Текст книги "Поймайте мне колобуса"

Глава восьмая. РОДЫ, РОДЫ…

Уважаемый мистер Даррелл!

Нам так сильно понравилась ваша программа «Поймайте мне колобуса», что захотелось поздравить вас и пожелать новых успехов.

Вы очень похожи на одного человека, с которым я дружил в Йорке лет двенадцать назад. Ваше настоящее имя, случайно, не Джон Митчелл? Хотелось бы узнать…

Естественно, когда возвращаешься из путешествия, пусть даже недолгого, дома тебя ожидает куча дел. Меня держали в курсе всего, что происходило в зоопарке, тем не менее пришлось сразу окунуться в работу с головой. Прежде всего надо было разобраться, что сделано комитетами, к тому же на письменном столе высилась гора писем. К счастью, оказалось, что все идет прекрасно. Число членов треста возросло почти до двух тысяч, из них пятьсот были разбросаны по всему свету. Членские взносы вместе с доходом от продажи билетов в зоопарк позволяли приступить к планам, которые мы давно вынашивали.

Все звери, привезенные из Сьерра-Леоне, слава богу, прижились очень хорошо. Леопарды, как положено, проходили у нас полугодичный карантин и получили прививку от кошачьего энтерита, чему вовсе не были рады. Гверецы, попав в просторные клетки, где можно было прыгать и лазать, жадно поедали корм, от которого на пароходе воротили нос. Мы даже предложили им бамбук и падуб. Приняли и стали уписывать за обе щеки. Отлично: значит, и зимой не останутся без зеленого корма.

Мы разделили колобусов на две группы. Старый злюка с тремя взрослыми самками занимал одну клетку, молодой самец и две его ровесницы – другую. При этом мы исходили из того, что старик, заведомо не отличающийся добродушием, вполне способен отправить молодого соперника на тот свет, если держать всех вместе. Лучше не рисковать самцом, тем более что преклонный возраст злыдня не позволял рассчитывать, что он проживет у нас долго.

Первые два-три дня я был занят устройством животных на новом месте, наблюдал за переоборудованием клеток и так далее, а потом прочно окопался в кабинете, отвечая на письма и заседая в комитетах. И конечно, в разгар одного из таких заседаний наша шимпанзе Шеена решила произвести на свет детеныша. Мы ожидали этого события так долго, что я был застигнут врасплох. Беременность у шимпанзе длится столько же, сколько у человека, а девять месяцев – срок изрядный. Первое время Шеена очень страдала от нарушения водного обмена. Кисти, ступни и лицо ее сильно отекали, и, наверно, боль была невыносимая. Такое случается и среди людей, поэтому мы посоветовались не только с ветеринарами, но и с нашим собственным врачом – мы всегда обращались к нему, когда заболевали человекообразные. Нам удалось скормить Шеене прописанные врачом пилюли, и они ей помогли; потом отеки и вовсе пропали. Ничто не говорило о приближении счастливого события, если не считать того, что вместо одного литра жидкости в день она теперь потребляла семь. И вот, когда я сидел на заседании Административного комитета и мы обсуждали, какие новые клетки заказывать, каких еще животных приобретать и прочие важные вопросы, вдруг распахнулась дверь и вбежала Джеки.

– Живей! – закричала она, повергнув в изумление почтенное собрание. – Шеена лопнула!

С этими словами Джеки стремглав бросилась в Дом млекопитающих. Я вскочил, разметав бумаги во все стороны, и ринулся за ней вдогонку. Надо ли объяснять, что мое поведение ошеломило членов комитета. Откуда им, беднягам, знать, что означало слово «лопнула» на нашем профессиональном жаргоне, а так как я еще никогда не наблюдал родов шимпанзе, то не собирался упускать такой случай. Я пулей пересек двор и затормозил перед клеткой Шеены. Она сидела на полке спиной к нам и тужилась, я даже разглядел макушку младенца. Внезапно Шеена встала и принялась мастерить гнездо из соломы. Время от времени она прерывала работу и тужилась; судя по всему, у нее при этом не было никаких болезненных ощущений. Видимая часть головы младенца была не больше гусиного яйца. Иногда Шеена касалась ее пальцем, и по-прежнему мы не замечали у роженицы никаких признаков недомогания.

Около получаса Шеена то рассеянно мастерила гнездо, то бродила по полке, то останавливалась из-за схваток. Вдруг она присела лицом к нам, опираясь на левую руку и раздвинув ноги. Похоже, схватки начались всерьез. Неожиданно она быстро опустила вниз правую руку, и вот уже на ладонях у нее лежит малыш. Все это произошло так стремительно, что никакой фотограф не поспел бы снять.

Малыш лежал на спине, чуть наклоня голову вбок. Меня больше всего заинтересовало выражение лица Шеены: она не верила своим глазам. Очевидно, ей казалось, что из нее выходит необычно крупный экскремент, а тут – на тебе! – на руках лежит крохотная копия ее самой!

В это мгновение малыш издал такой громкий и пронзительный крик, что, не следи мы внимательно, можно было подумать, что это сама Шеена кричит. Мать реагировала молниеносно – крепко прижала дитя к груди обеими руками. От конца родов до этого движения прошло, наверно, не больше четырех-пяти секунд.

Минуту-другую держала Шеена малыша таким образом, потом понемногу ослабила хватку и принялась рассматривать его. Прежде всего она языком и губами очистила ему макушку, которая порой вовсе исчезала у нее во рту. Зная, какие у Шеены большие и крепкие зубы, я опасался, как бы она не раздавила мягкий череп малыша, Но видно, она все проделывала очень нежно, потому что детеныш не выказывал ни малейшего беспокойства. Дальше она принялась отмывать ему пальцы рук и ног, тщательно обсасывая каждый палец и вылизывая ладони. Потом, держа малыша на ладонях, как в колыбельке, вылизала ему глаза. Время от времени она шумно выдыхала воздух, сложив губы трубочкой, – то ли сбрызгивала слюной отмываемое место, то ли выражала так нежные родительские чувства. Меня удивило, что Шеена не очищает тельце детеныша. Длинная пуповина достигала двух с половиной сантиметров в толщину, а размеры прикрепленной к ней плаценты составляли примерно тридцать на двадцать сантиметров.

Только умыв малышу руки, ноги и голову, Шеена обратила внимание на пуповину и послед. Вот еще забота! Она заходила взад-вперед по полке, прижимая к себе дитя левой рукой и держа в правой пуповину с болтающейся на ней плацентой. Положит плаценту, накроет ее соломой, притопчет, потом отойдет в сторонку и сядет, словно убежденная, что наконец-то отделалась от раздражающего ее предмета. Но уже через несколько минут оказывалось, что малыш по-прежнему соединен пуповиной с последом, и вся процедура повторялась. За полчаса Шеена, наверно, раз шесть или семь закапывала послед в солому. Один раз подошла к краю полки, и плацента, к нашему ужасу, закачалась в воздухе, будто маятник. Оборвись пуповина, и малыш вполне мог истечь кровью.

К этому времени весь Административный комитет собрался у клетки, пришел и наш врач, который как раз навещал заболевшего сотрудника. Все с увлечением наблюдали за происходящим, но, когда Шеена принялась жонглировать плацентой, доктор в ужасе отвернулся.

– Не могу смотреть, – сказал он. – Страшно подумать, что случится, если она ее выпустит.

К счастью, Шеена крепко держала пуповину, вес последа приходился на ее руку, и с малышом ничего не случилось. Вскоре она спустилась с полки, захватив пук соломы, – видно, подумала, что теперь-то избавится от надоевшей ноши, – но через минуту опять залезла на полку. Через час Шеена смирилась с тем, что пуповина с плацентой – неудобный, но неотъемлемый атрибут материнства, и принялась более внимательно изучать послед. Ткнет пальцем – оближет его. Еще через полчаса она взяла послед в руки и принялась его есть, но как-то нерешительно, просто чтобы отделаться, и одолела только половину. Малыша она при этом прижимала к груди, однако все еще не подносила к соску. Мы встревожились, ведь поле первых родов у обезьян нередко случается, что малыш умирает с голоду, если мамаша инстинктивно не покажет ему соски или держит его так, что ему до них нс дотянуться. Но Шеена держала малыша достаточно высоко, и вскоре он нащупал грудь, мы видели, как он сосет попеременно то из правого, то из левого соска. Подзакусив, детеныш неожиданно издал приветственные звуки шимпанзе: «Эх, эх, эх, эх, эх». Шеена очень живо реагировала, еще крепче прижала дитя к груди, пристально разглядывая его мордочку и вылизывая ему глаза.

Вечером она улеглась спать на правом боку, пристроив малыша рядом с собой, и мы облегченно вздохнули: пока что все идет хорошо!

На другой день пуповина подсохла, плацента тоже, но Шеена больше не пыталась ее съесть. На третий день окончательно высохшая пуповина, к явному облегчению Шеены, сама обломилась. Малыш развивался нормально, ел хорошо, и мать не страдала от недостатка молока.

Сами понимаете, персонал Дома млекопитающих ходил с гордым видом. Что ни говори, не так-то просто добиться размножения шимпанзе в неволе. Даже в таких старых европейских зоопарках, как Антверпенский, которому теперь лет сто, не удалось получить потомства от шимпанзе. Словом, мы были очень довольны собой.

Малыш быстро рос, и Шеена показала себя заботливой мамашей. Вскоре детеныш уже ползал по полу, иногда даже карабкался на решетку. Но стоило ему только пискнуть, как мать бросалась на зов и прижимала драгоценное чадо к груди. Примерно в четыре месяца Мафит – так мы назвали малыша – проявил интерес к фруктам. Первое время он просто мусолил их во рту, но затем научился есть. И начал сосать молоко из бутылочки. По нашим наблюдениям, в этом же возрасте он начал играть соломой. Ползает по клетке, собирает солому и тащит в одно место. Впечатление было такое, что он именно играет, а не устраивает ложе. Но уже через две недели мы стали замечать, как он на полке собирает, укладывает и приминает ногами солому, делая миниатюрные копии гнезд, которые мать сооружала каждый вечер.

К сожалению, наша радость длилась недолго. Присматриваясь к Мафиту, я однажды заметил, что двигается он не так, как положено в его возрасте, – недостаточно ловко и проворно действует руками и ногами. А когда он влез на решетку и принялся ее сосать, я увидел также, что десны его бледнее, чем следует. Я рассказал об этом Джереми, после чего он и все сотрудники зоопарка, а также Джеки отправились к клетке шимпанзе. Внимательно приглядевшись к Мафиту, они согласились со мной, что десны бледноваты, но в движениях малыша не нашли ничего необычного. Я продолжал настаивать, что Мафит кажется мне недостаточно проворным для своего возраста. Поделился я своими сомнениями и с Томми Беггом, как только он пришел, и мы согласились увеличить дозу витамина В12. Может, это исцелит малыша от вялости.

Через несколько недель стало ясно, что Мафит серьезно болен и его нужно лечить. Но для этого надо было отнять его у Шеены. Мы обездвижили ее специальным пистолетом, вошли в клетку и взяли малыша. Как ни старались мы вести себя осторожно, обращаться с ним ласково, он очень испугался. Мафит давно привык к нам, но он обычно видел нас по ту сторону барьера, и когда мы отняли его от матери, ему вдруг стало плохо. Личико и язык посинели, он стал задыхаться, потом дыхание и вовсе остановилось. Мы применили все способы искусственного дыхания, влили шимпанзенку возбуждающее средство. На какое-то время помогло, он опять начал дышать. Однако через десять минут сердце перестало биться и дыхание прекратилось окончательно. Ничто не могло вернуть его к жизни.

Надо ли объяснять, что мы были страшно подавлены. Тем не менее тело отправили на вскрытие: узнать причину смерти важно на тот случай, если у Шеены будут еще детеныши. Ответ был весьма поучительным, как пример того, насколько серьезно может болеть животное без ярко выраженных симптомов. Оказалось, что левая рука Мафи-та была искривлена из-за внутреннего повреждения тканей у локтя, причем кость недостаточно отвердела. Нижние левые ребра – полые и деформированные. Сердце само по себе было в полном порядке, но рядом с ним оказалось обширное изъязвление; оно-то скорее всего и стало причиной смерти. Последняя фраза врачебного заключения звучала не очень утешительно: «Исследуемое животное имело серьезнейшие травмы, так что вряд ли лечение даже на ранней стадии могло бы что-либо исправить».

Таким образом, выяснилось, во-первых, что в корме Шеены недостает кальция, а во-вторых, мы не повинны в гибели Мафита. Сердце рано или поздно все равно сдало бы, даже если бы мы не трогали малыша. Только от этого нам легче не стало…

Вскоре Шеена опять забеременела. На сей раз роды состоялись ночью, и родился здоровый, крепкий детеныш женского пола. Теперь ему почти два года, мы уже отделили его от матери, – и малыш благополучно здравствует. Никаких симптомов вроде тех, которые наблюдались у Мафита. Конечно, под конец беременности мы особенно следили за питанием Шеены, с тем чтобы в молоке ее было достаточно кальция. Думаю, прекрасное здоровье Алексы объясняется витаминами, которые получала ее мать. Смерть Мафита нас кое-чему научила.

Прошло немного времени, и нас подбодрило новое счастливое событие. Как-то Джереми ворвался в мой кабинет возбужденный, нос розовый, волосы разлохмачены.

– Колобусы! – кричал он. – У них малыш!

Невероятная новость! Во всем мире только один зоопарк, кроме нашего, располагает гверецами этого вида, и, насколько нам было известно, никому не удавалось добиться, чтобы они размножались в неволе. Для нас уже одно то, что колобусы прижились в Джерсийском зоопарке, было большой победой. А если удастся вырастить малыша, мы вправе торжествовать вдвойне.

Мы побежали к клетке. Три самки буквально вырывали друг у друга беленького (у колобусов детеныши всегда белые) малыша, сразу и не поймешь, которая из них мамаша. Мы не очень-то хорошо представляли себе тонкости поведения гверец в естественных условиях. Может быть, у них, как у бабуинов, все самки поочередно выступают в роли тетушек. Но, глядя на то, как малыш переходит из рук в руки, мы решили, что надо бы опознать мамашу, пока с младенцем не случилась какая-нибудь беда.

Вошли в клетку, благополучно извлекли из нее малыша, живо взвесили его и определили пол. А заодно узнали, кто мать, потому что самая маленькая из трех самок тотчас спустилась к решетке, пытаясь вернуть свое чадо. Мы заперли двух других самок в спальном отделении и возвратили ребенка матери. Несколько дней их держали обособленно, пока не удостоверились, что малыш хорошо сосет молоко и достаточно крепок, чтобы выдержать знаки внимания «тетушек». Когда группа была воссоединена, не обошлось без недоразумений – обе тетушки пытались отвоевать для себя малыша. Потерпев неудачу, они угомонились и принялись поглаживать друг друга.

Через несколько часов картина переменилась: то одна, то другая самка возилась с малышом, но стоило ему пискнуть, как мамаша тотчас забирала его.

Старый самец, игравший роль властного и строгого папаши, не очень жаловал своего отпрыска. Он бесцеремонно толкал его, иногда выгонял из спального отделения мать с малышом. А чаще всего просто не замечал младенца

– сидит с присущим ему надменным видом, этакий владыка всего обозримого мира.

Малыш отлично развивался, и выросла чудесная самочка, которую мы назвали Энн – ведь это Энн Питерс мы были обязаны тем, что смогли довезти колобусов до Джерси.

С тех пор у гверец еще не раз было прибавление семейства, и теперь их у нас двенадцать штук. Как я уже говорил, Джерсийский зоопарк – единственный в мире, добившийся размножения колобусов в неволе, и мы считаем это одной из наших главных побед.

Самка орангутана, Бали, решив, что ей не пристало отставать от других, тоже забеременела. И конечно, мы страшно волновались – ведь добиться размножения орангутанов в неволе чрезвычайно важно. По мнению специалистов, если этих обезьян будут истреблять по-прежнему. через десять-двадцать лет их и вовсе не останется в природе.

Бали – на редкость милое и кроткое создание, это намного облегчало нам работу, так как мы могли спокойно входить к ней и обследовать ее. Она все полнела и полнела, предполагаемые сроки давно прошли, и мы начали беспокоиться. Я уже говорил, что у нас, как и в большинстве европейских зоопарков, за человекообразными присматривают не только ветеринары, но и терапевт. Ведь они так похожи на человека, что иногда нашему доктору удается поставить диагноз в тех случаях, когда ветеринар становится в тупик.

Как-то мы с Джереми при нашем враче заговорили о беременности Бали. Я заметил, что, по-моему, Бали просто морочит нам голову.

– А знаете, – сказал Майк, – если бы я мог приложить к ее животу стетоскоп, быть может, удалось бы прослушать сердцебиение плода. Обезьяна ручная?

– Конечно, – ответил Джереми. – Мухи не обидит.

– Так что, пойдем попробуем? – предложил Майк.

Мы отправились в Дом млекопитающих, Джереми вошел в клетку, Майк последовал за ним. Присев на корточках на соломе, он повесил стетоскоп на шею и стал потихоньку приближаться к обезьяне, говоря ей что-то ласковое. Бали возлежала на соломе – этакий рыжий косматый Будда – и с любопытством смотрела на врача своими кроткими миндалевидными глазами. Наконец Майк подобрался к ней вплотную, воткнул в уши стетоскоп и бережно приложил аппарат к ее огромному животу. Бали была очарована славным, воспитанным джентльменом, который так мило с ней разговаривал и прижимал к ее пузику какую-то заманчивую штуку. А эти длинные трубочки – они не съедобны? Она осторожно вытянула руку и коснулась стетоскопа, но Джереми отвел ее пальцы в сторону. Послушав с минуту, Майк вынул стетоскоп из ушей.

– Ну? – нетерпеливо спросил я. – Что-нибудь слышно?

– Не уверен, – ответят Майк. – Какой-то стук есть, возможно, это сердце плода, но она лежит не совсем удобно. Если бы она села повыше…

Джереми попробовал заставить Бали сесть. Куда там, обезьяне больше нравилось лежать. В самом деле, пусть этот чудак хоть целый день щупает ее живот, если ему это доставляет удовольствие.

Все же мы ухитрились слегка развернуть ее, и Майк сделал новую попытку. Опять он услышал какой-то двойной стук, похожий на сердцебиение, но полной уверенности у него не было. Мы сдались. Майк вышел из клетки и отряхнул солому со своего безупречного костюма.

– Не могу сказать ничего определенного, – заключил он. – Мне кажется, она беременна, но она лежит так, что точно определить сердцебиение я не мог. Придется уж вам набраться терпения и ждать.

Так мы и поступили. Бали день ото дня становилась все круглее и круглее, все ленивее и добродушнее. В одно прекрасное утро, войдя пораньше в Дом млекопитающих, Джереми, к своему величайшему огорчению, обнаружил, что Бали произвела на свет мертвое дитя. Он вынес его из клетки, и мы исследовали младенца. Видно, мы ошиблись, определяя срок беременности Бали, потому что плод, в общем-то вполне нормальный, оказался недоношенным.

Правда, такие случаи не редкость, когда дикие животные рожают впервые. В какой-то мере нас утешило то обстоятельство, что мы считали Бали слишком молодой для материнства, а оказалось, что она в принципе уже способна произвести на свет здорового детеныша. Будем надеяться, что в следующий раз нам больше повезет!

Видимо, Бали пришлось по душе, как ее обхаживали, когда она была беременна, потому что вскоре мы снова обнаружили у нее знакомые симптомы. Опять ее окружили вниманием, отделили от супруга, кормили самыми лакомыми яствами; снова к ней в клетку пришел добродушный человек и прослушал весь живот стетоскопом – безрезультатно.

Предполагаемый срок беременности давно прошел, но мы все держали орангутанов порознь. Наконец решили. что Бали нас провела. И не ошиблись: как только их с Оскаром воссоединили, ее живот и груди опали. Мы здорово обиделись на Бали за такой розыгрыш, однако не теряем надежду, что в один прекрасный день она все-таки станет матерью.

Снова пришла весна, и снова мы с Шепом одержимы одной мыслью: размножением белоухих фазанов. Петушок все еще сильно хромал, и мы не сомневались, что он не сумеет выполнить свои супружеские обязанности. Может, прибегнуть к искусственному осеменению? На домашней птице этот способ хорошо отработан, но к диким птицам его почти не применяли. Мы связались с лучшими экспертами Англии и континента, однако итог был неутешительным: коль скоро у нас всего одна пара и вид такой редкий, не стоит рисковать. Лучше оставить их в покое и уповать на то, что петушок в конце концов окрепнет.

Пришло время мне отправляться в ежегодный отпуск в Грецию. Разумеется, настоящего отпуска у меня никогда не бывает, потому что, удалившись от телефонов и прочих помех, я обычно стараюсь сосредоточиться и написать очередную книгу.

Итак, я нежился под солнцем Греции, любовался весенним цветением и оливковыми рощами, а потом мы не торопясь взяли курс домой через Францию, пользуясь случаем разговеться как следует. Кэт и Джереми писали нам обо всем, что происходило в зоопарке. Случись что-нибудь экстренное, они знали, куда мне звонить, чтобы я тотчас вылетел домой.

Хитроумный обмен со Смитсонианским институтом в Вашингтоне, устроенный Джереми, позволил нам получить несколько разных тенреков – маленьких зверушек, напоминающих ежа. Этим своеобразным мадагаскарским насекомоядным тоже грозит полное истребление, поэтому мы были рады возможности разводить их у нас в зоопарке. Когда половина Франции осталась позади, я решил сам позвонить Кэт – спросить, как поживают наши тенреки, и сообщить примерную дату нашей высадки на Джерси. Сидя за столиком в кафе и потягивая чудесное белое вино, я размышлял, с чего начать – с устриц или с улиток; в это время подошел официант и сообщил, что Джерси на проводе.

– Я поговорю, – сказал Джеки, предоставив мне продолжать упоительное чтение меню.

Вскоре Джеки вернулась, и по ее сияющему лицу я сразу понял, что случилось нечто из ряда вон выходящее.

– Какие новости? – спросят я.

– Ни за что не угадаешь!

– Ладно, не морочь мне голову, говори скорей!

– Белоухие отличились, – сообщила она. – Снесли девятнадцать яиц, и Шеп говорит, что из четырнадцати вылупились цыплята.

Трудно выразить, что я испытал в эту минуту. Сперва – недоверие. Потом меня с головы до пят пронизало ликование. Ведь если мы благополучно вырастим четырнадцать белоухих фазанов, у нас будет самое большое «племенное стадо» в мире, не считая Китая. Пусть даже подтвердится, что этой птицы в естественных условиях больше нет, – теперь в наших силах спасти ее от полного исчезновения.

Наконец-то трест начинает служить цели, ради которой я его создавал! Мы заказали роскошный обед и отметили славное событие обильным возлиянием. Весь следующий день, провожая взглядом чудесные французские пейзажи, я думал про себя: «Четырнадцать штук! Четырнадцать штук!.. С двумя взрослыми – шестнадцать! А если и на следующий год курочка не подведет… Бог мой! Мы сможем разослать белоухих фазанов во все зоопарки мира, чтобы судьба их зависела не от нас одних. Господи, хоть бы цыплята были разнополые… Надо будет устроить для них отдельные вольеры… Это просто необходимо…»

В радужном настроении мы доехали до побережья и переправились на Джерси. Прибыв в зоопарк, я немедленно вызвал Шепа.

– Что я слышу? – спросил я. – Ты угробил наших белоухих фазанов?

– Ага, – ответил он. – Чего уж тут запираться: все до одного околели. Жаль, конечно, да что теперь поделаешь.

– Ладно, балда, пошли, показывай!

Шеп отвел меня к загонам, где озабоченная курочка хлопотала вокруг своих чад, которым исполнилось почти десять дней. Цыплята были отличные, крепенькие, и Шеп позаботился о том, чтобы у них был совершенно чистый грунт, так что мы вполне могли надеяться сохранить весь выводок.

Я пригласил Шепа к нам, откупорил шампанское, и мы выпили за здоровье друг друга и белоухих фазанов. После длинной череды неудач и огорчений наступил час торжества.