась похмельем (парень Лины устроил дегустацию односолодового виски), но сумела вытащить себя из постели ради встречи с матерью в теннисном клубе «Казино». На одиннадцать у них был забронирован корт, после игры они собирались домой пообедать. Как только начался матч, Джорджиана заметила разницу, которую обеспечили ей дополнительные походы на теннис. Теперь за неделю она не только занималась теннисом в два раза больше, но и чаще выходила на пробежки, не желая терять подвижность на корте.

– Джорджиана, а ты сбавила вес, – одобрительным тоном сказала ее мать. Она всегда первой замечала любые, даже пренебрежимо малые изменения в фигуре Джорджианы. – У тебя новый кавалер?