Текст книги "Цена предательства. Сотрудничество с врагом на оккупированных территориях СССР. 1941—1945"

Когда две державы столь напуганы и с таким подозрением относятся друг к другу, как это было между Германией и Советской Россией после завоевания Гитлером Запада, вооруженный конфликт представляется неизбежным. И все же не было ничего такого в том, что Советский Союз совершил в июле 1940 г., чего бы полностью не следовало ожидать в рамках секретного протокола от 23 августа 1939 г. То, что в июле 1940 г. наступил момент, когда Гитлер объявил о своем решении напасть на Россию, было вызвано двумя причинами. Во-первых, это было связано с его неохотой «крестьянина из глубинки» заниматься планами своих командиров по морскому вторжению в Англию – нечто не имеющее аналогов со времен изобретения пороха. Нашелся даже какой-то младший штабной офицер, который перевел отрывки из Юлия Цезаря как единственную существующую в истории модель. Во-вторых, это произошло благодаря мнению, которое укрепилось в уме Гитлера вместе с успехом торгового пакта с СССР, – мнению, что он, став хозяином европейской части России, будет обладать беспредельными природными ресурсами. Это обладание свело бы на нет британскую морскую блокаду Германии или даже совместную англо-американскую блокаду континента. Капитуляция Советского Союза помогла бы справиться с англо-американской морской мощью. Гитлер редко принимал всерьез операцию «Морской лев», кроме как способ обмана, ведения отвлекающих действий. Согласно данным Гельмута Грайнера, официального лица, отвечавшего за ведение дневника событий в ОКВ, Гитлер открыто заявил на заседании штаба 21 июля, что инструкции по вторжению существуют только на случай, если все остальное не получится, и что он лично считает, что Англия будет усмирена, когда Советский Союз уже не сможет представлять угрозу для Германии. Как говорит Франц Гальдер, во время этого совещания Гитлер спросил у своего главнокомандующего, сколько дивизий тому потребуется для завоевания Советского Союза, и Вальтер фон Браухич оптимистически ответил: «От восьмидесяти до ста».

Спустя неделю, 29-го, Гитлер внезапно спросил Йодля, не может ли тот начать сосредоточение этих войск немедленно, чтобы нападение на Советский Союз произошло осенью. Йодль ответил, что такая концентрация требует минимум четыре месяца, а к этому времени уже наступит зима. Потом Йодль вернулся в свой поезд, ожидавший его в Рейхенхалле возле Берхтесгадена, и сказал своему заместителю Вальтеру Варлимонту, что полагает, что отговорил Гитлера от войны с Советским Союзом. И действительно, вскоре после этого Варлимонт услышал от Гитлера, что выполнение решения лишь отложено. Через два дня после встречи с Йодлем, 31 июля, Гитлер повторил свои аргументы Францу Гальдеру, закончив это заявлением: «Если мы начнем в мае 1941-го, у нас будет пять месяцев на то, чтобы закончить эту работу».

Начиная с этого момента, планы оккупации румынских нефтяных месторождений и долгосрочное планирование всеобщего вторжения в Советский Союз разрабатывались параллельно: первым занимался Йодль из штаба оперативного руководства ОКВ в Берхтесгадене и Берлине, а вторым – Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных войск, в Фонтенбло. Практически эти два человека были соперниками и независимыми начальниками штабов. До самой середины октября в Верховном главнокомандовании (ОКВ) должны были считать, что высадка в Англии неизбежна. Поэтому план нападения на Советский Союз, курировавшийся Гальдером, поначалу был известен лишь очень ограниченному кругу штабных офицеров. Например, 8 августа Гальдер предупредил военного атташе в Москве генерала Эрнста Кестринга смотреть в оба, потому что ему скоро предстоит отвечать на многие вопросы.

Черновой план нападения на Советский Союз существовал уже 3 сентября. Как показал в Нюрнберге фельдмаршал Фридрих Паулюс, бывший в то время заместителем Гальдера и первым обер-квартирмейстером, это в принципе был тот план, который и был в конце концов принят. По нему требовалось использование румынской и финской территории, а также Восточной Пруссии и Польши, и он предусматривал применение от 130 до 140 дивизий. Цель состояла в уничтожении советских вооруженных сил в западной части страны с помощью настолько плотных окружений, чтобы никакие крупные формирования не могли ускользнуть в глубь страны. Таким способом намечалось до наступления зимы достичь линии А – А, то есть фронта, простирающегося от Архангельска до Астрахани, далеко к востоку от Москвы и неподалеку от Урала. Это была линия, с которой можно было бы заключать мир, потому что на таком расстоянии считалось, что Германия уже не сможет подвергнуться воздушному нападению. Дальнейшие детали плана – танковых прорывов и боев с окруженным противником – разрабатывались в военных штабных играх, проводившихся в ноябре – декабре в Фонтенбло с участием ряда штабных офицеров высокого ранга.

Могут быть высказаны возражения, что Паулюс был принужден заявить вышесказанное русскими, которые использовали его как свидетеля обвиняющей стороны против германского Верховного командования; но история Паулюса о разработке операции полностью подтверждается архивариусом ОКВ Гельмутом Грайнером. Тем не менее ложные отговорки осени 1940 г. о том, что сосредоточение германских войск вдоль восточной границы не предназначено для нападения на Советский Союз, повторялись даже с нюрнбергской скамьи подсудимых. Во время кампании во Франции все силы германской армии на Востоке были уменьшены с семи дивизий до пяти. Однако уже в начале сентября 1940 г. с Запада в Польшу были переброшены десять дивизий в дополнение к двум танковым дивизиям на румынской границе. Такое количество войск вряд ли могло составлять ударную силу, но они стали авангардом перемещения, превышающего эту величину в десять крат. И эти двенадцать дивизий были бы просто бесценны на Западе, где командующие видами вооруженных сил все еще ожидали начала вторжения через Ла-Манш.

Объяснение Гальдера на судебном процессе над германским Верховным командованием в 1948 г. было просто оригинальным. Оно звучало таким образом: для прекращения интенсивной контрабанды, которая шла между оккупированной Германией Польшей и Советским Союзом, Гиммлеру было разрешено построить укрепленную границу, так называемую линию Отто. Работы велись мобилизованными евреями из Польши, а для их охраны Гиммлер потребовал чудовищно увеличенного набора в эсэсовские батальоны. Таким образом, чтобы предотвратить расширение войск СС, «которые, в некотором роде, являлись антитезисом армии в своей военной идеологии», Гальдер двинул десять пехотных дивизий вермахта – огромная сила, надо полагать, – на охрану нескольких тысяч покорных еврейских рабочих или для воспрепятствования контрабанде.

С этого момента Гитлер пытался выиграть время. Между устными распоряжениями 31 июля 1940 г. и публикацией первых оперативных приказов прошло четыре с половиной месяца. Начальник штаба Верховного главнокомандования (ОКВ) Вильгельм Кейтель, как утверждают, по этому и по многим другим таким же сомнительным случаям посылал Гитлеру возражения и занимался увещеваниями. Тем не менее он был рад узнать в октябре, что никаких дальнейших письменных приказов отдано не будет, поскольку все еще предстоят дискуссии с русскими. Не то чтобы Гитлер чего-то ожидал от этих дискуссий. История показала, что он был почти не в состоянии перестроить свой образ мыслей. Но Гитлер все еще не был уверен в правильности порядка приоритетов. Между августом и декабрем 1940 г. перед ним вытанцовывались другие перспективы: выведенная из войны одними бомбардировками и блокадой Англия, впечатляющая кампания по захвату всего Средиземноморского бассейна и Ближнего Востока – с помощью Испании, Италии и вишистской Франции. А тем временем Советский Союз мог откупаться от Гитлера зерном и нефтью.

Но чтобы поддерживать торговое соглашение в рабочем состоянии, Гитлеру пришлось принять к сведению глубокое недовольство советского правительства в отношении Венского арбитража (отъема территории у Румынии в пользу Венгрии). Советские лидеры считали, и, возможно, вполне искренне, что имеют право на повторную оккупацию Бессарабии (возвращение российских земель, оккупированных в 1918 г. Румынией. – Ред.) в рамках секретного протокола. Они рассматривали захват Северной Буковины не более чем как чаевые за то, что отдали немцам кусок Литвы во время спектакля «Лебединое озеро». Но данный случай отличался от гитлеровского арбитража в Вене, который гарантировал военную помощь Румынии в обмен на ее территорию. Данный факт в Москве сочли противоречащим секретному протоколу от 23 августа 1939 г., который подтвердил отказ Германии от каких-либо интересов в Юго-Восточной Европе. Поэтому 21 сентября 1940 г. Молотов вручил Шуленбургу пространную сердитую ноту, заканчивающуюся заявлением, что его правительство готово вести переговоры об аннулировании статьи 3 этого соглашения. Поскольку это правило предусматривало совместные консультации и обмен информацией, это было равносильно угрозе разрыва пакта.

В октябре последовало дальнейшее ухудшение отношений. Молотов настаивал на том, что существует секретный военный договор между Германией и Финляндией. Более того, Румыния начала принимать немецкие войска – так называемую учебную миссию, – которая выросла в полевую дивизию. Риббентроп объяснял, что это делается с целью защиты нефтяных промыслов от диверсий британцев, но Молотов заявил Шуленбургу с улыбкой, что у британцев сейчас иные проблемы и они должны быть рады уберечь собственные жизни. Тем временем германская торговая миссия сообщила, что гитлеровская новая программа перевооружения не позволяет удовлетворить советские заказы на вооружения (оборудование и технологии. – Ред.). Русскими овладели столь сильные подозрения в отношении будущего, которое ожидает этот пакт, что теперь они хотели заказывать лишь то германское оборудование, которое может быть поставлено в короткие сроки. Советский Союз полностью поставил запланированный один миллион тонн зернопродуктов, но если бы поставки прекратились, то Германия в 1941 г. оказалась бы без каких-либо национальных резервов зерна. И на этом фоне Риббентроп горячо повторил свою просьбу о приезде советской делегации в Берлин, причем делегации, возглавляемой самим Молотовым. Запрос был отправлен 13 октября, но Сталин не принимал его до 27-го числа.

Трехдневный визит Молотова в Берлин начался 12 ноября. Официальная цель визита – обсуждение договора, по которому Советский Союз становился членом Тройственного союза, включавшего Германию, Италию и Японию. Однако в первый день переговоров Гитлер послал в ОКВ секретную директиву, известную как Weisung Nr. 18 (Директива № 18. – Пер.). В ней объявлялось, что независимо от переговоров с Молотовым все приготовления на Востоке, которые делались на основании устных приказов, должны продолжаться и что план боевых действий будет сообщен, как только получит одобрение Гитлера.

В отличие от пылкого Риббентропа, который хотел сыграть роль Бисмарка, Гитлер ни в коей мере не был заинтересован в предлагаемом договоре. Для него поведение Молотова на конференции и после него должно было стать проверкой силы Советского Союза. Молотов мог отвергнуть вкрадчивые уверения Риббентропа о том, что вторжение в Англию неминуемо и что Британская империя близится к своему полному закату. Он мог и отклонить предложение поделить британское имущество в случае банкротства хозяина, а эту возможность договор дал бы ему – в компании с Италией и Японией. Молотов также мог не поверить заверениям Гитлера о чисто экономических и неполитических интересах Германии в Финляндии и Юго-Восточной Европе, и он мог открыто встать на сторону Англии, которая, реагируя на самую последнюю агрессию Муссолини 28 октября, уже высадила свои войска в Греции. С другой стороны, Молотов мог принять все германские заверения и, сделав это, тем самым раскрыл бы, что Советский Союз созрел для убийства. Если, однако, Молотов сделал бы хоть какой-то намек на англо-американский альянс или гарантии, он бы показал, что Сталин наконец-то делает то, что должен был делать во времена мюнхенского и пражского кризисов (СССР это и делал. Но Англия и Франция предпочли договориться с Гитлером за счет Чехословакии. – Ред.). Это была бы игра очень сильной картой.

На самом же деле Молотов не сделал ни того ни другого. На него наверняка не произвели впечатления насмешки над Англией и Америкой. Гитлер говорил ему, что английские ответные меры смехотворны, как это он мог видеть сам по Берлину, где не заметно следов бомбежки, и все же Молотову пришлось провести последний вечер в бомбоубежище Риббентропа. Перед отъездом он лукаво заметил, что не сожалеет, что пришлось пережить британский воздушный налет, потому что этой бомбежкой он обязан тому, что имел столь исчерпывающий разговор с министром иностранных дел рейха. Сам Гитлер угостил Молотова одной из своих нескончаемых речей, которую пришлось переводить фразу за фразой через переводчика. Молотов ответил комплиментами вперемежку с упреками. Было заявлено то, к чему Гитлер совершенно не привык и что заставило его затаить обиду, хотя для этого было мало причин. Действительно, Молотов дал понять, что не убежден в крушении Британской империи, что не удовлетворен объяснениями Германии в отношении ее роли в Румынии или ее договора с Финляндией. С другой стороны, Молотов не сделал ни малейшего намека на то, что Советский Союз будет поддерживать англосаксонский блок.

И в этом таилось признание слабости Советского Союза. С одной стороны, рождественская пантомима, устроенная армией Муссолини в Греции, меньше всего была способна воздействовать на грубую русскую натуру, и это стало наихудшей рекламой для будущего партнера по договору, который намечался помощником в дележе Британской империи. С другой стороны, Сталин и другие имевшие вес деятели политбюро не могли забыть, что Черчилль поддержал интервенцию британских войск в гражданскую войну, не могли забыть, что государственные деятели Версаля сделали и Германию, и Россию странами-жертвами. Если Германия и Советский Союз ссорятся сейчас, то в глазах Советского Союза это семейная ссора. И Гитлер прочел в вопросах и ответах Молотова как раз то, чего хотел. Он понимал, что русские продолжат выплату Danegeld[2]2
  «Датские деньги», ежегодный налог в X–XII вв. в Англии – уплата дани скандинавским викингам, нападавшим на Английское королевство.


[Закрыть] немцам, замаскированную под несбалансированный торговый договор, в надежде, что Гитлер не станет аннексировать новые страны.

Ответ Сталина на предложение договора был передан Молотовым Шуленбургу 26 ноября. Советский Союз присоединится к тройственному пакту при условии, что немцы выведут своих добровольцев из Финляндии, при условии, что Советскому Союзу будет позволено выступать в качестве державы-гаранта для Болгарии, при условии, что Советскому Союзу будет разрешено арендовать военно-морские базы в Болгарии и Турции, которые позволят ему осуществлять контроль над Босфором и Дарданеллами. Условия были неприемлемыми, и выдвигались они именно с такой целью. И отныне планы подписания договора просто были заморожены.

Спустя девять дней Гитлер принял Браухича, Кейтеля, Гальдера и Йодля в рейхсканцелярии, чтобы объявить им, что он вот-вот отдаст оперативные приказы, которые задержал на время визита Молотова. Гитлер принял решение изменить кодовое название с «Фрица» на «Барбароссу». Если «старый Фриц», Фридрих II Великий, сделал Пруссию великим европейским государством, что же можно было сравнить с деяниями императора Фридриха I Барбароссы, который объединил все немецкие княжества и послал их в бой против старого восточного врага? Гитлер был восприимчив к историческим приметам, и во время наступления на Москву он запретил своим штабным офицерам читать Коленкура (1773–1827; в 1807–1811 гг. французский посол в России. Пытался отсрочить войну, предупреждал Наполеона. В походе 1812 г. неотлучно был при Наполеоне. Автор мемуаров, содержащих ценные и малоизвестные сведения. – Ред.). Все это выглядит тем более странным, притом что Гитлер выбрал имя великого Барбароссы (Фридрих I Гогенштауфен (Friedrich I Rotbart, ок. 1125–1190) – король Германии (1152–1190), император Священной Римской империи (1155–1190). Прозвище Барбаросса он получил в Италии из-за своей рыжей бороды (от ит. barba, «борода», и rossa, «красная»). По пути в Палестину войско крестоносцев понесло большие потери в стычках с мусульманскими войсками султана Саладина. Армия, сопровождаемая армянскими проводниками, подошла к реке Салеф. При переправе через нее император упал с коня, был подхвачен течением и захлебнулся. – Пер.), который, как знает каждый ходивший в германскую школу, утонул в реке. Такого рода вещи заставляли старых вояк качать головами, и Гитлер, находившийся в действующей армии пять военных лет, должен был это знать, как никто другой. Знаменитое Gefuehl (чутье. – Пер.) его подвело.

Франц Гальдер отвечал за стратегический план, включая командно-штабное учение, проведенное в Фонтенбло. В свете результатов этой военной игры Гальдер потребовал 105 пехотных и 35 танковых дивизий, то есть самую мощную армию в истории. Из записей Грайнера вытекает, что Гальдер совершенно не разделял уверенности Гитлера в быстром успехе первых боев на окружение противника, но скоро научился механически повторять мнение Гитлера. В начале мая 1941 г. Гальдер выступал в штабе 17-й армии в Жешуве в Польше. Гальдер заявил, что первые сражения приведут к крушению России в течение нескольких недель, но один из свидетелей заметил, как дрожали его губы. И все-таки Гальдер прошел через это, хотя в сентябре 1938 г. он допускал в мыслях заговор против Гитлера, а в ноябре 1939 г. возражал против вторжения в западные страны. После своего смещения с поста в 1943 г. Гальдер снова связался с кругами сопротивления и был арестован после заговора 20 июля 1944 г. по причине перехваченной переписки с канцлером в изгнании Йозефом Виртом. Гальдер не был «дьявольским генералом». Доказательства против него были слабы, его так ни в чем и не обвинили, и он был освобожден союзниками.

Директива № 21, план «Барбаросса», была отдана 18 декабря – через день после того, как президент США Рузвельт пообещал поставки Британии по ленд-лизу. Это был тот самый план, над которым Паулюс работал в сентябре, план, который предусматривал выход на линию Архангельск – Астрахань. Начало военных действий намечалось на 15 мая 1941 г. Предполагалась помощь со стороны Румынии и Финляндии, но пока еще без Венгрии и Италии. Для многих командующих группами армий и армиями это был первый намек на то, что теперь Гитлер планирует эту операцию не на случай чрезвычайной ситуации, а как откровенную и неприкрытую агрессию. Тем не менее в течение следующего месяца было проведено несколько штабных совещаний с Гитлером, и никто из них не высказал каких-либо возражений морального характера. Командующие группами армий фон Лееб, фон Бок и фон Рундштедт выдвинули, как это делал до них Гальдер, ряд технических возражений против уничтожения советских армий так близко к западной границе, но Гитлер заверил их, что при первых немецких успехах вся советская политическая система рухнет. Фон Лееб, генерал старой школы, которого пожаловал дворянством кайзер Вильгельм II в Первую мировую войну, оказался самым упрямым из всех их. Он спорил со своим главнокомандующим Браухичем, что Англия вывела свои войска из Дюнкерка без потерь (в ходе Дюнкерской операции английская армия потеряла более 68 тыс. человек, всю артиллерию, танки и другое вооружение, более 63 тыс. автомашин, около 0,5 млн т военного имущества. Было потоплено 224 английских и ок. 60 французских кораблей и судов. Удалось эвакуировать 215 тыс. англичан и 123 тыс. французов и бельгийцев. 40 тыс. французов в районе Дюнкерка попали в плен. – Ред.) и что Германии предстоит война на двух фронтах. Тем не менее три дня спустя он с готовностью обсуждал со своим экспертом генералом Готом планы ведения танковой войны.

Однако Гитлер охарактеризовал свои приказы как «предупредительные на случай изменения позиции русскими». Истинной причиной для этой оговорки было скопление грозовых туч на Балканах. В последний отрезок января русские были обеспокоены возросшим потоком немецких подкреплений, двигавшихся через Венгрию в Румынию. Молотову было сказано, что их численность составляет 200 тыс. человек и что они направляются маршем через Болгарию для атаки британцев во Фракии. Молотов возразил, что нарушение суверенитета Болгарии вынудит Турцию перейти на сторону Британии для защиты проливов, – и он вновь подтвердил, что Болгария находится исключительно в сфере интересов Советского Союза. Тем не менее германские войска 28 февраля вошли в Болгарию, а три дня спустя Болгария вступила в Тройственный союз. А тем временем численность немецких войск в Румынии выросла до 700 тыс. человек.

Когда Гитлер снова обратился к своим генералам 9 января, акцент делался главным образом на Балканскую кампанию, но он обвинил британцев в том, что те рассчитывают на советскую интервенцию, и заявил, что Сталин – это хладнокровный шантажист, который отречется от любого договора. Далее Гитлер говорил об успехах настолько огромных, что даже промышленные ресурсы Баку и Свердловска должны быть уничтожены.

В конце месяца Гальдер и Рундштедт руководили еще одной военно-штабной игрой в Сен-Жермене. В ней проверялись возможности боев с окруженными войсками вокруг Киева с участием румын, наступавших на Советский Союз с юга. Германскому Верховному командованию фортуна явно не благоволила, потому что некоторые из его членов попали в руки Советов. История о военных играх в Фонтенбло была выдана фельдмаршалом Паулюсом, который сдался в Сталинграде. История о военных играх в Сен-Жермене была выдана генералом Винценцем Мюллером, заместителем командующего 4-й армией, который сдался русским в ходе величайшей для немцев катастрофы в июне 1944 г. на фронте группы армий «Центр» (катастрофы в ходе Ясско-Кишиневской операции или в ходе Висло-Одерской операции были для немцев не менее чудовищными. – Ред.).

Гитлер внимательно изучил результаты этих стратегических игр, но фактически они были задуманы для того, чтобы сообщить ему то, что он больше всего хотел услышать. Фюрер был во власти идеи гниения советского «государственного трупа», которая около четырнадцати лет назад вдохновила его на четырнадцатую главу «Майн кампф»; им владела мысль об «убогости», проявленной Красной армией в «зимней войне» против Финляндии (очень скоро, зимой 1941/42 г., немцы ощутят на своей шкуре, что такое воевать в мороз, а морозы зимой 1939/40 г. в ходе «зимней войны» были пострашнее, чем в 1941–1942 гг. – Ред.), он упорно верил в конфликты между советскими политбюро и Генеральным штабом, выявившиеся в процессах 1937–1938 гг. Из-за исторического невежества или по причине принятия желаемого за действительное Гитлер забыл о поразительном количестве казней французских генералов, что проложили дорогу к первым военным победам Французской революции и, в конечном итоге, к Наполеону. И прежде всего, Гитлер был во власти своей легкой победы во Франции и странах Бенилюкса. Он хотел воевать в одиночку, не делясь добычей. Румынию и Финляндию ему пришлось привлечь, чтобы нанести удары с их территорий, но он сознательно обманывал Муссолини даже на дружеской встрече 20 января, а Японию он намеренно удерживал, чтобы спровоцировать ее на нападение на Сингапур и на расчленение Британской империи.

3 февраля на совещании у фюрера Гальдер сообщил Гитлеру такую новость, которую тому не хотелось бы слышать. Он обнаружил, что Советский Союз сосредоточил на западе 100 пехотных дивизий, 25 кавалерийских дивизий и 30 механизированных дивизий – силу, которая даже превосходит ту армию, которую Гитлер запланировал 18 декабря. Более того, Гитлер имел в своем распоряжении восемь недель на размещение своих войск, и Йодль заявил, что даже четырнадцати недель будет недостаточно. Эти планы, раскрытые широкому кругу лиц 30 марта, будут изучаться в следующей главе. Они были основаны на гитлеровской концепции, что самые лучшие земли Советского Союза следует колонизовать чужестранцами, а остальную территорию отвести на формирование слабых разобщенных «социалистических» государств.

Особый характер гитлеровской кампании предопределял не только ее провал, который был наверняка неизбежен, но и абсолютное национальное самоубийство. И основа этого особого характера заложена не в «Майн кампф», а в событии, которое произошло 10 января. Невероятно, но в то же время, когда возражения Молотова по поводу истинной сути предстоящей кампании Гитлера на Балканах не получили ответа, торговый договор, висевший в воздухе с прошлого октября, был подписан. Русские были обязаны поставить 1400 тыс. т зерна урожая 1941 г., и поставки должны быть завершены к сентябрю. Это был больший урожай, нежели тот, что спас монархию Габсбургов от голода в 1918 г., когда была оккупирована вся Украина. Если все это можно достигнуть одним шантажом, тогда что же можно заполучить с помощью безжалостной колонизации? Прошло более трех месяцев, пока эта идея обрела конкретную форму пресловутого «Зеленого досье», но зародыши уже были. И чтобы стимулировать поставки, Гитлер использовал форму шантажа Советского Союза, ясно показывающую, что то, что он хочет, – это война.

25 марта японский министр иностранных дел Йосуке Мацуока приехал в Берлин. Официально было известно, что на своем пути через Москву Мацуока провел переговоры о пакте о нейтралитете с Советским Союзом. Поэтому все ресурсы Гитлера и Риббентропа были использованы для того, чтобы убедить японского государственного деятеля в том, что сейчас самый подходящий момент за столетие, чтобы напасть на Сингапур. Вопрос о включении Японии в партнеры при вторжении в советские владения не стоял, напротив, Гитлер сам желал советско-японского пакта о нейтралитете для того, чтобы повернуть японские устремления в сторону Британской империи. То, что в результате Япония нападет и на Соединенные Штаты, с Гитлером не обсуждалось, и этого он не приветствовал. Но, зная, что Мацуока снова увидится с Молотовым и, возможно, со Сталиным, Гитлер и Риббентроп использовали его для этой цели. Гитлер заявил Мацуоке, что и Англия, и США надеются настроить Россию против Германии, но есть практическая гарантия против такой возможности, которая весит намного больше, чем существующие договоренности. В случае опасности Германия, не колеблясь, использует против Советского Союза от 160 до 180 дивизий – но Гитлер не думает, что такая опасность возникнет.

Риббентроп был много более категоричен. Если русские не целиком убеждены, что не станут следующей жертвой, то это доказательство, которого они хотят, и Мацуоке может быть доверено им это сказать. Описав в подробностях недавнее ухудшение отношений между двумя странами, ничего не пропуская, «второй Бисмарк» договорился до того, что заявил о том, что известно, что Россия развивает относительно широкие связи с Англией. Риббентроп не предполагал из того, что он увидел у Сталина, что тот «склонен к авантюрам», но нельзя быть уверенным до конца. Фюрер убежден, что в случае войны против Советского Союза потребуется всего несколько месяцев, чтобы Советский Союз перестал существовать как великая держава. Риббентроп не думает, что Сталин станет проводить неразумную политику, но в любом случае фюрер полагается больше на вермахт, чем на существующие соглашения.

28 марта Риббентроп сделал на этом еще больший акцент. В ответ на вопросы Мацуоки он сказал, что Гитлер никогда не рассматривал вопроса альянса Советского Союза как с Германией, так и с Японией. Это так же невозможно, как и союз огня и воды. Поскольку Советский Союз поставил невозможные условия для присоединения к Тройственному пакту, весь вопрос сейчас рассматривается в совершенно выжидательной форме, и за Россией внимательно наблюдают. Фюрер сокрушит Советский Союз, если Сталин будет поступать «не в гармонии с тем, что Гитлер считает правильным». Мацуока оставался в Берлине до 4 апреля, и Гитлер и Риббентроп вместе повторили угрозу против России четыре раза.

Перед лицом столь многих явных угроз вопрос о том, были ли русские позднее предупреждены надежными разведывательными данными от британского правительства, является академическим (у советского руководства были свои надежные источники информации. – Ред.). Из того, как обошлись с Чехословакией и Польшей, должно быть очевидно, что ни одно правительство не могло быть в гармонии с тем, что Гитлер считал правильным, что со стороны Советского Союза для Гитлера не требовалось никаких проявлений военных угроз, чтобы подать сигнал к агрессии. Почему тогда русские оказались пойманными врасплох 22 июня 1941 г.? Сейчас в Советском Союзе в моде заявлять, что Сталин-де совершил серьезнейшие ошибки, что Сталин упрямо отказывался слушать своих лучших военных советников, что Сталин был в руках Берии и НКВД, которые являлись врагами Верховного командования и «всех хороших русских». Ранее же было принято говорить, что Сталин доверял и ожидал, что немцы будут делать то же самое, что в результате Советский Союз был предательски атакован в тот момент, когда он был практически не вооружен (не завершил гигантскую программу перевооружения. – Ред.) и когда никакого нападения не ожидалось. И только гений Сталина спас ситуацию.

Так где же истина? То, что, несмотря на свою огромную мобилизацию, Советский Союз был застигнут врасплох, принимается без сомнений. Возможно, Густав Хильгер прав, приписывая сокрушительные поражения 1941 г. отсутствию четких приказов сверху, врожденной славянской нелюбви к ответственности и длительной идеологической обработке офицеров и чиновников послеленинского (? – Ред.) периода, которая запрещала им брать на себя какую-либо инициативу. Примитивная партизанская война разгорелась уже позже, в дни Второй мировой войны, и она расцвела пышным цветом благодаря счастливым трудностям в прямых связях с Москвой. Тем не менее по большей части катастрофу 1941 г. надо отнести на счет Сталина. Если у себя дома он являлся безжалостным диктатором, одержимым жаждой власти, и закончил, как когда-то Тиберий, не доверяя никому, то за рубежом Сталин был слабейшим из политиков (Черчилль оценивал его совсем по-другому. – Ред.). Было глупо верить, что германским посягательствам в Восточной Европе, опасность которых Сталин не мог недооценивать, можно было противодействовать без советского альянса с Западом (который саботировал все усилия по созданию системы коллективной безопасности в 1918–1919 гг. – Ред.) или пробных вооруженных конфликтов с немцами.