Текст книги "Дикое желание любви"

Глава 4

Принесенный коньяк помог Кэтрин немного снять напряжение. Она всю жизнь пила вино во время приема пищи, но никогда не пробовала крепких спиртных напитков, таких как, например, бренди. Обычно их подавали только мужчинам. Тем не менее она без малейших колебаний взяла предложенный Наварро бокал. Ощутив обжигающее тепло во рту, она силилась не закашляться, и от этого на ее глазах выступили слезы.

Коньяк, этот тонизирующий напиток, обладал таинственной силой. Осушив бокал, Кэтрин ощутила прилив бодрости и заметила, что ее озноб давно прошел. Мало того, она осмелела настолько, что решила продолжить прерванный разговор.

– Ты?.. – начала она.

Он не отводил взгляда от бокала.

– Что я?

– Ты винил себя за то, что чрезмерно потакал ей? – закончила она.

– Какая разница?

– Никакой, наверное, – наконец ответила она, хотя это было неправдой.

Ей импонировало то, что он не желал признавать свою слабость или прятаться за ней, но все-таки это имело значение. Ей хотелось точно знать, что произошло между ним и Лулу, потому что это не могло не влиять на ее чувства. Она считала, что очень важно выяснить степень его ответственности.

О чем он думал, стоя у камина, с горечью обиды, как изгнанный из рая дьявол? Вспоминал ли о Лулу, этой жалкой беспризорнице, или думал о ней, Кэтрин? Сожалел ли он о произошедшем, мучили ли его угрызения совести – словом, чувствовал ли он хоть что-нибудь? Она в этом сомневалась.

Если уж быть предельно честной, то ей следовало признать, что винить следует не только его. Хотя это ни в коей мере не умаляло неприязни и отвращения, которые она к нему испытывала.

– Как думаешь, можно вызвать для меня экипаж? – вдруг спросила она.

– Вы задумали покинуть меня, мадемуазель? – В его глазах блеснула насмешливая искорка. – Все меня бросают.

– Мне действительно жаль причинять вам боль, но я не могу более злоупотреблять вашим гостеприимством, – с таким же сарказмом ответила она.

– Уверен, что экипаж можно устроить.

Прямота казалась лучшей стратегией.

– Значит, вы договоритесь?

– Могу я узнать, куда вы направитесь? – спросил он все так же учтиво.

– Домой, конечно же. – В ее голосе прозвучало недовольство из-за того, что приходилось все объяснять. – Старушка няня впустит меня. Сомневаюсь, что мама станет расспрашивать, где я была.

– Не совсем нормально для родительницы, разве нет?

Она не собиралась посвящать его в историю с отвратительным происшествием, которое привело к событиям прошлой ночи. Если из-за этого Ивонна Мэйфилд станет меньше беспокоиться о благополучии дочери, это его не касается. Она, по крайней мере, была более искренна.

– Ну же, petite, – упрашивал он. – Не заставляй меня снова прибегать к ухищрениям, чтобы узнать то, что я хочу.

Кэтрин пристально посмотрела на него. Он мог быть вполне обаятельным, когда хотел этого. Она не сомневалась, что эта его едва уловимая улыбка производила впечатление на некоторых женщин.

– Мы поссорились, – наконец сказала она без лишних объяснений.

– Начинаю понимать.

Неужели? Она в этом весьма сомневалась, но больше не скажет ни слова и не позволит ему выведать у нее еще больше информации.

– Должно быть, ссора была серьезной, раз ты ушла из дома и решилась на такую шальную выходку. Или это твое обычное поведение?

В ее взгляде читалась неприкрытая неприязнь.

– Вероятно, это станет моим обычным поведением, если я в скором времени не попаду домой, – ответила она.

– Кажется, ты уверена, что твою репутацию еще можно восстановить.

Его мягкий тон настораживал.

– Да. А почему нет?

– Прости, но я не очень-то доверяю этому жулику Маркусу Фицджеральду.

– Я тоже, – невольно согласилась Кэтрин. – Но вы с ним единственные, кому все известно.

– А кучер? – тихо предположил он.

Кэтрин почувствовала, как кровь отлила от ее лица. Конечно, кучер, свободный чернокожий американец, зарабатывающий на жизнь с помощью своего экипажа. Он отвозил ее с Маркусом на благотворительный прием, затем к ней домой, а оттуда прямо на маскарад в театр Святого Филиппа. Он знал, что она белая, и вряд ли сдержался, чтобы не выведать ее имя. Особенно став свидетелем ее похищения! Столь громкий скандал не останется незамеченным – и это наказание за то, что она восприняла присутствие слуги как нечто само собой разумеющееся.

Но, возможно, все было не так уж безнадежно. Если поскорее отыскать этого человека, его молчание можно купить.

– Вижу, ты о нем забыла, – продолжал Наварро. – И, если рассчитываешь предложить ему вознаграждение, чтобы держал язык за зубами, боюсь, ты сильно опоздала. Пока он вместе с другими кучерами ожидал у ворот танцевального зала, у него была уйма времени, чтобы десятки раз раскрыть самую дискредитирующую порцию твоего секрета. Наверняка эта новость уже облетела разные категории слуг по всему городу. Держу пари, двух дюжин дам будут потчевать этим лакомым кусочком вместе с их café au lait[32]32
  Кофе с молоком (фр.).


[Закрыть].

Кэтрин слишком часто была свидетельницей точности и стремительности распространения слухов, переносимых слугами, чтобы сомневаться в его прогнозе. Она мрачно смирилась со своим крахом, а затем подняла голову.

– Значит, я не должна позволить маме узнать об этом от других. Будь любезен… – Она указала на свою одежду, намекая, чтобы он вышел из комнаты.

С таким же успехом она могла бы бросить слова на ветер, поскольку он не обратил на них внимания. Лишь очередной стук в дверь вывел его из глубокой задумчивости.

– Entre[33]33
  Войдите (фр.).


[Закрыть].

– Ваша ванна, Maître.

Наклонившись, в комнату вошел слуга, неся на спине медную сидячую ванну, и поставил ее у камина. Затем он притащил бидоны с горячей водой и три из них вылил в ванну, наполовину ее заполнив. Не закрывая дверь, он вышел и вскоре вернулся с перекинутыми через руку льняными полотенцами и куском мыла, от которого повеяло ароматом ветивера, когда он снял с него маслянистую бумажную обертку.

– Ширма, – рассеянно произнес Наварро, словно его мысли были далеки от того, что он говорил.

Кэтрин посмотрела на поднимающийся от ванны пар, затем опустила взгляд на свои руки с коричнево-красными пятнами под ногтями и в складках ладоней. Ванна. Нет, ей нельзя даже думать об этом. У нее должна быть одна мысль: как покинуть этот дом. Сейчас же. Без промедления. Не все так безнадежно, как говорит Наварро. Наверняка что-то еще можно сделать.

Установив в обычном месте ширму из бамбука с раскрашенными секциями, изображающими деревенские пейзажи в стиле Фрагонара, слуга удалился. Чаще всего ширму использовали с целью защиты купальщика от сквозняков, но Наварро шагнул вперед и поставил ее между ванной и кроватью.

Отойдя к двери, он поклонился.

– Не хочу тебя смущать, – с пониманием произнес он. – Только не лежи здесь просто так. Возможно, тебе нравится прохладная ванна, но мне – нет. – Он распахнул дверь. – Если остальной дом так же неуютен, как эта спальня, сомневаюсь, что мне будет чем заняться. Пользуйся такой возможностью, это ненадолго.

«Похоже, ему это доставляет удовольствие», – неодобрительно предположила Кэтрин, когда Наварро вышел, закрыв за собой дверь. Он действительно наслаждался и ее крахом, и тем ужасным двусмысленным положением, в котором они оказались. Он не выглядел мужчиной, скорбящим по своей бывшей возлюбленной, – впрочем, он сам признал, что не был влюблен в юную квартеронку. Она была просто игрушкой, которую он выбросил после того, как она перестала его занимать. А потом, когда игрушка сломалась, он решил (под влиянием угрызений совести и чувства вины) наказать того, кто ее сломал.

И вдруг до нее дошел смысл его последних слов. Она отбросила покрывало и соскользнула с кровати, потянувшись к своему платью и нижнему белью.

Вода была горячей, но терпимой, и Кэтрин чувствовала ее благотворное действие, ощущая, как проходит усталость и боль. Мерцающий огонь и аромат ветивера вызывали желание понежиться подольше, и она стала поливать мягкой водой руки, грудь и спину, пока не почувствовала себя совершенно чистой. Через какое-то время теплая вода, казалось, забрала все ее силы и она уже не могла подняться – до тех пор, пока не услышала гулкое эхо шагов по непокрытому ковром полу в коридоре.

Наварро возвращается! Она проворно вскочила, расплескав воду, и схватила полотенце. Но оно оказалось недостаточно длинным. Другой рукой она потянулась за висевшей на ширме сорочкой, легкая бамбуковая перегородка закачалась и начала падать на Кэтрин, отчего та инстинктивно вытянула руки вперед, чтобы удержать ширму. Полотенце соскользнуло на пол. В этот момент дверь за ее спиной открылась. Кэтрин сжала зубы.

Стоя по колено в воде, она поставила ширму на место и взяла сорочку с достоинством, которое на три четверти состояло из бравады и на одну – из железной воли. Нутром чуя присутствие за спиной Наварро, она не повернулась к нему до тех пор, пока он не произнес вполголоса:

– Ваше полотенце, мадемуазель.

– Спасибо, – невозмутимо ответила она и взяла полотенце.

На глаза Кэтрин навернулись слезы. Эта последняя злая шутка судьбы была, казалось, самой оскорбительной из всех. Она встретила ее, не дрогнув, но была уверена, что если бы он засмеялся или превратил все в нелепый фарс, ей бы захотелось его убить. Когда же она наконец подняла глаза, он уже отвернулся.

Дрожащими пальцами она натянула через голову сорочку, затем оторвала ленту от голубого муслина. Они не очень сочетались. Она никогда не замечала, насколько тонок и прозрачен белый шелк, надетый на обнаженное тело. Волосы падали ей на спину, и она тщетно пыталась привести в порядок спутанные пряди: пальцы не могли заменить гребень. Она понятия не имела, что случилось с ее шпильками. По крайней мере, золотисто-медовая масса волос прикроет спину там, где был открытый участок сорочки.

Когда она вышла из-за ширмы, Наварро метнул на нее быстрый взгляд, затем отошел и позвонил в колокольчик. Словно по сигналу в комнату вошел слуга с двумя ведрами горячей воды и вылил их в ванную.

Повернувшись спиной к происходящему, Кэтрин направилась к окну, рассеяно отбросив волосы за плечи. Полоска жалюзи качнулась под ее рукой. Она увидела, что комната выходила на галерею под нависающей крышей, откуда просматривался маленький садик, со всех сторон окруженный сплошными стенами зданий. В темноте виднелся тусклый рисунок тропинок и призрачная тень крошечного фонтана. Так много замыслов, так много заботы, подумала она. Вздохнув, Кэтрин прикрыла жалюзи и вернулась в комнату.

Слуга застилал кровать свежими простынями. Она хотела было возмутиться, но передумала. Он всего лишь создавал комфорт своему хозяину. Здесь не было никакого иного умысла. И все же она обрадовалась, когда слуга завершил работу и ушел.

Она услышала, как Наварро опустился в ванну. Избавившись от его пристального испытующего взгляда, она подошла к комоду, где возле стопки белья лежало что-то наподобие небольшой коробки с принадлежностями для шитья. Прежде ее там не было. Она слегка прикоснулась к связанной стопке и подумала, правду ли сказал ей Наварро о Маркусе. Позаботился ли кто-нибудь о нем? О чем он подумает, когда узнает, что с ней случилось? Что предпримет? Возьмет ли часть ответственности на себя? По-прежнему ли будет готов жениться на ней? Будет ли готов на это любой другой мужчина? Или она на всю жизнь останется старой девой, объектом презрения и причиной возмущенного шепота за миндальным ликером и апельсиновым соком? Увянет ли она в дальней комнате в доме какого-то родственника, став старой и сморщенной, кем будут стращать непокорных дочерей? «Посмотри на tante[34]34
  Тетушку (фр.). – Примеч. ред.


[Закрыть]Кэтрин! Ты хочешь погубить себя, как она?»

Она не заметила, что невольно выводит на швейной коробке узор – переплетенную мелкими цветами лиру, – когда позади раздался голос Наварро:

– Это принадлежало Лулу, но пусть это тебя не беспокоит. Полагаю, ты умеешь пользоваться иглой так же, как она. Мне бы хотелось, чтобы ты сделала несколько простых стежков в порезе у меня на боку.

– Я… Я не смогу.

– Конечно сможешь.

Его темные волосы были блестящими от воды, на шее висело полотенце. Он надел брюки, но все равно был мало похож на благородного джентльмена. Это впечатление усиливалось тем, как легко он предложил ей заняться вышиванием на его коже.

– Неужели не сумеешь? – спросил он, насмешливо приподняв бровь.

Не обращая внимания на вопрос, она указала на его бок.

– Кажется, ты говорил, что это просто царапина?

– Глубже, чем я думал поначалу, – сказал он, глядя мимо ее плеча. – Кажется, я разодрал ее. Кровь не останавливается.

Естественно, так и было. После того как он смыл с раны засохшую кровь, она снова стала кровоточить, и с такого близкого расстояния Кэтрин увидела, что пояс его черных брюк был жестким от впитавшейся раньше крови. Это было вовсе не пустяковое ранение, как он утверждал накануне, иначе она непременно оказала бы ему помощь. Осознав это, она возражала не так рьяно.

– Тебя должен осмотреть хирург, – сказала она.

– И выпустить из меня целую чашку крови в первую же минуту, как я войду в дверь? Нет, спасибо. И что такого он может сделать, чего не сумеем мы с тобой? Я немного разбираюсь в этом ремесле. А ты, возможно, управляешься с иглой лучше, чем любой лекарь в городе. – Его взгляд упал на ее волосы, золотой мантией лежавшие на плечах. – Сделай это для меня, – медленно произнес он, – и я поищу для тебя гребешок, а после провожу тебя, куда захочешь.

Обещания освобождения было достаточно.

– Хорошо, – согласилась она, закусив губу. – Я попробую.

Он подержал иглу над пламенем лампы с китовым жиром, затем опустил ее, продел в ушко шелковую нить и бросил иглу в стакан с коньяком – этому приему, по его словам, он научился у корабельного доктора. Вспомнив, что рассказывал Маркус, Кэтрин очень хотела бы расспросить его о подробностях, но не осмелилась.

После этого он оторвал кусок ткани, окунул его в коньяк и вложил ей в руку, а сам лег поперек кровати.

– Хорошенько смочи рану. Если твои ногти такие же смертоносные, как взгляды, которыми ты в меня стреляешь, то я умру от заражения крови еще до захода солнца.

От воспоминания о том, что между ними произошло, она лишь сильнее сжала в руке ткань. Глубоко вздохнув, Кэтрин принялась за работу.

Ее неприязнь длилась недолго. Он был ранен. Пока она не смотрела на его лицо, ей удавалось забыть, кто он и чем занимается; она думала о нем только как о человеке, который нуждался в ее помощи, и она должна была оказать ее, как когда-то домашним слугам. Деде по собственному рецепту готовила целебный эликсир, которым часто пользовалась Кэтрин. Уловив носом пары коньяка, Кэтрин поняла, что эликсир Деде, должно быть, тоже настаивался на алкоголе с добавлением лекарственных трав. Для лучшего результата она придвинула бутылку коньяка ближе и обильно смочила рану.

Его кожа была упругой, и ей потребовалось немало усилий, чтобы проколоть ее. Она старалась действовать как можно быстрее, а он не издавал ни звука, но она чувствовала, как напрягалось его тело при каждом уколе. Она проворно орудовала иглой и, казалось, чувствовала боль, которую ему причиняла. Края раны медленно соединялись. Над верхней губой Кэтрин блестели капельки пота, и, когда все закончилось, она ощутила сильную слабость в коленях.

Бросив иглу в коробку для шитья, она присела на край кровати и только теперь взглянула на своего пациента. Он не проронил ни звука, хоть и находился в полном сознании. Улыбка озарила его глаза, несмотря на побледневшие губы, после чего он решительно вытянул руку, налил в стакан двойную порцию коньяка и подал ей.

Кэтрин сделала маленький глоток и вернула стакан. Наблюдая, как он махом его осушил, она затряслась от смеха.

– Моя пожилая няня, Деде, для восстановления сил порекомендовала бы красного вина.

– Вместе с говяжьим бульоном? – сказал он. – У меня когда-то тоже была няня.

– Была? Что с ней случилось?

Пытаясь сесть прямо, он ответил:

– Она умерла.

Спустя несколько секунд Кэтрин встала, чтобы взять отрез ткани и перевязать рану. Придерживая повязку, она размышляла, как теперь ее закрепить, и Наварро, заметив это, поднялся и услужливо поднял руки. Ей пришлось придвинуться ближе, чтобы обернуть полосу ткани вокруг его талии чуть ниже ребер, и она почти обнимала его каждый раз, когда перемещала рулон вокруг его спины. Чувствуя на своем залитом краской лице его озорной взгляд, она не решалась поднять глаза.

– Такая серьезная, – произнес он, и его теплое дыхание обдало ее волосы. – Ты замечала, что прикусываешь губу, когда сосредоточиваешься?

Она бросила на него взгляд, но ничего не ответила. Ее пальцы надавили на твердую кожу его спины, удерживая туго натянутую повязку и расправляя складки. Делая это, она обнаружила на его спине рубцы, длинные и твердые. Она наклонилась под его руку завязать узел на боку и ахнула: спина Рафаэля была сплошь покрыта множеством старых рубцов. Кожа снова стала почти гладкой, а солнце позолотило раны, но следы остались, как немое напоминание о перенесенной боли.

– Удовлетворена? – спросил он.

– Однажды я видела такие же у раба, но никогда…

– Никогда у белого человека? А впрочем, милая Кэтрин, думаю, ты видела мало белых мужчин без одежды, прости. Я поклялся остаться беспристрастным. Но, кажется, с тобой не могу. Эти шрамы – подарок моего отца. У него была любовь к кнутам. Ты наверняка слышала, что таким образом он убил мою мать? Неумышленно, конечно, но все же убил.

– Ты не обязан давать объяснения, – торопливо произнесла она.

– Поскольку ты думаешь, что мы больше никогда не встретимся, разве что как случайные знакомые? Не будь так уверена.

– Что ты имеешь в виду?

– У меня есть теория… – медленно сказал он. – Но если она ошибочна, то лучше ее не озвучивать.

Хоть она и заверила его, что он не обязан пускаться в объяснения, но испытала разочарование, оттого что он не стал возвращаться к этой теме. К тому же ее злило, что он отказался отвечать на ее вопрос.

– Прошу прощения, месье, но, боюсь, мы не сможем встретиться даже как друзья, – спокойно произнесла она.

– Я согласен. Это неинтересно. У меня были самые лучшие намерения, но, если в будущем ты не склонна даже узнавать меня, вероятно, пришло время использовать мой самый главный шанс.

В его голосе звучали веселые нотки, но она и не подумала взглянуть ему в глаза, когда он подошел к ней.

– Ты такая скромная, милая Кэтрин. Сама обходительность и забота. И абсолютно не осознаешь, что свет камина просвечивает тонкую ткань твоего платья, а изгибы твоего теплого тела то и дело касаются меня. Этакая невинная искусительница и соблазнительная невинность.

– Прошу тебя… – сказала она, делая шаг назад. – Ты же не станешь? Не сейчас!

– Это так много значит. Сейчас! Неужели я о многом прошу – на память?

– По крайней мере, раньше ты не знал…

– Нет, не знал, – перебил он ее, улыбаясь и тем самым придавая ее словам совершенно другое значение.

«Теперь я знаю, что чувствует жертва леопарда», – промелькнула шальная мысль, когда она медленно отступала. Кэтрин вдруг ясно осознала этот зачарованный страх и странную слабость, схожую с пугающим желанием быть пойманной. Обнаружив это, она развернулась и бросилась бежать. Но прежде чем она успела сделать второй шаг, острая боль пронзила ее ступню; она качнулась, потеряв равновесие, и упала.

Наварро успел подхватить ее, скривившись от боли и задержав дыхание.

– Твои швы! – воскликнула она. – Они разойдутся.

– Нет, если ты успокоишься, – ответил он с едва заметной улыбкой. Затем положил ее на кровать и опустился рядом.

Она отвернулась от него и, согнув колено, стала осматривать ступню.

– Я думаю, здесь что-то…

Она наступила на одну из запонок из черного янтаря, отлетевшую от рубашки Наварро, когда он ее снимал. Острый край, удерживающий камень, вонзился в ее ступню, но когда Наварро его вытащил, на ней, к огорчению Кэтрин, даже не выступила кровь. Он поднял запонку, внимательно осмотрел ее и небрежно швырнул на стол, после чего большим пальцем принялся растирать ступню Кэтрин, успокаивая боль.

Кэтрин хотела было поблагодарить его, но сочла, что признательность была не тем чувством, которое она должна испытывать к человеку с такими намерениями. Впрочем, она задавалась вопросом, были ли у него подобные намерения, поскольку он вдруг отстранился от нее, закинув одну руку за голову, а другую прижал к повязке на боку.

Долгое время она внимательно наблюдала за ним. Он не двигался, и она спросила:

– С тобой все в порядке?

– Не уверен, – прошептал он.

– Значит, рана снова кровоточит.

Он не ответил, только убрал руку.

Кэтрин приподнялась на локте и склонилась над ним, проверяя плотность повязки и тщетно пытаясь обнаружить пятна свежей крови.

– Я не вижу… – начала она, но в тот же миг он привлек ее к себе, обхватил руками лицо, и она почувствовала жадное, торжествующее прикосновение его губ.

– Ты, моя сладкая Кэтрин, можешь вызвать у мужчины coup de foudre[35]35
  Игра слов: coup de foudre – «удар молнии» и «любовь с первого взгляда» (фр.).


[Закрыть], – прошептал он ей на ухо.

– Отпусти меня, – прошипела она, – или покажется, что тебя в самом деле поразил удар молнии!

– Отпущу, если оставишь эти замашки монашки.

– Никогда! – выкрикнула она.

– Впрочем, мне все равно, – сказал он, слегка пожав плечами, – что ты отправишься домой в этой порванной одежде и отправишься ли вообще.

– Это шантаж, – сказала она, с трудом уклоняясь от его поцелуев, покрывающих ее шею.

Однако вместо того чтобы высвободиться, она оказалась лежащей на спине с нависшим над ней Наварро, а оборка ее сорочки задралась выше колен.

Наварро положил руку на ее бедро и стал медленно поднимать юбку.

– Думаю, ты права, – задумчиво согласился он.

За каймой густых ресниц она почти не видела его прищуренных глаз. Чувствуя, что он смеется, Кэтрин внимательно посмотрела на него и, скорее из-за недоверия, чем от оскорбления, прошептала:

– Как ты можешь?

– Легко, – ответил он, и в тот же миг свет исчез, так как его лицо склонилось к ней, а его рот накрыл ее губы.

За стенами закрытой спальни послышались приглушенные взволнованные голоса. Двое на кровати едва успели различить эти звуки, как дверь резко распахнулась и стукнулась о стену.

Стремительным шагом в спальню вошел Маркус с черной шелковой повязкой на руке. Его лицо выражало удивление, словно он ожидал, что дверь будет заперта.

Женская фигура в розово-сером платье показалась в дверном проеме. Подозрительный взгляд суровых черных глаз остановился на паре, лежавшей на кровати.

– Прелестно, – медленно произнесла она. – Осмелюсь предположить, что мы квиты, моя дорогая дочь?

Слуга с посеревшим лицом протиснулся следом за Ивонной Мэйфилд.

– Простите меня, Maître, – сказал он, поднимая дрожащие руки. – Я пытался их задержать, но они меня не слушали.

Наварро жестом велел слуге уйти, после чего не спеша сел, давая Кэтрин время поправить лиф платья и опустить нижнюю юбку. Он заговорил только после того, как за слугой закрылась дверь.

– Чем обязан столь почетному визиту?

Маркус обвел взглядом комнату, где все указывало на интимность их отношений, и скривил губы в насмешливой улыбке.

– Конечно, все очевидно, особенно теперь.

– Это был вопрос? – со скучающим видом спросил Наварро. – Неужели ты сомневаешься? Полагаю, тебя интересует, намного ли ты опоздал? Отвечаю: да, намного.

Кулаки второго мужчины сжались, и он шагнул к кровати, но остановился, услышав низкий гортанный смех.

– Ты всегда был наглым дьяволом, Рафаэль. Но не нужно мучить беднягу Маркуса. Он прошел сквозь муки ада этой ночью, так же как и я. Его раскаяние безгранично – или бесконечно. Не так ли, Маркус?

При напоминании о случившемся он отвернулся от Наварро.

– Кэтрин, – твердо сказал он. – Не могу передать, насколько я огорчен и сколь сожалею, что из-за меня ты испытала такой стыд и позор. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе забыть весь этот кошмар. Я осознаю, что это моя вина, только моя, и я готов всю жизнь ее искупать, если ты согласишься выйти за меня замуж.

Кэтрин не знала, что ответить. Прямолинейность Наварро смутила ее и породила рой беспорядочных мыслей. Больше всего ей хотелось остаться одной, разобраться в своих чувствах, прийти в себя, подумать в тишине о том, что произошло и что ей со всем этим делать. Но мужчина на кровати рядом с ней не дал Кэтрин возможности даже выразить эти мысли словами.

– Очень благородно с твоей стороны, – раздраженно сказал он Маркусу. – А впрочем, ты уже привык забирать женщин, которых я оставляю.

Даже Ивонна Мэйфилд онемела от такой вульгарной жестокости и оскорбительного намека. Кэтрин вдруг почувствовала, как внутри нее все трясется мелкой дрожью. Ее отвращение было таким сильным, что она отодвинулась от Наварро, который, как ни в чем не бывало, непринужденно прислонился к спинке кровати.

– Наварро… перед богом… – возразил Маркус, и его пристальный взгляд переместился на бледное лицо Кэтрин.

– Каким же защитником ты вдруг стал, а? – произнес Наварро. – Жаль, что мысль позаботиться о ее безопасности не родилась у тебя раньше. А сейчас (возможно, всему виной моя подозрительная натура) мне кажется, что твоя готовность к самопожертвованию вызывает сомнения, разве что, конечно, богатая жена, которую ты спас от определенного позора, будет вечно выражать тебе благодарность. Я считаю, что именно эти причины идеально характеризуют твой порыв, Маркус.

– Ты намекаешь, что я предложил Кэтрин выйти за меня замуж, чтобы завладеть ее состоянием? – возмутился Маркус, и от ярости его щеки покрылись пятнами. – Если бы не рана, я бы заставил тебя пожалеть об этих словах!

– Да брось ты. Пусть это тебя не останавливает. Я никогда не позволял таким пустякам мешать моему удовольствию.

– Mon Dieu![36]36
  Боже мой! (фр.) – Примеч. ред.


[Закрыть] – вздохнула Ивонна Мэйфилд и подошла к другой стороне кровати, поближе к дочери. – А я почти завидовала тебе, моя бедная Кэтрин. Вот моя рука. Идем с нами. Не обращай внимания на этого варвара, на этого чертова Леопарда.

Но Наварро протянул руку и схватил ее за запястье.

– Не так быстро. Я думаю, Кэтрин покажется интересным то, что я должен сказать, – как, возможно, и вам, мадам, если вы вообще беспокоитесь о своей дочери. На бирже говорят, что Фицджеральд разорен, кредиторы поджидают его под дверью, а долговая расписка с его именем больше не принимается в игровых залах. Вам не приходило в голову, что этот человек тщательно спланировал компрометирующую ситуацию, в которой оказалась состоятельная девушка? Подумайте об этом.

– Не слушайте его, – сказал Маркус, растягивая слова. – Он завидует мне и сделает все, чтобы нанести ответный удар.

Наварро не удостоил его слова вниманием.

– Воспользовавшись моментом, он убедил Кэтрин поехать с ним на квартеронский бал, но не принял мер предосторожности для предотвращения сплетен, которые мог распустить кучер или те мужчины, которые, внимательно присмотревшись, могли бы ее узнать даже в маскарадном костюме. Вполне возможно, что так и было задумано: какой-нибудь его друг внезапно «узнал» бы ее и назвал имя. Ситуация оказалась бы такой же, как сейчас: в порыве раскаяния Маркус сделал бы Кэтрин предложение – но на сцене появился я. Однако он готов вынести даже это ради богатства, которым завладеет, если станет мужем Кэтрин.

Ивонна Мэйфилд вперила в его соперника острый взгляд.

– Это правда? – спросила она. – Ловко и очень правдоподобно, учитывая импульсивный характер моей дочери. Подозреваю, что даже я внесла свой вклад в благоприятный исход этого дела, не так ли?

– Это ложь, – сказал Маркус, обращаясь к Кэтрин. – Возможно, с моей стороны было безрассудно так сильно рисковать тобой, и я готов признать, что сглупил, не приняв во внимание кучера, – но не более того. Я никак не мог предвидеть таких серьезных последствий. Я не замышлял всего этого, поверь мне, пожалуйста.

Мать Кэтрин долго и пристально смотрела на него, но по ее лицу ничего нельзя было прочесть. Ее движение, когда она повернулась к Наварро, было подчеркнуто изысканным, но в ее голосе уже не слышалось злобных ноток, когда она заговорила.

– Судя по тому, что я вижу, не имеет значения, что именно планировал сделать Маркус. Вред нанесен, и сейчас нам нужно придумать, как его исправить. Маркус предлагает возможность уладить дело. Единственную в данный момент возможность, насколько я понимаю.

– А вы питаете надежду на второе предложение руки и сердца, моя дорогая мадам? – спросил Наварро.

– Скажите, что она безосновательна, и я перестану надеяться. Но я уверена в вашем здравомыслии. Разве только… – Она нахмурилась. – А впрочем, если вы не согласны со мной, то я вынуждена признать, что вы безнравственны.

– Ах, но я завишу от вашей поддержки, мадам, – сказал Наварро.

В глазах Ивонны таилось презрение, когда она бросила взгляд на Маркуса.

– И ты ее получишь.

Наблюдая за этим обменом репликами и понимающими взглядами между Наварро и матерью, Кэтрин с удивлением пыталась понять, о чем они говорили. Казалось, эти двое пришли к чему-то вроде соглашения, и в глубине ее души стало зреть возмущение.

– Кэтрин, – произнес Маркус и попытался подойти ближе, но путь ему преградила выросшая перед ним внушительная фигура Ивонны. – Не позволяй им настраивать себя против меня. Я давно люблю тебя и терпеливо жду. Разве я много раз прежде не просил тебя стать моей женой? Я хочу заботиться о тебе, защищать тебя и, если черные рты будут сплетничать, иметь право заткнуть их ради тебя. Дай мне такое право, Кэтрин. Скажи, что ты согласна стать моей женой.

Ее по-настоящему тронули его слова. Если бы она не слышала, что рассказывал Наварро о махинациях Маркуса, она, возможно, дала бы ему ответ, которого он ждал.

– Извини, Маркус, – сказала она, качнув головой. – У меня нет желания выходить замуж. И я не могу избавиться от ощущения, что все это несколько преждевременно.

– Ты слышал, – сказал сидящий рядом с ней Наварро. – Тебе ответили, и это не ошибка, а от себя добавлю: что я беру, то держу. И защищаю свою собственность. Впрочем, я забыл, тебе ведь не нужно напоминать об этом, не так ли?

То, с какой уверенностью он говорил и как фамильярно держал ее за руку, разозлило Кэтрин. Быстро отдернув руку и освободившись от всепоглощающей близости Наварро, она соскользнула с кровати, забыв о своем весьма нескромном одеянии.

– Кэтрин, – умолял Маркус.

Но она лишь покачала головой, на ходу поправляя юбки, и остановилась, только когда худощавый мужчина с каштановыми волосами разразился диким смехом.

– Ты… – сказал он, задыхаясь, указывая на Наварро. – Ты женишься на ней? Твоя месть заходит слишком далеко даже для испанца. Но я бы поостерегся. Ты слишком спешишь. Сначала нужно получить согласие леди.

– Пусть это тебя не тревожит. Тебе дали отставку. А теперь прости меня, но я нахожу твое присутствие слегка de trop[37]37
  Чрезмерным (фр.). – Примеч. ред.


[Закрыть].