Текст книги "Действуй! Сценарии революции"

7: С революцией веселей

Для начала было решено следить, чтобы в холодильнике всегда имелось пиво.

Всякий, кто чувствовал себя одиноким, мог запросто зарулить в штаб КВД и с кем-нибудь пообщаться.

Каждый, кто припас план спасения мира, находил кому его изложить.

Любой шизоид с улицы мог прийти, накидать листовку, напечатать ее и пустить в народ с грифом «Комитет вьетнамского дня».

Скитальцы, проезжавшие Беркли транзитом, оказывались в КВД и оставались насовсем.

Студенты заходили на огонек и в университеты уже не возвращались.

Дети убегали из дома и прятались в штабе КВД.

Телефоны трезвонили безостановочно, иногда все пять одновременно. Отвечать на звонки само по себе было трипом.

Вопросы задавались самые различные – от того, как испечь пирог, до того, как избавиться от венерической заразы. Все звонили именно в КВД. Мы умудрились спустить $2000 за месяц благодаря звонкам во все концы света для мобилизации людей против войны во Вьетнаме.

Рождение КВД было обусловлено крупнейшим образовательным сборищем на планете, 36-часовым хеппенингом с участием 50 000 человек. Этот опыт помог нам поверить в возможность избежать Апокалипсиса.

Историю можно изменить за один день. За один час. За секунду. Но нужным поступком и в нужном месте.

Нашей тактикой были преувеличения. Все было «величайшим» и «наибольшим».

Целью мы избрали создание перелома, который привлек бы всеобщее внимание и заставил людей изменить их жизни за один вечер.

Разведгруппы КВД обследовали холмы славящегося газонами Тилденского парка Беркли и обнаружили конуры, в которых армия выращивала собак-убийц.

Активисты КВД установили таблички:

ВНИМАНИЕ: ВОЕННЫЕ СОБАКИ.

ДЕРЖИТЕ ДЕТЕЙ И ДОМАШНИХ ПИТОМЦЕВ

В ПРЕДЕЛАХ ВИДИМОСТИ.

ЕСЛИ СОБАКА ПРИБЛИЗИТСЯ,

НЕ ДВИГАЙТЕСЬ.

Армия США (подпись)

Увидев таблички, мамы с детишками бросали корзины для пикника и сматывались в полуобморочном состоянии.

Армия категорически опровергла свою причастность к табличкам, уверив общественность в том, что псы надежно заперты и находятся под бдительным наблюдением. Однако три недели спустя собаки и конуры испарились. Победа!

Мы выпускали еженедельную газету, организовывали походы по домам в черных гетто Окленда с обсуждениями Вьетнама, рассылали повсюду ораторов, снабжали солдат листовками в аэропортах с призывами дезертировать, обучали призывников, как косить, писали петиции, организовывали исследования, а также крупные и малочисленные демонстрации. Ни один чиновник не ухитрился бы причапать в район Залива Сан-Франциско и избежать атаки психических террористов из КВД.

В пять наших комнат всегда набивались сотни человек. Комитетские встречи проходили повсюду. Рехнутые активисты в подсобке пылко требовали разработки суперсекретных проектов. В одном из кабинетов, например, чудики планировали арендовать самолеты и пролететь в день матча над стадионом Лос-Анджелеса, бомбя толпу антивоенными листовками. В другой комнате еще более сумасшедшие товарищи обмозговывали штурм Оклендского военного терминала.

КВД был эмоциональной теплицей, перманентно дарившей оргазм. Медитации здесь не практиковались.

КВД стал легендой во всем мире.

Кто был не с нами, тот был против нас.

Мы знали, что недалек тот день, когда в Америке начнутся Нюрнбергские процессы, на которых мы будем судьями.

Мы отличались пиздец какой несносностью и кайфовали от каждого мига такой жизни.

8: «Движение, которое не рискнет потерями, ни хрена не стоит»

«ТЫСЯЧИ СТУДЕНТОВ ЗАБЛОКИРУЮТ ВОРОТА ОКЛЕНДСКОГО ВОЕННОГО ТЕРМИНАЛА И ЗАКРОЮТ ЕГО!»

Политики подхватили нашу угрозу. Они объявили чрезвычайное положение и привели Национальную гвардию в полную боевую готовность. Они организовали демонстрацию за нас! Благодаря их усилиям в Беркли съехались все, кто только смог.

Стив Смэйл, соучредитель КВД, отправился на ТВ, чтобы опровергнуть наши планы. Сколько несчастий Смэйл принес университету! Один из величайших математиков на свете и самый титулованный профессор универа водил дружбу и трудился с психами-нестудентами!

Смэйл заявил, что КВД нападет на терминал с воздуха (кидая листовки с самолета), с моря (тысячами гребцов на шлюпках) и с земли (в виде 10-тысячного марша от кампуса в Беркли к терминалу в Окленде).

Губернатор ответил, что полицейские собаки, слезоточивый газ и 3600 военных будут готовы отогнать наступающих.

Между тем по всей стране для акции мобилизовались антивоенные группы – все готовились к первым Международным дням протеста против войны во Вьетнаме. Демонстрации в один и тот же день по всей стране! От Нью-Йорка до Беркли все ожидали сеанса одновременного оргазма.

Собирались ли фашисты стрелять с плоских крыш в мирных пикетчиков из Беркли?

Такое подозрение охватило всю Телеграф-авеню.

Событиям в Уоттсе[43]43
  Бунт в Уоттсе – массовые беспорядки афроамериканцев в черном районе Лос-Анджелеса в августе 1965 г., продолжавшиеся 5 дней и принесшие городу ущерб в 40 миллионов долларов.


[Закрыть] исполнилось

всего два месяца.

ПОНЕСЛАСЬ!

Диспут был скукотищей. Слишком много громких слов и чересчур мало народу. Присутствовали всего 4000 человек. Наши сердца щемило.

Но внезапно, к 8 вечера, кампус уже был заполнен. В него отовсюду стекались тысячи молодых людей. Самая многочисленная демонстрация за историю Беркли!

Более 20 000 человек!

Угрозы копов нас не запугали!

Нам предстояло закончить войну!

Речи все еще звучали, когда толпа начала сочиться на улицу, знаменуя старт марша.

Впереди были граница Окленда и оклендские копы, плечом к плечу преградившие нам путь, со слезоточивым газом, дубинками и собаками.

Поскольку марш разложился на три блока, последняя партия народа еще даже не покинула Беркли. Длинная, жирная линия из людей протянулась от кампуса до Окленда!

Мы были храбрейшими и счастливейшими воинами на свете. Мы шли и пели, сцепив руки.

Просачивались слухи:

– У них слезоточивый газ! Они нас загазуют!

Ни с кем из нас такого прежде не случалось.

В оргкомитете разгорались дебаты: что делать? Повернуть налево, в Окленд? Устроить сидячую забастовку? Повернуть обратно в Беркли?

Народ позади кричал:

– Сворачивайте налево! Сворачивайте налево! К Окленду! К Окленду!

– Нам нельзя обратно в Беркли, – сказал я, – это величайшая ночь в американской истории!

– Если мы не вернемся, будут жертвы, и это уничтожит движение навсегда! – ответствовал член оргкомитета.

– Движение уничтожит само себя, если примет решение вернуться! – проорал Смэйл.

– Я не хочу отвечать за чью-либо смерть. Нас арестуют. Движением нельзя управлять из тюрьмы, – сказал другой член.

Ропот за нашими спинами нарастал:

– Налево! Налево!

– Нас ведут ебучие боевики. Им плевать, что будет с людьми, которые идут за ними.

– Давайте предоставим выбор толпе, – сказал боевик, – девять человек не могут решать за двадцать тысяч. Надо остановить марш, взять матюгальник и устроить дебаты о том, что дальше делать.

– Это демагогия. О какой демократии на улицах может идти речь, если двадцать тысяч человек рискуют попробовать на вкус слезоточивый газ в любую минуту? Кто громче кричит, тот своего добьется, – ответил консервативный представитель.

Ропот становился все более настырным:

– НАЛЕВО! НАЛЕВО! НАЛЕВО!

– Могут быть жертвы, я не хочу отвечать.

– Движение, которое не рискует потерями, ни хрена не стоит. Мы не можем свернуть только потому, что боимся чьей-то смерти.

Голоса разделились: 5:4 в пользу возвращения в Беркли.

Флаг повернул направо.

Я упал на асфальт, слезы катились по моим щекам.

Замешательство и шок пронеслись по толпе.

– Что случилось? Это не дорога в Окленд! Почему мы возвращаемся в Беркли?

Веселье и экстаз, витавшие в воздухе на протяжении всего шествия, моментально улетучились.

Поход обернулся похоронным маршем.

Тоскливым и молчаливым.

На хуй «лидеров». На хуй «оргкомитеты».

Движение, которое не рискует потерями, ни хрена не стоит.

На следующий день 8000 человек собрались для второй попытки, на сей раз в полдень. Когда мы приблизились к линии оклендских копов, кто-то прошептал:

– С ними «Ангелы Ада»[44]44
  «Ангелы Ада» – одна из первых и наиболее опасная и агрессивная группировка байкеров в США. Существует по сей день, имея филиалы во многих странах Европы. На заре психоделии байкеры посещали вечеринки Кена Кизи и его «Веселых проказников» и даже подрабатывали охраной на концертах Grateful Dead, но впоследствии откололись от движения по политическим соображениям и неоднократно атаковали демонстрации и выступления, избивая хиппи.


[Закрыть].

Аллен Гинзберг[45]45
  Аллен Гинзберг (1926–1997) – поэт-битник, один из идеологов бит-культуры, автор культовой поэмы «Вопль».


[Закрыть], бивший в цимбалы и певший «Харе Кришна» на крыше грузовика, возглавлявшего марш, был обеспокоен.

– Надеюсь, беды не будет, – сказал он. – Наверное, они пришли, чтобы подраться с полицией.

– Америка – номер один! Америка – для американцев! Валите обратно в Россию, вы, ебаные коммунисты!

«Ангел» в черном жилете схватил наш флаг и порвал его пополам.

Между «Ангелами» и нашими воеводами началась свальная драка. Паника. Воеводы кричали толпе:

– Не бежать. Садитесь.

Вперед, размахивая дубинками, двинулись копы из Беркли. Один из них со всей дури заехал по голове 150-килограммовому двухметровому «Ангелу». Брызнула кровь.

Другой байкер прыгнул на копа и сломал ему ногу.

Но «Ангелы» были в меньшинстве и очень быстро сдались в плен. Их погрузили в воронки, и мирные демонстранты зааплодировали копу на носилках.

Мы торжественно поклялись повторить марш на терминал в течение следующих трех недель. Но оставался всеобъемлющий вопрос: что если «Ангелы» снова атакуют?

Одним вечером марксисты забурились на митинг КВД и принесли резолюцию в пользу вооружения и самозащиты посредством дубинок и специальной охраны.

На следующий день пришли пацифисты с резолюцией, гласившей: «Если нападут, будем кровоточить».

Гинзберг пришел на встречу с собственными идеями:

– Мы должны заранее объявить, что в марше будут участвовать такие беспомощные группы, как Женщины за мир, бабульки, голые барышни, матери, семьи и дети. А если «Ангелы» атакуют, все участники марша начнут делать гимнастические упражнения. Мы должны будем немедленно хором затянуть «Трех слепых мышек» или «У Мэри была овечка». При первой же угрозе неприятностей мы должны запеть по матюгальнику «Я хочу взять тебя за руку» «Битлов». Каждый участник марша должен принести с собой цветы и раздавать их «Ангелам», полицейским, политикам и представителям прессы. Еще нам нужны огромные транспаранты: Христос, Пресвятое сердце и крест; Генри Торо[46]46
  Генри Дэвид Торо (1817–1867) – американский писатель, натуралист и общественный деятель. Известен борьбой за права чернокожих. Был ненадолго брошен в тюрьму за символический отказ платить налоги в знак протеста против войны США с Мексикой.


[Закрыть] за решеткой; «Ангелы Ада» с нимбами.

– Демонстрация – это театральное представление, – сказал Гинзберг. – Стиль жизни, энергия и веселье демонстрации могут послужить наглядным примером того, как справляться с ситуациями тревоги и угрозы.

Могли ли мы заполучить Дилана, чтобы он спел на марше? Гинзберг на секунду задумался, после чего изрек:

– Дилан может прийти, если на марше ничего не будет сказано о войне. Например, если каждый прихватит по плакату с нарисованным фруктом.

Никто не знал, как реагировать на пре-йипповые кислотные идеи Гинзберга.

Окленд вновь не дал разрешения на марш, но федеральный судья предложил компромисс: мы не могли закупорить военный терминал, но имели право устроить слет в Оклендском парке.

«Ангелы Ада» собрали пресс-конференцию, на которой заявили, что весь день проведут нажираясь.

Так марш начался и закончился.

Двадцать тысяч человек отправились в Оклендский парк с корзинами для пикника, чтобы послушать послеобеденных ораторов, по иронии судьбы надежно защищаемых копами в ходе марша.

Мэр города похвалил лидеров КВД за их «ответственно проделанную работу».

Потом все разошлись по домам.

Энергия выветрилась из антивоенного движения.

КВД гремел костями, как древний скелет.

Однажды бомба снесла пол-здания штаба.

То, что какое-то время было нашим, вернулось к матушке Земле.

Следующие два года мы триповал и, занимались любовью и старались познать самих себя, подготовиться к грядущим битвам до последней капли крови против военной машины: Оклендской неделе остановки призыва и Маршу на Пентагон.

Война тем временем продолжалась.

9: Любой дурак может избираться в мэры

Любой дурак может баллотироваться на пост мэра Беркли при наличии 25 подписей и $25.

Потому я тоже решил попробовать.

Разве есть лучший способ постебаться над политической системой, чем избраться на госслужбу?

Я решил, что мы проведем семинар по марихуане напротив полицейского управления и будем раздавать копам косяки в качестве основного тезиса предвыборной кампании.

Что мы организуем марш 10-летних граждан, требующих права голоса, к урнам для голосования.

Что, если меня изберут, служить отечеству я не буду. У нас будет ротация мэров, в ходе которой каждый сможет занимать этот пост один день.

Что мы захватим мэрию так же, как Кастро захватил «Гавану Хилтон».

Я обежал Телеграф-авеню, спрашивая мнения людей. И повсюду меня преследовал единственный ответ:

– Ты – мэр? Ха-ха-ха!

Именно этой реакции я и добивался.

Меня совсем недавно арестовывали за нарушение общественного порядка на кампусе, и я заявил, что, если меня изберут, я сам себя реабилитирую, а заодно и всех остальных – в рамках пышного празднования.

Беркли – это маленький американский городок с революцией за пазухой. Его мэр – лысый республиканец-бизнесмен, однажды открывший свое дело и с тех пор пахавший, пахавший и еще раз пахавший до тех пор, пока не смог нанять сотрудников, а затем пахавший, пахавший и еще раз пахавший, пока не добился успеха.

Мэр Уоллес Джонсон представлял собой «другой Беркли» – Беркли банкиров, военных на пенсии и тысяч бабулек в теннисных туфлях. Беркли с Палатой коммерсантов, Американским легионом и бойскаутами.

Беркли был благополучным и процветающим городом все эти годы. Пока в один прекрасный день он не обнаружил анархию, безумие, секс, наркотики и бунт в своих недрах и не стал центром мировой революции.

Наша кампания атаковала мэра. Мы всерьез взялись за его небольшую фабрику. Наш человек пошел туда и подал заявление о приеме на работу. Его взяли. Первые дня он провел, считывая лица. Все они были белыми как снег. На следующий день мы устроили пикет перед зданием, называя мэра расистом, устроившим предприятие только для бледнолицых в черной части Беркли.

В замешательстве мэр брякнул херню:

– Это мое личное дело. Оно никого не касается.

Прикол избирательной кампании заключается в том, что приходится общаться с представителями различных религиозных конфессий, Ассоциацией учителей и родителей, бизнесменами и патриотами с той же трибуны, что и твой оппонент.

Всякий раз, как я оказывался рядом с Джонсоном, я позволял себе нападки, от которых у людей вставали дыбом волосы. Я говорил, что он – расистская собака.

КАПИТАЛИСТИЧЕСКАЯ СВИНЬЯ.

ТРУС.

ПОЛИТИК, У КОТОРОГО КИШКА ТОНКА.

ШМАК.

Однажды Джонсон не выдержал и сказал:

– Я не собираюсь слушать подобные оскорбления.

И вышел из зала.

Как только за ним захлопнулась дверь, я вновь обратился к аудитории Женского клуба:

– И вы хотите, чтобы ваш мэр так себя вел?

Все спрашивали:

– Ты это серьезно?

В избирательной политике «серьезно» значит лишь одно: у тебя есть хоть малейший шанс победить?

Был ли он у меня?

Помимо действующего мэра, моими соперниками были какой-то троцкист и Джон Бёрчер. Демократы поддерживали Джонсона.

Я начал обдумывать стратегию победы – мою шахматную партию. Голоса студентов и нестудентов были у меня в кармане при условии, что они пойдут голосовать. Голоса чернокожих – тоже (в пику расисту Джонсону). Оставались либералы из среднего класса, селившиеся на холмах Беркли. С одной стороны, они жаждали окончания Вьетнамской войны. С другой – сохранить свое светлое восприятие мира. За кого они проголосуют – за провоенного бизнесмена или за антивоенного правонарушителя?

Кампания началась с того, что мы послали людей на обход домов по всему, блядь, городу – обсуждать с людьми предстоящие выборы.

И здесь открылась потрясная истина: большинство вообще не знали, что у них есть мэр.

Несколько человек знали его имя.

Ни один из них при этом не представлял, как мэр выглядит.

Мы, радикалы, шастали по городу, убеждая людей, что от того, хороший мэр или нет, многое зависит, что голоса и выборы много значат, что демократия работает.

Мы со Стю вкалывали неделю напролет, составляя программу с предложением по каждой проблеме. Мы просадили $5000 на 40 000 великолепных психоделических 25-страничных буклетов – то была, пожалуй, самая скрупулезная программа, представленная кандидатом на государственный пост в Америке за всю историю страны.

Я проводил все дни в супермаркетах, раздавая буклеты и талдыча:

– Меня зовут Джерри Рубин. Я баллотируюсь на пост мэра Беркли. Надеюсь, вы проголосуете за меня.

На встрече предвыборного штаба народ отверг идею ротации мэров, поскольку «никто не станет голосовать за кандидата, который заявляет, что не будет выполнять свои обязанности в случае избрания».

Семинар по марихуане тоже накрылся.

Я купил жилетку и золотистый костюм.

Подстригся и подравнял усы.

По ночам я не мог заснуть, спрашивая себя, был ли я настроен серьезно.

– Меня зовут Джерри Рубин. Я баллотируюсь на пост мэра Беркли. Надеюсь, вы проголосуете за меня.

– Меня зовут Джерри Рубин. Я баллотируюсь на пост мэра Беркли. Надеюсь, вы проголосуете за меня.

Я чеканил эти слова, как попугай.

Мне никогда не забыть глубочайшего разочарования и изумления, написанных на лице у Стю, когда он увидел меня в костюме впервые. Это было за три недели до дня выборов. Он скомкал листок бумаги и швырнул в меня, выражая отвращение.

Отношения между нами заметно испортились.

С Нэнси мы почти разбежались, потому что я постоянно давил на всех увещеваниями больше работать.

– Каждая потерянная минута – один голос.

Я вставал в шесть утра, пахал до двух ночи и требовал от всех того же. Если кто-то расслаблялся, я воспринимал это как саботаж кампании.

Я начал говорить людям:

– Ты не серьезен.

Я начал целовать детей и пожимать каждую руку, до какой удавалось дотянуться. У меня не стало времени на то, чтобы обдолбаться.

Я начал смотреть на людей, как на голоса.

Те из них, кто собирался отдать голоса за меня, были лучшими людьми, когда-либо топтавшими землю.

Тех, кто не планировал этого делать, я считал врагами.

Люди делились на прорубинцев и антирубинцев.

Я нигде не показывался без белой рубашки, длинного галстука и нового костюма.

В ночь накануне выборов я был суперсамоуверен. Потом посыпались голоса: Джонсон, Джонсон, Джонсон.

Мое сердце сжималось. Джонсон. Рубин. Джонсон. Джонсон.

Сердце сжималось еще сильнее.

«Рубины» попадались часто, но я явно терпел поражение.

Я пришел вторым, набрав 7385 голосов, 22 %, и победив на четырех участках – все в районе кампуса. Меня порвали в пригородах и немного подбодрили в черных районах.

Мне тяжело далось понимание того, что новое общество невозможно построить, клянча голоса на выборах.

Я пытался выбить голоса из родителей тех самых детей, которых собирался выкинуть из школ, чтобы они курили дурь и еблись.

Чтобы преуспеть в политике, нужно быть нечестным. А наше новое общество – честное.

Выборы выстраиваются вокруг конкретных кандидатов. Наше новое общество борется за коллектив.

Я отказался от своего образа жизни, чтобы добиться голосов консерваторов.

Но больше я не надену ни золотистый костюм, ни галстук.

На хуй избирательную политику.

Живи революцией!

10: Все мы-люди

Однажды какие-то хиппи из Сан-Франциско пригласили радикалов из Беркли в свой буддистский храм. Мы вместе дунули и решили сблизить тусовки Хейт-Эшбери и Беркли.

Встреча Племен[47]47
  Встреча Племен – символическое празднество 15 января 1967 г. в честь слияния радикалов из Беркли, хиппи из Сан-Франциско, кришнаитов бог знает откуда и так далее. Ожидалось, что на Встречу придут 2–3 тысячи человек. В результате в парк набились 200 тысяч. Со Встречи Племен начался массовый приток молодежи в Сан-Франциско, ознаменовавший впоследствии Лето Любви 1967 г.


[Закрыть]. Парк «Золотые ворота». Бесплатная музыка всех рок-групп города.

Хиппи называли его человеческим слетом.

Никто тогда еще не знал, что означает «слет».

Мы дунули. Один радикал из Беркли спросил:

– Какие будем выдвигать требования на этой демонстрации?

Хиппи терпеливо объяснили ему, что никакой «демонстрации» не будет, что мы просто там соберемся.

– Люди будут заряжать друг друга.

– Только позитивными флюидами.

– И никаких требований.

Но радикал из Беркли продолжал требовать каких-нибудь требований. В конце концов его снабдили ручкой и бумагой, предложив самому их набросать.

Непросто сходу сообразить, что толкнуло одного хиппи из Сан-Франциско вскочить и сказать:

– В этой комнате мало любви. Накрутите еще косяков.

Народ на улицах чувствовал: что-то происходит. Все моментально въезжали. Если бы это была политическая демонстрация, они бы начали спрашивать: «Какие проблемы?», «Какие требования?», «Зачем мне туда идти?».

Тут же все было понятно.

Задача в том, чтобы просто быть.

Парк «Золотые ворота».

Рок-музыка.

Трава.

Солнце. Прекрасные тела.

Краска.

Экстаз. Радуга. Никаких подозрительных типов!

Все улыбаются. Никаких пикетных табличек или политических растяжек.

Нашим лозунгом была наша нагота.

Мы обыгрывали наши фантазии, как дети. Дети, играющие во взрослые игры. Когда ты – ребенок, ты можешь быть кем захочешь.

Мы были ковбоями и индейцами, пиратами, королями, цыганами и греками. Перед нами простиралась панорама истории.

Рок-группы вырабатывали дикую, звериную энергию.

Мы были религией, семьей, культурой с собственной музыкой, одеждой, отношениями, стимуляторами и СМИ.

И мы верили, что наша энергия перевернет мир.

Вся эта энергия, сосредоточенная в одном временном и пространственном отрезке, была атомным взрывом в молодежной культуре.

Слет – это новый уровень человеческих отношений. Магнит, притягивающий всех фрикаделичных, хиппующих, несчастных, молодых, счастливых, любопытных, криминальных, нежных, отчужденных, странных, подавленных, отпадных, артистичных, одиноких и симпатичных в одно и то же место в одно и то же время. Мы могли увидеть друг друга, пощупать друг друга и понять, что не одиноки.

От этого крепло бунтарство внутри нас.

У нас было новое видение.

Вместо разговоров о коммунизме люди начинали жить при нем.

Дробленая жизнь капиталистической Америки – дистанция между работой и игрой, школой и отрывом, собственностью и свободой – сменилась веселым праздником.

Ни Движение за гражданские права, ни Движение за свободу слова, ни антивоенное движение не достигли своих целей. Все они привели к одному важному открытию – революция не исчерпывалась окончанием войны или расизма. Революция определяла сознание нового человека.

Революция означала начало новой жизни.

На Земле.

Сегодня.

Жизнь – это образ жизни.

Революция – продолжительный процесс.

Все мы – люди.