Текст книги "Кофе со вкусом убийства"

Глава 3,
Где визит проходит не так, как ожидалось, обсуждают современные технологии и пробуждаются воспоминания о сердцееде из молодости

В следующий понедельник, когда Лиз притормозила перед домом Гордона и Топси с коробкой печенья на заднем сиденье, морось медленно, но верно перерастала в полноценный дождь. Гортопс – дом Гордона и Топси – представлял собой угловатое здание со стеклянным фасадом (из-за отдаленного сходства с заправочной станцией Пэт дала ему прозвище «Рейнтон-Саут»), стоящее в стороне от дороги на краю широких плоских полей, откуда открывался вид на Хэмблтонские холмы. Пока Лиз всматривалась в дорогу в поисках обнадеживающего вида серебристо-голубого «Фиата» Тельмы, ее встревоженный разум прикидывал и перебирал различные варианты, о которых она могла бы сообщить Пэт: Топси не узнает их («Это так печально») или, возможно, Топси каким-то чудом станет острее и яснее мыслить («Дома и стены помогают»).

Однако ее беспокойство было связано не только с состоянием Топси; дело в том, что за все годы совместной работы они ни разу не ходили друг к другу в гости, как и большинство ее коллег. Практически все их общение (за исключением рождественского вечера) – все разговоры о жизни и смерти, надеждах и тревогах, больных родственниках, поездках на Крит и новых теплицах – проходило в кругу оливково-зеленых кресел в учительской, или у ксерокса, или пока они держали в руках кружки с кофе во время дежурства на детской площадке.

Лиз посмотрела на часы. Они с Тельмой договорились встретиться здесь в половине одиннадцатого. Сейчас было без двадцати пяти одиннадцать. На мокрой обочине был припаркован один-единственный автомобиль – черный фургон, выцветший, с низкой посадкой, как будто он старался не привлекать к себе внимания. Еще одна возможная деталь в копилку утренних тревог – вдруг она помешает ему проехать, – но тут фургон с шипением отъехал в сторону по назревающим лужам. Лиз повернула голову – от Тельмы по-прежнему ни слуху ни духу. Словно в ответ на ее мысли телефон хрюкнул. (Нужно обязательно попросить Джейкоба вернуть звуковое оповещение к прежнему сдержанному «дзинь».)

ОПАЗДЫВАЮ НА 17 МИН ПРОСТИ

Т.

Семнадцать минут с какого момента? Сейчас или с половины одиннадцатого? Стоит ли подождать? Внезапный стук дождя по крыше придал ей решимости: она приехала увидеться с подругой, и она увидит ее. Лиз помедлила мгновение, вцепившись руками в руль в положении на 10 и 2, дыша в заученном ритме. За свою жизнь она поняла, что перед выполнением своего долга часто требуется сделать глубокий вдох и собраться – иными словами, как выражалась Пэт, взять себя в руки.

Итак, взяв себя в руки, Лиз заглушила двигатель, заперла машину (проверено дважды), с надеждой оглянулась в поисках чистенького голубого «Фиата», а затем открыла большие ворота с пятью перекладинами.

Палисадник выглядел неухоженным.

Лиз, опытному садоводу, это сразу бросилось в глаза. Правда, стояло не самое лучшее время года, но даже сейчас налицо были признаки постоянного и укоренившегося запустения: кусты не мешало подстричь, газон покрылся скользким мхом, края клумб заросли сорняками, и все это выглядело так же неопрятно, как испачканный едой кардиган. Из многолетних разговоров она знала, что ни Топси, ни Гордон не особо любили возиться с землей, но для поддержания порядка к ним дважды в месяц приходил садовник. Она вспомнила, когда в последний раз видела сад (на поминках Гордона: выездное обслуживание и рыбный паштет, от которого у Дерека несколько дней болел живот); он был ярким, почти пестрым, с розовыми и белыми флоксами и гортензиями. А теперь… Садовника уволили? Почему? Подходя по вымощенной гравием дорожке к дому, Лиз ощутила беспокойство, как если б здесь висело объявление: Осторожно – Запущенный сад – Все не в порядке.

А потом появилось настоящее объявление. Бескомпромиссное, с черными буквами в прозрачном файле, слегка размытыми дождем, приколотое к дому Гортопс: «Посторонним не звонить, полиция предупреждена». Лиз замерла в нерешительности, и печенье застучало в коробке. Полиция предупреждена? Она огляделась, раздумывая, не вернуться ли в машину, чтобы подождать Тельму. Приблизив палец к звонку, она заготовила слова на случай, если Топси примет ее за постороннюю.

Но дверь перед Лиз, уже сто раз пожалевшей, что она не дождалась Тельму, открыла вовсе не Топси. Едва стихли ля-мажорные звуки курантов (Миланский собор, по всей видимости), внезапно раздался воинственный грохот и крик: «Я же велела вам убираться», дверь с силой распахнулась, и на пороге появилась Келли-Энн с холодным и злым лицом. Заметив Лиз, которая нервно отшатнулась с контейнером в руках, лицо Келли-Энн потеплело.

– Прошу прощения! – Лиз очутилась в крепких объятиях, благоухающих ароматом от «Диор». – Лиз, дорогая, у меня сегодня весь день голова кругом идет.

Лиз втащили за порог, и первым делом она увидела парня, который, лежа на полу в коридоре, сосредоточенно возился с кремовой коробкой, от которой отходило несколько черных проводов, подключенных к телефону. Его смартфон завибрировал, он дернулся, шлепнул по карману и достал телефон.

– Простите, – сказал он, серьезными карими глазами глядя на женщин. – Мне необходимо ответить. Буквально две секунды.

В детстве у Лиз на двери шкафа висел плакат из журнала «Джеки»[5]5
  «Джеки» – популярный британский еженедельный журнал для девочек, издававшийся с 1964 по 1993 год.


[Закрыть] – Дэвид Эссекс[6]6
  Дэвид Эссекс (1947) – английский певец, автор песен и актер. Наибольшей известностью пользовался в 1970-х годах.


[Закрыть], растянувшийся во весь рост на пушистом ковре. Его глаза, яркие, беззащитные, пристально смотрели прямо в душу юной Лиз. При виде парня, лежащего на ковре Топси из «Данэлм»[7]7
  «Данэлм» – одна из крупнейших в Великобритании сетей мебельных магазинов.


[Закрыть] среди клубка проводов, воспоминания о плакате вспыхнули с новой силой.

– Не смеем тебя задерживать, – раздраженно бросила Келли-Энн.

– Простите, – повторил он, но не убрал телефон, а лишь принялся еще лихорадочнее печатать. Смущенная внезапно возникшим напряжением, Лиз отвернулась и сосредоточила внимание на коллекции снимков Келли-Энн в рамке: от белокурой малышки до профессиональной съемки в студии уже взрослой женщины. Вот она в пять лет в роли снежинки в рождественском спектакле («Одинокая малиновка…», ну и шуму же тогда было: она не получила роль малиновки!); вот семилетняя девочка с беззубой улыбкой (как-то раз она нарисовала блеском для губ Топси пятна на лице, притворяясь больной!); вот решительный подросток обнимает за голову пони Маффина (незадолго до знакомства с ветеринаром из Ричмонда).

– Закончил! – отрывисто выдохнул парень (на вид не старше девятнадцати), тремя слогами выразив сожаление и просьбу о прощении, и тут же снова сосредоточился на телефоне. – Хм, – добавил он, – почему-то нет подключения к сети.

– Интересно, почему. – Келли-Энн приподняла брови, сигнализируя миру: «Ну вот, опять».

– Его просто нужно перезагрузить, – объяснил парень, переводя взгляд карих глаз на коробку с проводами.

– Все, что мне нужно, Льорет, это чтобы он снова блокировал звонки от треклятых мошенников, которые звонят всем подряд. – Келли-Энн сменила гнев на милость; ее голос звучал почти небрежно, пока она стояла над сгорбленной фигурой, уперев руки в бедра и вгоняя розовую шпильку в ковер. Сегодня она была особенно привержена розовому: розовые губы в тон розовой блузке (несомненно, дизайнерской), юбка цвета фуксии. Она что, и волосы подкрасила?

– Когда кто-то позвонит, включится автоответчик. – Парень (как его там: Ларри? Лорри?) был явно заворожен розовым каблуком, ввинчивающимся в ковер возле его головы. – «Если вы друг или член семьи, нажмите “три”, если вы не по делу, звонок окончен». Со звонками из-за границы могут возникнуть проблемы, но остальное работает. Это блокирует все звонки с виртуальных номеров.

И тут его телефон снова зажужжал, будто оса.

– Простите, – повторил парень и вытащил телефон из кармана. – Простите, мне необходимо ответить.

Лиз с тревогой посмотрела на Келли-Энн, опасаясь очередной вспышки гнева, но та не обращала никакого внимания на лихорадочно печатающего парня. Вместо этого невидяще уставилась на ливень за окном. И было что-то в ее взгляде… что-то мрачное… что-то потерянное. Лиз снова вспомнился тот день, когда пони Маффина пришлось усыпить. Летние каникулы подходили к концу, и они с Топси сидели в классной комнате, готовясь к новому учебному году. Топси привела с собой Келли-Энн, и девочка все время просидела в углу возле книжного шкафа с тем же потерянным, пристальным взглядом. Лиз прикусила губу. Келли-Энн, наверное, очень трудно справляться с Топси. Она прекрасно помнила, как это было с матерью Дерека: каждые пять минут то одно, то другое.

– Все, готово. – Парень с извиняющимся видом провел рукой по русым волосам.

– Мне нужно, чтобы он блокировал звонки от треклятых мошенников, которые звонят моей матери, вот и все, – повторила Келли-Энн, но уже без нажима. Лиз с любопытством посмотрела на нее. Треклятые мошенники? Не к добру это. Что тут происходит?

– Следи за языком. – На пороге гостиной возникла Топси в ярко-розовом кардигане, знакомом Лиз по распродаже Эдинбургской шерстяной фабрики. – А не то я промою вам рот с мылом, юная леди.

Лиз улыбнулась – такая Топси была ей знакома более тридцати лет.

Келли-Энн вздохнула.

– Мы разбираемся с твоим телефоном, мама. Я же говорила тебе. – Ее голос по-прежнему звучал устало. – Нельзя выдергивать этот провод. Не трогай его.

Топси с подозрением посмотрела на белую коробку.

– Еще одна нелепая игрушка, – проворчала она.

Лиз снова улыбнулась. Сколько раз за все эти годы – не счесть – она слышала эту фразу от Топси, самой настоящей луддитки![8]8
  Луддиты – протестующие против внедрения машин в производственные процессы.


[Закрыть] Интерактивные доски, ноутбуки, проекторы, да даже милая сердцу ныне почившая машина «Банда» с ее фиолетовыми копировальными листами и опьяняющей жидкостью – все они удостоились решительного и бескомпромиссного звания «нелепой игрушки».

Теперь она с тем же подозрением уставилась на парня.

– И этот снова тут, – с кислым видом констатировала Топси.

– Мама, просто не трогай эту коробку, – повторила Келли-Энн. Топси издала фирменное ворчание, но дочь не обратила ни малейшего внимания. – И вообще, смотри, кто к тебе пришел.

Топси впервые посмотрела на Лиз, и на ее лице отразилось недоумение: «Где я, что я собиралась сделать?»

– Ты же помнишь Лиз, – с воодушевлением прощебетала Келли-Энн. – Мы на днях встретили ее в садовом центре.

– И Тельму, – поспешно добавила Лиз, воспользовавшись возможностью что-то сказать. – Тельма тоже приедет, если вы не против.

– Как здорово, мама, – произнесла Келли-Энн, – Лиз и Тельма пришли навестить тебя.

При упоминании этих двух имен недоумение на лице Топси рассеялось, и вот перед ними снова была привычная Топси, и смотрела она на Лиз тем самым взглядом, как когда у них заканчивалась красная бумага для постеров.

– Что же, передайте его павлиншеству, я не могу приехать на работу, потому что она не пускает. – «Она» явно относилось к Келли-Энн, которая тут же закатила глаза. «Его павлиншество» было прозвищем, которое Топси дала мистеру Харгривзу, первому директору Лиз в школе Святого Варнавы, – последние лет тринадцать он с миром покоился на кладбище. – Она всего-навсего забрала мои ключи от машины.

– Мы уже обсуждали это, мама. – Судя по тону Келли-Энн, тема была не новой. – Проходите в гостиную, Лиз, я принесу кофе. Уже почти время ланча.

– Ничего подобного, – упрямо заявила Топси. Келли-Энн печально улыбнулась Лиз, словно говоря: «Вот видите, с чем приходится иметь дело».

– Ну вот и все, – произнес парень (Лоррейн? Нет, не так), пропустив мимо ушей весь разговор. Он сел и радостно улыбнулся, и его карие глаза заблестели еще ярче; Лиз снова вспомнился Дэвид Эссекс. Она тут же отругала себя – что за неуместные мысли приходят в голову. С другой стороны, подумала она, следуя за Топси в гостиную, этот визит едва ли можно назвать предсказуемым.

Глава 4,
Где подают невкусный кофе и избавляются от ненужных каталогов

Отмахнувшись от воспоминаний о Дэвиде Эссексе, Лиз проследовала за Топси в гостиную, откуда открывался вид на широко раскинувшиеся мокрые поля и болота в отдалении. В продолговатой светлой комнате было чисто, что сразу бросалось в глаза. На розоватом ковре остались следы от пылесоса. Едва уловимый запах полироли с розовой отдушкой тут же вызвал в памяти Лиз образ решительной фигуры в розовых резиновых перчатках – Паула, некогда уборщица в школе Святого Варнавы, а ныне домработница Топси.

Топси стояла у окна, глядя на запущенный сад.

– Он весь зарос, – вздохнула она.

Лиз окинула оценивающим взглядом неопрятные кусты и неподстриженную траву.

– А где садовник?

Топси пожала плечами.

– Гордон сказал, что все сделает. Оно, конечно, похвально, но когда? Он вечно торчит в своем проклятом гольф-клубе. – Она обернулась. – Ты его сегодня не видела?

– Я только приехала, – бодро ответила Лиз. Совсем как это было с матерью Дерека.

– Он наверняка в гольф-клубе, – повторила Топси, опустившись в явно любимое кресло напротив телевизора с плоским экраном.

Лиз последовала ее примеру. Теперь, когда она могла оглядеться в гостиной, плачевное состояние Топси бросалось в глаза. Повсюду остались следы ее беззаботной жизни с Гордоном: раскладывающееся кожаное кресло, гольф-трофеи, аляповатые снимки закатов, фотографии пары с многочисленных круизных кораблей и отельных террас. Теперь поверх накладывалась жизнь Топси-вдовы: россыпь журналов и писем на кофейном столике и диване, вязанье и клубки шерсти на креслах – в былые времена Топси ни за что не потерпела бы подобного хаоса. И в довершение всего по всей комнате, то тут, то там, были расставлены совершенно неподходящие безделушки – фарфоровые лебеди, искусственные цветы в радужных вазах, не менее трех будильников, отсчитывающих время на каминной полке, – словом, множество дешевых и уродливых предметов, которые прежняя Топси, недолго думая, пожертвовала бы на ближайшей школьной ярмарке.

– Время ланча, мама, – внезапно пропела Келли-Энн с притворной бодростью. «Бедная девочка, это же сплошные качели для нее», – подумала Лиз. По всей видимости, все проблемы с телефоном были улажены: на полу в прихожей уже никто не лежал.

Топси резко встала.

– Правда? Не рановато ли?

– Нет, в самый раз, – терпеливо ответила Келли-Энн. Она держала в руках стакан воды и таблетницу – красивую пластиковую коробку с выдвижными отделениями, раскрашенными в цвета радуги. «Отличная идея для скрепок», – подумала Лиз.

Но Топси не удостоила взглядом предложенные таблетки.

– А где другая игрушка?

Улыбнувшись вместо ответа, Келли-Энн потрясла таблетницей.

– Держи. – Она поставила воду на столик из розового дерева и смахнула капли розовым рукавом. Лиз отчаянно захотелось раздобыть подставку под стакан.

– Опять эти? – нахмурившись, Топси протянула руку за коробочкой. – Воскресенье… – произнесла она нерешительно.

– Мама, сегодня понедельник, – нежно, но не допуская возражений заявила Келли-Энн.

– Правда? – Топси с подозрением посмотрела на нее. В ее тоне чувствовался вызов.

– Да, дорогая. – Келли-Энн улыбнулась. – И это очень, очень важно, чтобы ты выпила именно понедельничные таблетки.

– Понедельничные? – В голосе Топси слышалось сомнение, но она осторожно отсчитала таблетки из прозрачного светло-желтого контейнера. – Это для сердца, это для мочевого пузыря, а это, очевидно, потому, что я схожу с ума. – Она громко цокнула.

– Если я не напоминаю, она забывает, – грустно пояснила Келли-Энн, обращаясь к Лиз. – Или принимает двойную дозу.

Топси проглотила последнюю таблетку и c недовольным видом уверенно протянула стакан дочери; Келли-Энн в ответ бросила на мать усталый взгляд.

– Вот и все, дорогая, – сказала она.

Лиз отвернулась, и ее взгляд зацепился за конверты с красной пометкой «срочно» на кофейном столике. «Бесплатный подарок!» – гласил один из них. «Эксклюзивные элегантные каминные часы, ограниченный выпуск – только для вас!»

«Вот откуда берутся все эти безделушки», – нахмурившись, подумала Лиз.

– Мама, – вздохнула Келли-Энн, – я же просила не вскрывать их.

– Там есть хорошие вещи, – начала оправдываться Топси, будто ребенок, пойманный на шалости, и у Лиз внезапно возникло желание взять ее за руку. Келли-Энн, по-видимому, собиралась что-то ответить, но тут послышался ля-мажорный бой Миланского собора. Келли-Энн настороженно замерла.

– Надеюсь, это не тот ремонтник, – сказала она.

– Это, наверное, Тельма, – предположила Лиз, но Келли-Энн уже ушла, забрав с собой конверты.

– Прошу прощения за задержку. – Прежде чем сесть, Тельма отодвинула две кофты, журнал «Хеллоу» и выпуск «Рипонского вестника». – Всему виной новая сигнализация в нашей лавке.

Она уже собиралась продолжить повествование о том, как три амбарных замка годами преданно служили своему делу – да и кому взбредет в голову ограбить магазин подержанных товаров? – однако новое руководство комиссии по делам благотворительных организаций потребовало оборудовать все подобные заведения системой безопасности, но для того, чтобы с ней управляться, нужна докторская степень, не меньше, да и по малейшему поводу она начинает пронзительно визжать. Но стоило Тельме бросить один-единственный взгляд на Топси, как стало ясно, что благодарных слушателей ей здесь не сыскать. Тельма села, поерзала и вытащила из-под себя нечто похожее на бархатную грелку кислотного цвета.

– Ух ты, – удивилась она, – как ярко.

– Это прислали по почте, – сказала Топси, украдкой взглянув на дверь. – Там есть хорошие вещи. – Она вытащила из-под стула еще один конверт, на этот раз сиреневый.

– Дерьмо какое-то, уж простите. – На пороге внезапно возникла Келли-Энн с кофейным подносом в руках.

Ответом ей послужила изумленная тишина. Лиз с силой вцепилась в подлокотники кресла, будто на американских горках. Топси с возмущением уставилась на чашку, а ее нижняя губа подозрительно подрагивала.

– Твой отец подписан на них, – выдавила она в свою защиту.

– Хватит с нас каминных часов, благодарю покорно, – сказала Келли-Энн надломленным голосом, а ее глаза наполнились слезами. Тыльной стороной ладони она провела рукой по лбу и закрыла глаза, размазывая слезы по ресницам. – Прости, – добавила она, – прости, мама. Но я столько раз повторяла одно и то же…

Но Топси только покачала головой. Тема конвертов уже не волновала ее, она, нахмурившись, разглядывала кофейный поднос.

– Это неправильные чашки. – Она указала на коричневую посуду «Хорнси Поттери». – Гостям мы подаем зеленые.

– Это не просто гости, это Лиз и Тельма. – К Келли-Энн вернулось самообладание, но ее голос звучал сухо и устало, когда она выходила из комнаты. Лиз и Тельма уставились на кофе; он был цвета луж на дороге.

На мгновение в комнате воцарилась тишина, которую нарушила синхронная трель трех каминных часов.

– Ну что же, – прервала повисшее молчание Лиз, по-прежнему сжимая подлокотники кресла, – здесь так мило, не правда ли?

– Действительно, – отозвалась Тельма. – Рада вас видеть.

Потягивая безвкусный кофе, они начали задавать вопросы Топси: нейтральные вежливые вопросы о нарциссах, погоде, ковре. Годы совместного проведения родительских собраний научили их подстраиваться друг под друга – вот и на этот раз вести беседу вдвоем оказалось намного проще. Когда Топси не успевала за чьей-то мыслью, вторая тут же подхватывала нить разговора, не допуская неловких пауз. И постепенно, шаг за шагом, Топси начала откликаться – то кивком, то улыбкой, то полноценной фразой. Словно старый компьютер, которому нужно время на загрузку, разговор начал оживать, когда они проникли вглубь этой новой Топси, не имевшей ничего общего с той здравомыслящей Топси, с которой они больше двадцати лет провели бок о бок. Порой ее ответы звучали загадочно, а то и вовсе безумно. Время от времени разговор обрывался, но Лиз и Тельма терпеливо подбирали нить и продолжали.

И конечно же, Топси помнила многое. Когда они перешли к воспоминаниям о кошмарной поездке второклашек в Файли-Бригг (серпантин и отсутствие пакетиков для рвоты), в разговоре все чаще и чаще стали возникать проблески прежней Топси – отрывистые смешки, закатывание глаз. Напряжение почти спало, и, несмотря на дождь, слабое солнце окрасило мокрые поля в серебристый цвет, а над Саттон-Бэнком появилась внезапная дуга водянистой радуги.

И тут – будто солнце, которое внезапно закрыла туча, – прямо посреди фразы Топси, недовольно приоткрыв рот, вдруг закивала головой, касаясь подбородком розового кардигана. Лиз и Тельма переглянулись: пора уходить. Следует ли им попрощаться с Топси?

В комнату неслышно вошла Келли-Энн. Повинуясь сигналу, женщины встали и взяли пальто.

– Лиз и Тельме уже пора, мама, – мягко произнесла Келли-Энн. Ответом ей послужил негромкий хриплый храп.

Лиз улыбнулась хрупкой фигурке в слишком ярком для нее кардигане. Глаза и нос защипало, и ей захотелось обнять ее на прощание, но это была Топси – а на свете существуют вещи, которые лучше не делать.

– До скорой встречи, – попрощалась она.