Текст книги "Закон мести"

Когда Пилар и Рефухио подошли к бассейну, с улицы донесся перестук копыт. По-видимому, дом окружали. Они услышали какой-то приказ, немедленно повторенный кем-то за воротами патио.

– Это стража? – шепотом спросила Пилар.

– Одному богу известно, – ответил Рефухио, не глядя на нее. Прищурившись, он смотрел на деревья, растущие рядом со стеной.

– Где остальные?

– Они позаботятся о себе сами. – Он дотронулся до ее плеча и указал на огромное старое дерево, раскидистые ветви которого достигали соседнего дома, ложась на его плоскую крышу в мавританском стиле. Летом на такой крыше можно провести вечер, наслаждаясь долгожданной прохладой. Жест Рефухио объяснил Пилар все: это был их путь к спасению.

Она не сможет, не сможет сделать этого! Прежде чем она успела произнести что-то, Рефухио поднял ее. Она ухватилась за ближайшую ветку и подтянулась, движимая инстинктом самосохранения. Дотянувшись до следующей ветки, она освободила дорогу Рефухио, карабкавшемуся следом за ней. Он, поднявшись по стволу, начал передвигаться на руках вдоль самой длинной ветви. Повиснув над крышей соседнего дома, он разжал руки и камнем упал вниз, покатившись по крыше, но через секунду был уже на ногах и жестом приказал ей следовать за ним.

Ей необходимо было это сделать, другого выхода не было. Времени на размышления уже не оставалось. Даже отсюда она могла слышать топот сапог в комнатах дома. Через несколько минут ее заметят. Если это люди, посланные доном Эстебаном, они убьют и Рефухио, и ее. Но даже если это стражи порядка и ей ничего не грозит, она наведет их на след Рефухио. После всего, что Эль-Леон сделал для нее, она не может допустить, чтобы его поймали.

Пилар пробралась по ветке и, стиснув зубы, полетела вниз, но Рефухио был уже наготове и поймал ее на руки. Он держал ее до тех пор, пока она не опомнилась, затем они двинулись в путь.

С одной плоской крыши они перебрались на другую, вскарабкавшись по глиняному водостоку. Иногда им приходилось ползти на четвереньках. С крыши последнего дома они спустились на узкий балкончик. Рефухио пожертвовал своим плащом, создав некое подобие веревки. Быстро и бесшумно они спустились по нему с балкончика и оказались в проулке.

Балтазар и Энрике ждали их несколькими кварталами дальше, на боковой улице. Чарро, а также крестьянина и его жены, равно как и орущего младенца и скрипящей повозки, нигде не было видно. Рефухио повел их к тем воротам, через которые они вошли, настороженно ожидая, что ворота окажутся закрытыми по тревоге.

Но ворота были открытыми, и тот же желчный стражник, пропустивший их утром, махнул им рукой. Пилар встревожило его спокойствие, оно означало, что убийцы, побывавшие в доме ее тетки, были подосланы отчимом. Значит, их целью было убить ее, Пилар. У нее не было выбора – все, что ей оставалось, это пойти с Рефухио и остаться с ним там, в горах. На расстоянии меньше мили от ворот они встретили Чарро. Он вел в поводу коней, оставленных ими неподалеку на случай опасности. Они вскочили на коней и поскакали в сторону гор. На следующее утро они добрались до каменного домика в горах. Дорога была трудной – на ходу жевали скудную пищу, останавливались лишь для того, чтобы в скрытых от постороннего глаза местах сменить загнанных лошадей. Пилар так устала, что двигалась словно в тумане. Она не представляла, что могла выдержать столь долгое время в седле. Ноющая боль в мышцах сменилась онемением, ей казалось, что ее парализовало. Когда они прискакали, она не могла самостоятельно слезть с коня и, опустившись на землю, упала бы, не подхвати ее Рефухио.

Пилар увидела И сабель, стоящую в дверях со светильником в руке, заметила ее исказившееся лицо, когда Рефухио взял на руки Пилар. Но у нее не было сил о чем-либо думать, она не испытывала ничего, кроме благодарности Рефухио за помощь. Единственное, о чем она мечтала, – лечь куда-нибудь и не двигаться.

Исабель поспешила им навстречу. Ее голос, казалось, доносился откуда-то издалека, и смысл произносимых ею слов не сразу дошел до Пилар. Рефухио неожиданно застыл, словно пораженный громом, и это заставило Пилар забыть про усталость. Внезапно она поняла слова Исабель:

– О, Рефухио, – рыдала Исабель, – Висенте… Висенте… – Она запнулась. – Мне так жаль…

– Что случилось? – Голос Рефухио был тих, но тверд.

Исабель судорожно схватилась за свой передник.

– Вечером принесли послание из Севильи от дона Эстебана. Он написал, что захватил Висенте, когда тот шел по улице. Он говорит, что будет держать твоего брата при себе как раба и возьмет его с собой в Луизиану. И если ты хочешь видеть Висенте живым, ты должен позаботиться, чтобы его падчерица, Пилар, которую ты захватил, дождалась его возвращения и ничего не предпринимала.

5.

Все молчали. Лицо Рефухио напряглось, его черты стали такими резкими, что казались вырезанными на металле. Неверный свет фонаря в руках Исабель отразился в его серых глазах золотым бликом жестокой боли. Рука его, словно тисками, способными раздробить кость, сжала руку Пилар. Ночной ветер свистел над крышей.

Люди Рефухио стояли за его спиной, застыв на своих местах. Балтазар держал в руках седло, которое он только что снял. Энрике замер, вытирая лицо полой плаща, Чарро обтирал пучком соломы свою лошадь. Исабель прижала ладонь к губам, как будто сообщение, переданное ею, было ударом, который она сама нанесла Рефухио. Пилар с ужасом смотрела на него.

Они все настороженно смотрели на Рефухио, выжидая. Но чего они ждали? Чего можно было ожидать от него? Опасались ли его друзья, что гнев Рефухио выплеснется на них? Или же они боялись быть втянутыми в борьбу с врагом, способным уничтожить их всех? А может, они ждали, что он обратит свою ярость на себя самого? Как бы там ни было, никто не пошевелился, пытаясь это предотвратить. Не было в них того сочувствия, которое было бы естественным для старых друзей.

Пилар положила свободную руку поверх стиснувшей ее руки Рефухио.

– Я очень сожалею, – тихо сказала она.

Он медленно повернул голову и поглядел на нее.

– Вы действительно сожалеете? – Его голос был не громче шепота ночного ветра. – Достаточно ли сильно вы сожалеете?

Пилар отшатнулась, услышав эти слова и увидев ярость, полыхающую в его глазах. Словно обжегшись, она отдернула руку. Сердце ее забилось с трудом, и воздух, казалось, царапал легкие.

Неожиданно Рефухио отпустил ее. Круто развернувшись, он зашагал в темноту.

Пилар вздохнула. Один из мужчин тихо выругался. Балтазар бросил седло, которое держал, на землю и взял светильник из рук Исабель. Девушка тихо и безнадежно заплакала, как потерявшийся котенок. Остальные сгрудились вместе, избегая, однако, смотреть друг на друга.

– Что он собирается делать? – спросила Пилар, переводя взгляд с одного разбойника на другого.

Ответил ей долговязый Чарро:

– Кто знает?

– Он убьет дона Эстебана. – Энрике дернул плечом, давая понять очевидность ответа.

– Или погибнет, пытаясь это сделать, – всхлипнула Исабель.

– Я имею в виду сейчас, сию секунду. Вы не можете так просто отпустить его, – настаивала Пилар.

– И как, по-вашему, мы можем его остановить? – Энрике иронически поднял брови.

– Вы должны пойти с ним, быть рядом.

– Да, если нам не дорога жизнь.

Пилар возмущенно посмотрела на бывшего акробата, недовольная этим мелодраматическим выпадом.

– Он такой же человек, как и вы. Это вовсе не страшно.

– Если вы так считаете, пойдите и предложите ему свое общество.

– Я плохо знаю его, но вы – его друзья.

– Если вы его плохо знаете, сеньорита, – медленно, с расстановкой произнес Балтазар, – откуда такое беспокойство?

– Я не… – начала она, но умолкла в замешательстве. Затем гордо подняла голову: – Я чувствую себя виноватой.

– Да. – Балтазар кивнул массивной головой.

– Дон Эстебан защищает себя от любого нападения, – согласился с ним Энрике. – Он убил вашу тетку, чтобы предотвратить ее возможное вмешательство, – ведь почтенная дама употребила бы все свое влияние, чтобы защитить вас. Затем захватил заложником Висенте, чтобы Эль-Леон не вздумал помочь вам в борьбе против него, пока он не покинет Испанию. И наконец, он может не опасаться вмешательства братьев Карранса в свои дела. Он глубоко ранил Эль-Леона и в то же время надежно обезвредил его. Он выиграл. Объясните нам, как мы можем утешить Рефухио, когда он получил такой удар?

На лицах, обращенных к ней, Пилар прочла осуждение. Ее лицо залила краска стыда.

– Я не хотела, чтобы все произошло именно так. Вы должны понять это.

– Мы понимаем, – ответил Балтазар.

Его тон ничего не выражал, и Пилар недоумевала, что он имеет в виду. Ее испугала мысль, что, возможно, все они сомневаются в ее невиновности. Ей казалось невероятным, что ее могли заподозрить в сговоре с отчимом. Столь хитроумный план едва ли был нужен. К тому же страх перед местью Эль-Леона сдержал бы любого.

Она отвернулась от них и стала смотреть в ту сторону, куда ушел Рефухио. Если соратники Эль-Леона верят самому плохому, то что подумает сам главарь? При первой встрече он заподозрил ее в том, что она готовит ловушку. Возможно, последующие события убедили его, что ловушка захлопнулась.

Подобрав юбки, Пилар шагнула в темноту. Чарро, стоявший прислонившись к косяку двери, выпрямился:

– Подождите, сеньорита. – В его голосе прорезались повелительные нотки. – Вы не знаете, что делаете. Вам безопаснее было бы встретиться лицом к лицу с краснокожими Техаса на тропе войны, нежели уйти отсюда.

– Все может быть, – бросила она через плечо, – но я должна идти.

Не оглядываясь, она шагнула в ночь.

Пилар не могла его найти. Обойдя дом, останавливаясь через каждые несколько ярдов и прислушиваясь, она вернулась туда, откуда отправилась, и за несколько сотен ярдов от входа в дом медленно повернулась. Все ее чувства были обострены до предела. Она всмотрелась в тень под растущими неподалеку деревьями, оглядела силуэты скал, вырисовывавшиеся на фоне ночного неба. Пилар глубоко вдохнула свежий ночной ветер. Ничего. Ничто не двигалось. Даже ветви деревьев были неподвижны. Даже свет звезд на черном бархате неба был немигающ и недвижен.

Минута шла за минутой. Вдруг Пилар сдвинулась с места и пошла напрямую. Она все глубже и глубже уходила во тьму и наконец забеспокоилась, сумеет ли найти дорогу обратно. Но чем дальше она шла, тем больше росло в ней подозрение, основанное частично на инстинкте, а частично на знании характера того, кого она искала. Она прошла еще несколько ярдов, затем, замедлив шаг, остановилась.

Она застыла на месте, почти не дыша. Когда молчание вокруг стало глубоким, как вселенная, а неподвижность окружающего ее пространства невыносимой, когда темнота сомкнулась вокруг, грозя поглотить ее, тогда уверенность вдруг пришла к ней.

– Если вы дотронетесь до меня, я закричу, – заявила она. – Не от удивления или страха, как вы сами понимаете, а от злости.

– А кто вас услышит? Или же, услышав, явится сюда? – Он стоял так близко, что она могла чувствовать, как его теплое дыхание шевелит пряди волос, выбившиеся у нее из прически.

– Разумеется, никто. Но я ненавижу понапрасну расходовать силы, которых у меня и так осталось мало.

– Примите мои соболезнования. Но что вы хотели мне предложить?

– Я хочу все объяснить… относительно Висенте.

Она неправильно подобрала слова и с ужасом поняла это в ту же секунду, как произнесла их. Она ожидала вспышки гнева, взрыва ярости. Вместо этого почувствовала, что он уходит от нее, отдаляется.

Она в отчаянии закричала:

– Подождите! Знаю, что втянула вас в гораздо более неприятную историю, чем я думала, но, честное слово, я не хотела этого! Клянусь, я не подозревала, что это может сказаться на Висенте! Пожалуйста, поверьте мне!

– Я вам верю. Если бы все было не так, как вы уверяете, вряд ли бы вы были оставлены на мою милость. Предполагая, конечно, что дон Эстебан ценит вас как своего соучастника. В противном случае он мог бы просто покинуть вас.

– Уверяю вас…

– Также существует вероятность, что вы оставлены специально, чтобы моя месть выплеснулась на вас и вы стали жертвой моего гнева. Искушение отомстить за мою сестру должно быть велико, не так ли? Более того, это должно несколько очернить меня в глазах людей. Так что, если мое тело найдут на каком-нибудь перекрестке, рыданий и стонов будет немного.

Звук его голоса, лишенный эмоций, испугал Пилар. Дрожь пронизала ее, когда она услышала, как спокойно он описывает сложившуюся ситуацию. Она открыла было рот, чтобы опровергнуть его утверждения, но он продолжал говорить, и логика его была неоспорима.

– Но ситуация несколько иная. Моя сестра покинула дом, покоренная обаянием сына дона Эстебана, и при этом голова ее была набита романтическими идеалами, почерпнутыми из трагедий Шекспира. К тому же в ней проявилась фамильная черта – склонность к самопожертвованию. Видите ли, она надеялась таким образом излечить вражду между нашими семьями. Когда она поняла, сколь глубоко заблуждалась, она была раздавлена. Самоубийство для нее было единственным выходом. Вы же, как мне кажется, сделаны из другого теста. Вы никогда не позволите себе полюбить того, кто вас недостоин, и никогда не позволите никому надругаться над вашей душой, что бы ни делали с вашим телом.

– Вы так думаете?

– Да, хотя я не могу быть уверен в этом. Посмотрим? – Говоря это, он подошел к ней ближе. Было неясно, что он собирается делать, к чему относятся его последние слова. Он умолк. Пилар внезапно почувствовала, что падает. У нее перехватило дыхание от удара о каменистую землю.

Сильные руки перевернули ее на спину. Его губы прижались к ее губам, и она навеки запомнила их жар. В мозгу Пилар полыхало ослепительное белое пламя. Она конвульсивно дернулась, тщетно пытаясь освободиться, затем усилием воли заставила себя сохранять неподвижность. Она не хотела доставить ему удовольствие своим сопротивлением и не хотела поощрять его, показывая, как реагирует на его действия.

Его поцелуй стал совсем легким, дразнящим. Губы, призывно касавшиеся ее губ, были мягкими и теплыми, прикосновения его языка – ласковыми и нежными. Пилар чувствовала, как пульсация крови отдается стуком в висках. Она ощущала истому и жар во всем теле. Грудь стала необыкновенно чувствительной – казалось, Пилар ощущала кожей грубую ткань его крестьянской рубахи и напряженную сталь его мускулов. Он давил на нее всем телом, ей казалось, что где-то там, внутри, она абсолютно беззащитна, и, если он коснется ее, она закричит.

Неизъяснимая, непреодолимая тревога охватила ее. Она глубоко, судорожно вздохнула и яростно оттолкнула Рефухио. Он отпустил ее и, поднявшись на одно колено, помог ей привстать. Она оперлась на локоть. Рефухио тихо, почти неслышно рассмеялся.

– Вот видите, – произнес он. – Вы стойкая и непорочная натура. Да и могло ли быть иначе?

Прошло много времени, прежде чем к ней вернулись голос и способность здраво рассуждать. Ей хотелось отвернуться от него, но она не могла позволить ему насладиться ее смущением.

– Неужели, – наконец заговорила она тихо и хрипло, – у вас были причины поступить так? Если это расплата за то, что я осмелилась пожалеть вас, то, заверяю, цена слишком высока.

– Напротив, она низка неимоверно. Что может быть лучше полюбовного соглашения? В отличие от некоторых, я не испытываю желания клеймить заложников.

– Я вам не заложница.

– Разве нет? – Взяв ее за руки, он, быстро поднявшись, с такой силой подхватил ее, что она буквально взлетела в его руках. Прижав ее ладони к своей груди, он спросил: – Неужели вы думаете, что мне будет трудно обменять вас на Висенте?

Если он вернет ее в руки дона Эстебана, отчим, вне сомнения, убьет Пилар. Кровь застыла у нее в жилах, и она прошептала:

– Вы… вы не можете.

– Надеюсь, вы не станете отрицать, что я могу это сделать. Вы должны признать, что являетесь моей заложницей. Или вы не считаете меня способным на любую жестокость?

Дикий гнев охватил ее, когда она в полной мере оценила свое положение.

– Я не думала, что вы так легко позволите дону Эстебану манипулировать вами.

– Речь идет о жизни моего брата.

– А как насчет моей жизни?

– Признаю, что выбор труден. Но скажите, почему я должен предпочесть вас сыну моей матери, моему единокровному брату, который любит меня и доверяет мне, несмотря ни на что, и без жалоб и сомнений ждет, что я приду и спасу его?

– Вы говорите о плате? – Она не могла скрыть ужас.

– Если эта плата обеспечит забвение, я согласен рассмотреть подобный вопрос.

Его голос был спокоен и отчетлив, но звучащий в нем надлом привлек ее внимание. Она прислушалась и уловила боль, которую он старался скрыть.

– Нет, вы не сделаете этого, – уверенно заявила она. – Без сомнения, вы что-то предпримете, но не это. Вы же – Эль-Леон, разбойник, о подвигах которого поют песни. Неужели вам будет так трудно сразиться с доном Эстебаном? Я знаю, если вы соберетесь с силами, вы сможете одновременно защитить меня и спасти Висенте.

Он сухо усмехнулся.

– Кто знает? – медленно произнес он. – Вероятно, стоит попытаться.

Рефухио глядел на женщину, которую он держал в объятиях. Даже в темноте он видел ее бледность. Внезапно ему захотелось сорвать с нее одежду. Он хотел увидеть не тело ее, но разум, узнать, о чем она думает, что чувствует и во что верит, хотел узнать, каким она видит его. Он мог сделать это силой или же хитростью, но каким будет результат? Его действия могут повлечь за собой нежелательные последствия. Поэтому он должен выжидать, чтобы получить желаемое. Он будет осыпать ее нежными словами и щедрыми обещаниями, пока она не перестанет быть загадкой для него, а когда его любопытство будет удовлетворено, он отделается от нее.

Она не такая, как все. Она не вымаливала униженно его любовь, не соблазняла обещаниями. Он не интересует ее, это ясно. С другой стороны, она не избегала его и не изображала застенчивую, испуганную девочку. У нее была сила воли, в противном случае она бы не оказалась здесь. Ее нельзя было запугать. Даже в минуты опасности она старалась не обнаруживать свой страх. Самые дикие вспышки его гнева она встречала с пониманием, приводя его этим в замешательство.

Он надеялся, что она говорит ему правду, но не мог быть уверен в этом. Она была тайной для него, и это было опасно. Необходимо было узнать о ней все, что возможно. И, видит бог, когда он узнает все, наступят, как всегда, скука и пресыщение.

Пилар не стала отвечать на его издевки, и он отступил. Вдали светились окна их единственного убежища. Он указал ей на него жестом, исполненным галантности и искренности.

Пилар пошла к домику, оставив разбойника позади. Она отвлекла Рефухио от грустных мыслей о Висенте, но, как ни странно, не чувствовала удовлетворения от этого. Ей казалось, что она добилась не уступки, а лишь временной отсрочки.

Отдыха не было. Рефухио отрывисто и резко отдавал приказы и сыпал указаниями, большую часть времени оставаясь ожесточенным и озлобленным. Даже в редкие минуты спокойствия его ни о чем нельзя было спросить. Он поднял всех на ноги и заставил седлать коней. Пилар думала, что ее оставят, но ей было язвительно приказано садиться в седло. Они захватили с собой ларец серебра – Рефухио считал, что деньги им не помешают. Исабель взяли только потому, что она истерически боялась снова остаться одна. Все ехали по дороге, и солнце взбиралось по розовой гряде облаков в чистую лазурь неба. Наконец кто-то осмелился спросить, куда они направляются.

Пунктом назначения оказался Кадис. Тысячелетний Кадис, пристанище десяти тысяч кораблей. Город, где финикийские мореплаватели вспоминали о родном Тире, где карфагеняне и римляне вином встречали танцовщиц. Сюда же было доставлено золото ацтекских богов. Кадис, где море окружает Аламеду, и Аламеда подступает к городу, Кадис, охраняемый скалистыми горами Лос-Кохинос и Лас-Пуэрхас…

Они направлялись в Кадис, откуда должен был отплыть в Луизиану дон Эстебан.

Никто не спросил, что они будут там делать. Для вопросов не оставалось ни времени, ни сил, ни дыхания. Пилар считала, что раньше они путешествовали очень быстро; она заблуждалась. Сейчас они мчались по горным дорогам, заставляя встречных путников прижиматься к обочине, давя подворачивавшихся под копыта гусей и цыплят. Крики и ругань неслись им вслед. Они превратили упитанных горных лошадей в загнанных кляч, ели и пили, стоя одной ногой в стремени, и ни на минуту не смыкали глаз.

Им приносили поесть, уводили измученных коней и приводили свежих. Те, кто помогал им, тихо беседовали с Рефухио, указывали путь, объясняли дорогу и провожали путников. Иногда он расплачивался за услуги серебром.

Лига за лигой оставались позади. День мерк, приходила ночь, и снова наступал день, а они все мчались на юг. Пилар была измучена еще до того, как они пустились в путь, теперь же каждое движение было для нее пыткой. Иногда ее охватывало блаженное полузабытье, и она, сохраняя зрение и слух, теряла способность чувствовать. Ее пальцы превратились в клешни, годные лишь на то, чтобы держать поводья, а на бедрах, казалось ей, кожа была содрана начисто и раны никогда не заживут. Она отличалась от всех еще и тем, что не могла, подобно Балтазару, спать на скаку. Она держалась в седле благодаря лишь недюжинной силе воли да еще жуткому гневу.

Ее гнев был направлен против Эль-Леона. Его силы, казалось, не убывали. Он ни разу не покачнулся в седле и не споткнулся, спрыгивая на землю, он выдерживал все и оставался всевидящим и всеслышащим.

Он вел их, не позволяя медлить или тратить время впустую, не позволяя сделать остановку, чтобы выспаться, еле давая отдышаться. Пилар не жаловалась и без стона выносила усталость и боль. Но в душе она ругала на чем свет стоит человека, мчавшегося впереди, называя его бесчеловечным, бесчувственным, высокомерным чудовищем. И в уме составляла план мести.

На второй день они прибыли в Кадис. Полуобвалившиеся городские стены явно нуждались в ремонте. У ворот не было стражи. Они галопом пронеслись по улицам и вскоре были на другом конце города, в гавани, где остановились возле таверны, на покосившейся вывеске которой был изображен петух верхом на дельфине. Внутри таверны в спертом воздухе витали запахи табака, кислого вина, пота и рассола. Хозяин был огромен и толст, как гиппопотам. Он восседал за столом, лениво прихлопывая мух, и столь же бесстрастно отвешивал шлепки по заду подвернувшимся под руку служанкам. Он расхохотался, услышав название корабля, о котором стремились разузнать путники. Его тучное тело заколыхалось, волны жира сталкивались между собой, напоминая бушующее море.

Хозяин сообщил, что вокруг этого корабля была поднята большая суматоха и спешка, ибо на нем отправляется человек, считающий себя важной шишкой. Более того, он был уверен, что весь Кадис должен признать его таковым. В доках поговаривают, что этот тип весьма капризен и кичится своим богатством. Он уже исполосовал спины не только портовым грузчикам, нанятым для переноски его багажа, но и молодому слуге, которого он зовет Висенте. Кроме того – у богатых свои причуды, – грузчики были лишены причитающейся им выпивки. Ну что ж, карета благородного сеньора, когда ее переправляли на корабль, таинственным образом упала в воду. Разумеется, ее вытащили, но золоченая отделка и бархатные подушки сильно пострадали. Бедный парень-слуга Висенте был за это выпорот, но и глазом не моргнул.

Стоит ли этот корабль в гавани? Да разве они не видят, храни их все святые? Судно ушло утром, во время прилива, и теперь оно далеко отсюда, на пути в Вест-Индию.

Таверна была явно не приспособлена для того, чтобы в ней могли переночевать запоздалые путники. На чердаке нашлась свободная комната, но ее обычно использовали служанки, приводя туда гостей, которым требовалось нечто более возбуждающее, нежели выпивка. Хозяин таверны не хотел пускать в нее путников, спрашивая, почему бы им не отправиться на постоялый двор. Это продолжалось до тех пор, пока Рефухио, наклонившись к нему поближе, иронически не поинтересовался, известно ли тому об участившихся случаях контрабанды. Толстяк задышал, как астматик, и уставился на странного гостя.

– Эль-Леон, – пробормотал он, побледнев, и глазки его беспокойно забегали. – Эль-Леон.

Комната была тут же предоставлена. Было предложено очистить от гостей таверну, но Эль-Леон отказался, так как это могло повлечь за собой ненужные вопросы. Им подали обед – половина жареного поросенка, блюдо паэллы, размером с колесо телеги, несколько буханок хлеба, выпеченных в форме улья, и два кувшина вина. В закопченном до черноты очаге в углу комнаты затрещало пламя, слуга принес несколько сальных свечей. Когда все было готово, путников оставили одних.

Пилар съела пару кусочков свинины и выпила немного вина. Она слишком устала. Тепло, исходящее из очага, и выпитое вино усыпили ее. Она чувствовала себя разбитой и измученной. Пилар мечтала о ванне, но не было никакой возможности выкупаться во время этого безумного путешествия, поэтому она молчала.

В комнате было четыре постели. Они порядком провисали, и простыни, покрывавшие их, вряд ли можно было назвать чистыми. Пилар, внимательно осмотрев постель возле стены, подальше от очага, поморщилась, затем, сорвав грязную простыню, швырнула ее в угол. Подобрав одеяло, она завернулась в него и присела на волосяной матрас.

На четырех кроватях должны были расположиться шесть человек. Было ясно, что двоим придется разделить с кем-нибудь постель. Кто это будет, зависело от множества причин, но в данный момент ни одна из них не казалась важной. Если через пять секунд никто не будет претендовать на выбранную Пилар кровать, она уляжется и уснет. А уж тогда ей будет совершенно все равно, кто будет ее соседом.

Исабель уже уснула, сидя на стуле. Ее рот был приоткрыт. Это должно было казаться смешным, но, как ни странно, хрупкая Исабель выглядела отнюдь не забавно. Даже энтузиазм Энрике иссяк. Он сонно моргал, глядя на огонь. Чарро сосредоточенно переплетал истрепавшийся кожаный аркан, его нижняя губа отвисла. Балтазар сидел на табурете, упершись локтями в колени и положив подбородок на руки. Эль-Леон, побеседовав с хозяином, присоединился к своим друзьям. Он сидел, скрестив длинные ноги и вытянув их к огню. Закинув голову на спинку кресла, он изучал потолок.

Рефухио много пил.

Его лицо утратило свою жесткость, а взор его, казалось, был обращен внутрь себя. Несмотря на это, рука, подносившая стакан к губам, не дрожала, и манера держаться была такой же уверенной, как всегда. Когда он нарушил убаюкивающее молчание, его голос был повелителен и ясен.

– Что скажете, друзья мои, – спросил он, – насчет путешествия по морю?

– Нет, – заявил Балтазар. – Ты же не хочешь сказать… – Тут он замолчал, увидев, что Рефухио пронзительно смотрит на него своими серо-стальными глазами.

– Почему нет? – мягко поинтересовался Эль-Леон. – Что в Испании есть такого, без чего ты не сможешь жить? Какое из здешних удовольствий нельзя найти за морем? Или тебе нравится, когда за тобой охотятся?

– Если ты хочешь последовать за доном Эстебаном, нам понадобятся деньги, чтобы заплатить за проезд. К тому же в путешествии нам обязательно нужны будут вещи.

– У нас есть серебро, и кони тоже чего-то стоят, даже если их продавать второпях.

– Корабль невелик, – продолжал упорствовать Балтазар, – и там некуда будет скрыться, если какой-нибудь дурак опознает тебя.

– Дураки удручающе часто попадаются в жизни, но они опасны лишь для тех, кто беспечен. Мы примем меры предосторожности. Мое лицо знакомо немногим, а имя недолго и сменить, – терпеливо убеждал Рефухио, не намеренный уступать. Время выбора приближалось.

– Пройдет не меньше года, прежде чем кто-нибудь из нас сможет вернуться. Как будут жить те, кто доверился Эль-Леону? Ты собираешься бросить их на произвол судьбы?

– А как бы они жили, если бы сегодня вечером меня схватили и на рассвете повесили? В нашем ремесле нет гарантии ни для подчиненных, ни для вожака. И уж ты-то должен знать, что те, кто требует гарантий, не задерживаются у нас надолго.

Балтазар долго смотрел на Рефухио, затем кивнул в знак согласия:

– Ты уже сделал выбор. Быть по сему.

Рефухио взглянул на Чарро. Юноша усмехнулся, его худое лицо прорезали морщинки.

– Я чую ветер Техаса, и он зовет меня домой. Что может удержать меня в Испании?

– Энрике?

– Там все будет по-другому. Другие женщины. Ты говорил о том, чтобы сменить имена? Я до смерти хочу стать грандом и слышать, как люди называют меня дон Энрике. Обещай мне это, и я, как всегда, пойду за тобой.

Рефухио улыбнулся, огонь блеснул в его глазах.

– Заметано.

Пилар вскочила на ноги. Придерживая на плечах одеяло, она подошла к ним, свободно встав рядом, и спросила:

– А я?

– Вы? – Рефухио повернулся к ней.

– Да, я! Я готова преследовать человека, убившего мою мать и тетку и лишившего меня всего, что принадлежало мне по праву.

– Исключая сундук серебра.

– Скудная часть.

– А я думал, вы готовы его потребовать.

Во взгляде Рефухио, устремленном на Пилар, было нечто, заставившее ее насторожиться, но она не собиралась так легко сдаваться.

– Да, но дон Эстебан отобрал у меня гораздо больше, – ответила она.

– Значит, вы не возражаете против того, что вам придется изображать Венеру де ла Торре в надежде отомстить ему? И если понадобится, раздеться?

Пилар знала знаменитую скульптуру Венеры де ла Торре, представлявшую собой фигуру обнаженной женщины, заключенную в башне из слоновой кости. Говорили, что моделью для нее послужила любовница графа Гонсальво из Кордовы. Эксцентричный дворянин несколько лет держал прелестную женщину в заточении. Она была столь хороша собой, что граф нанял безвестного скульптора, чтобы тот изваял статую в натуральную величину. Бедный художник влюбился в модель. Когда работа была завершена, он удалился и по памяти создал копию статуи, шедевр, приобретенный и выставленный королем Карлосом III.

Пилар завернулась в одеяло так тесно, как могла.

– Не будьте смешны, – едко сказала она.

– Я не вижу здесь ничего смешного, это необходимо.

Взгляд Рефухио оставался жестким, хотя в глубине его плясали блики, вероятно, вызванные вином. Одно было несомненно: он действительно намеревался сделать то, о чем говорил. Если бы Пилар не понимала этого, ее насторожила бы быстрота, с которой он откликнулся на ее предложение. Он знал, что она захочет отправиться в путь вместе с ними, и был готов к этому. Его предусмотрительность раздражала, но она ничего не могла поделать.

– Как я понимаю, графом будете вы? – холодно осведомилась она.

Он вежливо поклонился.

– Я намереваюсь путешествовать как граф Гонсальво, человек, которого мало кто видел, но о котором многие слыхали. Для правдоподобия этого маскарада мне и требуется Венера. Вы поедете как моя любовница-затворница, владычица моего сердца, или не поедете вовсе.