Текст книги "Южная страсть [Черная маска]"

За зданиями, над верхушками деревьев возвышалась колокольня собора Накитошского прихода – церковь святой Марии. Когда Летти и Рэнсом ехали через город, церковный колокол звонил, разнося звучный, но скорбный перезвон. Колокол возвещал о похоронах. Хоронили, как сказал Рэнни, вольного человека, цветного плантатора из Иль-Бревилля, ниже по реке или где-то там. Его несомненно хоронили на кладбище, хотя он и покончил с собой. Он это сделал от горя, не выдержав ударов судьбы – гибели двоих сыновей на войне и потери состояния. Вдобавок ко всему недавно за неуплату налогов он лишился дома и земель, таких же обширных, как и у любого белого плантатора. Летти хотелось расспросить Рэнни об этом подробнее, но не было времени. Они как раз подъехали к магазину тканей, и он спустился, чтобы помочь ей выбраться из коляски.

Покупки Летти и выполнение поручений тетушки Эм не заняли много времени. Со всем можно было покончить еще быстрее, если бы их с Рэнни не задержали на почте. Человек за окошечком развлекал, очевидно, троих своих друзей рассказом о случившемся утром происшествии.

– Я клянусь, вы ничего страшнее в жизни не видели! Это был «саквояжник»1 , этот сборщик налогов О'Коннор, самый подлый стяжатель в штате – а это звание кое о чем говорит. Его привязали к фонарному столбу на Фронт-стрите в одних подштанниках. Он отплясывал джигу, пытаясь спрятать за столбом свои две с половиной сотни фунтов свиного сала и одновременно избавиться от таблички на груди.

– Таблички? А что это была за табличка? – Вопрос был задан одним из слушавших, бородатым, скороговоркой говорившим человеком с загрубевшими руками фермера и въевшейся в кожу обуви грязью.

– Всего лишь листок бумаги с двумя словами на нем: хрю-хрю! Да Бог мой, этот Шип – штучка!

Приятели понизили голоса, заметив женщину, и Летти отошла и повернулась к ним спиной, сделав вид, что ее заинтересовала находившаяся в витрине пожелтевшая и засиженная мухами реклама дамских шляпок. При упоминании о Шипе она стала слушать внимательнее.

– Откуда ты знаешь, что это был Шип? – спросил другой собеседник.

– А кто же еще? – Рассказчик пошарил под прилавком, вытащил журнал и пачку писем, бросил их на прилавок перед Рэнни, даже не глядя на него.

– Кроме всего, он оставил свою визитную карточку – саранчу и шип, а на окраине города его заметил синемундирник22
  Так называли северян, добившихся на Юге влияния и наживших богатство после войны 1861—1865 гг. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Наверное, доблестная армия Севера полночи гонялась за ним то по одному берегу Ред-Ривера, то по другому.

– Правда? Он ограбил О'Коннора?

– Еще бы! Самое главное то, что армия так бросилась ловить Шипа, чтобы положить конец его славным деяниям, что до утра они и не знали об ограблении. Они вообще не видели сборщика налогов. Его обнаружил доктор, который возвращался домой на рассвете после принятия родов.

Раздался общий хохот. Фермер, улыбку которого не могла скрыть борода, покачал головой:

– Господи, только подумайте о комарах! А почему же О'Коннор не звал на помощь?

– Я думаю, надеялся освободиться, пока никто его не увидел.

– Ну, и по заслугам ему. Этот О'Коннор, он собирался меня ограбить, когда он был здесь последний раз. Хотел забрать мою свиноматку-рекордистку за то, что квитанция об уплате налогов была на один день просрочена. Я сказал, пусть выходит из экипажа и забирает. Конечно же, в руках у меня в этот момент была двустволка. Если бы я дал деньги, они никогда и не появились бы ни в какой ведомости, наверняка.

– Думаю, деньги, которые отнял Шип, опять объ-1вятся на очередной распродаже конфискованного за неуплату налогов имущества.

– Через два дня будет распродаваться на аукционе поместье вдовы Клементс. Спорим, она появится там как раз с нужной суммой, чтобы выкупить все назад?

– Это будет одно из всех этих чудес, разрази меня гром, если этого не произойдет.

Почтмейстер сплюнул табачную жвачку в стоявшую в углу урну.

– Да, вот тут и приходит на ум, что Шип этот здесь слишком много уж чудес творит. Возьмите, например, как он все сорвал, когда собирались вешать в прошлую пятницу. Или побег Черного Тоби? Ребят просто выбили из колеи.

Внезапно разговор оборвался. Посматривая через плечо, Летти увидела, как мужчины глядят друг на друга мрачно и подозрительно. Перемена была непонятна. Она подумала, что это могло быть связано с делами ночных всадников, одетых в простыни, – жителей этих мест, известных в штате как Рыцари Белой Камелии. Скорее всего, именно они имелись в виду, когда в разговоре упоминалось о повешении.

Рэнни подошел с почтой тетушки Эм в руке и тронул Летти за локоть:

– Готовы?

Летти вышла с почты вместе с ним. Когда она уходила, брови ее сосредоточенно хмурились. Рэнни помог Летти подняться в коляску, обогнул ее, забрался на свое место, и они тронулись. Не проехали они и нескольких метров, как Летти повернулась.

– Вы слышали, что они говорили о сборщике налогов, мистере О'Конноре?

– Да, мэм.

– И что вы думаете?

– Думаю о чем?

– О том, что с ним сделали.

– Я не знаю.

Рэнсом понимал, что ему надо было предвидеть эти вопросы. Если бы он подумал об этом, то поторопил бы ее уйти с почты. Но все это показалось ему хорошей возможностью познакомить ее с другим мнением о Шипе, отличным от того, которое у нее сложилось, если судить по ее словам, произнесенным прошлой ночью. Однако он ничего не собирался добавлять к тому, что уже было сказано, даже если бы мог.

– Вы должны знать! – настаивала она. – На человека напали и публично унизили его. Я понимаю… то есть я слышала, что налоги высоки и что люди, их собирающие, далеко не всегда справедливы. Но заслужил ли мистер О'Коннор то, что с ним сделали?

– Что означает это слово – уни… унизили? – спросил он.

Летти посмотрела на него, встретилась с ясным взглядом, затем отвернулась. Она забыла: у человека, сидевшего рядом с ней, был свой собственный потолок, и ей не следовало упорствовать. Странно, ей так хотелось узнать, что он думает.

Тихим голосом она произнесла:

– Извините, Рэнни. Это не так уж и важно. Мы сейчас поедем в Бюро по делам освобожденных невольников.

Бюро было образовано, чтобы помочь неграм приспособиться к жизни на воле и привыкнуть к только что обретенным ими гражданским правам. На самом же деле Бюро обвиняли в том, что оно превратилось в нового господина, принуждало бывших рабов впасть в зависимость от государства и склоняло их к поддержке радикальной республиканской партии и ее программных целей. Было дано очень много обещаний, таких, например, как предоставить каждому мужчине-негру сорок акров земли и мула. Никто не мог сказать, откуда возникло такое обещание, но было также сущей правдой, что оно породило надежды, которые не могли оправдаться. Однако работники Бюро, а многие его отделения были заполнены бывшими солдатами армии Севера, которые собирались поселиться на Юге, в целом трудились добросовестно. Наибольшим достижением Бюро, почти все соглашались с этим, была, по-видимому, организация образования для негров.

Появление Летти в Бюро было встречено с радостью. Она заранее написала, и ее ждали. К сожалению, как ей сказали, к работе она сможет приступить не ранее, чем через месяц. В разгаре посевная страда, и лишь немногие ученики смогут оторваться от работы, пока все не будет посажено, то есть до окончательной вспашки посевов с наступлением лета. Пока же ей надо потерпеть. Ей сообщат, когда потребуются ее услуги.

Из Бюро Летти попросила отвезти ее в штаб войск. Здание, где он размещался, в прошлом жилой дом, по своему стилю очень напоминало Сплендору, те же высокий цоколь и широкие веранды. Рэнни флегматично помог ей сойти с коляски и остался ждать.

Командующим в районе Накитоша был полковник Томас Уорд. Это был высокий мужчина с солдатской выправкой, может быть, чуть старше тридцати, привлекательный в своей военной прямоте. Его длинные и завивающиеся на затылке волосы были орехового цвета, а в каштановых кавалерийских усах проступал оттенок рыжины. Зеленоватые глаза были в тот день слегка покрасневшими от усталости, как будто почти всю ночь он провел на ногах. Когда Летти вошла, полковник встал, довольно радушно поприветствовал ее и пригласил сесть.

– Мисс Мейсон, чем могут помочь вам армия Соединенных Штатов и я лично?

Летти тщательно готовилась к тому, что скажет. К несчастью, сейчас она не могла точно припомнить, как ей хотелось начать разговор. Она облизала губы, внезапно в первый раз усомнившись в разумности своего расследования.

– Я… я думаю, вы знали моего брата Генри. Вы написали моей матери письмо с соболезнованиями.

– Да, ваш брат и в самом деле был прекрасным офицером. Как я понимаю, ваш приезд связан с его гибелью?

– Да, – сказала Летти с облегчением и начала рассказывать, как для нее важно найти убийцу брата и что она собирается делать в ближайшее время, о ее договоре с Бюро по делам освобожденных невольников относительно места учительницы. Полковник выслушал ее, время от времени лишь слегка кивая, между тем взгляд его, пока она говорила, по очереди коснулся контуров ее губ, округлости груди и изящного изгиба талии.

– Вы знаете, – спросил он, когда она наконец замолчала, – что армия уже провела свое расследование?

– Да, я все понимаю. Но оно не показалось мне убедительным.

– Просто не было никаких улик. Мне тяжело разочаровывать вас, мисс Мейсон, но я сомневаюсь, что вам сейчас удастся найти какие-либо свидетельства того, кто убил вашего брата, а еще менее вероятно, достаточные, чтобы повесить его.

– Я знаю, что это будет не легко. Я думала, можно было бы начать с осмотра того места у лесного ручья, где он был убит, если вы сможете показать мне его.

Полковник нахмурился, откинулся в кресле и потрогал указательным пальцем свои усы.

– Это довольно далеко, совсем в глуши. Вряд ли это место подходит для выезда на пикник.

– В самом деле? – Голос Летти звучал холодно. Ее всегда удивляло, с какой легкостью мужчины приходят к выводу, что женщины ничего не смыслят в расстояниях.

Полковник улыбнулся:

– Я понимаю, это может звучать странно, если принять во внимание, что вы проехали полстраны, но вы, наверно, не осознаете, что этот район, так сказать, прибежище преступников. Не только человека, которого вы ищите, нашего местного Робин Гуда, Шипа, но и сборища других сомнительных типов. Это головорезы, многие из них, в прошлом – партизаны Конфедерации или же дезертиры из армии Юга. Их называют здесь джейхокеры. Сейчас мы уже склонны полагать, что размеры этой организации внушительны. Это что-то вроде своего рода банды разбойников, которые захлестнули юго-западные штаты, как эпидемия. Одно мы знаем про них наверняка – то, что они абсолютно безжалостны.

Летти пропустила мимо ушей последние слова, но ухватилась за одну фразу, вызвавшую ее интерес.

– Робин Гуд? Действительно, странное имя для ужасного преступника!

– Так местный люд зовет этого человека хотя, с моей точки зрения, а я тут занимаю такое же положение, как шериф Ноттингемский, сравнение это не совсем уместно.

– Я тоже так думаю, – сказала Летти, немного смягчившись и оценив его тонкую иронию.

– По крайней мере, вам кое-что известно об этом человеке, и вы осознаете опасность. Не могу сказать, что он причинит вред женщине, но не могу утверждать и обратного. У нас есть много описаний его внешности, где цвет волос и глаз меняется, как цвета радуги, и такой список преступлений на его совести, совершенных якобы в одну и ту же ночь в местах, между которыми многие мили, что он, кажется, способен на все, что угодно.

В словах полковника звучало глубокое разочарование. Тот тон, которым он все это сказал, напомнил Летти, что ей надо ему кое-что сообщить.

– Как я понимаю, прошлой ночью вы преследовали этого человека. Так я видела его.

Склонившись вперед, она рассказала о происшествии,

– Удивительно, что он натолкнулся на вас, – отреагировал полковник. – Не могу сказать, что удивлен его появлением в этом районе. Он уходил от нас там и раньше. Наверное, он пользуется расположенным поблизости водоемом, прудом Динка, чтобы запутать собак.

– Но если вы это знаете наверняка, то можете устроить ему ловушку, подождать его там?

– Это не единственное такое место у него. Здесь с десяток прудов и ручьев, не говоря уже о двух реках, где он может сбить собак со следа. А что касается ловушки, у него на них какое-то особое чутье. Умная сво… – он замолчал и откашлялся. – Я хотел сказать, что он чертовски умен.

– Умен – не то слово, которое я бы выбрала. – Летти как будто не заметила секундного замешательства полковника, увлекшись его рассказом о цели своего долгого путешествия на Юг.

Полковник вопросительно поднял брови.

– Я бы сказала, подлый, самонадеянный, даже самодовольный, – произнесла она с презрением. – Возьмите хотя бы знак, который он оставляет после себя.

– Да, конечно, я признаю, что это не приносит нам большой радости, но он не первый, кто намекает, что армия и радикальные республиканцы, которых мы поддерживаем, – это нашествие чумы.

Она смотрела, не понимая, затем с ее губ сорвался возглас, в котором звучали и раздражение, и восхищение.

– Нашествие саранчи и шип, чтобы пронзить ее.

– Именно так.

– Но я слышала, это символизирует еще кое-что.

– Возрождение Юга, как самовосстанавливается саранча? Можно услышать и такое. Но будьте уверены, мисс Мейсон, мы рассмотрим ваше сообщение, как и все другие.

Говоря это, он указал на довольно объемистую стопку бумаг на своем столе. Летти поняла жест как намек и поднялась.

– Спасибо, полковник. Не буду больше отрывать вас от работы. Благодарю за время, которое вы мне уделили. Не могли бы вы только сообщить мне, как добраться до того ручья?

Полковник У орд тоже встал:

– Я распоряжусь, чтобы подготовили карту и прислали ее к вам в Сплендору.

– О, это не стоит таких хлопот. Достаточно лишь простого плана, где будут обозначены дороги.

Он тепло улыбнулся, кончики усов приподнялись.

– Это не доставит нам никаких хлопот, мисс Мейсон, абсолютно никаких.

ГЛАВА 3

Летти услышала песенку еще до того, как увидела коляску. Пели мальчишки, дрожащими от волнения голосами, с присущей только детям торжествующей жестокостью.

– Беги, Рэнни, беги, – пели они. – Да свой ум побереги, Рэнни ум потерял, потом бегал – покупал. Беги, Рэнни, беги!

Рэнни поставил коляску в тени, через дорогу от штаба. Между колесами высокой коляски Летти видны были босые ноги и короткие штаны ребят. Рэнни был прижат к распоркам коляски. Летти пришла в негодование. Подхватив юбки, она бросилась вперед.

Обойдя лошадь, которая беспокойно натягивала привязь, Летти увидела то, что и ожидала увидеть. Загнанный в угол, Рэнни стоял прямо и твердо, широко расставив ноги, на лице – полное безразличие. Вокруг него прыгали пять или шесть мальчишек в возрасте от девяти до тринадцати лет. Они пели свою жуткую песенку, и их лица сияли диким ликованием. Один из них, побольше других, очевидно вожак, подскакивал перед высоким светловолосым молодым человеком и чередовал обманные движения с настоящими ударами кулаками, Рэнни отражал удары предплечьями, но не делал ни малейшей попытки ударить в ответ.

Летти была учительницей уже почти три года и знала кое-что о том, как нужно справляться с мальчишками-подростками. С горящими от гнева глазами она громко и властно крикнула:

– Это что такое? Немедленно прекратить!

Прыжки тут же прекратились. Все мальчики, за исключением их вожака, с удивлением повернулись к ней. Вожак же бросил в ее сторону один-единственный взгляд и продолжил бокс.

Летти прошла вперед и схватила мальчишку за плечо:

– Как вас зовут, молодой человек? Кто ваш отец?

Мальчик, он был с ней почти одного роста, замахнулся на нее. Волосы у него растрепались, лицо исказилось злобой. На миг ей показалось, что он хочет ударить ее, но тут вдруг неуловимым движением рука Рэнни неожиданно распрямилась, и он схватил мальчишку за запястье, сильно сжав его. Мальчик вскрикнул, лицо его стало белым, колени подкосились.

Летти положила руку на жилистую кисть Рэнни и тихо сказала:

– Отпустите его.

Рэнни подчинился и резко разжал пальцы – так собака отпускает пойманную крысу. Парень, заметно притихший, стоял, потирая руку.

Летти отвела взгляд от заводилы и посмотрела на остальных.

– Думаю, вам всем лучше пойти по домам. И в следующий раз подумайте, как развлекаться.

Мальчишки побрели прочь, злобно оглядываясь. Летти понаблюдала за ними какое-то время, затем повернулась к Рэнни. Похоже, они ничего ему не сделали. Вообще-то он выглядел таким большим и невозмутимым, что ей показалось смешным, как она бросилась на его защиту. На мгновение их взгляды встретились. Летти отвернулась первой. Еле слышно она сказала:

– Возвращаемся в Сплендору?

– Да, мэм.

Рэнсом помог ей сесть в коляску и, затаив дыхание, смотрел, как она расправляла юбки и поправляла соломенную шляпку. Его взгляд на минуту задержался на ее ресницах, темным веером отбрасывавших тень на нежную кожу щек, на тонких, но сильных руках, которые сначала разгладили серую юбку, а потом легли на колени. Кто бы подумал, что за этой спокойной и сдержанной внешностью скрываются огонь и гнев, готовые в любую минуту взорваться, чтобы защитить бедного Рэнни. Он был заинтригован, а это никуда не годилось. Это было совсем ни к чему.

Полковник Томас Уорд привез карту ближе к вечеру. Он нашел Летти на веранде. Она чистила к ужину фасоль из огорода тетушки Эм. Вместе с Летти вечерней прохладой наслаждались сама тетушка, Рэнни, а также приехавшие из Элм Гроува племянница тетушки Эм, молодая вдова по имени Салли Энн и ее сынишка Питер.

Мать Салли Энн и ее младшая замужняя сестра с двумя детьми заболели. Их-то и навещала тетушка Эм этим утром. Питер, серьезный худенький мальчик лет пяти-шести, не отличался крепким здоровьем, и тетушка Эм пригласила их с Салли погостить у нее несколько дней, а может, и больше, пока их домашние не переболеют. Они приехали примерно на час раньше полковника Уорда.

Салли Энн была красавица. Светлые волосы с серебристым оттенком, нежная прозрачная кожа, спокойные голубые глаза фарфоровой куколки. Она одевалась в черное, скорбя по мужу, убитому в битве при Мэнсфилде, как она объясняла своим нежным голосом. Однако основной причиной было отсутствие денег на другую одежду, как и на все остальное. Салли Энн чувствовала угрызения совести оттого, что бросила дома больную мать и остальных, но там за ними ухаживала старая няня, а ей нужно было позаботиться о Питере. Он был все, что она имела и, скорее всего, будет иметь.

– Вздор! – ответила ей тетушка Эм, когда миловидный полковник привязал лошадь к частоколу и, пройдя под увитым розами деревом, подошел к дому. Тетушка представила его Салли Энн, лукаво улыбаясь.

Салли Энн этого не заметила. Белокурая вдова, несколько отпрянув при виде синего мундира, тем не менее вежливо поприветствовала полковника, а затем снова замолчала. Свои улыбки она оставила для Рэнни, который сидел на ступеньках и то чистил фасоль, то играл с Питером и его товарищем Лайонелом в «корзиночку».

Полковник был в тот вечер не единственным гостем. Следом за ним приехал элегантно одетый джентльмен в желтовато-коричневом сюртуке, такого же цвета брюках, кремовом жилете, желтом галстуке и широкополой шляпе. Сняв шляпу, он поздоровался с дамами и поцеловал руку тетушке Эм, что заставило ее одновременно и возмутиться, и жеманно улыбнуться. Повернувшись к Салли Энн, он изобразил такой глубокий поклон, что поля шляпы задели пол веранды.

– Мисс Салли Энн, вы очаровательны. Клянусь, каждый раз, когда я вас вижу, думаю, что вы слишком молоды, чтобы уже быть матерью, тем более матерью такого взрослого сына.

– Не будьте смешным! – кокетливо пожурила его южанка. – Вы прекрасно знаете…

– О, знать и верить – это не одно и то же.

Затем гость, он был среднего роста, с волнистыми черными волосами, маленькими, аккуратно подстриженными усиками и глазами, столь же веселыми, как и темными, обратился к Летти:

– А эта дама, рядом с вами, должно быть, и есть та самая амазонка, о которой я слышал в городе. Слух о ее смелости и красоте распространяется так быстро, что мне пришлось поспешить приехать сюда, чтобы быть представленным.

– Летти, – сказала тетушка Эм, – этого повесу зовут Мартин Идеи. Он дружит с Рэнни с детских лет, и он у нас большой любитель пофлиртовать.

– Тетя Эм! – запротестовал Мартин, изображая укор и обиду.

– Любитель пофлиртовать! – настаивала пожилая Женщина.

Летти была только рада, что ей не дали возможности ответить на столь разлюбезные комплименты в ее адрес. Да и что нужно было сказать? Она с облегчением почувствовала, что ответа от нее и не ждали.

– А что там говорят о мисс Мейсон? – поинтересовалась Салли Энн.

– Да, действительно? – повторила вопрос тетушка Эм. – Что о ней говорят?

Мартин с очаровательной улыбкой повернулся к хозяйке дома:

– Ну, как же! Она в одиночку разогнала банду хулиганов, которые издевались над Рэнни. И это после того, как она отбрила самого вредного офицера оккупационных властей в штате прямо в его логове.

– Я протестую! – сказал полковник, но не очень настойчиво.

– Уверяю вас, и то и другое – неправда, – сказала Летти несколько резко.

Мартин повернулся к Рэнни:

– Дружище! Я обращаюсь за помощью к тебе. Правда или нет?

Рэнни слегка улыбнулся ему, не отрывая взгляда от Летти.

– Правда.

У тетушки Эм глаза расширились от удивления.

– Подумать только! А прошлой ночью она напугала Шипа.

Последнее сообщение пришлось разъяснить Салли Энн и Мартину. Летти предоставила это тетушке Эм. Однако после этого последовало столько вопросов о ее визите в штаб армии, что ей пришлось рассказать о гибели брата и своем решении найти его убийцу.

– Какая вы храбрая, – сказала Салли Энн. – Я бы не смогла так.

Летти, смущенная оттого, что оказалась в центре внимания, отрицательно покачала головой.

– Думаю, что это только мое упрямство.

– Мисс Мейсон вообще очень героическая женщина, – сказал Мартин Идеи. – Она еще будет преподавать в Бюро по делам освобожденных невольников.

Он повернулся к ней:

– Я страшно огорчен, что меня не было на месте, когда вы приходили в Бюро. Я приехал сюда, бросив все дела, чтобы сказать вам: добро пожаловать в Накитош и предложить любую помощь в ваших начинаниях, все, что в моих силах.

– Вы работаете в Бюро? – Она не могла скрыть удивления.

Там трудились не только бывшие солдаты армии северян, но и те, кто был связан с аболиционистами еще в предвоенные годы. Однако было непохоже, чтобы Мартин Идеи, с его галантностью и несколько манерной медлительной речью, принадлежал к тем или к другим. Конечно, возможно, что он и раньше, и сейчас сочувствовал федералистам. Таких на Юге много.

К счастью, внимание присутствовавших на веранде было в этот момент отвлечено прибывшим гостем. Он прискакал, поднимая за собой облако пыли, и спрыгнул с лошади быстрее, чем того требовала элегантность.

С шумом он захлопнул за собой ворота и пошел по дорожке, стряхивая с одежды пыль. С топотом поднявшись по ступенькам, он дружелюбно похлопал Рэнни по плечу и пожал ему руку, взъерошил волосы Питеру, сделал вид, что хочет схватить Лайонела за нос, затем склонился к тетушке Эм, чтобы обнять ее.

По сопровождавшим его приезд восклицаниям и улыбкам было ясно, что это всеобщий любимец. Его звали Джонни Риден. На голове его ярко-рыжая копна непокорных волос. Кожа была покрыта веснушками, глаза – карие, а улыбка – заразительная. С Салли Энн он говорил несколько скованно, но когда повернулся к Мартину, то хлопнул его по плечу с фамильярностью старого приятеля.

– А, Мартин, старый прислужник северян, одет, как всегда, с иголочки! Как тебе удается быть всегда таким отглаженным? Раскрой секрет, мне и правда очень нужно это знать.

Мартин Иден улыбнулся, хотя и несколько натянуто.

– Я посвящу тебя в эту тайну, но не думаю, что это поможет. И я уже просил тебя не называть меня так.

– Мне тоже никогда не нравилось, что меня зовут «рыжей морковкой», но цвет волос от этого у меня не изменился, – сказал Джонни с шутливой гримасой.

Прислужник северян. Вот против чего возражал Иден. Так называли южан, сотрудничавших с федеральными властями, проводившими в жизнь политику Реконструкции. Часто их ставили на одну доску с нажившимися на войне и продолжавшими разграблять поверженную Конфедерацию «саквояжниками». Ужасно, что человеку приходилось выносить оскорбления только потому, что его взгляды не совпадали со взглядами соседей.

– Я уже сто лет не называл тебя так прямо в лицо, – сказал Мартин неторопливо.

– А ты предпочел бы, чтобы я называл тебя прислужником за твоей спиной?

– Я предпочел бы, чтобы ты вообще не употреблял это слово по отношению ко мне.

Прежде чем Джонни смог ответить, заговорила тетушка Эм:

– Ну, ну, ничего такого в моем доме. Этих боев мне хватит до конца моих дней. Думаю, и вам тоже.

Последовало короткое неловкое молчание. Его прервала Летти:

– Мистер Иден, вы воевали?

– Мы все воевали – Джонни, Рэнсом и я. – Когда он говорил это, напряжение с его лица ушло.

– Мы начинали воевать в одной роте, но к концу войны нас разбросало.

– В роте войск Конфедерации?

– Разумеется.

– И тем не менее сейчас…

– Сейчас я работаю с янки, а вы, мисс Мейсон, находитесь среди врагов. Странно все оборачивается, не правда ли?

– Она тоже повоевала, – сказал Джонни. – Во всяком случае, так говорят. Так что там по поводу «разгона толпы»?

Летти пришлось рассказать еще раз о том, что произошло утром. Опять она оказалась в центре внимания, и это ей нравилось все меньше.

Рэнни был единственным, кто не участвовал в расспросах. Однако по тому, как он наблюдал за ними, Летти видела, что он следит за разговором, хотя и с некоторым затруднением. Если не принимать во внимание его покорности, вежливого послушания, неспособности понимать длинные слова и сложные фразы, он был вполне нормальным. Ей не совсем было ясно, что же имела в виду тетушка Эм, когда говорила, что у него ум двенадцатилетнего мальчика. Мальчишки в этом возрасте отличались сообразительностью. Доказательством тому был хотя бы Лайонел.

Рэнни отложил веревочку, в которую он и ребята играли. Питер достал из кармана горсть ярко окрашенных стеклянных шариков и показывал их Рэнни и Лайонелу. Последовало обсуждение шепотом. Похоже, они пришли к какому-то соглашению. Летти видела, как Рэнни отставил в сторону чашку с фасолью, встал и повел мальчишек на двор. Там, на площадке между цветочными клумбами, очищенной от травы и посыпанной песком, он нарисовал круг, и все трое стали на коленях играть в шарики.

Это было странное зрелище: высокий красивый блондин и два мальчика, один худенький и бледный, другой – крепко сбитый, с кожей цвета кофе, сидели в пыли и сосредоточенно наблюдали за полетом шариков, которыми они вели огонь, стреляя большим и указательным пальцами. Летти улыбнулась. Это было забавно, но она испытывала странное удовольствие от этого зрелища.

Рэнни поднял глаза и заметил легкое движение ее губ. Он снова опустил голову. Через несколько минут он склонился к Питеру и что-то сказал ему. Мальчик обернулся и закричал:

– Мама, пойди сюда, покажи, как ты умеешь стрелять!

– Ах, нет, Питер, – отозвалась Салли Энн. – Я не умею.

– Я знаю, что умеешь. Ты рассказывала, что Рэнни учил тебя, когда вы были маленькими.

– Но, дорогой, мне бы не хотелось…

– Пожалуйста!

– Пожалуйста, – эхом отозвался Рэнни.

Салли Энн медленно и неохотно поднялась. Она отставила чашку с фасолью и спустилась по лестнице, подметая юбками деревянные ступеньки.

– Хорошо. Но ты будешь жалеть об этом, когда я проиграю твои драгоценные шарики.

Веснушчатое лицо Джонни расплылось в улыбке. Он оторвался от перил, на которые опирался.

– На это стоит посмотреть.

– В самом деле, – согласился полковник Уорд и неспешно спустился по ступенькам. Мартин, насвистывая и держа руки в карманах, последовали ним.

Тетушка Эм взяла у Летти чашку:

– Ты тоже можешь идти. Я вижу, тебе хочется. Летти уныло улыбнулась. Она никогда не играла в шарики, но когда была маленькой, часто наблюдала, как это делают мальчишки. Тогда ей очень хотелось научиться управляться с гладкими стеклянными шариками. Сбросив цветки и стручки фасоли, приставшие к юбкам, она поднялась и отправилась за остальными.

Очень скоро все они были на коленях. Они вдавливали костяшки пальцев в землю, разыскивали шарики в клумбах и пререкались из-за шариков понравившихся им цветов и рисунков. Перед юбки у Летти, там, где она стояла на коленях, был безнадежно испачкан. Но то же было и у Салли Энн. О брюках мужчин нечего и говорить. Питер, совершенно счастливый, бегал за шариками, которые аж до изгороди выстреливала его мать, и серьезно объяснял Летти лучшие приемы стрельбы. Лайонел говорил мало, однако кучка выигранных шариков была у него больше всех. У Джонни дела шли не очень хорошо. Зато он все время смешил их своими выходками: то он стрелял, стоя чуть ли не на голове, когда надо было сделать выстрел из сложного положения, то совершал такой неловкий выстрел, что всем приходилось пригибаться, уворачиваясь от летящих шаров. Вздрогнув несколько раз после мощных, звучных щелчков Мартина и полковника Уорда, Летти заявила, что ей нужно дать фору, и заставила их играть левой рукой. Она поискала глазами Рэнни, желая оценить его искусство, но обнаружила, что его нет.

Ушел он недалеко. Он сидел на высоких ступеньках дома и, подперев руками подбородок, наблюдал за ними. На лице у него была недоверчивая улыбка, брови вопросительно подняты, а глаза сияли весельем.

Это была шутка. Он их разыграл. Рэнни нарочно использовал Питера, чтобы заставить их всех спуститься во двор и барахтаться в пыли, как дети, в то время как они считали, что он был как ребенок. Открытие было таким неожиданным, что Летти затаила дыхание. Тогда Рэнни заметил ее осуждающий взгляд. Веселье исчезло с его лица, на смену ему пришло выражение безутешной, хотя и смиренной боли.

Летти понимала: то, что она увидела, было всего лишь переменой в настроении. Наверно, Рэнни забавляло смотреть на играющих взрослых. Но он был вне игры.

Летти поднялась с колен и стряхнула пыль с юбок. Она двинулась к сидевшему на лестнице рослому блондину, как будто ее что-то притягивало. Она не знала, что ей сказать или сделать. В этот момент тетушка Эм позвала их всех отведать кофе и торт, испеченный Мамой Тэсс.

После кофе командующий федеральными войсками долго не задержался. Когда он прощался, Летти еще раз поблагодарила за карту и прошла с ним к ограде, где была привязана его лошадь.

Во время войны Летти, как и большинство девушек ее возраста, следила за ходом сражений и просматривала списки убитых и раненых в поисках родных и друзей. Она твердо знала, какие цели преследует эта война: предотвратить распад Соединенных Штатов на два слабых государства и уничтожить рабство. После капитуляции Юга она решила, что цели, ради которых погибло столько людей, достигнуты и жизнь может вновь вернуться в нормальное русло. Политическая возня, последовавшая за окончанием войны, не имела для нее никакого значения и не могла сравниться с ее тоской по погибшим, сначала жениху, потом брату, или с необходимостью искать себе место учительницы. Убийство Линкольна потрясло ее, но потом она перестала следить за развитием событий, разве что имела о них лишь очень смутное представление.