Текст книги "Цена предательства. Сотрудничество с врагом на оккупированных территориях СССР. 1941—1945"

Вот что означало перевести пленных в октябре 1941 г. вдали от фронта и среди миролюбиво настроенного населения. Но страдания этих маршей из транзитных лагерей в постоянные повторялись до тех пор, пока дожди сделали дороги непроходимыми, и тогда пленные просто умирали на месте.

К 25 ноября положение на Украине не улучшилось ни на йоту. Доклад главного квартирмейстера 17-й армии, которая в то время вела тяжелые оборонительные бои вдоль реки Северский Донец, показывали, что эта армия до этого взяла в плен и отправила в тыл 366 540 советских военнопленных. Многие из них были взяты в ходе боев за Киев без обуви или верхней одежды. Никакого укрытия им не предоставлялось, а уровень смертности достигал одного процента в день. Когда люди умирали или погибали от пуль охраны, их одежда распределялась среди других. Ни в одном случае рацион, установленный первым обер-квартирмейстером Генштаба сухопутных войск, не соблюдался. Только случайно им доставался хлеб. Подобно канарейкам, пленные питались чечевицей, бобами и семенами подсолнуха. Квартирмейстер, видимо, считал, что виноваты сами пленные, потому что, сдаваясь, они не пригоняли с собой свои полевые кухни.

Но, возможно, самые худшие условия существовали на другом конце гигантского советско-германского фронта, где 18-я армия Кюхлера и 4-я танковая группа Гепнера осаждали Ленинград. «Все заключенные лагеря «Восток», – говорится в военном дневнике 4-й танковой группы от 28 ноября, – умрут, самое позднее, в течение шести месяцев. В лагере в Пскове, где находится 20 тыс. человек, каждую неделю от крайнего ослабления умирает тысяча человек».

Это были пленные, взятые танковой группой Гепнера, в которой Манштейн командовал 56-м моторизованным корпусом. На процессе в Гамбурге в октябре 1950 г. Манштейн описал случай, когда он вызвал командира дивизии и объявил ему выговор. Это был не кто иной, как Теодор Эйке, командовавший дивизией СС «Мертвая голова» в России. Эйке, как это напомнил процесс в Бонне в мае 1957 г., убил Эрнста Рёма в его тюремной камере в 1934 г. Впоследствии Эйке стал повелителем системы германских концентрационных лагерей, а в 1940 г. прекратил работу комиссии по расследованиям в своей дивизии по делу о расстреле из пулеметов английских солдат полка «Ройал Норфолк» в Ле-Паради (при эвакуации из Дюнкерка в мае 1940 г. – Пер.).

Более чем через год после дела в Ле-Паради Манштейн заметил необычную вещь: дивизия Эйке все еще брала в плен очень мало солдат противника. Он приказал этому головорезу, которого характеризовал как бывшего полицейского, абсолютно не знавшего обязанностей командира дивизии, вести себя в соответствии с военными правилами. Но какой был смысл читать лекции людям СС, если самое лучшее, что могли сделать генералы-юнкеры старого типа (потомственные военные, часто из древних родов, такие как Клейст, Гудериан, Клюге, Манштейн и др. – Ред.), – это быть слишком занятыми, чтобы обращать внимание на гибель нескольких сот тысяч пленных, чьего существования они просто не заметили? В методе Эйке были даже преимущества по сравнению с таким поведением.

Уже было приведено достаточно примеров, чтобы показать, что происходило после гигантских сражений в окружениях между июлем и ноябрем 1941 г., но в действительности эти условия продолжали существовать с незначительными местными отличиями к лучшему по крайней мере до февраля 1942 г. Вину за эту ситуацию не следует возлагать на действительную нехватку продовольствия, отсутствие транспортных возможностей и т. п., а причины надо искать в появлении приказов о комиссарах и юрисдикции плана «Барбаросса». В то время предполагалось переводить пленных в Германию. Каждый военный округ, соответствовавший в мирное время армейскому корпусу, был извещен о квоте, которую он должен получать через своего начальника по делам военнопленных. Позиции этих офицеров широко различались. Некоторые из них усовершенствовали уже ужасавшие приказы, которые исходили из канцелярии Райнеке, вроде того командира, приданного к военному району VII, который распорядился, чтобы русским пленным не выдавали одеял, чтобы они сами их изготавливали из бумаги. Другие, особенно в баварском районе, вели себя с мужеством и достоинством, которое вызывало досаду у Верховного командования. Более двадцати этих офицеров прошли инструктаж у генерала Райнеке в Берлине еще в марте 1941 г. Им было сказано, что у них не будет времени для строительства нужного количества зданий и укрытий. Они должны подготовить окруженные колючей проволокой загоны для больших масс людей, и они должны быть готовы стрелять при первых признаках нарушения порядка. Приказы применялись примерно в восемнадцати лагерях, которые, согласно циркуляру, изданному Вальтером Варлимонтом 16 июля 1941 г., были расчищены для приема советских военнопленных в Восточной Германии и Польше. Они были рассчитаны на 790 тыс. человек. И несомненно, это была обоснованная величина для кампании, которую Гитлер ожидал завершить в течение шести недель. (Уже говорилось выше, 6 недель возникли в голове автора, видимо, спутал с кампанией во Франции в 1940 г., где за 6 недель немцы захватили в плен 1 млн 547 тыс. французов и их союзников. – Ред.) То, что за три месяца будут захвачены 2 млн человек и почти 4 млн к концу года, – об этом и не мечтали. (С 22 июня по 31 декабря 1941 г. Красная армия потеряла пропавшими без вести и попавшими в плен 2 335 482 человека. Кроме того, пропало без вести 500 тыс. мобилизованных, но не занесенных в списки войск. Из общего числа 2,835 млн не менее 500 тыс. можно считать погибшими. Итого 2,3–2,4 млн пленных в 1941 г. Остальное – немецкие фантазии по Геббельсу и гражданские лица. – Ред.)

Или мечтали? Не был ли весь этот план задуман, потому что Гитлер, помня падение Франции, вдруг предположил, что будут массы людей, превышающие все расчеты, которых будут гнать в рейх? Можно сказать уверенно, что 16 июня, когда Варлимонт издал свои директивы, страх большевистского заражения был очень велик. Варлимонт вел речь о вероломных азиатах, которые, как ожидается, заполнят эти лагеря, о необходимости совершенного исключения даже пассивных форм сопротивления. И уже здесь было упоминание о сегрегации особо опасных элементов.

Варлимонт выражал мнение партии, мнение гаулейтеров германских земель и их близких сотрудников из управления гестапо. Учитывая небрежность, с которой «политическая» фильтрация советских пленных осуществлялась в Германии, представляется правдоподобным, что тут сыграли роль люди, оказавшие давление на Гитлера и убедившие издать через Браухича приказ, запрещавший дальнейшую эвакуацию пленных в Германию, – чуть позднее, чем через месяц после начала военных действий. В это время в плен было взято почти 1 млн человек. Гальдер сразу же заявил Кейтелю, что если этот запрет будет реализован, то Генеральный штаб уже не сможет отвечать за такие большие количества. Его внимания достигли сообщения о случаях каннибализма. Через посредничество генерал-квартирмейстера Эдуарда Вагнера Кейтеля практически уговорили согласиться на создание постоянных лагерей для военнопленных в зоне ОКВ в районах оккупированной части Советского Союза, где боевые действия не ведутся, которые находились вне зоны ответственности Генерального штаба, но между этим лежал большой отрезок времени. Все пришлось начинать сначала, и уже начался 1942 г., когда германская армия брала не так много пленных, но первоначальные транзитные лагеря все еще содержали бойцов Красной армии, которые сдались в ходе первых боев на окружение.

В зонах ОКВ, как и во всей Германии, пленники подпадали под действие правил Райнеке. Мы уже обратили внимание на язык, который использовался Райнеке, когда он встречался с Мюллером и Лахузеном для подготовки этих правил. На этом языке был составлен циркуляр, изданный Райнеке 8 сентября 1941 г.: «Большевистский солдат настоящим утратил все претензии к обращению с ним как с уважаемым соперником в соответствии с Женевской конвенцией. Любая снисходительность со стороны германской охраны, любое дружеское расположение должно наказываться со всей суровостью. Полиция советских лагерей, которая должна комплектоваться из надежных элементов, должна быть оснащена хлыстами и дубинками. Однако немцы не должны носить при себе эти предметы. Они обязаны применять свое огнестрельное оружие как более благородное, и недостаточная энергия в его употреблении должна караться. Огнестрельное оружие должно использоваться при малейших признаках неподчинения. В местах, куда пленные поставлены работать, охрана должна соблюдать дистанцию, достаточную для того, чтобы сразу же применить свое оружие. Огнестрельное оружие также может потребоваться против гражданских лиц, которые попытаются заговорить с пленными. Никогда не поворачивайся спиной к военнопленному».

В дополнение к правилам проверки благонадежности и фильтрации евреев, коммунистов и партийных работников существовали правила освобождения потенциальных коллаборационистов. Сюда включались этнические немцы и представители прибалтийских народов, но пленные азиатского происхождения пока в эту категорию не входили. Только в начале 1942 г. Гитлер согласился, что и они могут быть включены как солдаты, но без поощрения каких-либо политических надежд. Случилось это главным образом из-за МИДа и его обеспокоенности по поводу реакции нейтральной Турции. В сентябре 1941 г. «азиаты» считались в большей степени недочеловеками, чем остальные. С другой стороны, прошло только десять дней с поездки Гитлера в Умань, поэтому украинцев следовало освобождать как потенциально дружественный элемент, но очень скоро появились другие мысли об украинцах. 7 ноября, издавая новый кодекс приказов об использовании советских пленных в Германии, Геринг заметил: «Украинцы не имеют особых привилегий. Фюрер приказал, чтобы впредь их не освобождали из лагерей для военнопленных».

Правила Райнеке от 8 сентября были плодом трудов твердолобого штабного офицера, который сделал бы все, что угодно, чтобы сохранить поддержку партии, превратившей его в человека, избранного жребием. То, что настоящие солдаты выполняли эти приказы (а многие документы показывают, что они их выполняли), понять труднее. Надо представить себе картину, какого рода человеком был комендант Шталага или Дулага в России в 1941 г. Это был офицер с неудавшейся карьерой, капитан или майор на закате среднего возраста, которому эта непопулярная задача была поручена из-за его некомпетентности. Имея на своих руках двадцать или тридцать тысяч, а иногда даже семьдесят тысяч человеческих жизней, при недостатке продовольствия, недостатке охраны как на переходах, так и в лагере, он привыкает к непрекращающемуся присутствию смерти. Мертвых всегда было больше, чем живых, и в основном они причиняли меньше хлопот. Если в нем все еще оставались хоть какие-то чувства, он начинал пить. При таких условиях его солдатам ничего не надо было говорить. Их руки редко блуждали вдали от спускового крючка. И кроме того, если хоть один полицейский тайной полиции столкнулся бы в своих смертоносных поисках с помехами, комендант лагеря считал, что СС и СД могут доложить об этом кому следует.

Невежество, возможно, преувеличивало страх такого коменданта. Фактически на этом этапе войны Гиммлер как начальник полиции не имел юрисдикции в зоне ответственности вермахта. Следовательно, полиция безопасности СД не могла задерживать здесь военнослужащего. Ее обязанностью было немедленно сдать такого солдата военным органам. Коменданта лагеря для военнопленных могла судить только армия. Если приговор предусматривал увольнение, СД, конечно, могла схватить его как гражданское лицо и отправить в концентрационный лагерь, но такого никогда не происходило. Напротив, комендант лагеря, скорее всего, находил поддержку своих вышестоящих начальников. 3 ноября 1941 г. одно из таких столкновений было упомянуто командиром эйнзацгруппы на Украине в его ежедневном докладе в управление Гейдриха. Дело в том, что в Виннице, которая с недавних пор стала еще одной ставкой Гитлера и где далеко за линией фронта располагался большой транзитный лагерь, комендант лагеря приостановил отправку 362 еврейских пленных, отобранных фильтрационной командой. Он отдал под суд своего заместителя за соучастие в этой операции. Далее последовала дуэль между ОКХ, главным командованием сухопутных войск, поддержавшим коменданта лагеря, и ОКВ, Верховным главнокомандованием вооруженными силами, добившимся согласия Гейдриха. В конце концов ОКВ победило, но даже при этом никаких судебных действий против этого коменданта лагеря предпринято не было.

Тем не менее, сообщая о поддержке маленького человека высочайшими органами, бюллетень эйнзацгруппы от 3 ноября 1941 г. упоминает о чем-то очень зловещем. «Со времени боевого приказа Рейхенау от 10 октября можно ожидать более тесного сотрудничества. С тайной полевой полицией никогда не было никаких трений». Этой фразой признается факт, что боевые генералы уже начали копировать язык правил Райнеке. Это были генералы, жаждавшие продвижения по службе, и генералы, неуверенно чувствовавшие себя на своих постах. И первым из боевых генералов, расхвалившим идеи партии в этом вопросе, был Вальтер фон Рейхенау (Рейхенау очень уверенно чувствовал себя на своем посту. Талантливый, хотя и слишком жестокий военачальник, он был любимцем Гитлера. – Ред.).

10 октября Рейхенау командовал 6-й армией, которая, пройдя (с тяжелыми боями. – Ред.) через Киев, теперь наступала на Белгород и Харьков. Рейхенау был способным генералом, но непопулярным и до безумия амбициозным. С момента рождения нацистского государства он установил хорошие контакты с Гиммлером и партией. В феврале 1938 г. Рейхенау был очевидным кандидатом на замену фон Фриша в качестве главнокомандующего, но все-таки эта должность была отдана Браухичу. Недовольный таким обращением, Рейхенау был самым главным среди генералов, противившихся вторжению во Францию в 1939 г. Гитлер, знавший, что Рейхенау составил служебную записку по этому вопросу, не сделал его фельдмаршалом во время массового продвижения в званиях в июне 1940 г. (19 июля 1940 г., вскоре после капитуляции Франции, Рейхенау вместе с одиннадцатью другими генералами был произведен в генерал-фельдмаршалы. Ему было всего 55 лет – для фельдмаршала немного. – Ред.) Посему дело сейчас было для Рейхенау очень срочным, так как ожидалось, что кампания в России завершится так быстро, поэтому потребовалось привлечь внимание Гитлера таким страшным и безрассудным образом.

В боевом приказе по войскам 6-й армии, который Рейхенау издал 10 октября 1941 г., шла речь о минировании русскими центральной части Киева в конце сентября. Запоздавшая акция отступавших советских войск привела к большим потерям в людях, особенно в крупных зданиях, занятых германскими военными штабами. С согласия генерал-майора Эберхардта комендант города Киева, командир эйнзацгруппы тайной полиции организовали страшное возмездие – истребление всех евреев, оставшихся в Киеве.

Вряд ли Эберхардт мог прийти к такому соглашению без ведома Рейхенау. Это была величайшая за всю войну отдельно взятая расправа, поскольку казнь 33 780 человек была проведена в два дня. Поразительно, что место расстрела – овраг Бабий Яр – было в пределах слышимости и почти в пределах видимости от центра города. Так как новость быстро распространилась, большинство солдат 6-й армии, воевавшей далеко к востоку от Киева, видимо, узнали об этом побоище, которое столь мало маскировалось, что обеспечило 137 грузовиками одежды с убитых для пользования нуждающимися этническими немцами, родившимися на Украине, а также достаточный запас одеял для полевого госпиталя ваффен СС. И вот с такими вещами в уме Рейхенау оправдывал в своем приказе «суровую, но справедливую месть в отношении недочеловеков-евреев». (Всего же в Бабьем Яре, включая вышеупомянутые почти 34 тыс. евреев Киева, было расстреляно от 70 до 200 тыс. человек (советских военнопленных, простых граждан и даже украинских националистов. – Ред.)

Помимо этого, приказ Рейхенау представлял собой удар по советским военнопленным, к которым германские солдаты были более склонны испытывать сочувствие, учитывая благоприятные обстоятельства и отсутствие ответственности:

«Борьба с врагом позади линии фронта все еще не воспринимается с достаточной серьезностью. Мы все еще берем в плен коварных жестоких партизан и поддельных женщин[6]6
  Явно имеются в виду переодетые в женскую одежду мужчины.


[Закрыть], в то время как диверсанты, частично переодетые в униформу и частично в гражданской одежде, а также бродяги все еще рассматриваются как настоящие солдаты и посылаются в лагеря для военнопленных. На деле даже захваченные в плен советские офицеры с презрением говорят о советских агентах, открыто передвигающихся по дорогам и очень часто питающихся у германских полевых кухонь. Такую позицию наших войск можно объяснить лишь полным безрассудством, так что для командиров пришло время разъяснить смысл текущей борьбы.

Кормление из наших армейских кухонь местных жителей и военнопленных, не работающих на вооруженные силы, есть ложно понятый гуманитарный акт точно так же, как и угощение сигаретами и хлебом. Предметы, которые наш народ дома может расходовать лишь при условии огромной экономии и великих жертв, предметы, которые командование может доставить на фронт с большими трудностями, не должны раздаваться врагам солдатом, даже если они получены из трофеев. Это важная часть нашего снабжения».

От этого документа, процитированного менее чем на четверть, можно получить впечатление, что Рейхенау знал, о чем он говорит. (В своем приказе Рейхенау особенно суров к евреям: «Мы обязаны воздать суровое, но справедливое наказание еврейским ублюдкам. Это послужит еще одной цели – подавлению в зародыше мятежей в тылу вермахта, поскольку опыт показывает, что их зачинщиками всегда являются евреи».) Он знал о безответственной щедрости солдата на передовой, и он знал о беспокойной, небезопасной жизни командиров тыловых подразделений, которые постоянно находились во власти нелепых приказов из Верховного командования. Приказ Рейхенау был адресован солдату с передовой, который считал, что тыловые районы кишмя кишат не только привилегированными подразделениями, живущими в золоченых дворцах, но также и грязными убийцами, позорящими имя армии. Но прежде всего это послание было адресовано Гитлеру – и Гитлер ответил. Через несколько дней Гитлер одобрил приказ по войскам Рейхенау как образец языка, который должны использовать генералы, и приказал Браухичу разослать копии всем другим командующим армиями. Браухич выполнил это 28 октября, потому что, похоже, не было ничего, что Браухич не смог бы разослать. Он даже добавил свою личную рекомендацию командующим армиями издать свои приказы в таком же духе.

Неизвестно, сколько генералов подчинилось, но версии этого приказа, разосланные фон Кюхлером по 18-й армии 16 ноября, а Манштейном в 11-ю армию 20 ноября, сохранились. Версия фон Манштейна особенно интересна. У него нашлось что сказать о «справедливом наказании еврейства», и притом больше, чем у Рейхенау, возможно, потому, что его настоящая фамилия фон Левински. (Эрих фон Левински, родившийся в 1887 г. в прусской генеральской семье, после смерти родителей был усыновлен Георгом фон Манштейном. Автор, видимо, ошибается, имея в виду еврейское происхождение потомственного талантливого военного полководца. – Ред.) Не отстал Манштейн и в осуждении безнравственности давать хлеб умирающим с голода русским в почти тех же выражениях, что использовал Рейхенау. Но Манштейн был сторонником вербовки лояльно настроенных пленных. Его собственный штаб в Крыму охранялся казаками. Поэтому он приглушил тон первоначального приказа, добавив ряд инструкций. Они были предназначены для обеспечения справедливого обращения с небольшевистской частью населения, особенно с татарами Крыма. Ни один офицер, читая манифесто своего обожаемого командующего армией, не мог не заметить противоречия между его первой и второй частями. И если от него требовалось выполнить обе из них, он должен был встать на голову.

Итак, мы подошли к декабрю 1941 г. Сейчас германская армия повсюду держит оборону. На фронте под Москвой и Ростовом ситуация стала опасной. Зимняя кампания, о которой никому не разрешалось упоминать в присутствии Гитлера, хотя большинство командующих армиями знали, что она близится, стала ныне жестокой реальностью. Многие генералы, присутствовавшие на военных совещаниях у Гитлера и не добившиеся торжества своих здравых суждений, начали платить за эту ошибку. Сам Браухич подал свое давно напрашивавшееся прошение об отставке, которое, к его удивлению, Гитлер принял. В течение декабря и января все три командующих группами армий и более половины командиров армий были отправлены в отставку. Рейхенау же, напротив, сделал правильный шаг в правильное время, заменив Рундштедта на посту главнокомандующего пруппой армий «Юг». Жезл фельдмаршала, который ускользнул от него в 1940 г., наконец-то стал его (Рейхенау стал фельдмаршалом в июле 1940 г. – Ред.). Но Рейхенау держал его в руках лишь несколько недель. 17 января он умер от инфекции, которую не обнаружили никакие анализы, если только древние русские боги не отомстили ему. (Рейхенау умер от другого. Будучи заядлым бегуном, он 12 января совершил утреннюю пробежку в изрядный мороз. В результате, согласно пословице, «что русскому хорошо, то немцу смерть», Рейхенау, немного позавтракав, получил тяжелейшее кровоизлияние в мозг. Его пытались спасти, пять дней лечили в Полтаве, а 17 января на самолете повезли в Германию. По пути самолет совершил вынужденную посадку, и Рейхенау дополнительно получил тяжелую черепно-мозговую травму. В Лейпциге после посадки самолета врачи констатировали смерть. – Ред.) Что касается уволенного Рундштедта, то тот нашел необычное утешение, представляя Гитлера на похоронах Рейхенау.

Киевская бойня евреев и других, возмутительный приказ по армии и смерть Рейхенау – все это произошло в течение четырех месяцев. Возможно, старые солдаты качали головами, как они это делали, когда фон Манштейн поскользнулся и упал в отрытую могилу фон Шоберта вскоре после печально известной расправы в Николаеве. Но в том, что касается какого-либо улучшения морального климата, можно сказать, что такие генералы покинули войну. Во всей этой лавине смещений Кейтель, Йодль, Варлимонт и Райнеке оставались стойкими, как горные вершины. Под этим недвижимым духовным руководством проблема пленного разрешалась только смертью.

Однако катастрофы, повлиявшие на германскую систему снабжения при первом соприкосновении с русской зимой, породили слабый ток здравого смысла в ставке Гитлера. Там стали осознавать, что Германия не может себе позволить терять советских военнопленных как рабочую силу. Потому 31 октября Кейтель получил от Гитлера разрешение отменить запрет, наложенный на перемещение новых пленных в Германию. Из высоких сфер поступил намек на то, что страх «большевистской заразы» больше не считается причиной для поголовного осуждения советских работающих пленных местными управлениями гестапо. 17 ноября Геринг объявил, что новый приказ фюрера требует максимального использования труда военнопленных. Поэтому соображения щепетильности отступали на второй план. Неудобства от присутствия в Германии большевиков станут заботой служб контрразведки и тайной полиции. На данный момент это мало что значило. В хаосе, который охватил железные дороги в ноябре 1941 г., не так много пленных можно было доставить в Германию. Серьезные перевозки военнопленных начались только в феврале следующего года, после крупной реорганизации министерств труда и вооружений.

Поэтому состояние дел в нерасчищенных лагерях в Советском Союзе продолжало оставаться ужасающим. 14 декабря Гитлер сам узнал от Розенберга, что на Украине каждый день умирают от голода 2500 советских пленных. Шесть дней спустя доклад, составленный полковником фон Крозигом, начальником штаба при Карле фон Роке, показал, что в зоне группы армий «Юг» находятся 52 513 советских пленных, все еще живущих в трех транзитных лагерях: Александрии, Новоукраинке и Сталино (совр. Донецк). Смертность там доходила до 80 процентов в год. В четвертом, но постоянном лагере ситуация была такой же. Там на 20 декабря находилось 22 776 заключенных, и ежедневно умирало пятьдесят человек. Фон Крозиг писал, что если освобождение украинцев, которое Гитлер остановил в ноябре, возобновить, то число в 75 тыс. пленных в четырех лагерях сразу же уменьшится на 21 846.

13 января фон Крозиг послал еще один доклад, на этот раз Эдуарду Вагнеру в его отдаленную твердыню в Мауэрвальде в Восточной Пруссии. Положение в этих четырех лагерях стало намного хуже, и, по подсчетам, треть заключенных должна была умереть до конца марта. К Вагнеру обращались с призывом послать продовольствие и прекратить использование пленных на тяжелых работах, «в противном случае все они умрут через несколько месяцев».

Самой плохой славой пользовался лагерь в Сталино. Лейтенант, вернувшийся на фронт, пересказал некоторые истории майору Хайнцу Херре, начальнику штаба в одной из частей XXXIX корпуса. В итоге этот русскоговорящий майор сам побывал в Сталино. Это стало его «путешествием в Дамаск». Увиденное им ужасное зрелище привело его в ряды мятежных сторонников прорусской политики, среди которых ему суждено было сыграть значительную роль.

26 января, через две недели после рапорта фон Крозига Вагнеру, Херре увидел, что пленных разместили на постой в здании средней школы в городе Сталино. Он увидел аудиторию, большие залитые светом классы и игровые площадки – типичная витрина марксистского образования, какую показывали изнывающим от скуки туристам в довоенном Советском Союзе. Но площадки были перекопаны для братских могил, а классы забиты живыми людьми вперемешку с мертвыми. Здесь распоряжался престарелый капитан-резервист. В 1946 г. советское обвинение зачитало его имя как Гаубель. Сидя в грязном домике сторожа, капитан попытался помешать Херре войти и предупредил его, что тот умрет от тифа. Но в конце концов нежеланный высокий гость обошел все вокруг в сопровождении лейтенанта, делавшего это по принуждению, притом пахнувшего крепким напитком. Они вошли в первую из трех аудиторий для лекций; она была отведена работоспособным пленным, которые в то время были на работе, и помещение было пустым. Херре ощутил ледяной холод и заметил, что повсюду на полу замерзшие экскременты и моча. Вторая аудитория была предназначена для относительно пригодных для работы людей. Она была настолько забита людьми, что русские не могли сидеть, а только должны были поддерживать друг друга. Те, кто уже не мог стоять, сползали на землю, и их затаптывали. Некоторые в самом деле были уже мертвы. Но даже и это превзошла третья секция, которая была отведена для пленных, непригодных для работы. Херре увидел, как мертвые и живые лежат вместе в равных условиях, сложенные между длинными рядами детских парт. И везде он видел русскую лагерную полицию с тяжелыми дубинками, пожилых немецких резервистов, у которых нервы были натянуты как струны и которые не снимали пальцев со спусковых крючков своих винтовок, и лейтенанта, издававшего густой запах шнапса.

Кто сможет сказать, насколько дольше такие условия существовали бы в Сталино? Херре, как и многие германские офицеры до него, писал докладные. Он всю свою жизнь был связан с влиятельной, по общепринятому мнению, персоной в ОКВ – начальником отдела пропаганды вермахта полковником Хассо фон Веделем. В действительности это был не самый лучший способ обращаться к властям предержащим. Ведель не был динамичной личностью. Поэтому на докладную записку Херре ответа так и не последовало, но Ведель, вероятно чтобы успокоить его, содействовал его переводу в ряды бюрократии ОКВ. С апреля 1942 г. Херре работает под началом полковника Гелена в важном отделе разведки, именуемом «Иностранные армии Востока». И там мы снова встретим Херре.

Два советских солдата сбежали из Сталино, и их показания были зачитаны в Нюрнберге в феврале 1946 г. Кроме того, что они сообщили о захоронении 25 тыс. человек на территории этого объекта, в их рассказе не было ничего такого, что не указывалось у Херре. К сожалению, подробному описанию лагерей смерти, представленному русскими в Нюрнберге, надо в большинстве случаев верить, хотя оно иногда искажено из-за привычек марксистской пропаганды, которая придает одинаковое значение обычным сплетням и профессиональной пропаганде, как и показаниям вправду уцелевших людей и непосредственных свидетелей. Например, в резюме советского обвинения трудно опознать полевой госпиталь, который был устроен в тюремном корпусе в Севастополе австрийским хирургом Куртом Эммерихом, чьему скромному рассказу о храбром предприятии можно полностью доверять. И тем не менее это один и тот же госпиталь.

Однако, с другой стороны, все рассказы о жизни советских военнопленных, по крайней мере до февраля 1942 г., отличаются однообразием, в том числе и в описании пищи, которая им выдавалась. Развал транспортной системы и тяжелые условия, в которых пришлось жить советскому гражданскому населению и, временами, германским солдатам, объясняют, почему советские пленные продолжали голодать длительное время после их перемещения с полей сражений. Но они не учитывают факт, что месяцами кряду рацион советских пленных был везде одинаковым. Его размеры были установлены с самого начала, и он был таким, что люди могли прожить на нем лишь несколько недель.

Система управления процессом снабжения была сложной. Германская армия жила в основном за счет деревни (оккупированных территорий. – Ред.). Приданное каждой армии командование тылового района являлось филиалом экономического штаба «Восток» Геринга, который был сформирован как из военного, так и из гражданского персонала. Эти штабы выделяли долю вермахта в местной продукции по согласованию со штабом командира тылового района. Но рацион питания пленных диктовался приказами контролера продовольствия, который был прикреплен от германского министерства продовольствия к экономическому штабу Геринга. Размеры рациона публиковались в приказах генерал-квартирмейстера Эдуарда Вагнера, но ему они диктовались контролером продовольствия Гербертом Бакке.

Эта личность стала очень могущественной после мая 1942 г., став верховным продовольственным диктатором Германии во время войны. Во времена инструкций «Зеленого досье» Геринга, то есть за три недели до вторжения, Бакке во многих отношениях был человеком Геринга. Говорили, что инструкции, которые ему давал Геринг, скрывались даже от шефа Бакке – великого сторонника нацистской земельной политики Вальтера Даре. Вкладом Бакке в «Зеленое досье» стало его предупреждение своим будущим помощникам в России, которое он назвал «Двенадцатью заповедями». Это весьма познавательный документ. Среди всего прочего читаешь, что «желудок русского эластичен, поэтому его нечего жалеть». И также: «Не спрашивайте, насколько это выгодно крестьянам, а интересуйтесь, насколько это выгодно Германии».