Текст книги "Четвертое июня. Пекин, площадь Тяньаньмэнь. Протесты"

* * *

Мирное сопротивление миллионов в Пекине, вызванное симпатией к объявившим голодовку студентам, означало, что численность студентов была несравнимо мала на фоне общего гражданского движения. В середине мая движение стало гораздо более общим и разношерстным. Оно включало широкие массы – начиная от фабричных рабочих и заканчивая пожилыми чиновниками. Десятки тысяч людей из отдаленных провинций, включая Лю Дэчэна, механика из провинции Хунань, сели на поезда и добрались до Пекина, чтобы присоединиться к протестам. Более широкие требования участников (не студентов) протеста были сосредоточены на искоренении коррупции и отмене диктатуры. Эти требования не сулили ничего хорошего Чжао Цзыяну, пытавшемуся разрешить ситуацию путем преуменьшения значения передовицы от 26 апреля и вступления в диалог со студентами-активистами.

Студентам могло понравиться то, что они читали в «Жэньминь жибао» о подходе Чжао. Однако многие жители Пекина, недовольные коррупцией, видели в самом Чжао Цзыяне часть проблемы. Из-за его увлечения гольфом он казался оторванным от реальности, а его сыновья, по слухам, были замешаны в финансовых махинациях. Рабочие на промышленных предприятиях ассоциировали Чжао с либеральными реформами, которые подорвали их гарантии занятости и лишили их возможности высказываться о проблемах на рабочем месте. Отсутствие поддержки Чжао среди протестующих не помогло ему в мае 1989 года, но не это привело его к краху. Дэн Сяопин с помощью Ли Пэна и других лишил Чжао власти.

Незамедлительная реакция со стороны Дэна, Ли и Чжао, когда они узнали о голодовке 13 мая, последовала не потому, что они хотели решить проблемы студентов и им сочувствующих. Протесты не должны были помешать визиту Михаила Горбачева. Попытки заставить участников голодовки покинуть площадь 14 мая, накануне приезда Горбачева, принимали две формы: «скомканный диалог», закончившийся беспорядками, и обращение «12 пожилых интеллигентов», умолявших студентов вести себя разумно.

13 мая студенты, требующие диалога, наконец получили возможность обсудить планы его проведения. Ян Минфу инициировал встречу. Ян возглавлял рабочий отдел Объединенного фронта партии и был единомышленником Чжао Цзыяна. Он переговорил с Пекинским институтом социальных и экономических исследований (ИСЭИ), частным аналитическим центром, в котором работали Бай Хуа и Ван Цзюньтао, чтобы выяснить, как связаться со студенческими активистами. Основатели ИСЭИ Чэнь Цзымин и Ван Цзюньтао внимательно следили за студенческим движением, но уклонялись от непосредственного участия. Теперь, когда партия обратилась за помощью к ИСЭИ, Чэнь и Ван считали себя обязанными помочь [Black & Munro 1993: 171–172]. Ван Цзюньтао, Бай Хуа и другие разъезжали по городу на микроавтобусах, собирая студенческих лидеров, включая Чай Лин, Оркеша, Шэнь Туна, Ван Чаохуа, Ван Дань и Сян Сяоцзи.

Когда студенты и ученые, работающие в аналитическом центре, прибыли в отдел Объединенного фронта, у Шэнь Туна сложилось впечатление, что ученые поддерживают студенческое движение и настаивают на подлинном диалоге.

Студенты никогда не слышали о Янь Минфу. Они узнали, что он, возможно, был реформатором и связан с Чжао Цзыяном и что правительство отчаянно пыталось заставить студентов добровольно покинуть площадь Тяньаньмэнь до 15 мая. Янь сказал: «Многие из вас считают, что существует различие между реформаторами и консерваторами в правительстве. Вы на самом деле ошибаетесь, но если вы в это верите, то своим упрямством вы вредите реформаторам». Он добавил: «Если студенты не покинут площадь до 15 мая, последствия будут труднопредсказуемыми. Никто из нас не хочет, чтобы случилось что-то страшное» [Shen 1990: 242–243].

На следующее утро, 14 мая, Чжао Цзыян созвал собрание ПК Политбюро и сообщил своим коллегам, что в тот же день состоится диалог со студентами. Целью было убедить студентов покинуть площадь Тяньаньмэнь до визита советской делегации. Чжао удалось организовать диалог с членами автономных студенческих организаций, хотя сам он не явился. Больше всего говорили Янь Минфу и Ли Теин – высокопоставленный чиновник в сфере образования Китая. Встреча проходила в штаб-квартире Объединенного фронта, по 13 стульев с каждой стороны стола: 13 партийных и правительственных чиновников сидели прямо напротив 13 представителей студенчества, тем самым была достигнута поставленная студентами цель «равноправного диалога». Другие студенты стояли рядом со столом и передавали записки Сян Сяоцзи и Шэнь Туну, которые пытались обобщить тезисы делегации. Собрание прекратилось, когда группа студентов заявила, что оно не транслируется в прямом эфире через громкоговорители на площади Тяньаньмэнь. Перед началом собрания Чжэн Юмэй, чиновник, которому студенты доставляли петиции, согласился на просьбу Шэнь Туна о трансляции, но громкоговорители молчали. Шэнь Тун считал, что консервативные чиновники саботировали трансляцию, а Янь Минфу ссылался на технические трудности [там же: 247–250]. Все остались неудовлетворенными встречей.

У студенческих активистов, находившихся в комнате с Янь Минфу 13 и 14 мая, возникло ощущение, что он действует от имени Чжао Цзыяна. Но тысячи студентов на площади понятия не имели, кто такой Янь Минфу и мало интересовались Чжао Цзыяном. Фэн Цундэ находился на площади 14 мая для управления собственной студенческой радиостанцией. Позже он понял, что беседа с Янь Минфу была «прекрасной возможностью» для студентов сотрудничать с «просвещенными» партийными лидерами, и что демонстративно связавшись с лидерами автономных студенческих организаций, Янь фактически узаконил недавно сформированные группы. Но в то время Фэн и его сокурсники не доверяли Чжао Цзыяну. «Будь то Чжао Цзыян или Ли Пэн, все считали их частью бюрократического аппарата партии и не возлагали на них никакой надежды», – писал Фэн [Фэн 2009: 305].

Недоверие студентов было обращено к 12 пожилым представителям интеллигенции, которые пытались убедить их покинуть площадь вечером 14 мая. После того как встреча-диалог провалилась, Дай Цин (журналист «Гуанмин жибао»), Су Сяокан (преподаватель, написавший сценарий телешоу «Речная элегия») и профессор Вэнь Юанькай одобряли студенческое движение, но одновременно просили студентов быть разумными: пойти на компромисс с правительством и временно переместиться в другую часть города.

Некоторые студенты отнеслись с недоверием к этим просьбам, они утверждали: «Приехали лоббисты правительства; не дайте им обмануть нас!» [У 2014: 221–222]. Студенты решили остаться на площади. Фэн Цундэ особенно пренебрежительно относился к попыткам представителей интеллигенции стать посредниками, называя их трусами и сторонниками элитизма [Фэн 2009: 310].

* * *

Когда 15 мая Михаил Горбачев прибыл в Пекин, официальная церемония встречи состоялась в аэропорту, а не на площади Тяньаньмэнь, как планировалось изначально. Ли Пэн сообщил, что во время банкета в честь Горбачева в Большом зале народных собраний в тот вечер студенты и рабочие продолжали «атаковать» зал. Ли не смог спокойно есть из-за поступающих сообщений: люди намеревались поджечь себя перед залом собраний. «Они использовали визит Горбачева для угрозы правительству», – писал Ли. Муниципальные власти Пекина подготовили спасательную команду, но слухи о самосожжении так и не подтвердились [Чжан 2010: 156–158]. В течение следующих двух дней карьера Чжао Цзыяна пошла под откос.

На заседании Постоянного комитета Политбюро 16 мая Чжао Цзыян официально предложил «пересмотреть решение передовой статьи от 26 апреля». Он считал, что это единственный способ «прекратить голодовку и продолжить диалог». Чжао напомнил, что Ли Пэн вмешался, заявив, что «содержание статьи от 26 апреля строго соответствовало словам Дэн Сяопина и поэтому не может быть изменено». Ян Шанкунь также выступил против пересмотра этого вопроса, предупредив, что «пересмотр передовицы от 26 апреля повредит имиджу Дэн Сяопина». Чжао потерпел неудачу. Он решил, что у него «нет другого выбора, кроме как высказать свои взгляды Дэну лично».

Чжао попросил о встрече с Дэном, и его пригласили прийти к Дэну домой во второй половине дня 17 мая. Чжао ожидал разговора один на один, но когда он явился, у Дэна была целая компания: «Все члены Постоянного комитета Политбюро плюс [Ян] Шанкунь уже были там. <…> Поскольку я попросил о личной встрече с Дэном, а Дэн организовал заседание Постоянного комитета у себя дома, я понял, что мои дела плохи». Вместо того чтобы спросить, что происходит или почему Ли Пэн, Ху Цили, Цяо Ши, Ян Шанкунь и Яо Илинь были здесь, Чжао продолжил действовать в соответствии со своим первоначальным планом, заявив, что статья от 26 апреля, «вызвавшая недопонимание, вероятно, была несколько неверно написана. Единственным способом добиться урегулирования было бы смягчение суждений, высказанных в этой статье». Чжао вспоминал, что пока он говорил, «Дэн был очень нетерпелив и недоволен» [Pu & Chiang & Ignatius 2009: 27–28].

Затем выступил Ли Пэн, сказав, что передовая статья сначала успокоила положение, но тон Чжао Цзыяна 4 мая раздул пламя и усугубил ситуацию. Ли Пэн записал в своем дневнике, что Цяо Ши высказался о правильности передовой статьи. Яо Илинь сказал, что «ошибки Чжао вызвали хаос», Ху Цили выразил беспокойство по поводу того, насколько оторван ПК Политбюро от жизни простых людей. Далее Ян Шанкунь сказал, что от тезисов статьи нельзя отступать, поскольку протестующие выступают против Дэна непосредственно и единственный выход – это «занять четкую позицию в отношении беспорядков» [Чжан 2010: 165–169]. Чжао Цзыян вспоминал, что Ян Шанкунь также сказал, что пожилой высокопоставленный военный офицер Ляо Ханьшэн «считает возможным ввести военное положение» [Pu & Chiang & Ignatius 2009: 28]. Дэн Сяопин согласился с Яном. Двое старейшин, вероятно, решили ввести военное положение еще перед встречей с Постоянным комитетом Политбюро.

Согласно заметкам, которые Ли Пэн сделал во время выступления Дэна, Дэн Сяопин также согласился с оценкой событий Ли Пэном, заявив, что статья от 26 апреля была правильной и что «выступление Чжао Цзыяна 4 мая стало поворотным моментом. Это позволило людям увидеть разногласия внутри партийного центра, разозлило студентов, многие перешли на сторону протестующих». Дэн неоднократно подчеркивал, что поскольку события в Пекине влияют на политику в городах всей страны, решение в Пекине должно быть принято в первую очередь. Он сказал:

Я имею в виду военное положение. Только так можно за короткое время устранить беспорядки… Военное положение означает использование армии. Армии нужно сказать, что пока нет бунта, активные действия не нужны. Если конфликт все-таки возникнет, ранений не избежать. В Пекине не хватает полиции, поэтому объявление военного положения – единственный способ восстановить нормальный порядок работы и учебы [Чжан 2010: 170–172].

Ли Пэн и Яо Илинь, как и Цяо Ши, поддержали идею Дэна. Ху Цили уклончиво отметил, что очень обеспокоен ситуацией. Чжао Цзыян выступил против введения военного положения. Несмотря на то что формального голосования в ПК не было, Дэн был доволен, что его авторитет плюс поддержка Ян Шанкуня привели к успеху. Дэн поручил Ли Пэну, Цяо Ши и Ян Шанкуню ввести военное положение [там же].

Чжао проиграл. Он попросил своего секретаря Бао Туна составить заявление об отставке, но затем отозвал его. Чжао и Ли посетили участников голодовки в больнице около пяти утра 18 мая, а 19 мая рано утром пришли на площадь. Ли Пэн пожал руки собравшимся, раздал несколько автографов и ушел. Чжао задержался, чтобы произнести импровизированную речь, которая на следующий день была напечатана в «Жэньминь жибао». «Вы еще молоды, и у вас впереди долгие годы жизни, – сказал Чжао в мегафон, —

Вы должны жить здоровой жизнью, чтобы увидеть день, когда в Китае будут реализованы четыре модернизации. Вы не такие, как мы. Мы старые, неважно [что с нами происходит]… Вы подростки или вам за 20, вы действительно собираетесь жертвовать своими жизнями просто так? Вы не можете мыслить рационально?»

Со слезами на глазах Чжао завершил свое выступление, сказав, что «мы» – имея в виду высших партийных лидеров – когда-то были молодыми, мы маршировали и ложились на железнодорожные пути в знак протеста, не задумываясь о последствиях2020
  Жэньминь жибао. 1989. 20 мая. С. 1.


[Закрыть].

Спустя годы Чжао вспоминал, как пытался объяснить, что голодовка «была бесполезна против группы старейшин, занявших жесткую позицию», но «студенты не поняли, что я имел в виду» [Pu & Chiang & Ignatius 2009: 31]. Последнее публичное выступление Чжао выглядело жалко. Как только он выступил против введения Дэном военного положения, и без того скомпрометированный авторитет Чжао упал до нуля. Чжао был на грани потери всего, но он не вел себя как человек, которому нечего терять. Его речь на площади производила впечатление неуверенности и страха, она была полна эвфемизмов о старости и молодости. 69-летний Чжао выглядел старше своих лет, хотя он был молод по сравнению с другими 80-летними партийцами, остановившимися на военном решении.

В отличие от побежденного Чжао, Ли Пэн 18 и 19 мая начал действовать решительно и уверенно. 18 мая Ли встретился в Большом зале народных собраний с участниками голодовки, включая Оркеша Делета, Ван Даня и Ван Чаохуа. Ван Дань сформулировал главное требование студентов: правительство должно подтвердить, что студенты участвовали в патриотическом демократическом движении, а не в беспорядках. Ли Пэн ответил, что хотя правительство никогда не говорило, что большинство патриотически настроенных студентов организовали беспорядки, Пекин за последние несколько дней погрузился в «состояние анархии», и «хаос» распространяется по всей стране. Он сказал, что было бы «неуместно и иррационально» «упрямиться» (цзючань) в решении конкретных вопросов, которые поднял Ван Дань. Ли заявил, что студенты должны прекратить голодовку, покинуть площадь и получить необходимую медицинскую помощь2121
  Стенограмма встречи имеется в [Хоюйсюэ 1989, 4: 140–145]; отрывки из телевизионных передач, переведенные на английский язык, можно найти в [Oksenberg & Sullivan & Lambert 1989: 269–281].


[Закрыть].

Затем, в решающий момент встречи, Оркеш, одетый в больничную пижаму и держащий кислородную трубку у носа, столкнулся с Ли Пэном. Оркеш Делет сказал: «Мы, представители студентов, не упрямимся. Другое дело, что мне не нужно повторять то, что я сказал в начале, но, кажется, некоторые руководящие товарищи до сих пор не понимают, поэтому я повторю». Затем он перефразировал то, что сказал ранее: студенты, сидевшие в холле с Ли Пэном, не получили ключа к решению проблемы. В середине фразы Оркеш драматично вынул кислородную трубку из ноздри, схватил зеленую подушку и бросил их на землю. «Объективная реальность, объективный факт, – сказал он, – состоит в том, что если один-единственный человек не уйдет с площади и продолжит голодовку, то нам очень трудно гарантировать, что оставшиеся тысячи людей не поддержат его».

Реакция зрителей на телевизионную трансляцию по всей стране была разной. Некоторых, наверное, впечатлило заявление Ван Чаохуа о том, что есть возможность убедить участников голодовки покинуть площадь Тяньаньмэнь и что чрезмерное подчеркивание патриотического энтузиазма студентов затемняет «спокойный, рациональный, сдержанный и организованный» характер движения [Хоюйсюэ 1989, 4: 142]. Но выход Оркеша в пижаме к Ли Пэну было демонстрацией противоположного и произвело сильное впечатление.

Ван Юань, наблюдая за телевизионной встречей дома вечером 18 мая, поначалу была удивлена нелепым поведением Ли Пэна: «Я не могла не рассмеяться. Беспокойство вызывал не только IQ Ли Пэна, но и отсутствие у него харизмы». Но когда Оркеш сказал, что если один ученик откажется прекратить голодовку, тысячи других останутся с ним, Ван Юань стало не до смеха. Что-то было не так с этим заявлением. Ван писала:

Уэр Кайси рассказал опасную историю. Если бы студенты не могли быть точно представлены своими лидерами, а окончание забастовки зависело от удовлетворения каждого студента, о каком конце может идти речь? Какой смысл было требовать встречи с правительственными чиновниками и транслировать ее в каждый дом? Возможно, Ли Пэн был умнее, чем казался [Wang 2019: 197].

Сомнительно, что Ли Пэн после своего выступления завоевал много поклонников. Он сидел напротив участников голодовки в Большом зале, но позволил Оркешу намекнуть, что переговоры со студенческими лидерами бессмысленны. Ли добился победы в связях с общественностью накануне объявления военного положения.

На следующее утро Ли Пэн получил поддержку на встрече в доме Дэн Сяопина. Там были старейшины Чэнь Юнь, Ли Сяньнянь и Ян Шанкунь, а также Яо Илинь и Цяо Ши. Ху Цили и Чжао Цзыян не были приглашены, но присутствовали руководители НОАК Чи Хаотянь, Чжао Наньци и Ян Байбин, а также высокопоставленные ветераны военной службы – Цинь Цзивэй, Хун Сюэчжи и Лю Хуацин. Судя по записям Ли Пэна о встрече, Дэн начал свою речь с высказывания о том, что «беспорядки» были вызваны внутрипартийными проблемами.

«В партийном центре есть два штаба. На первый взгляд, это Ли Пэн против Чжао Цзыяна, но на самом деле это я против Чжао Цзыяна». Дэн сетовал на то, что он дважды ошибочно выбирал генеральных секретарей, которые были слишком слабы в противодействии либерализации. По словам Дэна, Ху Яобан слишком торопился с проведением реформ, в то время как Чжао Цзыян «много сказал, но мало чего добился, всегда использовал мое имя для собственных целей».

Дэн заявил, что Ли Пэн останется премьером. У Дэн Сяопина был достаточный опыт для понимания, что Ли полезный слуга, но плохой генеральный секретарь. Он рекомендовал секретаря шанхайской партии Цзян Цзэминя на пост Чжао Цзыяна – в качестве формального верховного лидера страны. «Беспорядки – это плохо, – заключил Дэн, – но плохое может превратиться в хорошее. Если мы примем правильное решение, то сможем сохранить стабильность на 10 или даже 20 лет, и у Китая будут великие перспективы» [Pu & Chiang & Ignatius 2009: 187–192].

Все согласились с мнением Дэна, включая его самостоятельный выбор нового генерального секретаря. В тот же вечер Ли Пэн выступил с жестким заявлением о том, что Пекин скатывается в «анархию», и приказал студентам прервать голодовку. Он попросил жителей Пекина прекратить марши. По словам Ли, поддержка участников голодовки приведет жителей к нищете [Чжан 2010: 193–195]. Ян Шанкунь выступил вслед за Ли: «Для поддержания социального порядка в столице и восстановления нормальной жизни у нас не было другого выбора, кроме как переправить [в Пекин] часть войск из состава НОАК» [Han 1990: 258]. Войска начали входить в город вечером 19 мая. Это подготовило почву для официального введения военного положения в 10:00 20 мая 1989 года.

Глава 7
Рабочие и граждане

Решение Дэна от 17 мая ввести военное положение и его шаг 19 мая по смещению Чжао Цзыяна с поста генерального секретаря были нацелены на студентов как на главную угрозу. Дэн сказал, что речь Чжао 4 мая вместе с его комментарием Михаилу Горбачеву о том, что Дэн был высшей властью в Китае, подтолкнули студентов продолжать протесты и позволили им заручиться поддержкой более широких слоев общества. Студенты, утверждал Дэн, никогда не удовлетворятся компромиссами. Любое отступление неизбежно привело бы к новым требованиям и в конечном счете к развалу КПК. Вот почему Дэн считал стратегию ведения переговоров Чжао Цзыяна ошибочной. Для Дэна насильственное прекращение студенческих протестов было единственным способом спасти КНР, социализм и КПК2222
  Комментарии Дэн Сяопина от 17 мая, записанные Ли Пэном, см. в [Чжан 2010: 171].


[Закрыть]. Но обвиняя Чжао и студентов, Дэн забыл кое-что важное: он забыл обо всех остальных гражданах Пекина.

Решение Дэна ввести военное положение расширило масштабы протестов и вынудило других людей, особенно рабочих, принять участие. Военное положение нарушило повседневную жизнь в столице, работа общественного транспорта прекратились, военное положение спровоцировало панику в магазинах. Гнев из-за беспорядков и сочувствие студентам, участникам мирных акций гражданского неповиновения подтолкнули тысячи жителей Пекина к сопротивлению. Они были против присутствия военных в городе. В течение четырех дней с 19 по 23 мая гражданское сопротивление блокировало вход войск в центр Пекина. Воинские части отступили. Никто не знал, что будет дальше. За это время движение, начавшееся как сопротивление студентов, заметно расширилось. В конце мая Пекинская автономная федерация рабочих увеличила количество членов, а новая – более широкая активистская организация – Совместная группа по связям внутри столицы стремилась к развитию движения по новым направлениям.

Большинство рассказов о первых четырех днях военного положения сосредоточены на успешной блокаде пекинскими жителями десятков тысяч невооруженных солдат. Военные не могли добраться до места назначения и не имели права применять силу, поэтому застряли посреди большой толпы. Ли Пэн не мог в это поверить. «Я не предполагал, что армия встретит такое массовое сопротивление при входе в город, – писал он. – Это доказывает, что решение о военном положении было известно заранее» [Чжан 2010: 199]. Ли Пэн и Ян Шанкунь сами телеграфировали о необходимости ввода армии 19 мая – за несколько часов до официального введения военного положения 20 мая. По словам историка Тимоти Брука, о введении военного положения «было известно на площади» к вечеру пятницы 19 мая. Но, как пишет Брук, не утечка информации была главной причиной того, что армия не смогла продвинуться вперед. «Поскольку граждане были непреклонны в решении не дать армии войти в город, солдаты не нашли ни одного незащищенного места. <…> Почти во всех случаях приближающиеся колонны останавливались на полпути не студентами, а горожанами, решившими защитить свой город от военной оккупации» [Brook 1992: 52, 69].

В то время как многие пекинцы успешно оборонялись, еще большее количество жителей столицы пыталось добраться до работы или запастись провизией. Утром 20 мая Ван Юань поспешила сесть на автобус и доехать до офиса – до вступления в силу военного положения в 10:00. У других была такая же цель – автобусы были более переполнены, чем обычно. Уходя, Ван сказала взволнованной бабушке: «“Я вернусь домой поздно, но ты не волнуйся.” Военное положение было хорошим предлогом, чтобы вернуться домой, когда захочу». После того как автобусы и метро перестали ходить, начальник Ван давал ей дополнительно 20 юаней в день на оплату такси. Вместо этого она решила сэкономить деньги и ходила пешком.

Бабушка Ван Юань вспоминала, как она пережила гражданскую войну между коммунистами и националистами зимой 1948 года. В воскресенье 21 мая бабушка почувствовала, что пришло время запастись продуктами на случай чрезвычайной ситуации. Она дала Ван Юань список покупок. Когда Ван ходила по магазинам, чтобы купить «огромные мешки с рисом, мукой, солью, сахаром и десять или около того банок ферментированного соевого творога», она обнаружила, что люди в ее районе скупают продукты и выстраиваются в очередь, чтобы наполнить ведра водой [Wang 2019: 202, 204].

Ван Юань, ее бабушка и их соседи, как и многие другие жители Пекина, жили в условиях военного положения. Они уделяли первостепенное внимание работе и выживанию, переговорами решали взаимные трудности, а также с любопытством наблюдали за развитием протестов. Не многие из них представляли себе, что поездки на работу, покупки или интерес к протестам скоро станут опасны для жизни. Заслуживает внимания и другая, более активная группа: рабочие, вступившие в независимые профсоюзы. Их усилия по организации забастовок и противодействию диктатуре активизировались после 20 мая.

Ученые расходятся во мнениях относительно размаха и значения рабочего движения в 1989 году. Динсинь Чжао отрицает влияние рабочих, называя крупнейшую автономную организацию рабочих, по сути, лишь «придатком студенческого движения». Поскольку Чжао говорил со студентами, а не с рабочими, неудивительно, что в его отчете роль студентов преувеличена, при этом рабочие описаны как неспособные написать листовку или принять решение [Zhao 2001: 175–176]. Однако сотрудничество рабочих со студентами показывает инклюзивность рабочего движения, а не его слабость. Такие авторы, как Эндрю Уолдер, Гун Сяося, Джордж Блэк и Робин Манро, взявшие интервью у рабочих, рассказывают совсем другую историю, в которой рабочие активисты начали строить фундамент движения за преобразование [Walder & Gong 1993; Black & Munro 1993].

Как пишут Уальдер и Гун, «в отличие от студенческого движения, рабочее движение набрало силу после введения военного положения и, казалось, обретало уверенность и силу по мере того как май переходил в июнь» [Walder & Gong 1993: 3].

Несколько рабочих сформировали ядро активистов, которые начали создавать независимый профсоюз. Многие другие вышли на улицы, чтобы выразить свое несогласие с военным положением. У Вэньцзянь, сотрудник Яньшаньского нефтехимического предприятия, был членом этой команды. В апреле 1989 года он случайно пересекся с группой студентов, которые несли портрет Ху Яобана по центру Пекина. У Вэньцзянь положил один юань в корзину для пожертвований. По мере роста протестного движения У Вэньцзянь стал чаще ходить в центр города, чтобы послушать выступления. «Все, что я там слышал, было ободряющим», – вспоминал он.

Как и многие другие жители Пекина, У Вэньцзянь стал активным участником движения, после того как армия стала угрожать его городу. «Обычные пекинцы вроде меня не присоединялись к студентам до 20 мая, [то есть до того,] когда этот идиот Ли Пэн объявил военное положение», – объяснил он. Рабочие его завода собрались и пошли в центр города. «Я остался со своим фабричным коллективом, охваченный волнением, но без каких-либо реальных политических мотивов. Многие были простодушны, как и я, просто были патриотами и поддерживали студентов», – сказал У Вэньцзянь. Он присутствовал на нескольких демонстрациях, однажды ночью даже поддерживал порядок в углу площади вместе с сотней своих коллег с нефтехимического завода [Liao 2019: 47–48].

Путь Люй Цзинхуа изначально был похож на путь У Вэньцзяня, но в итоге Люй стала одним из основных членов Пекинской автономной федерации рабочих. 27-летняя Люй, работавшая в магазине одежды, каждый день проходила мимо площади по дороге на работу. Чем больше речей она слушала, тем больше интересовалась. Люй начала присоединяться к маршам и скандировать лозунги. 26 мая она встретила Лю Цяна, рабочего типографии, отвечавшего за безопасность Федерации рабочих. Лю был в растерянности, потому что правительство назвало Федерацию рабочих незаконной организацией. Не испугавшись, Люй вернулась на площадь на следующий день, потом стала приходить ежедневно.

«Когда я присоединилась к организации, я считала, что студенты правы, – сказала она. – Частично целью рабочей организации была поддержка студентов, частично – в том, чтобы озвучивать призывы рабочих. Эта организация могла постоять за рабочих» [Гунжэнь 1990: 49–50; Black & Munro 1993: 226–227]. Люй стала лидером группы, она зачитывала объявления, открытые письма и стихи через систему громкоговорителей с генераторным питанием, которую финансировали сочувствующие предприниматели и гонконгский журналист [Zhao 2001: 174].

Что транслировали рабочие? Они резюмировали основные претензии следующим образом:

Коррупция официальных лиц, страдания рабочих под диктатурой элиты, пользующейся особыми привилегиями, разрыв между заработной платой фабричных рабочих и управленцев, который увеличивался с каждым днем, отсутствие демократии внутри рабочих подразделений, отсутствие подлинного представительства рабочих в принятии решений, ухудшение условий труда и гарантий занятости, а также резкое падение уровня жизни за последний год [Гунжэнь 1990: 174].

Негодование рабочих по поводу руководящей роли элиты было настолько сильным, что некоторые студенческие лидеры исключали их и смотрели на них свысока. Но в конце мая надежды на более широкое движение набрали силу.

22 мая Чэнь Цзымин и Ван Цзюньтао из Пекинского института социально-экономических исследований отправились на площадь Тяньаньмэнь и сумели собрать вместе многие новые группы, спонтанно образовавшиеся за последний месяц: интеллигенцию, Пекинскую автономную федерацию рабочих, простых жителей Пекина и студентов.

На следующий день зонтичная организация собралась в Китайской академии социальных наук и решила назвать себя Совместной группой по связям внутри столицы для защиты и поддержки Конституции, или для краткости СГСВС. Джордж Блэк и Робин Манро пишут, что для Ван Цзюньтао и Чэнь Цзимина создание независимой политической партии «должно было стать… кульминацией их политической карьеры». Но вместо того чтобы осторожно двигаться к реформам, как Ху Яобан однажды посоветовал Вану, события подтолкнули Вана и Чэня к действиям гораздо быстрее решительным, чем они планировали. Объединенная группа связи столицы «лишила их предусмотрительности. Это был незапланированный ребенок, нежелательная случайность истории» [Black & Munro 1993: 206–207].

Если бы Чэня и Вана не подтолкнули к действиям студенческая голодовка, организация рабочих и гражданское сопротивление военному положению, они, вероятно, никогда бы не оказались в одной комнате с Чай Лин или Хань Дунфаном. 26 мая Хан посетил собрание Совместной группы по связям внутри столицы, в ходе которого объяснил, что призывы Федерации рабочих к всеобщим забастовкам и попытки организации на фабриках по большей части провалились. Он надеялся, что Совместная группа поможет перейти от «движения площади Тяньаньмэнь» к более широкому общественному движению.

«Вы, теоретики, остаетесь мозгом движения, а студенты делают движение эмоциональным, – сказал Хан Дунфан. – Но если рабочие не будут главной силой, борьба за демократию никогда не увенчается успехом» [там же: 223].

Хан ушел расстроенный и заявил, что с него хватит. Следующее крупное действие Совместной группы – письменное обращение из десяти пунктов, выпущенное 27 мая, – не впечатлило его. Блэк и Манро назвали обращение «возможно, самым значительным документом всего движения 1989 года», поскольку оно провозглашало независимость от фракционных разногласий Коммунистической партии [там же: 216]. Но в четвертом пункте послания критиковались Ли Пэн, Чэнь Ситун и Ли Симин, а в пятом пункте пелись дифирамбы Чжао Цзыяну. Это вряд ли соответствовало утверждению о желании держаться подальше от внутрипартийных дрязг. Документ не признавал рабочих основной силой. В тексте о них почти не упоминалось. Пекинская автономная федерация рабочих, пекинская рабочая «Команда смертников» и пекинская рабочая пикетная группа появились в качестве подписантов этого документа ниже – под названиями студенческих организаций.