Текст книги "Полный бред! Скептицизм в мире больших данных"

Карл Бергстром, Джевин Уэст
Полный бред! Скептицизм в мире больших данных

Оригинальное название:

Calling Bullshit: The Art of Skepticism in a Data-Driven World

Научный редактор Надежда Чеботкова

Благодарим за помощь в подготовке издания научных консультантов: специалиста в области визуализации данных Александра Богачева и кандидата физико-математических наук Евгения Поникарова

Книга рекомендована к изданию Соной Акопджанян

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

В тексте неоднократно упоминаются названия социальных сетей, принадлежащих Meta Platforms Inc., признанной экстремистской организацией на территории РФ.

© 2020 Carl T. Bergstrom and Jevin D. West. All rights reserved

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2022

* * *

Эту книгу мы с благодарностью посвящаем нашим женам, Холли и Хизер, за то, что они выводили нас на чистую воду, когда было нужно, а особенно за то, что этого не делали, когда было не нужно

Предисловие

Наш мир захлестнула чушь[1]1
  В оригинале bullshit, здесь и далее по тексту будет переводиться именно так. Прим. ред.


[Закрыть], и мы в ней утопаем.

Политики не трудятся говорить правду. Наукой заправляют пресс-релизы. Стартапы Кремниевой долины возвели чушь в ранг искусства. Колледжи и университеты ценят ее превыше аналитического мышления. Управленцы, похоже, только тем и заняты, что бесконечно перераспределяют чушь. Рекламщики заговорщически подмигивают нам, предлагая присоединиться к ним в ее разоблачении. А мы подмигиваем в ответ и в этот момент теряем бдительность и поддаемся на второсортную чушь, которую они же нам и подсовывают. Чушь засоряет мир, вводя в заблуждение в частностях и подрывая нашу способность доверять информации в целом. В этой книге мы попытались пусть хотя бы слабо, но нанести чуши ответный удар.

Философ Гарри Франкфурт считал вездесущую чушь определяющей характеристикой нашего времени. Вот как начинается его классический труд «К вопросу о брехне»[2]2
  Франкфурт Г. К вопросу о брехне. Логико-философское исследование. М.: Европа, 2008. Прим. ред.


[Закрыть]:

«Одной из наиболее заметных черт нашей культуры стало изобилие брехни. Мы всё это знаем, мы все в этом участвуем, но склонны принимать это как данность… [однако] у нас нет ясного понимания того, что такое брехня, почему ее столько и каковы ее функции. Мы не выработали продуманной оценки всего того, что она для нас значит. Иными словами, у нас нет теории».

Чтобы избавиться от чуши, стоило бы точно выяснить, что это такое. И вот тут возникают сложности.

Прежде всего нам придется говорить одновременно и о действии, и о явлении. Утомившись выслушивать чушь (явление), я могу в ответ начать нести ее сам (действие). Тут пока что всё просто. Нести чушь, на первый взгляд, – это акт создания чуши.

Но что такое чушь сама по себе? Как это часто бывает с попытками приспособить философские концепции к повседневному языку, идея дать определение, которое одновременно включило бы всё необходимое и исключило всё лишнее, обречена на провал. Вместо этого начнем с нескольких примеров и затем попытаемся описать некоторые вещи, которые мы бы квалифицировали как чушь.

Большинство людей полагают, что они довольно хорошо ее распознают. Пожалуй, они правы, когда речь идет о краснобайстве и откровенной брехне, то есть о том, что мы бы назвали старомодной чушью. Рассмотрим несколько примеров.

• Нашей коллективной миссией является функционализация двусторонних решений в сфере использования возможностей портфеля недоохваченных кадровых ресурсов. (Проще говоря, мы агентство по временному трудоустройству.)

• Мы суть посланники. Дабы встать на путь мифа, должно стать с ним одним целым. (Это мы назвали бы старомодной чушью в стиле нью-эйдж.)

• Как и наши праотцы когда-то, мы всматриваемся в бескрайний горизонт нашей великой нации с холодным разумом и горящим сердцем, стремясь заново воспламенить угасший огонь нашего коллективного предначертания. (Короче. Так что конкретно вы будете делать с безработицей в округе?)

Старая добрая чушь, похоже, все еще не сдает свои позиции, но она бледнеет на фоне набирающей обороты новомодной чуши, которая использует язык точных наук и статистических данных, чтобы имитировать реалистичность и сойти за правду. Сомнительные заявления начинают казаться истинными, когда они замаскированы цифрами, таблицами, графиками и статистикой. Чушь нового образца выглядит примерно так.

• С учетом обменного курса наши самые эффективные глобальные фонды показывали результаты выше рынка на протяжении семи из девяти прошедших лет.

(Как именно корректировались данные? Сколько фондов показали результаты ниже рынка и насколько? И кстати, семь лет из девяти обходил рынок какой-то один фонд или каждый год какой-то другой?)

• Наши результаты, несмотря на отсутствие статистической значимости (р = 0,13), подчеркивают клинически важную величину эффекта (относительная вероятность выживания в течение пяти лет – 1,3) избранной нами терапии рака и ставят под вопрос современную терапевтическую парадигму.

(Как результат может быть клинически важным, если он статистически не значим? Является ли выживание в течение пяти лет обычным случаем при данной форме рака или большинство пациентов умирают за три года? Почему мы вообще должны верить, что хоть что-то из вышесказанного «ставит под вопрос современную терапевтическую парадигму»?)

• Сверточный алгоритм нейронной сети, созданный нашей командой, выявляет логику управления, лежащую в основе мультиплексной сети, составленной из метаболома, транскриптома и протеома человека.

(Что такое мультиплексная сеть? Как связаны между собой все эти – омы и как они измеряются? Что автор имеет в виду под логикой управления? Почему мы должны верить, что в основе сети вообще лежит какая-то логика, а если это так, где доказательства, что придуманный алгоритм реально способен ее выявить?)

• Систематический скрининг показал: 34 % второклассников с проблемами поведения признались, что нюхали фломастеры как минимум один раз за последний год.

(И что? Допустим, это важно, но является ли нюхание фломастеров причиной или следствием проблем с поведением? А сколько второклассников, не имеющих проблем с поведением, признались, что нюхали фломастеры? Может быть, их даже больше!)

Поколебать позиции новомодной чуши оказывается особенно сложно, потому что мало кто из нас считает себя экспертом настолько, чтобы оспаривать информацию, приведенную в виде цифр и графиков. Именно на это и полагаются брехуны новой волны. Чтобы дать им отпор, нужно понимать, как и когда подвергать сомнению их заявления.

Мы посвятили свою работу тому, чтобы выработать у студентов логический и количественный подход к анализу информации. Эта книга выросла из академического курса, который мы читаем в Вашингтонском университете. Но чтобы критически относиться к получаемой информации, необязательно быть специалистом по статистике, эконометрике или анализу данных. Не надо сидеть неделями и перелопачивать цифровые массивы. И мы надеемся вам это доказать. Порой вполне достаточно применить обычную логику и подкрепить ее информацией, легко доступной в интернете.

Мы хотим помочь людям научиться распознавать и разоблачать чушь, и побуждения у нас самые благородные. Дело не в левой или правой идеологии, поскольку люди любых политических взглядов доказали, что умело создают и распространяют дезинформацию. Мы замахнулись на большее и убеждены, что умение распознавать чушь критически важно для сохранения либеральной демократии. Демократия всегда полагалась на критически мыслящий электорат, но в наш век фейковых новостей и международного вмешательства в выборный процесс с помощью пропаганды, распространяемой в социальных сетях, это особенно важно. В декабре 2016 года Марк Галеотти[3]3
  Марк Галеотти (р. 1965) – британский политолог, старший научный сотрудник Института международных отношений в Праге, эксперт Европейского совета по международным отношениям. Прим. ред.


[Закрыть] написал колонку для New York Times, в которой привел самый важный аргумент против этой формы информационной войны:

«Вместо того чтобы пытаться бороться непосредственно с каждой утечкой, правительство Соединенных Штатов должно обучить общество понимать, когда им манипулируют. С помощью образовательных и неправительственных организаций, общественных кампаний американцы должны освоить базовые навыки, необходимые опытным потребителям информации, начиная с того, как проверять правдивость новостей, заканчивая тем, как изображения могут вводить в заблуждение».

Как ученые мы десятилетиями преподавали анализ данных, статистику и сходные дисциплины в университете, поэтому знаем, как натренировать подобное мышление. Мы уверены, что для этого необязательно занимать определенную сторону в политической дискуссии. Возможно, мы с вами не сойдемся во взглядах на то, насколько велико должно быть федеральное правительство, какой уровень вмешательства в частную жизнь считается допустимым или как наше государство должно вести себя на мировой арене, – и ничего страшного. Мы просто хотим помочь людям всех политических предпочтений сопротивляться чуши, потому что считаем: демократия будет крепче, если избиратели научатся разоблачать чушь, атакующую их со всех сторон.

Мы не собираемся, пользуясь случаем, клеймить всё, что нам не нравится, поэтому мы приводим в этой книге в основном менее вопиющие примеры, чем могли бы, и тем более не касаемся того, что нас злит больше всего. Мы подбирали примеры из педагогических соображений, чтобы проиллюстрировать определенные хитрости и подходящие стратегии разоблачения. Мы надеемся, что вы будете читать, размышлять и бороться с чушью самостоятельно.

Более века назад философ Джон Александр Смит обратился к поступившим в Оксфорд студентам со следующими словами:

«Ничто из того, что вы выучите на ваших занятиях, нисколько не пригодится вам [впоследствии], кроме одного – знания, что если вы будете усердно и разумно учиться, то сможете понять, когда человек городит чепуху. И это, на мой взгляд, главная, если не единственная, задача образования».

Несмотря на все достижения точных наук, мы считаем, что тут-то они и сплоховали. В целом мы неплохо учим студентов технике: они оперируют матрицами, трансфицируют клетки, расшифровывают геном и применяют алгоритмы машинного обучения. Но, сконцентрировавшись на фактах и технических навыках, мы упустили из виду искусство критического мышления. В гуманитарных и социальных науках студентов учат противопоставлять спорные идеи и отвечать на противоречивые заявления. Но в области STEM[4]4
  STEM (Science, Technology, Engineering and Mathematics) – широкий термин, объединяющий естественные, технические и точные науки. Прим. ред.


[Закрыть] студентам редко предлагают разрешать парадоксы или подбрасывают ложные утверждения, которые необходимо опровергнуть. В результате выпускники, как правило, неплохо оспаривают голословные утверждения и подмечают софизмы, но удивительно доверчивы к цифрам. Конечно, то же касается и среднего образования. Если бы дисциплины STEM использовали практики, уже привычные гуманитариям, то школы могли бы подготовить поколения выпускников, способных выявлять чушь в статистике и анализе искусственного интеллекта так же спокойно, как сегодняшние студенты подмечают ее в политических, творческих и философских заявлениях.

По ряду причин в следующих главах мы будем использовать много примеров из научных исследований, в том числе медицинских. Нам нравится наука, и мы в ней разбираемся. Она полагается именно на тот тип информации, о котором мы будем говорить в книге. Из всех человеческих институтов наука, казалось бы, должна быть особенно устойчива к чуши, но это не так. Мы считаем, что общество должно разбираться в науке, чтобы осознанно принимать политические решения, и хотим указать на многочисленные помехи в этом процессе.

Мы хотели бы подчеркнуть, что ничего из того, что мы скажем, не отменяет значения науки как успешного, законного способа понимания физического мира. Несмотря на все наши жалобы, на все предрассудки, которые мы выявляем, на все проблемы и неистребимую чушь, в конечном счете наука делает свое дело. Благодаря ей мы летаем на самолетах, общаемся по видеосвязи, пересаживаем органы, искореняем инфекционные заболевания и осознаем феномены от первых мгновений после Большого взрыва и до молекулярных основ жизни.

Новые формы информационных технологий изменили методы коммуникации и в науке, и в обществе. По мере расширения доступа к технологиям увеличился и поток информации. Мы надеемся, что эта книга поможет вам выстоять перед натиском чуши и научиться отделять факты от выдумки.

Глава 1. Чушь повсюду

Это книга о чуши. О том, как мы тонем в чуши, о том, как в ней разобраться и как ее одолеть. Но начнем сначала. Мы хотели бы понять, что такое чушь, откуда она берется и почему ее так много. Чтобы ответить на эти вопросы, стоит обратиться к далекому прошлому, к истокам возникновения этого феномена.

Чушь изобрели не в наши дни. В одном из своих диалогов, «Евтидем», Платон сокрушается о том, что философы, известные как софисты, равнодушны к истине и заинтересованы лишь в том, чтобы выигрывать в спорах. Иными словами, они мастера молоть чушь. Но если мы хотим проследить за этим явлением до самых его корней, нам надо изучить более древние источники, чем история человеческой цивилизации. В более широком смысле чушь связана с обманом, а животные обманывали друг друга сотни миллионов лет.

ЛЖИВЫЕ РАКООБРАЗНЫЕ И КОВАРНЫЕ ВРАНОВЫЕ

Океан полон безжалостных и удивительных созданий, но сложно найти кого-то круче морского ракообразного, или, точнее говоря, ротоногого, известного как рак-богомол. Некоторые представители этого вида питаются моллюсками, защищенными толстой и прочной раковиной. Чтобы пробиваться через известковые наслоения, рак-богомол в ходе эволюции обзавелся пружинным механизмом в своих передних конечностях, что позволяет ему наносить удары с необыкновенной силой. Его клешни, словно молоты, в момент удара двигаются со скоростью примерно 80 км/ч. Удар настолько силен, что создает подводный феномен, известный как кавитационные пузырьки. Представьте себе нарисованное в комиксе о Бэтмене слово «БУМ!», но только буквально вызывающее громкий шум и вспышку света. В неволе раки-богомолы иногда пробивают стеклянные стенки аквариумов.

Эта способность помогает не только в охоте. Раки-богомолы живут в мелких рифах и уязвимы перед муренами, осьминогами, акулами и другими хищниками. Чтобы выжить, они большую часть времени прячутся в кораллах, выставляя наружу только мощные передние клешни. Но подходящих укрытий очень мало, что приводит к дракам. Когда чужак нападает на более мелкого жильца, хозяин убежища обычно убегает. Однако если жилец достаточно велик, он яростно размахивает клешнями, демонстрируя их размер и вызывая соперника на бой.

Впрочем, как у многих супергероев, у рака-богомола есть своя ахиллесова пята. Ему приходится линять, чтобы обновить жесткую оболочку клешней-молотов, которая, как вы понимаете, подвергается немалым нагрузкам. В те два или три дня, что длится линька, животное практически беззащитно. Раку нечем атаковать, и у него нет твердой скорлупы, которая обычно оберегает его от хищников. Почти все обитатели рифов поедают друг друга, а рак-богомол – это, по сути, раковая шейка с клешнями впереди.

Если вы линяющий рак-богомол, забившийся в неприметную щель, то меньше всего на свете вы хотите бегать и подвергать себя опасности. Вот тут-то и приходится обманывать. Обычно большие раки-богомолы размахивают клешнями (честная угроза), а маленькие убегают. Но во время линьки раки любого размера ведут себя угрожающе, даже если в сложившейся ситуации они не опаснее разъяренного мармеладного мишки. Подкрепить угрозу нечем, но покидать укрытие слишком рискованно – даже более рискованно, чем вступать в драку. Оккупанты, зная, что им грозит чудовищный удар рака-богомола, не решаются проверять, не блеф ли это.

Пожалуй, ротоногие – те еще ловкачи, их блеф – явно способ навести тень на плетень, но это не очень сложный обман. Начнем с того, что они не придумали такую тактику и не приняли решение вести себя подобным образом. Это просто эволюционное преимущество, своего рода инстинкт или рефлекс.

Искушенному брехуну нужна теория сознания: он должен уметь поставить себя на место своей жертвы. Ему нужна способность думать о том, что знают и чего не знают окружающие. Он должен уметь представлять, какая именно чушь произведет какое впечатление, и, соответственно, выбирать подходящую.

Такой развитый разум – редкость в мире животных. У нас он есть. У наших ближайших родственников среди приматов – шимпанзе и горилл – тоже, вероятно, в какой-то степени есть. У других обезьян, похоже, нет. Но есть одно очень непохожее на нас семейство, которое им обладает, – врановые.

Мы знаем, что врановые (вороны, вороны, сойки) – чрезвычайно умные птицы. Из всех неродственных человеку видов они создают наиболее сложные инструменты. Они используют найденные предметы, чтобы решать всевозможные головоломки. Эзопова басня о вороне, которая кидала камушки в кувшин, чтобы поднять уровень воды, скорее всего, основана на реальном наблюдении. Вороны, живущие в неволе, способны разобраться, как это сделать. Эти птицы строят планы, выбирая предметы, которые могут пригодиться им позже. Они узнают лица людей и мстят тем, кто угрожал им или вредил. Они даже сообщают о затаенных обидах своим сородичам.

Мы не знаем, почему именно врановые так умны, но их образ жизни вознаграждает сообразительных. Они живут долго, очень социальны и изобретательно исследуют окружающий мир в поисках всего, что может оказаться съедобным. Вероятно, конкретно вороны эволюционировали бок о бок со стайными животными, такими как волки и мы с вами, и потому исключительно хорошо умеют обманывать млекопитающих, чтобы выманивать у них пищу.

Поскольку еды то много, то мало, большинство видов врановых запасают ее, надежно укрывая там, куда за ней потом можно вернуться. Но делать тайники бесполезно, если за тобой наблюдают другие. Если одна птица видит, как другая прячет что-то вкусное, то наблюдатель обычно ворует еду. Поэтому врановые стараются прятать пищу, пока никто не видит. Если за ними следят, вороны действуют быстро или перебираются в другое место, чтобы пристроить запас там. Они также делают обманные тайники, притворяясь, что оставили там кусочек еды, а на самом деле держат пищу в клюве или лапе, чтобы как следует припрятать попозже.

Можно ли считать, что ворон морочит голову другим птицам, имитируя, что прячет перекус? С нашей точки зрения, это зависит от того, почему ворон притворяется и задумывается ли он о впечатлении, которое его хитрость может произвести на сородичей. Полноценная чушь должна отвлекать, путать, вводить в заблуждение, а это значит, что обманщик должен иметь ментальную модель того эффекта, который его действия производят на сознание наблюдателя. Есть ли у врановых теория сознания? Понимают ли они, что другие птицы видят, как они делают запас, и, скорее всего, его украдут? Или они всего лишь следуют некому простому правилу, например «прятать еду, только когда вокруг нет других воронов», понятия не имея, почему они так поступают? Исследователям, которые изучают поведение животных, пока что не удавалось доказать, что у неродственных человеку видов есть теория сознания. Но недавние исследования наводят на мысль, что вороны могут быть исключением. Когда они прячут угощение, они и правда думают о том, что знают другие вороны. И они пытаются обмануть не только других птиц, которые сидят прямо перед ними, – они догадываются, что поблизости могут оказаться и другие, невидимые им птицы, которых также можно обмануть[5]5
  Один эксперимент был устроен следующим образом. Первому ворону дали еду для тайника, а второй ворон в соседней комнате смотрел на него через большое окно. Зная, что за ним наблюдают, первый быстро прятал еду и не проверял свой тайник, чтобы его не выдать. Если ученые закрывали окно деревянным экраном, чтобы птицы друг друга не видели, первый ворон прятал еду не торопясь и потом спокойно наведывался на это место, чтобы все поправить.
  Затем экспериментаторы сделали в экране маленький глазок и дали воронам время разобраться, как им пользоваться, чтобы наблюдать друг за другом. Потом ворона-наблюдателя убрали из его клетки, так что никто не смотрел в глазок. Главный вопрос: что будет делать первый ворон, когда глазок открыт, но он не может точно знать, следит ли за ним второй ворон? Если ворон использует простое правило типа «когда видишь другую птицу, веди себя так, словно за тобой наблюдают», он будет игнорировать глазок. Если у ворона есть теория сознания, то он поймет, что за ним могут наблюдать через глазок, даже если не видит другую птицу, и тогда он будет вести себя так, словно за ним следят. Именно так ворон и поступил. Исследователи пришли к выводу, что вороны обобщили свой опыт использования глазка и поняли, что, когда он открыт, на них может смотреть невидимая им птица. Прим. авт.


[Закрыть]. Это очень похоже на то, как мы морочим людям голову в интернете. Мы их не видим, но рассчитываем, что наши слова достигнут своей аудитории.

Вороны – сообразительные птицы, но мы, люди, вывели хитрость на новый уровень. Как и у воронов, у нас есть теория сознания. Мы можем заранее обдумать, как другие интерпретируют наши действия, и используем эту способность себе на благо. В отличие от воронов, у нас также есть богатая языковая система. Человеческий язык крайне выразителен: мы умеем соединять слова множеством способов, чтобы передавать различные идеи. Сочетание языка и теории сознания позволяет нам передавать широкий ряд сообщений и моделировать в сознании, какое влияние эти сообщения окажут на тех, кто их слышит. Отличный навык для тех, кто хочет эффективно общаться, и он не менее удобен, если мы хотим манипулировать убеждениями или действиями другого лица с помощью коммуникации.

К слову, о коммуникации. Это обоюдоострый меч. С ее помощью мы можем замечательно сотрудничать. Но одновременно, обращая пристальное внимание на то, что нам передают другие люди, мы даем им рычаг, который они могут использовать, чтобы влиять на наше поведение. Животные с ограниченными коммуникационными системами – скажем, парой сигнальных криков – имеют всего несколько рычагов, которыми можно манипулировать. Капуцины предупреждают друг друга с помощью сигналов тревоги. Это спасает жизнь многим из них. Но такие сигналы еще и позволяют обезьянам низшего ранга отпугивать более высокоранговых от ценной пищи. Всё, что им нужно, – издать сигнал тревоги, когда нет опасности. Тем не менее капуцины мало что еще могут друг другу сообщить, поэтому и способов обдурить собратьев у них не так уж много. Капуцин мог бы сказать, что мне нужно убежать, – пусть это на самом деле не в моих интересах. Но ему не удалось бы, например, убедить меня, что у него – честное слово – есть подружка в Канаде, которую я никогда не встречал. И уж тем более он не способен развести меня на десять тысяч долларов, написав мне «нигерийское письмо» от имени вдовы миллионера, которая просто умоляет меня помочь ей отмыть капиталы.

Так почему же вокруг столько чуши? Отчасти ответ в том, что все – ракообразные, вороны или окружающие нас люди – пытаются вам что-то всучить. Отчасти в том, что люди обладают инструментами познания, позволяющими понимать, какой именно род обмана будет эффективнее. Наконец, дело в том, что наш сложный язык позволяет нам производить бесконечное разнообразие чуши.

СЛОВА-ХАМЕЛЕОНЫ И ЮРИДИЧЕСКАЯ ЗАУМЬ

Мы применяем против лжецов суровые социальные санкции. Если вас поймают на серьезном вранье, вы можете потерять друга. Вам могут дать в нос. Или засудить. Вполне вероятно, что ваше двуличие станет предметом обсуждения среди друзей и знакомых. Скорее всего, вы обнаружите, что вам больше не доверяют ни в дружбе, ни в любви, ни в бизнесе.

Учитывая все эти потенциальные кары, часто лучше вводить в заблуждение не напрямую. Это еще называют подтасовкой. Если я осознанно подведу вас к неверному выводу, сообщив вам то, что технически является правдой, я подтасую факты. Знаменитое заявление Билла Клинтона в программе NewsHour, пожалуй, стало классическим примером из современной истории: тогда бывший президент сказал ведущему Джиму Лереру, что он «не имеет сексуальных отношений [с Моникой Левински]». Когда всплыли новые подробности, Клинтон оправдывался тем, что его заявление было верным. Ведь он говорил, что не имеет отношений в настоящем времени. Конечно, они были в прошлом, но его изначальное утверждение никак этого не касалось.

Подтасовка фактов оставляет нам возможность оправдываться и формально, и в принципе. Если вас поймают за передергиванием фактов, это может повредить вашей репутации, но большинство людей считают, что это не такой тяжкий проступок, как прямая ложь. Обычно, когда человека ловят на подтасовке, ему не приходится выкручиваться настолько абсурдным образом, как Биллу Клинтону: «Все зависит от того, что вы понимаете под словами “не иметь”».

Подтасовка фактов возможна благодаря тому, как мы используем язык. Зачастую то, что люди говорят буквально, – это совсем не то, что они хотят сообщить. Предположим, вы спросите меня, что я думаю о перезапуске «Твин Пикс» Дэвида Линча двадцать пять лет спустя, и я отвечу: «Не так уж плохо». Вы можете интерпретировать это как «не так уж и хорошо», хотя я этого и не говорил. Или, предположим, во время обсуждения досуга моего коллеги я скажу: «На работе Джон не пьет». В буквальном смысле это означает лишь то, что Джон не употребляет спиртное в рабочее время, и у вас нет оснований подозревать, что он делает это вне офиса. Но подразумевает эта фраза совсем иное. Она означает, что Джон – алкоголик, но еще способен держать себя в руках.

В рамках лингвистики наличие подразумеваемого смысла рассматривается в разделе прагматики языка. Философ языка Герберт Пол Грайс ввел понятие «импликатура», чтобы описать, для чего используется предложение, вместо того, что оно означает буквально. Импликатура позволяет нам эффективно общаться. Если вы спросите, где можно выпить чашку кофе, и я отвечу: «Есть кафешка в квартале отсюда», вы интерпретируете мои слова как ответ на ваш вопрос. Вы сделаете вывод, что кафе открыто, что там продают кофе и так далее. Мне не придется проговаривать всё это подробно.

Но импликатура также позволяет подтасовывать факты. Импликатура заявления «на работе Джон не пьет» состоит в том, что он пьянствует в остальное время. В противном случае почему я не сказал просто, что Джон вообще не употребляет алкоголь?

Импликатура оставляет огромное пространство для маневра людям, которые говорят нечто, что вводит остальных в заблуждение, а потом заявляют, что они тут ни при чем. Представьте, что Джон попытался подать на меня в суд за клевету, потому что я сказал, что он не пьянствует на работе. Есть ли у него хоть какой-то шанс выиграть? Моя фраза корректна, и не в его интересах заявлять, что это не так. Люди частенько пользуются разрывом между буквальным значением и импликатурой, чтобы дурачить друг друга. «Из тех, кого я знаю, он не самый ответственный отец», – говорю я. Это верно, потому что я знаю одного отца еще лучше, но вы подумаете, что я назвал его ужасным отцом. «Он возвращает долги, стоит ему об этом напомнить». На самом деле он честный парень, который быстро выплачивает долги и без напоминаний, но вы подумаете, что я назвал его жмотом. «Я получил стипендию и играл в футбол». Правда, вот только это была стипендия National Merit[6]6
  National Merit Scholarship – частная стипендия для студентов колледжей, выделяется на основе результатов общенациональных экзаменов, проводимых в средних школах страны, а также достижений во внеклассных конкурсах и т. п. Прим. ред.


[Закрыть], а в футбол играл во дворе с приятелями по утрам в воскресенье. А звучит это так, словно я был спортивной звездой университета.

Один из ключевых инструментов чуши, известный как слова-хамелеоны или слова-ловушки, опирается на разрыв между буквальным значением и импликатурой, который помогает избегать ответственности. Похоже, этим инструментом пользуются во многих профессиональных сферах. С помощью слов-хамелеонов рекламщики намекают на выгоды так, чтобы не выполнять обещания. Если вы заявите, что ваша зубная паста «до 50 %» снижает риск кариеса, то соврете, только если паста сработает слишком хорошо. Политик может избежать обвинений в клевете, если начнет со слов «говорят, что», заявляя о связях оппонента с организованной преступностью. С помощью классической фразы «были допущены ошибки»[7]7
  Эта обезличенная фраза – излюбленный риторический прием политиков и менеджеров. Выражение часто встречается в американской сатире. Прим. ред.


[Закрыть] менеджер имитирует извинения, но в итоге никто не несет ответственности.

Гомер Симпсон[8]8
  Гомер Симпсон – один из главных героев американского мультипликационного сериала «Симпсоны», воплощает в себе стереотипы о рабочем классе: недалекий, ленивый, пьющий человек, преданный своей семье. Прим. ред.


[Закрыть] знал в этом толк. Защищая своего сына Барта, он, как известно, заявил: «Мардж, не расхолаживай мальчишку. Ему надо научиться выбираться из передряг, как хамелеону. Это то, чем мы отличаемся от животных… Кроме хамелеона».

Шутки шутками, но корпоративные слова-ловушки позволяют избавляться от ответственности, прикрываясь дымовой завесой эвфемизмов и пассивных оборотов. Канал NBC News сообщил в 2019 году, что многие мировые производители, скорее всего, используют сырье, для добычи которого на Мадагаскаре эксплуатируют детский труд. Вот что выдал представитель Fiat Chrysler: его компания «в сотрудничестве с заинтересованными лицами из различных отраслей по всему миру на протяжении всей цепочки создания стоимости принимает меры по продвижению и развитию нашей цепочки поставок сырья». Сотрудничество? Заинтересованные лица? Цепочка создания стоимости? Вообще-то речь идет о четырехлетних детях, обрабатывающих слюду, добытую в убогих шахтах. Речь идет о целых семьях, которые работают под палящим солнцем и спят под открытым небом за сорок центов в день. Эта чушь скрывает чудовищные человеческие жертвы за фасадом корпоративного жаргона.

Некоторые лжецы пытаются активно вводить в заблуждение, увлекая слушателей в глубокие дебри. Другие, по сути, равнодушны к правде. Чтобы объяснить разницу, вернемся от хамелеонов к историям о сигналах животных, с которых начали эту главу. Когда животные общаются, они, как правило, посылают «эгоистичные» сигналы, говорящие что-то о том, кто их посылает, а не о внешнем мире. Например: «я голодный», «я злой», «я сексуальный», «я ядовитый» и «я член группы» – всё это «эгоистичные» сигналы, потому что они сообщают нечто о том, кто их передает.

«Альтруистичные» сигналы несут информацию об элементах внешнего мира. Среди животных такие сигналы редки, если не брать явное исключение – сигналы тревоги. У большинства животных просто нет способов описать внешние объекты. Люди иные. Одна из новых (или относительно новых) особенностей человеческого языка состоит в том, что он дает нам словарь и грамматику, позволяющие говорить не только о себе, но и о других людях и внешних объектах.

Но даже когда люди, на первый взгляд, говорят об элементах внешнего мира, они могут сообщать о себе больше, чем кажется. Представьте человека, оказавшегося новичком на вечеринке или другом общественном мероприятии и вступившего в беседу. Почему вы рассказываете именно такие истории? Почему вы вообще разговариваете, раз уж на то пошло? Ваши байки не просто сообщают людям о каких-то аспектах мира. Они рассказывают о том, кто вы такие или, точнее, кем хотите казаться. Возможно, вы хотите выглядеть смелым и азартным. Или, может быть, чувствительным и печальным. Может быть, вы бунтарь. А может, мастер шутить над собой. Мы рассказываем истории, чтобы сформировать впечатление о себе в глазах других.

Этот импульс порождает активное производство чуши. Рассказывая о безумном приключении во время путешествия по Азии, не обязательно говорить правду, чтобы создать нужное впечатление. И зачастую правда действительно для вас неважна – лишь бы получилось интересно, выразительно или захватывающе. Просто встретьтесь с друзьями за кружкой пива, и вы сами это поймете. Подумайте об историях, которые становятся виральными в социальных сетях: смешные детские фразочки, ужасные первые свидания, проделки домашних питомцев. Для большинства читателей не имеет значения, правдивы они или нет.

То, что люди способны нести чушь, не значит, что они будут это делать, но и не значит, что от чуши так уж легко избавиться с помощью правды. Почему же чушь так распространена?