Текст книги "Цена предательства. Сотрудничество с врагом на оккупированных территориях СССР. 1941—1945"

Браухич давал показания в Нюрнберге 9 августа 1946 г. Ему было 65 лет, никакой военной командной деятельностью он не занимался уже в течение почти пяти лет, и притом его слепота прогрессировала. Перекрестный допрос у бригадного генерала Телфорда Тейлора был исключительно кратким и совершенно поверхностным. Браухич описал, как после длинной речи Гитлера 30 марта 1941 г. три командующих группами армий: фельдмаршалы фон Рундштедт, фон Бок и фон Лееб – вместе с несколькими командующими армиями подошли к нему в состоянии огромного возбуждения, потому что такой метод ведения войны был для них нетерпим. Браухич пообещал позаботиться о том, чтобы со стороны Верховного командования сухопутных войск (ОКХ) не было издано никаких других приказов, но ему придется подумать над тем, как это сделать. Говорить с Гитлером было бесполезно, потому что Браухич знал, что, если Гитлер обнародовал свое решение, ничто не может его разубедить. Поэтому в нужное время главком сухопутных войск издал приказ о поддержании дисциплины «в соответствии с правилами и нормами, применявшимися в прошлом».

Браухич не смог вспомнить ни одной фразы из этого приказа, и было невозможно понять, как такой приказ мог нейтрализовать все гитлеровские принципы ведения войны в Советском Союзе. Тогда весьма озадаченный американский обвинитель Телфорд Тейлор задал следующие вопросы:

Вопрос. Вы утверждали, что вы отменили приказ Гитлера о расстреле захваченных советских комиссаров. Я вас правильно понял?

Ответ. Да.

Вопрос. Какова была реакция Гитлера на ваше несоблюдение его распоряжения?

Ответ. Он никогда ничего мне об этом не говорил. Я не знаю. Он никогда не реагировал.

Вопрос. И вы никогда не уведомляли Гитлера о том, что вы приостановили действие его приказа?

Ответ. Нет.

Вопрос. Как произошло, что фактически этот приказ выполнялся, потому что огромное множество советских комиссаров было уничтожено германскими вооруженными силами?

Ответ. Я не в состоянии ответить на этот вопрос, потому что никогда не получал об этом рапортов. Я только получил рапорт, что приказ не был выполнен.

На требование председателя суда Оукси дать уточнение по этому вопросу Браухич заявил: «Господин председатель, я не пытаюсь рассказывать вам небылицы. Я просто говорю правду, когда заявляю, что не получал об этом никаких докладов. Я только получал информацию, что приказ не был выполнен».

Такова была версия, которой было разрешено придерживаться на первом Нюрнбергском процессе в 1946 г. Два года спустя во время рассмотрения дела Верховного командования вермахта было обнаружено еще несколько документов, и они оказались в руках трибунала. Из них было видно, что все ответы Браухича были лживыми. Были найдены его собственные приказы во исполнение указаний Гитлера, подписанные приказы и перечень генералов, которым они были переданы. Также был отслежен приказ Браухича о поддержании дисциплины – весьма расплывчатая безвредная вещь, которая никогда не цитировалась в противопоставление приказу о комиссарах. И было также очень далеко от того, чтобы не получать докладов о казнях политических комиссаров, и еще было показано, что все трое командующих группами армий обращали внимание Браухича на такие доклады и что его уговорили направить меморандум Гитлеру.

Показания Гальдера на процессе Верховного командования вермахта были более осмотрительными, чем приведенные выше, и он рассказал историю, которую нельзя было ни подтвердить, ни опровергнуть. Он признался, что был первым, кто узнал об особой роли гиммлеровских полицейских частей, и записал это в своем дневнике еще 5 марта 1941 г., но он утверждал, что не уловил последствий даже после циркуляра Кейтеля от 30-го, хотя и был полон сомнений. После совещания 30 марта Гальдер обратился к Браухичу и предложил, чтобы тот потребовал от Гитлера отменить оба приказа. Браухич отказался из-за своей ответственности перед своими войсками. Он все еще надеялся заручиться поддержкой Кейтеля в провале новых приказов. В этот момент Браухич воззвал к преданности Гальдера. Он напомнил последний случай, когда Гальдер хотел уйти в отставку. Это было перед Польской кампанией, и Браухич проговорил с ним целую ночь, в конце концов взяв с него обещание не покидать его в общей борьбе против Гитлера. И вот через восемнадцать месяцев Гальдеру пришлось сдержать обещание. «Такая была у меня причина не подавать в отставку. Я пообещал не делать этого».

Гальдер так хорошо держал свое обещание, что, хотя Браухича и уволили в отставку в декабре 1941 г., сам он умудрился оставаться в качестве гитлеровского начальника Генерального штаба сухопутных войск до сентября 1942 г. Но вернемся к трем командующим группами армий, присутствовавшим на совещании 30 марта 1941 г.; Лееб и Рундштедт подтвердили на Нюрнбергском процессе, что они тоже выразили протест Браухичу. Но они дали эти показания поверхностно, формально и не вызывая особого доверия. Ни один из фельдмаршалов не объявил, что сделал что-то впечатляющее, например подал в отставку. Но от имени фон Бока, который умер до начала Нюрнбергского процесса (1880–1945; погиб 3 мая 1945 г. во время налета авиации союзников. – Ред.), были сделаны значительно более колоритные заявления. Похоже, что фон Бок поделился своими проблемами со своим начальником штаба генерал-майором Хеннигом фон Тресковом, которому суждено было стать знаменитым в качестве заговорщика против Гитлера. У фон Трескова имелся план для командующих группами армий. Они должны были лететь в Берлин и потребовать новой встречи с Гитлером. На этот раз они должны отказаться от выполнения приказа о комиссарах. Но фон Бок заявил, что это сделать невозможно, потому что он уже отправил свой письменный протест Гитлеру, который его игнорировал. Эта чистосердечная история приобрела некоторые менее откровенные элементы снежного кома. Даже утверждалось, что через фон Трескова трем командующим группами армий удалось помешать Гитлеру расширить всеохватывающий приказ о казнях, отменить применение определения «комиссар» ко всем взятым в плен офицерам Красной армии, политическим или прочим.

В действительности ослабление гитлеровских приказов было очень незначительным и достигалось не главнокомандующими в ранге фельдмаршала, а армейской бюрократией. И этот импульс был более практическим, чем моральным, потому что в передаче приказа фюрера переход прав военной власти требует большой доли протокола. Всего через несколько дней после лекции в рейхсканцелярии Браухич отправил Эдуарда Вагнера, первого обер-квартирмейстера сухопутных войск, договориться с Гейдрихом как главой Главного управления имперской безопасности (РСХА)[3]3
  РСХА – всего лишь новое название, присвоенное в 1939 г. СД (SD), или Службе безопасности, ответвлению гиммлеровской СС, которое поглотило Бюро криминальной политической полиции. В структуре РСХА тайная государственная полиция рейха (4-е управление) называлась гестапо. На языке вермахта РСХА всегда называлось СД, главным образом чтобы отличить от собственной армейской полевой полиции. И в этой книге было признано удобным использовать термин СД в таком смысле.


[Закрыть] об условиях полномочий частей полиции безопасности СС в Советском Союзе и пределах компетенции армии. Хотя в Германии Гейдриха боялись больше всего, формально он подчинялся Гиммлеру, который являлся высшей властью над всей германской полицейской системой, а также над СС во всех ее иных разветвлениях. Но в этот период, когда он еще не ослабил свою позицию, взяв на себя дополнительную задачу управления «протекторатом Чехия и Моравия», Гейдрих был практически независим от Гиммлера и имел прямой доступ к Гитлеру, который был о нем высокого мнения, но оно сочеталось и с недоверием.

У Гейдриха был особый интерес в структуре безопасности позади будущего русского фронта. За прошедшие семь лет он построил свою собственную военную разведывательную организацию. Хотя этот соперничающий орган СС был связан рядом правил и был обязан сотрудничать с разведкой и контрразведкой вермахта, то есть абвером адмирала Канариса, повсеместно считалось, что Гейдрих пытается вытеснить Канариса. В этом случае он бы добился лучшей позиции для СС и посягнул бы на Верховное военное командование. Гитлер, однако, не поддерживал таких амбиций в лидерах СС, и в этот период войны ему не хотелось раздражать Генеральный штаб сухопутных войск, который создавал для него так мало проблем. Но Гитлер имел слабость к докладам на одну и ту же тему от различных и соперничающих служб. Он позволял обеим разведывательным организациям продолжать свою работу и не верил докладам ни одной из них.

Посредством такого дублирования функций военной разведки Верховное командование имело возможность контролировать все массовое истребление, происходящее позади линии фронта, как Гитлер обрисовал это 30 марта. Реализация этого истребления должна была находиться в руках особых оперативных групп (эйнзацгрупп) и специальных команд (зондеркоманд). Такое сочетание функций было свойственно инструкциям Гитлера, потому что эти соединения должны проложить дорогу новой политической администрации. Но даже в мирное время гестапо было в состоянии посягнуть на военные прерогативы, потому что со времени захвата Гитлером власти агентам гестапо было разрешено собирать политические данные как за рубежом, так и у себя дома. Такое же состояние дел было и по ту сторону, где НКВД дублировал функции Разведупра или Управления военной разведки. В Германии это соперничество приглушалось хорошими отношениями, которые существовали между Канарисом и Гейдрихом, служившим под его началом во флоте. Кроме того, эти двое были вынуждены сотрудничать, потому что абвер не имел полномочий производить аресты в мирное время. Для этой цели ему приходилось обращаться за услугами в «политические бюро» полиции в различных германских провинциях, а эти политические бюро были поглощены гестапо.

Отношения между соперничающими разведслужбами в апреле 1941 г. все еще руководствовались соглашением, известным как «Десять заповедей», которое было заключено в январе 1937 г. Оно являлось козырной картой Верховного командования, потому что требовало от СД Гейдриха и его разведслужб передавать абверу любую информацию, которой они обладают. Как орган разведки, СД была обязана докладывать, чем она занималась как секретная полицейская служба.

И поэтому Генрих Мюллер, начальник гестапо, должен был регулировать компетенцию подразделений полиции безопасности вместе с обер-квартирмейстером сухопутных войск. Генрих Мюллер имел репутацию самого сурового и самого жестокого человека в Германии. Похоже, что еще он был и одним из самых тупых. Признанный Великий инквизитор Европы был баварским полицейским, привыкшим лишь допрашивать подозреваемых. Его метод состоял в том, чтобы раздразнить своего противника намеками на секретное досье о нем, а потом перейти к угрозам насилием. Вагнер, однако, был не из кротких. Это был нетерпеливый, затюканный генерал с маленьким красным лицом, ненавидевший все, что не относится к военной сфере, но не особенно любивший и то, что к ней относилось.

Проект соглашения, которое наконец-то было утверждено и Гейдрихом, и Вагнером, был плодом усилий одного молодого офицера СС по имени Вальтер Шелленберг, который служил у Гейдриха в отделе зарубежной разведки, 6-го управления РСХА. Шелленберг уже был экспертом Гейдриха по контршпионажу, и ему было суждено перед концом войны заменить адмирала Канариса в качестве главы разведки всего рейха. Несмотря на некоторую поверхностность мемуаров, которые ему приписываются, Шелленберг обладал одним преимуществом. Вступив в партию только в 1933 г., он имел за плечами образование, которое не состояло исключительно из уличных драк, но он еще был и грамотным юристом. (Автор преувеличивает удельный вес среди верхушки нацистов людей не очень образованных. На самом деле там было очень много весьма образованных и одаренных личностей, что в сочетании с «простонародностью» Гитлера и некоторых других, а также с не сломленной в 1918 г.

германской военной машиной и сделало германский нацизм столь страшным врагом. – Ред.)

Документ, появившийся из черновиков Шелленберга, был впервые представлен в 1948 г. на судебном процессе над германским Верховным командованием (ОКВ). Он был разослан Браухичем, этим ничего не знавшим человеком, 28 апреля 1941 г., то есть через четыре недели после речи Гитлера в рейхсканцелярии. Это весьма курьезный документ. Армия в нем предстает как организация, имевшая значительно больше контроля над полицейскими частями Гейдриха, чем можно предполагать из показаний на первом Нюрнбергском процессе. Сам Вальтер Шелленберг описывал встречу между Гейдрихом и Вагнером как очень дружескую. Возможно, предвидя, что генералы не станут себя беспокоить вмешательством даже тогда, когда для этого будут возможности, Гейдрих не создавал проблем. По условиям протокола контроль каждого командующего армией оставался неумаляемым в его собственном районе боевых действий. В каждом штабе армии должен был присутствовать представитель СД, и его обязанностью было докладывать обо всех инструкциях, которые он получал из конторы Гейдриха. Какими бы они ни были, боевые приказы командующего армией имели главенство. Части СС и СД также зависели от командующего армией в плане продовольствия, транспорта и жилья. В соответствии с соглашением 1937 г. они к тому же были обязаны держать офицера связи (Ic) и докладывать обо всех вопросах разведки начальнику разведки командования армией.

Если бы от всех армейских командиров требовалось точное выполнение инструкций, эти положения отменили бы приказ о комиссарах. Они были в совершенном противоречии с разделом, в котором объявлялось, что меры против гражданского населения являются ответственностью только оперативных групп (эйнзацгрупп) СД и СС. Кроме того, эти положения были применимы не только к зоне боевых действий, но и также в глубоком тылу фронта, который каждый командир контролировал через своего коменданта безопасности тылового района армии. Это означало, что в огромной части оккупированного Советского Союза могли осуществлять свою власть над полицией безопасности СД (гестапо) таким же образом, как и главнокомандующие на поле сражения. Только в районах, которые были переданы немецкому гражданскому управлению, вермахт терял все права контроля. Там полицейские командиры никоим образом не были подчинены гражданским комиссарам министерства Розенберга, кроме того, что были обязаны консультироваться с ними. И тут власть Гейдриха была неоспоримой.

В инструкциях, разосланных Кейтелем 13 марта 1941 г., Гитлер объявил свою волю, что свобода действий Гиммлера, Гейдриха и их служб будет простираться до линии фронта. Это (как Гитлер понимал в глубине души) было абсурдом. Даже Гейдрих, ненавидевший верховное армейское командование, потому что там его считали чем-то вроде неприкасаемого (парией), как говорят, заявил перед своим совещанием с Вагнером: «Мы не можем допустить, чтобы дикие, безответственные орды бегали вдоль линии фронта». В отличие от Мюллера он хотел ограничить эйнзацгруппы в оперативной зоне до роли тактических вспомогательных частей. Но, в свою очередь, Гейдрих ожидал, что командование вермахта оснастит его людей, как моторизованные части.

Сам по себе этот основной статут будущих эйнзацгрупп не был достаточен, чтобы обеспечить соблюдение требований вермахта. Понадобились еще два указа, чтобы привести в действие условия гитлеровских указаний от 30 марта. Первый содержал руководство по обращению с военнопленными. Он должен был обеспечить инструмент, которым можно было бы отбирать комиссаров и партийных чиновников для казни. Второй декрет должен обеспечить полную защиту для германских солдат, которые должны «атаковать в тылу теми же самыми методами, которые они используют при атаке врага на поле сражения; а также полную безнаказанность для офицеров, которые отдавали приказы, взывавшие к общему порыву их солдат». Такими были так называемые приказ о комиссарах и военный приказ о юрисдикции, который сейчас предстояло подготовить. Лицом, ответственным за первый приказ, был Вальтер Варлимонт, начальник Управления национальной обороны и заместитель Альфреда Йодля, начальника штаба оперативного руководства Верховного главнокомандования вермахта. Варлимонту не нравилась его обязанность, хотя все считали его нацистским генералом. В начале мая он попытался получить приказ, подготовленный полковником Рудольфом Леманом, начальником юридического отдела ОКВ. Варлимонт также пытался убедить своего близкого друга Эдуарда Вагнера издать этот приказ устно, без каких-либо письменных указов. Вагнер сказал, что не может сделать этого, потому что, если он не составит официальный указ для него, то Гитлер аннулирует недавнее соглашение Вагнера с Гейдрихом и тем самым предоставит РСХА полную власть в зоне боевых действий. Вагнер заявил, что ему стоило величайших усилий помешать РСХА отдавать армии приказы на самой линии фронта.

Поэтому Варлимонт был вынужден подготовить этот приказ. На него обрушилось бремя принятия решения, что есть «комиссар». Если воспринимать высказанные Гитлером пожелания буквально, приказ о массовых казнях должен применяться к любому, кто получал какие-либо приказы от советского правительства, и к любому, кто проявил хоть малейшую активность в коммунистической партии. Варлимонт действовал осторожно. 12 мая он издал под своим собственным именем документ, который описывался как «предоставление ОКХ инструкций от 30 марта». Следуя смыслу лекции Гитлера, Варлимонт писал, что выявление политического функционера должно представить достаточные основания для казни по приказу любого германского офицера, обладающего дисциплинарными правами. Германский офицер должен посоветоваться с двумя другими военнослужащими вермахта, но только один из них должен иметь офицерское звание. Термин «политический функционер» должен был включать в себя политруков (или заместителей командира по политической подготовке), которые, как считалось, сопровождают все части Красной армии начиная с роты и выше и которые носят военную форму. С другой стороны, «предоставление» содержало в себе предложение, исходившее от Альфреда Розенберга, которое ограничивало определение политического функционера. Розенберг просто внес предложение, чтобы русские чиновники, остававшиеся на своих постах без оказания сопротивления захватчику, не подвергались репрессиям.

На судебном процессе над ОКВ в 1948 г. Варлимонт объяснял, почему он цитировал Розенберга. Он полагал, что на Гитлера произведут впечатление взгляды такого старого партийного лидера. Учитывая оценку, которую Гитлер давал Розенбергу, вызывает большое удивление, что это предложение оказалось в финальном варианте приказа. Но, хотя множество советских местных государственных чиновников были спасены от смерти, определение понятия «комиссар» так и не было найдено. Этот приказ не создал принципов для руководства СС и СД в отборе людей, и он не предполагал никаких контрбалансов их власти, когда она пускалась в ход.

Попытка прояснить вопрос была сделана Рудольфом Леманом, который в качестве юридического эксперта ОКВ уже был занят вторым приказом – освобождающим германского солдата от ответственности за совершенные преступления. Леман получил грубый выговор от Кейтеля. «Господин министериалдиректор, здесь мы ведем речь о юрисдикции. Комиссары не имеют вообще ничего общего с юрисдикцией». Тем не менее именно Леману Варлимонт послал свой окончательный проект приказа о комиссарах, который включал в себя правила казни любым офицером с дисциплинарными полномочиями. Леман главным образом был озабочен тем, чтобы не навлечь на суды вермахта дурную славу, поэтому он вставил последний параграф, который получил одобрение Гитлера. В нем говорилось, что военным судам не должны поручаться «меры, указанные под литерами I и II».

Это совпадало с тем, как Леман справлялся со своим собственным заданием, приказом о юрисдикции, – старание, которое не принесло ему почестей. И еще меньше этот приказ помог сохранению репутации Альфреда Йодля. Хотя, как и все другие, Йодль утверждал, что был возмущен требованиями Гитлера, что он поставил замечания на полях текста Варлимонта. Это было предложение представлять расстрел комиссаров как репрессии. И причиной для репрессий считать войну, которая еще даже не началась. Йодль добавил следующее: «Надо быть готовыми к мести, направленной на [сбитых] немецких летчиков». Таким путем, похоже, можно было избежать риска неповиновения Гитлеру и в то же время «сохранить в чистоте доброе имя вермахта».

Это произошло 12 мая. Без каких-либо изменений по существу бумага Варлимонта была разослана Браухичем как «Приказ от 8 июня», после того как он председательствовал лично на совещании, где вырабатывались правила, по которым советские пленные будут передаваться гестапо. Фразы, которые имеют подпись Браухича, мало чем отличаются от гитлеровских:

«В борьбе с большевизмом нельзя рассчитывать на то, что враг будет действовать в соответствии с принципами гуманности или международного закона. В особенности следует ожидать, что обращение с нашими пленными со стороны политических комиссаров всех типов, являющихся истинными столпами сопротивления, будет жестоким, нечеловеческим и будет диктоваться ненавистью».

Поэтому приказ убивать комиссаров относился к комиссарам любого типа и положения, даже если подстрекательство к саботажу и сопротивлению было всего лишь из области подозрений. Если человека признали комиссаром, то он должен быть расстрелян на месте. Видимо, Браухич думал, что им достаточно будет попасть в немецкие руки – с соответствующими их званию отличиями. В самом конце шел пункт, спасающий Варлимонта; в действительности все это говорит о том, что мирные администраторы не будут расстреливаться на месте; решение о них будет принято позже, и вряд ли стоит передавать их в руки гестапо. «В принципе личное впечатление от поведения комиссара более важно, чем факты дела, для которого может не существовать доказательств».

Правила казни захваченных людей, которые не были расстреляны на месте, но переданы гестапо, все еще должны быть составлены по согласованию с Гейдрихом; но они уже сформировали позицию германского солдата, который, если получит такой приказ, может расстреливать всех, включая почтальона или ассенизатора. Его позиция защищалась основным распоряжением приказа о юрисдикции, который был издан Кейтелем 14 мая. Этот приказ был сложен для составления, и полковник Леман, которому была поручена эта работа, оказался в некотором роде препятствием в этом деле. Он знал, что происходило до 3 апреля, когда получил свое задание от Кейтеля. За несколько месяцев до этого Леман выяснил у полковника Рудольфа Шмундта, адъютанта Гитлера при ОКВ, что в следующей кампании фюрер собирается «оставить суды дома». Леман не на шутку испугался. Он запланировал сделать весь документ нерабочим, полностью цепляясь за слова Гитлера. Поэтому он составил абсурдный приказ, направляя всех армейских офицеров-юристов в их боевые подразделения и назначая в полевые трибуналы только неопытных офицеров, и Кейтель уже в полном отчаянии вызвал Лемана в Берхтесгаден и снова стал угрожать «этой профессорской персоне» (как слышали, позже Леман говорил на древнегреческом в американском лагере для интернированных лиц) самыми суровыми дисциплинарными наказаниями. К счастью, говорит Леман, там присутствовал Йодль, и он успокоил Кейтеля. Так что Леману было позволено уйти и подготовить новый приказ, который оставлял бы за военными судами крупицу самостоятельности в случаях советского гражданского сопротивления.

Такова была история Лемана, но его показания на процессе над ОКВ выявили, что он был так запуган Кейтелем в Берхтесгадене, что не оставил судам никакой самостоятельности вообще. И Франц Гальдер, и Ойген Мюллер – генерал при Браухиче для специальных поручений – пытались уговорить Лемана подготовить пункт, который, по крайней мере, оставлял судам право выносить решение в случаях, которые не очевидны на первый взгляд. Но Леман отказался это делать. Он заявил, что, если советские граждане будут оправданы военным судом, это придется зарегистрировать и что такие случаи могут привлечь внимание Гитлера, как это уже происходило в нескольких эпизодах во время Польской кампании. Еще одно вмешательство Гитлера может означать конец военным судам, так что для того, чтобы защитить их существование, Леман не дал им права голоса в этих вопросах. В приговоре американского трибунала в Нюрнберге говорится, что Леман пожертвовал невинными жизнями, чтобы спасти военные суды от гитлеровской критики. Он был приговорен к семи годам заключения, что фактически для него это означало освобождение в конце 1950 г.

Черновой вариант Лемана был разослан Кейтелем 14 мая. Двадцать три экземпляра, подписанные обладающим глубокими знаниями историком Куртом фон Типпельскирхом, достигли канцелярий начальников департаментов, включая адмирала Канариса и полковника Хассо фон Веделя, руководителя пропаганды армейских вооруженных сил. Хотя этот приказ и приостановил на неопределенное время полномочия военных судов в отношении гражданских правонарушений в Советском Союзе, он предусматривал последующую организацию гражданских судов. А пока подозреваемые должны были задерживаться без всякой причины и дожидаться судебного разбирательства, будь то гражданское или военное. Военные трибуналы не должны были растрачиваться на советских граждан или партизан, чья судьба должна решаться любым германским офицером, имеющим звание, эквивалентное командиру батальона. Эти офицеры могли приказать применение коллективных карательных мер против целых сообществ людей. С другой стороны, они не были обязаны привлекать к суду своих собственных солдат за преступления против граждан, и они должны были собирать военный трибунал только в тех случаях, когда это преступление угрожало дисциплине. Эта часть приказа была усилена распоряжением Кейтеля от 29 декабря 1942 г., которым запрещалось подтверждение любого приговора военного трибунала, который был вынесен в связи с действиями против партизан.

«Рассматривая в суде преступления такого рода, необходимо держать в уме, что большевистское влияние несет ответственность за все проблемы Германии, начиная с коллапса 1918 г. Судьи обязаны быть суровыми в случаях, когда преступления являются симптомами мятежа, но менее суровыми, когда речь идет лишь о бессмысленном уничтожении имущества, которое может иметь неблагоприятное воздействие на это подразделение».

16 июля в Ангербурге (Восточная Пруссия) на совещании с Герингом, Кейтелем, Розенбергом, Ламмерсом и Борманом Гитлер заявил, что Сталин приказал разжечь огонь партизанской войны в тылу германского фронта. «Эта партизанская война даже дает нам некоторое преимущество. Она позволяет нам стереть с лица земли каждого, кто нам противостоит». И спустя шесть дней Гитлер приказал Кейтелю разослать приказ о юрисдикции плана «Барбаросса» еще более широкому списку лиц, добавив знаменательный пункт. Отныне командиры не должны были обращаться в гестапо за помощью. Они должны были сами принимать «уместные драконовские меры». 27 ноября, однако, Кейтель засомневался и приказал, чтобы все, кроме командующих армиями, уничтожили свои копии этого приказа, который, однако, остался в силе.

Фактически приказ о юрисдикции плана «Барбаросса» оставался в силе в течение всей войны. Он стал хартией германского солдата в антипартизанской войне. Приказ был утвержден Гитлером в тот момент, когда ожидалось, что кампания будет короткой, и организованного сопротивления за линией фронта не предусматривалось. Советские соединения численностью с дивизию и даже с армейский корпус (к сожалению, не только корпуса, но и целые армии, и даже несколько армий. – Ред.) укрывались в огромных лесах в тылу германского фронта. Но приказы о юрисдикции «Барбароссы» должны были применяться к ним и к их помощникам из гражданского населения. В главе, посвященной партизанской деятельности, прослеживаются некоторые детали жизни этих гражданских помощников, в большинстве своем жителей деревень, которые были вынуждены кормить и давать приют советским вооруженным отрядам. Согласно приказу, их могли убить в массовом порядке по приказу любого офицера в ранге командира батальона. Многочисленные боевые рапорты даже в июне 1943 г. показывают, что их в течение войны действительно убивали таким образом и часто многими тысячами сразу. Приказ о комиссарах обрел мировую известность как выражение нового устава варварства в войне. Приказ о комиссарах стал оправданием повальных убийств военнопленных, а приказ о юрисдикции «Барбароссы» оправдывал уничтожение гражданского населения.

Как мы уже видели, Кейтель издал первоначальный приказ о юрисдикции «Барбароссы» 14 мая 1941 г., в то время как Браухич издал приказ о комиссарах 8 июня. В пределах этого промежутка времени, 24 мая, Браухич сделал жест, который, как он утверждал, выполнял его обещание командующим армиями свести на нет распоряжения Гитлера. Этот жест принял форму дополнения к приказу о юрисдикции, и он носил название «Поддержание дисциплины». Разосланный вместе с первоначальным приказом Кейтеля в не менее чем 340 армейских формирований и управлений, этот так называемый приказ о поддержании дисциплины был представлен как комментарий к пожеланиям фюрера с целью избежать расходования людей на операциях прочесывания. В комментарии подчеркивалось, что директивы Гитлера действительно касаются серьезных случаев мятежей и что очень важно не «допустить того, чтобы войска стали неуправляемыми» – слова Гитлера. Любой отдельно взятый солдат не должен действовать по отношению к гражданскому населению так, как он лично считает нужным. Он обязан подчиняться приказам своих офицеров.

Поскольку офицерам уже было сказано вполне конкретно, что они могут расстреливать кого им заблагорассудится, трудно разглядеть, как требование Браухича по поддержанию нормальной дисциплины в воинских частях могло воздействовать на исполнение приказов Гитлера, даже в самой малейшей степени. На деле же, присовокупив издание приказа о юрисдикции, разосланного не менее чем 340 командирам, к инструкциям подвергать обычным наказаниям по законам военного времени за мелкие правонарушения, Браухич, вероятно, предполагал, что незначительное правонарушение означает то, что несколько выходит за рамки приказа. Так, по крайней мере, это было понято одним из командиров – Карлом фон Рокесом из тылового района группы армий «Юг». Фон Рокес считал, что приказ о поддержании дисциплины облекает его правом принимать решение, а что солдаты, например, расстрелявшие по собственной инициативе евреев, должны получить привычные шестьдесят суток за нарушение субординации.

Следует помнить, что Браухич клялся в Нюрнберге, что отменил приказ о комиссарах. И тем не менее приказ о поддержании дисциплины недвусмысленно говорит, что вскоре будут даны инструкции об обращении с политическими функционерами – которые действительно появились под собственной подписью Браухича 8 июня. Наконец, можно заметить, что, пока приказ о юрисдикции «Барбароссы» неоднократно повторно издавался Кейтелем, дополнение Браухича, чего бы оно там ни стоило, снова уже не появилось. Но, совершенно поставив полевых командиров в тупик своими противоречивыми инструкциями, Браухич счел необходимым прояснить ситуацию. Точно так же, как у Кейтеля в ОКВ был генерал Рейнеке для решения административных вопросов, так и у Браухича был свой Ойген Мюллер в качестве генерала по особым поручениям. В Нюрнберге эта весьма туманная личность была ключевым свидетелем против Рейнеке, который, в свою очередь, показал, что Мюллер шпионил за ним от имени партии. 11 июня 1941 г. Мюллер продемонстрировал, что как политический генерал он может так же справляться с делами, как и Рейнеке. Он собрал аудиторию из офицеров разведки и судей – адвокатов от командования каждой армией и выступил перед ними в Варшаве. Речь его фактически была в защиту приказа о комиссарах. «Один из врагов должен умереть. Не щадите носителя чуждой идеологии, а убейте его». Что касается приказа о юрисдикции, по которому сейчас было такое замешательство, Мюллер выдвинул собственное предложение. Незначительные случаи неподчинения советских граждан не стоит наказывать расстрелом. Гражданских лиц можно высечь; русские сами делали это, когда оккупировали часть Восточной Пруссии в 1914 г. Тут действительно был прецедент, и при этом прямо из войны ХХ в.