Текст книги "Корабли Мериора"

Диган застыл в немом изумлении. Только сейчас до него дошло, какое великолепное действо разыграл Лизаэр на Орланском перевале. Когда они доберутся до Эрданы и поведают о случившемся, даже тамошний вспыльчивый и недалекий мэр не станет оспаривать необходимость создания сильной армии. После разбоя, учиненного кланами, замысел Лизаэра уже никому не покажется угрозой. Эрданские гильдии его поддержат, и благодаря одному только сочувствию к принцу и ненависти к варварам потомок Илессидов добьется желаемого. Будучи итарранцем, Диган сумел по достоинству оценить эту великолепную интригу и громко рассмеялся.

– Клянусь Этом! – восхищенно воскликнул он. – Теперь я верю: ты получишь Авенор и создашь армию, чтобы уничтожить Повелителя Теней. Узнав о сегодняшних наших потерях, гильдии и правители всех городов вылезут из кожи вон, только бы помочь тебе расправиться с Аритоном.

Посланник

Спустя четыре дня после нападения на кавалькаду принца Лизаэра из горного форпоста близ Орланского перевала в пусть отправился посланник. И хотя неожиданно выпавший снег приглушал цокот копыт его лошади, этот звук услышали там, куда направлялся всадник. Но до места назначения было еще долгих сто лиг.

Пять веков назад древние паравианские расы окончательно исчезли с лица Этеры. Однако магам Содружества удалось сохранить свидетельства того удивительного мира, собрав их в Альтейнской башне. Один из магов являлся бессменным хранителем и летописцем Альтейна. Дни напролет он проводил на самом верху башни, в зале с закопченными потолочными балками, которые скрипели от порывов ветра, бившегося в окна. Маг восседал за своим любимым столом. Громоздящиеся на столе раскрытые книги, листы и свитки пергамента делали это место похожим на птичье гнездо. Свитки и листы лежали не только на столе, ими были забиты полки. Многие пергаменты скрепляли изъеденные молью завязки. Документы, нужные магу для работы, придавливались на углах весьма неподходящими для этой цели предметами, например чайными чашками с желтым налетом внутри или стеклянными чернильницами, крышки от которых куда-то запропастились. Уютно устроившись, словно крыса в трюме корабля, Сетвир сидел на табурете, Цепляясь лодыжками за перекладину. Равнодушный к своим нечесаным волосам и поношенной пыльной мантии красно-коричневого цвета, он пополнял летопись, не пропуская ни одного важного события.

Пока Этера оставалась под туманным владычеством Деш-Тира, Сетвиру приходилось определять фазы луны по биению морских приливов. Не покидая Альтейнской башни, он легко узнавал о том, что происходило на другом конце континента. Топот солдатских ног на ежедневных строевых учениях итарранской армии передавался за сотни лиг и сотрясал книжную пыль, изборожденную мышиными лапками. Сетвир сразу же узнал о послании, написанном кровью на кусочке сланца, который писавший высушил затем над пламенем и бросил в море во время прилива. Четвертая ветвь донесла до мага этот всплеск, вычленив его из миллиарда других. Сетвир слышал великую музыку двенадцати ветвей – каналов, по которым до сих пор пульсировала магическая сила, поддерживавшая жизнь Этеры. Ветви, как и многое другое, являлись непостижимой загадкой, оставленной исчезнувшими паравианцами.

Сетвир настолько привык слушать эту музыку (обычному человеку ее громогласные аккорды были не слышны), что она владела всеми его мыслями. Происходившее вокруг и вблизи должно было долго возвещать о себе, прежде чем привлечь к себе внимание мага.

Трудно сказать, сколько минут или часов приехавший посланник стоял внизу и ударял рукояткой меча в прутья опускной решетки. Главное, эти звуки достигли наконец святилища Сетвира. Маг не удивился. Едва только наместница Тайсана отправила к нему гонца, как Сетвир уже знал и его имя, и весть, которую тот вез. Знал маг и день, когда посланник Маноллы достигнет Альтейнской башни, но забыл подготовиться к встрече.

В предвечерних сумерках хранитель Альтейна дописал своим бисерным почерком начатую строчку. Потом склонился вбок, промыл перо в чашке с недопитым остывшим чаем и поднял глаза. Со стороны могло показаться, что его светло-бирюзовые глаза бесцельно блуждают в пространстве. Нет, сейчас Сетвир прослеживал, как приезд гонца отзовется на событиях будущего.

В небе зажглись первые звезды. Посланник Маноллы продолжал стучать. Уху Сетвира этот глухой лязг говорил о кузнечных горнах оружейных мастерских, о звоне оружия и веках неотомщенного кровопролития.

– Слышу, слышу. Сейчас спущусь, – скрипучим голосом проворчал он.

Сетвир встал, подняв облако пыли, которое неспешно достигло пола, усеянного обрывками пергамента, исписанными перьями и крышками чернильниц. Маг чихнул, глянул на пол, испытывая странное удовольствие от созерцания выцветшего ковра и всего пыльного безобразия, потом, громко шаркая своими меховыми сапогами, которые вдобавок были ему велики, подошел к окну. Окно не открывалось уже много дней. Створки жалобно скрипели, принимая на себя удары северного ветра, несущего с собой песок пустыни.

Стены Альтейнской башни были сложены из грубого серого гранита, постепенно сглаженного зелеными пятнами лишайников. Сетвир упер локти в подоконник, рассеянно глянул на левый рукав, в котором моль успела проесть новую дыру, и открыл створку окна. Наклонившись вниз, он с мягким упреком произнес:

– Не надо так громко стучать. У меня прекрасный слух. С высоты девятого этажа мохнатый пони казался совсем маленьким. Поводья были намотаны на руку человека в одежде из некрашеной кожи, какую носили бойцы кланов. Услышав голос мага, посланник перестал стучать. Он убрал меч в ножны и робко взглянул вверх. Когда эхо от его ударов ослабло и замерло, посланник спросил:

– Прошу прощения, не вы ли Сетвир, именуемый хранителем Альтейна?

Тряхнув седой головой, маг улыбнулся (гонцу его улыбка напомнила детские сказки про гномов):

– Твоя госпожа хочет, чтобы я передал весть Аритону, принцу Ратанскому. Не трать слова, я уже знаю содержание ее послания. Но почему она думает, что я сумею передать ему это послание?

Гонец Маноллы густо покраснел.

– Кайден Тайсана очень просила вас об этом. Еще она сказала, что вы – единственный во всей Этере, кто знает, где искать Повелителя Теней.

Перепачканные чернилами пальцы Сетвира пощипывали бороду. На какое-то время он забыл и про посланника Маноллы, и про самого себя. Его взгляд блуждал по небосводу, как будто на перистых облаках содержались ответы на все загадки мира.

Посланник почти ничего не знал о магах Содружества. Он застыл в почтительном ожидании. Пони тем временем щипал траву, бурно разросшуюся возле единственного входа в башню.

Наконец Сетвир ответил;

– Ладно, я запишу послание госпожи Маноллы на пергамент. Но скажи ей: я сам решу, когда вручить его Аритону Фаленскому.

Посланник радостно вздохнул.

– Моя госпожа будет довольна.

Он подобрал поводья, готовый сразу же пуститься в обратный путь.

Сетвир изогнул брови.

– К чему тебе так спешить? У меня найдется корм для твоего пони. До Камриса очень далеко, а завтра будет дождь. Разумнее переждать непогоду здесь. Помоешься, выспишься, заглянешь в кладовую и выберешь, чем перекусить. У меня есть замечательный чай. Тебе понравится.

Пока посланник колебался, принять приглашение или вежливо отказаться, Сетвир отошел от окна. Из темных недр библиотеки донеслось:

– Жди меня. Сейчас я спущусь и открою двери.

Сетвир спешил. Он знал: если спускаться медленно, посланник не станет дожидаться и уедет да еще и будет подгонять уставшего пони. Содружество Семи до сих пор не причинило вреда ни одному человеку, но рассказывали, что встреча с магами изменила жизнь многих. Сетвиру вовсе не хотелось, чтобы посланник Маноллы стал исключением. Нет, он не вмешивался в чужую судьбу, а лишь подправлял ее в пределах допустимого.

Муки Дакара

После того как бесноватый гнедой мерин со странным именем Волшебное Копытце разнес в щепки стойло, покусал нескольких конюших, а главного конюха сбил с ног, чиновник из канцелярии джелотского правителя, ведавший содержанием городской живности, решил более не испытывать судьбу и постановил отправить зловредное создание на живодерню. Дожидаясь, пока затвердеет восковая печать на соответствующем распоряжении, он ворчал себе под нос. Спрос на лошадиные шкуры, конину и клейковину был нынче невелик, и деньги, вырученные от умерщвления мерина, едва ли могли покрыть причиненные им убытки.

– Если его не забить сейчас, он наделает новых бед, – сказал главный конюх, протягивая руку за пергаментом.

Рука его была вся в ссадинах. Остальные ссадины, а также синяки скрывала одежда.

Чиновник вздохнул и передал ему пергамент. Из соседнего помещения слышались возбужденные голоса: городские сановники спорили о судьбе хозяина Волшебного Копытца. Дакара, как известно, приговорили к шести месяцам каторжных работ, где ему надлежало трудиться почти до самого дня летнего солнцестояния. Однако написанное на пергаменте и скрепленное печатью никак не желало воплощаться в жизнь. Если судьбу мерина решили раз и навсегда, то судьба Дакара решалась вот уже неделю подряд, и хотя споры велись за закрытыми дверями и не касались чиновника, ведающего живностью, у него от этих споров трещала голова. В камере было сыро и холодно, отчего изнеженный толстяк сразу же простудился. Скверная и скудная пища лишь усугубила его болезнь. У Дакара распухли ноги, его бил озноб, и каждое его утреннее пробуждение сопровождалось громкими стонами и сетованиями.

Узники, что находились вместе с ним, пробовали вразумить его кулаками, но это не помогало. Побитый Дакар стонал еще громче. Хуже того: его стоны и завывания теперь не прекращались и ночью, лишая узников нескольких жалких часов сна. И это после целого дня, проведенного на тюремном дворе, где узники тесали камни для починки береговых стен. Каждую весну, после осенних и зимних бурь, стены приходилось латать, заменяя выпавшие или раздробленные камни. Естественно, Дакару не позволяли оставаться в камере и волокли на работу. Но поскольку Безумному Пророку подбили оба глаза и они заплыли, он толком не видел, куда ударяет молотком. Острые каменные осколки разлетались во все стороны. Одному из караульных покалечило лицо. Надсмотрщику осколок распорол сапог и повредил пальцы на ноге.

Дакара отправили в карцер. От холода и отсутствия иных развлечений он целыми часами пел. Надо сказать, Безумный Пророк не отличался ни голосом, ни тем более слухом. Даже его нынешняя абсолютная трезвость не исправляла положение. От его баллад, услужливо повторяемых тюремным эхом, караульные скрежетали зубами и в отчаянии затевали ссоры и стычки между собой. Наконец кто-то из них догадался заткнуть Дакару рот кляпом. Узник ухитрился проглотить кляп, и у него разболелся живот. Дакар мучился, но одновременно усматривал в случившемся возможность хоть как-то облегчить себе существование.

Своих лекарей в тюрьме не было. Опасаясь, как бы узник ненароком не помер, к Дакару позвали одного из городских лекарей. После осмотра лекарь долго цокал языком и прижимал к носу надушенный платок, дабы перебить преследовавшее его зловоние.

– Ваш узник тронулся умом, – гнусавя, объявил он.

Затем эскулап плюнул все в тот же платок и, верный профессиональной привычке, внимательно осмотрел содержимое плевка. Далее его взгляд переместился на землистое лицо старшего надзирателя. Поцокав языком и покачав головой, лекарь продолжал:

– Эта жирная туша утверждает, будто он бессмертен. Хвастался, что способен налопаться белены и остаться в живых. Даже предлагал мне побиться об заклад. Говорю вам, он безумен. Подержите его в цепях и не давайте ничего, кроме настоя трав. А потом – послушайтесь моего совета – отправьте его к служителям Эта. У них есть приют для умалишенных.

Кутаясь в меховую жилетку, старший надзиратель сокрушенно пожал плечами.

– Мы были бы только рады избавиться от него. Но закон непреклонен: узник обязан отбыть срок приговора на каторжных работах. Так что Дакару оставаться здесь до лета, и только смерть может освободить его раньше времени.

– Тогда помогите ему встретиться с ней, – с мрачной усмешкой предложил лекарь, застегивая ремни на своем саквояже. – Он может заработать себе сыпь или воспаление. Или, скажем, заражение крови от крысиных укусов. А если Дейлион вступится за него, можно ограничиться кашлем и потерей голоса. Кстати, твоя жена умеет готовить настой келкалии?

Угрюмый старший надзиратель покачал головой.

– У меня нет жены.

– Это скверно. Советую жениться. Насвистывая, лекарь удалился.

Каких бы бед ни желали Дакару тюремщики, он действительно отличался везением сумасшедшего: его ничто не брало. Пение продолжалось днем и ночью, напоминая то скрип напильника по железу, то жизнерадостное кваканье влюбленной лягушки. Надзирателям пришлось заткнуть себе уши тряпками и дополнительно завязать их платком.

К середине весны тюремная одежда из пеньковой рогожи болталась на Дакаре, как на вешалке. О его громадном животе напоминали лишь складки кожи, а лицо приобрело Цвет бледной поганки. Тюремные власти решили, что Безумного Пророка пора выволакивать на работу. Посланный за ним надзиратель узнал интересную подробность. Дакар сообщил ему, что никогда, даже в раннем детстве, не бывал трезв больше двух недель подряд. Нынешние три месяца – величайшее достижение. Дакар говорил об этом как о великом чуде, словно отсутствие выпивки грозило ему смертью.

Увы, тюремные власти не захотели отпраздновать это событие и не принесли Дакару эля. Его вытащили из карцера и повели на тюремный двор. Там обтесанные за зиму камни грузили на открытые телеги, запряженные волами, и везли на берег. Место работы было оцеплено солдатами в кожаных доспехах. Солдаты то и дело орали на узников, требуя пошевеливаться. Пенные брызги соленой морской воды жгли глаза. Кандалы врезались в запястья и лодыжки, и из-под ржавого железа сочилась кровь. Скользя по мокрым камням, джелотские узники латали основание крепостных стен и мола.

Их труд был тяжелым и опасным. Недаром наемные каменщики не брались чинить стены даже во время отлива. Узников заставляли работать и в часы прилива. Каждый шаг грозил обернуться сломанной рукой или ногой. Человек привыкает ко всему, можно было научиться передвигаться по скользким, осклизлым валунам. Но иногда море рождало свои стены. Им ничего не стоило вздыбить и перевернуть тяжелую каменную плиту, придавив ею узника, а то и смыть его, унеся с собой. Выплыть в кандалах не удавалось еще никому.

Дакар не испытывал ни малейшего желания становиться рыбьим кормом на дне или добычей прожорливых береговых крабов.

Пока с телег сгружали привезенные плиты и внимание стражников было рассеяно, Безумный Пророк улучил момент и, прячась за спинами других узников, стал вглядываться в поверхность моря. Весь последний месяц в карцере он упражнял свои магические способности, попутно исправляя зрение. Теперь оно у него было острым, как у впередсмотрящего.

Грубый окрик стражника оборвал наблюдения Дакара.

– Эй, ты! – Стражник ударил его под ребра древком копья. – Чего встал столбом? А ну живо берись за работу!

Безумный Пророк побрел к телеге и подставил плечо под глыбу, которую медленно опускали на бревенчатые волокуши, чтобы тащить дальше, к воде. Внешне все выглядело так, будто он честно включился в работу. Но глыба почему-то качнулась. Вместе с нею качнулись и держащие ее узники, а поскольку несколько человек находились на телеге, поддерживая верхний конец глыбы, телега тоже качнулась и со скрипом накренилась. Остававшиеся там глыбы послушно поползли к краю и с тяжелым стуком упали, опрокинув телегу. Часть ее досок были размолоты в щепки. Другим повезло больше, и они просто отлетели в сторону. Узники с руганью торопились отскочить прочь. Наименее расторопные потирали ушибленные и пораненные ноги.

– Опять этот толстый идиот! Ему только в Ситэре камни ворочать! – закричал стражник, надзиравший за разгрузкой телеги.

Дакар сердито округлил глаза и потрогал складки, оставшиеся от его некогда величественного брюха.

– Кто толстый?

Кольчужная рукавица стражника звонко въехала ему в челюсть.

– Хватить болтать, скотина. Отправляйся работать. Еще раз выкинешь такое коленце – мы этими камнями раскатаем тебя в лепешку.

От удара Дакар пошатнулся и рухнул на спину. Стражник тыкал в него древком копья, но безуспешно. Дакар лежал неподвижно.

– Что? Перестарался? – накинулся на стражника подошедший начальник караула.

Звон его металлической кольчуги выделялся среди общего лязганья кандалов.

– Отнесите этого рохлю на берег, – приказал начальник. – Холодная вода быстро заставит его встать.

Двое узников доволокли Безумного Пророка до самой кромки воды. Работа возобновилась.

Дакар являл собой жалкое зрелище: грязные тюремные лохмотья, исцарапанные руки и ноги. Он лежал неподвижно, словно все еще находился без сознания. На самом деле глаза его сосредоточенно обшаривали поверхность моря. Потом он вздрогнул, но причиной тому была отнюдь не волна, окатившая его солеными брызгами. Среди белых барашков Дакар наконец-то заметил тех, кого так долго высматривал.

Он заметил природных духов Этеры, весело катавшихся на волнах. Для них это было сродни пиру: они питались силой волн. Глаза обычного человека не увидели бы сейчас ничего, кроме странного поведения некоторых волн, гребни которых не пенились и не расплескивали брызги. На языке паравианцев эти духи назывались ийятами, то есть проказниками, ибо их отличала неуемная страсть к разного рода озорству.

Щека Дакара кровоточила, челюсть болела до сих пор, но он скривил губы в зловещей улыбке. Для большей убедительности он застонал, затем перевернулся на спину и подложил руки под голову. Не открывая глаз (пусть думают, что он только-только приходит в себя), Безумный Пророк творил магическое действо, собирая в пучок силу морских волн. Нарочито неловко, будто мальчишка-послушник, он позволил этой силе проникнуть в круг его жизненного свечения. Его оплошность была почти незаметной и вроде бы безобидной. Но Дакар прекрасно знал из собственного опыта: даже маленькая оплошность в обращении с магической силой становилась лакомой приманкой для ненасытных ийятов.

В прошлом, когда Дакар только начинал учиться у Асандира, его небрежное отношение к урокам часто привлекало ийятов, и тогда жизнь оборачивалась кромешным адом. Как бы учитель ни взывал к его благоразумию, сколько бы ни наказывал, Дакар был неисправим. Ийяты и по сей день липли к нему, как железо к магниту.

Вокруг него задрожал воздух. Ийяты почуяли Дакара, заглотнули его наживку. Белые барашки вновь обрели привычные брызги; шаловливые духи оставили катание на волнах и устремились за новым лакомством. Никогда еще Дакар не радовался пощипыванию и покалыванию в теле – верным признакам того, что ийяты присосались к его жизненному свечению. Новость мгновенно распространялась среди невидимых шалунов; за каждым тянулась ватага друзей. Магических знаний Дакара хватало, чтобы точно рассчитать, когда ийяты насытятся и их, словно детишек, потянет играть и бедокурить. Чувствуя приближение этой минуты, он встал и сделал несколько неуверенных шагов. Надсмотрщик моментально это заметил.

Безумный Пророк смиренно позволил загнать себя пинками и древками копий в гущу работающих узников. Ни насмешки, ни проклятия уже не задевали его. Пока он лежал на берегу и приманивал ийятов, узники разгрузили телеги и теперь, сопя и кряхтя от натуги, поднимали тяжелые каменные плиты, затыкая ими бреши в стене. Пахло морской солью, мокрой шерстью и потом. Скрипели веревки и колеса лебедок, камень глухо ударял о камень. Будучи зажат со всех сторон разгоряченными, дрожащими от непомерного напряжения телами, добросовестно разыгрывая усердие, Дакар облизал с губ запекшуюся кровь и перекрыл ийятам доступ в свое жизненное пространство.

Проказники опутывали его невидимыми нитями; они колотили, кусали, щипали Дакара и дергали его за волосы, выказывай недовольство. Безумный Пророк не поддавался. Ийяты не особо переживали: ведь вокруг было столько возможностей для новых забав и проказ. Безобидный и не слишком, балаган продолжался.

В считаные минуты починка стены превратилась в хаос. Оттуда вдруг посыпались камешки, гулко ударяя по шлемам караульных и головам узников. Веревки, рукоятки лебедок, а главное – тяжеленные глыбы остались без присмотра. Их тут же перекосило и начало раскачивать на ветру. Наверное, эти камни тоже ощущали себя узниками и предпочитали гибель рабству в нишах стен. Сорвавшись с веревок, они падали и раскалывались на куски, заставляя стены сотрясаться. Веером взлетали гранитные осколки, не щадя человеческую плоть. Сотрясения пробудили и другие камни, уже искалеченные бурями и льдом. И им захотелось – пусть на краткий миг – почувствовать себя свободными. Они со скрежетом ворочались в своих нишах, отрывались от более покорных собратьев и неслись вниз, в пенный саван волн.

Невесть откуда возник водяной смерч. Шипя и извиваясь, он пронесся в воздухе и ударил в то место, где стояли запряженные волами телеги. Передняя пара волов с фырканьем подалась назад. Всей своей массой они стронули с места тяжелую телегу, и та с силой ударилась задом в груду каменных глыб. В столкновении дерева с камнем всегда побеждает камень. Остов телеги успел издать предсмертный скрип и развалился. Другая повозка угодила двумя колесами в трещину на краю мостовой. Обе колесные чеки раздробило, и обрадованные ступицы сорвались с опостылевших осей.

В нескольких ярдах от этого места трое вечно сонных возниц стали жертвами заостренных палок, которыми они погоняли волов.

– Эт милосердный, пощади нас! – взмолился начальник караула.

Он не успел отскочить, и высокая волна окатила его с головы до ног. Побагровев от ярости и не менее яростно отфыркиваясь, начальник караула был готов крушить все без разбора. Но вместо этого он подпрыгивал то на одной, то на другой ноге.

– Ийяты! Их здесь целые полчища!

Начальник караула бешено колотил древком копья по сапогам, тщетно пытаясь выбить невидимых проказников.

Караульные с исцарапанными в кровь лицами пытались хоть как-то заслониться от града камешков, лупивших по ним отовсюду. Пока очумелые возницы сдерживали волов, каждый из которых порывался сбросить ярмо, ийяты завладели поводьями и с ликованием развязывали узлы на упряжи. Поводья тоже пошли в дело. Кожаными змеями они обвили караульным ноги. К воловьему реву, лязгу кандалов, крику узников и погонщиков добавилась забористая солдатская ругань. Выхватив ножи и кинжалы, караульные кромсали взбесившиеся поводья. Но куски ремней, точно червяки, снова ползли у них по ногам.

– Стройте узников и срочно уводите их отсюда! – приказал начальник караула.

Криками, пинками и зуботычинами узников собрали вместе. В это время целый участок прибрежной стены зашевелился и начал раскачиваться. В воду и на берег полетели увесистые камни, будто кто-то стрелял из гигантской невидимой рогатки.

– Всем в караульное помещение! – закричал начальник караула. – Скорее! Талисманы отпугнут эту нечисть!

Уворачиваясь (насколько позволяли кандалы) от пролетающих камней, Безумный Пророк лишь усмехался в свою рыжую всклокоченную бороду. Если латунные побрякушки, в изобилии развешанные вокруг караульного помещения, когда-то и имели ограждающую силу, она давно иссякла. Возможно, ее еще хватало, чтобы отогнать одного-двух ийятов, но никак не полчища разбушевавшихся проказников. Вопреки предрассудкам, производимый талисманами звук никак не действовал на ийятов, и те беспрепятственно могли продолжать свои потехи, присосавшись к узникам, караульным и возницам. Дакар знал это по собственному горькому опыту: испробовав его опьяняющей силы, ийяты брали след не хуже гончих псов и могли еще много дней тащиться за ним по пятам.

Главный виновник случившегося прижал подбородком воротник своей тюремной одежды, не позволяя малышу ийяту превратить его в ошейник-удавку. Вместе с остальными узниками Дакар ковылял рядом с искореженными повозками. Он вдыхал аромат дымящихся навозных куч, исправно оставляемых перепуганными волами. Кандалы все так же впивались в лодыжки, но Безумный Пророк чувствовал себя на удивление бодрым и даже развеселился. Куда приятнее и безопаснее сидеть в карцере, распевая похабные песенки, чем корячиться на безумной работе, поминутно рискуя превратиться в рыбий корм. Пусть за желанное безделье пришлось дорого заплатить, ийяты все же были меньшим злом, чем каменные глыбы.

Спустя четыре дня после этого события Медлир состязался в стрельбе из лука. Его соперником был помощник командира джелотских лучников. Дело происходило на дворе для состязаний, где стояли мишени. Выпустив свои стрелы, Медлир теперь обходил мишени, подсчитывая, сколько раз попал в цель.

– Эй, менестрель! – окликнули его.

Медлир обернулся. У калитки стоял один из тюремных караульных.

– Слыхал новость? Толстяка-то выпустили раньше срока. Ну да, того самого, что ехал с вами. Говорили, твоему учителю еще придется играть у нашего правителя, чтобы вам разрешили уехать из Джелота.

На Медлире был линялый плащ мышиного цвета. Менестрель откинул капюшон.

– Ты говоришь про Дакара? – спросил он, морща от удивления лоб. – Но почему раньше? Откуда такая щедрость?

Услышав новость, товарищи Медлира по состязанию подошли, ожидая узнать подробности. Из соломенных мишеней, стоящих в деревянных кадках с песком, торчали позабытые стрелы. Состязание было дружеским, ставки – незначительными, и проигрыш никого не огорчал.

Караульный переминался с ноги на ногу, держа под мышкой остроконечный шлем. Сюда он явился прямо из тюрьмы, сменившись с дежурства.

– Судейские упирались, но другого выхода не было. Мало того что ваш дружок умом повернутый. Он – ходячая приманка для ийятов. Эти бестии липнут к нему, как блохи к шелудивой собаке. Нас никакие талисманы не спасли. Да чего говорить, поди сами знаете.

Караульный был опытным солдатом, понимавшим толк в стрельбе из лука. Окинув цепким взглядом мишени, он усмехнулся и похлопал Медлира по плечу:

– Смотри-ка, твоя взяла. Молодец, менестрель! Ты никак из этой игрушки стрелял? Тебе бы в гвардии служить.

Медлир сдержанно улыбнулся. Его длинные, гибкие пальцы ослабили тетиву, после чего он передал лук мальчишке-прислужнику, дабы тот отнес оружие в арсенал.

– Ты не сказал Дакару, на каком постоялом дворе мы живем?

– Сказал. А что мне оставалось? В тюрьме его больше никто держать не станет. Уж как-нибудь стерпите вашего Дакара. Только не удивляйтесь, если его твари вам все тесемки в десять узлов позавязывают.

– Там увидим, – рассмеялся в ответ Медлир.

Он умолчал о том, что опытному менестрелю известны особые аккорды, отпугивающие ийятов. Медлиру ничего не стоило бы прогнать шаловливых духов обратно в море, однако Халирон запретил ему выступать в городских тавернах. Сам он тоже нигде не пел, сказав, что не появится на публике до тех пор, пока не наступит время выполнить обещание, данное правителю. Конечно, если из-за нашествия ийятов на Джелот празднество не сорвется. «Интересно, – подумал Медлир, – сумеют ли ийяты проникнуть в дом мэра?»

Два мага и послушница

Подчиняясь зову, донесшемуся из далекой Альтейнской башни, ворон, хлопая крыльями, будит своего хозяина – мага Содружества, и тот, не обращая внимания на боль давнишних ран, поднимается, надевает поношенный черный плащ и отправляется по Радморским лугам на восток – туда, где на краю страшного Миртельвейнского болота стоит древняя полуразрушенная крепость…

Зов из Альтейнской башни услышан и в западных землях. Его улавливает молодая послушница ордена колдуний, проводящая обычные часы наблюдения за магическими ветвями. Тряхнув темно-рыжими волосами, она оставляет зов без ответа, ибо против своей воли она втянута в интриги ордена, тщетно разыскивающего следы Повелителя Теней. И зорко стережет она то, что сокрыто в глубинах ее сердца…

Вдали не только от Альтейнской башни, но и от всей Этеры бестелесный маг покидает мир, где над ледяными горами и пустынями безраздельно властвует туман. Маг продолжает свои странствия сквозь необъятные просторы Вселенной в поисках тайны Деш-Тира, опасаясь, что мир, куда он теперь направляется, тоже не принесет ему желанной разгадки…