Текст книги "Кофе со вкусом убийства"

Келли-Энн позвонила в воскресенье из аэропорта перед самым вылетом, но ответа не получила. Бывало, мама смотрела «Ветеринара из Йоркшира»[16]16
  «Ветеринар из Йоркшира» – британский документальный сериал о работе команды ветеринаров из Йоркшира.


[Закрыть], и в такие моменты ее не могла отвлечь даже бомба. Она позвонила еще раз, когда приземлилась. И снова никакого ответа. Конечно, ей следовало попросить кого-нибудь, соседку (или вас, Лиз), проведать мать…

Тут эмоции наконец-то достигли апогея, и ее голос превратился в хриплый шепот. Келли-Энн замолчала, и Несс обняла ее. (Подруга, любой поступил бы так же.) Приободрившись, Келли-Энн сделала глубокий вдох и подошла к заключительной части рассказа. Когда она подъехала к дому, внутри вдруг пробежала холодная дрожь, и она поняла, сразу поняла: что-то не так. Войдя внутрь, она увидела, что Топси сидит в кресле напротив включенного телевизора, холодная, как камень…

Повисла пауза, и Лиз осознала, что свисток в ее руке потеплел; разжав ладонь, она заметила глубокие розовые вмятины. Как жаль, что здесь эта Несс.

Словно прочитав мысли Лиз, Келли-Энн посмотрела на Несс, которая аккуратно заворачивала в бумагу коричневые кофейные чашки.

– Подруга, тебе разве не нужно созвониться по Скайпу? – сказала она. В ее тоне слышались повелительные нотки.

Несс тут же выпрямилась и радостно улыбнулась.

– Покой нам только снится, – засмеялась она.

Это удивило Лиз: при всем своем властном характере Несс Харпер с удовольствием подчинялась, когда Келли-Энн говорила ей, что делать. Насколько же они близки? Несс забрала ноутбук и вышла из комнаты. И вот теперь они остались вдвоем, лицом к лицу, разделенные лишь гранитной столешницей. Пускай же поскорее все ее страхи окажутся напрасными.

– К вам приходила полиция? – спросила Келли-Энн, едва закрылась дверь за Несс. Ее тон был нетерпеливым и напористым.

– Да, – ответила Лиз. – Приходила. – Она вкратце пересказала то, что было уже известно Пэт и Тельме. Келли-Энн молча сидела, не отрывая взгляда от рук, сложенных на столешнице.

– Келли-Энн, – произнесла Лиз, – надеюсь, ты не против, если я спрошу. Были ли у Топси какие-то проблемы с таблетками?

Келли-Энн глубоко вздохнула.

– Лиз, я знаю не больше вашего. Вы же знаете, какой была мама. Я вам так и сказала тогда. Она все время принимала разные таблетки, благослови ее Господь. Вы сами видели. – В ее тоне было что-то настойчивое. – Я рассказала полиции обо всех случаях, когда она что-то путала, о том, как мне приходилось напоминать ей, чтобы она выпила таблетки. Зачастую я буквально стояла у нее над душой, чтобы убедиться, что она их приняла.

– У нее была таблетница с отсеками, – напомнила Лиз.

– Да, все так. Но это помогало, если только она не путала дни.

В голове Лиз промелькнуло воспоминание: «Воскресенье». «Сегодня понедельник, мама…»

– Но, Лиз… – Келли-Энн понизила голос и оглянулась через плечо: ни Несс, ни молодого сборщика мебели поблизости не было. – Дело в том, что, когда я вернулась, таблеток было меньше, чем прошло дней… и они все были перепутаны. Как будто коробку уронили, а таблетки просто положили на место как попало… Вот я и думаю, может, она приняла слишком много? Но я не знаю. В любом случае полиция забрала это…

– Таблетницу?

– И ее, и сами таблетки, все-все лекарства. Я сказала: забирайте. Я больше не хочу ничего из этого видеть.

– Полагаю, они должны проверять такие вещи, – заметила Лиз. Все это начинало приобретать какой-то ужасный смысл. – Мать Дерека. Однажды она приняла весь запас таблеток. И оказалась в больнице.

– Вот именно. – Келли-Энн ухватилась за эту историю. – Думаю, это и случилось с мамой, упокой Господь ее душу.

– Ты сказала, что позвонила ей из Португалии и напомнила о таблетках.

– Я всегда так делала, когда меня не было рядом. Я позвонила и сказала: «Запомни, мама: взять таблетницу, выпить субботние таблетки – синие и желтые, красно-желтые и белые». Девушка в отеле посмеялась надо мной. Наверное, со стороны это выглядело забавно.

– И ты рассказала все это полиции?

– Лиз, я повторяла это до посинения! Но ведь я была в трех тысячах миль от нее, когда она приняла эти чертовы лекарства, так что на самом деле я просто не знаю. – Она вздохнула, и этот вздох, казалось, исходил из самой глубины души. – Я должна была быть рядом, – тихонько добавила Келли-Энн.

* * *

Возвращаясь назад, Лиз не чувствовала той легкости на сердце, на которую надеялась. Как уже говорила Пэт и Тельме, она видела, что Топси собиралась принять таблетки не того дня, но сами таблетки были правильными… Это разные вещи. И это беспокоило ее. Что-то в этом деле было не так.

Лиз покачала головой. Вокруг Гортопса крутилось слишком много людей – ремонтник, Несс, юный горе-сборщик (Ларри?), Паула и, конечно, Келли-Энн. Раньше она представляла себе Топси мирно почившей в одиночестве в своем кресле. Но теперь этот образ изменился. Она по-прежнему сидела в кресле, но со всех сторон за ней наблюдали бесформенные тени.

Но разве Лиз могла что-то с этим сделать?

Глава 10,
Где делают много звонков и мечтают о крепком кофе

– Тельма, я должна была быть рядом. – В трубке прозвучал голос Келли-Энн, напомнив Джоан Кроуфорд в фильме «Милдред Пирс». – Пусть это было тяжело, пусть я нуждалась в отпуске: в конце концов, это моя мама, а меня рядом не оказалось.

Тельма нахмурилась. Вся речь Келли-Энн была выстроена так, чтобы подвести к единственной реакции: чтобы ее успокоили и заверили, что это не так. Тельма чувствовала себя немного виноватой, издав вместо этого неопределенный звук. Келли-Энн, однако, пропустила это мимо ушей. Любая попытка вступить на тонкий лед и спросить о лекарствах становилась все менее и менее вероятной, поскольку словесный поток и не думал иссякать.

– Я спрашиваю себя снова и снова: могла ли я что-то сказать или сделать? Положа руку на сердце, Тельма: нет, ничего.

Разве что не уезжать за три тысячи миль, не удосужившись заранее позаботиться о матери. Тельма тут же произнесла про себя покаянную молитву за эту осуждающую мысль. Было уже почти двадцать пять минут пятого, Тедди вот-вот вернется из финансового комитета колледжа, а значит, он будет озабочен и недоволен, и к этому времени хорошо бы уже начать готовить ужин и предложить ему рюмку хереса.

– …и если она действительно приняла не те таблетки…

Тельма подобралась, все мысли о замороженной лазанье из фермерского магазина улетучились из головы. Не те таблетки?

– Дело в том, Тельма, что когда она их принимала, я была в трех тысячах миль от нее… – Драматическая пауза.

Тельма воспользовалась моментом.

– Полиция ведь что-то спрашивала у Лиз, – вставила она. – Насчет таблеток?

– Да, они интересуется этим. Лиз сама видела, как обстояли дела – все вверх дном. Но маме становилось только хуже, упокой Господь ее душу: вся ее жизнь превратилась в одну большую путаницу. Вы же сами видели. – Голос Келли-Энн прозвучал с новой силой. Тельма открыла дверцу морозильника: он был набит битком. Извлечь лазанью одной рукой будет непросто.

– Я имею в виду, все к этому и шло, без вариантов: находиться одной стало для нее небезопасно. Она уходила искать отца в любое время дня и ночи… Мне постоянно звонили: «Тут на автобусной остановке твоя мама». Иногда она бродила по полям в тапочках…

В тапочках? Две запеканки и карри с грохотом свалились на плиточный пол. Это было новостью для Тельмы, и она хотела спросить еще что-нибудь, но Келли-Энн уже сменила тему, рассказывая о маминых заморочках – вернее, о том, как заморочки матери мешали дочери. Доставая и убирая еду, Тельма вознесла еще одну краткую молитву. Ей не следовало так раздражаться; в конце концов, Келли-Энн потеряла мать.

– Я хочу сказать, эта поездка была моим последним шансом… – Пока Келли-Энн говорила, Тельма успела заглянуть в ящик с овощами и записать помидоры черри на доске напоминаний.

Прошло уже двадцать две минуты.

– Я должна была быть рядом, – повторила Келли-Энн. Тон изменился. Джоан Кроуфорд превратилась в потерянного, избалованного ребенка, и Тельма наконец-то почувствовала что-то кроме переживаний из-за ужина.

– …я подъехала к дому, и, клянусь богом, Тельма, внутри вдруг пробежала холодная дрожь, и я поняла, сразу поняла: что-то не так.

Звук поворачивающегося ключа заставил Тельму подняться. Никаких радостных возгласов «Священник в здании!». Плохой знак.

– Келли-Энн, мне пора, – бросила она.

* * *

– Взгляд? – Зажав телефон под подбородком, Тельма соскребала остатки лазаньи в контейнер. – Какой такой взгляд? – Прошло два часа, и Тедди расслаблялся за бильярдным столом.

– Не знаю, просто взгляд, – ответила Пэт, свернувшись калачиком на диване с бокалом в одной руке и телефоном в другой.

– Злой? – уточнила Тельма. – Нетерпеливый? – Она поставила блюдо из-под лазаньи отмокать. Догадается ли Пэт, если она потрет его губкой прямо посреди разговора?

– Нечто среднее. Трудно быть уверенной, не зная контекста. Но она совершенно точно была недовольна. Что бы ни замышляла Мэнди, думаю, Джо была в курсе, и ей это не нравится. – Она сделала глоток «Мерло» насыщенного бархатисто-красного цвета. – В любом случае полиция разберется.

– И ты собираешься пойти на эту зумбу? – спросила Тельма.

– Вот еще, – фыркнула Пэт. – Как ты себе это представляешь? Я подскачу к ней и скажу: «Эй, Мэнди! Что это еще за фокусы?»

Она отпила еще – какое блаженство. А завтра она сядет на настоящую диету.

* * *

– Итак, уже три человека в доме, о которых мы знаем. – Лиз безуспешно пыталась не выдавать волнения; этот тон был знаком Тельме с давних времен. Наступила пауза.

– Ты тут? – уточнила Лиз.

– Я просто размышляла, – ответила Тельма, загружая посудомоечную машину.

– О чем?

Тельма не ответила, потому что не могла отчетливо сформулировать мысль – о таблетках, взглядах, заморочках, а еще о том, что ей надо поскорее убраться на кухне, чтобы присоединиться к Тедди за просмотром «Садовых спасателей».

Лиз на другом конце провода нахмурилась. Не этого она ждала, когда звонила подруге. Она хотела, чтобы Тельма успокоила ее в духе матери: все это, наверное, пустые домыслы.

– Разумеется, – сказала Тельма, – лучше всего спросить у Паулы.

– У Паулы?

– Она же вроде трижды в неделю у них убиралась? Так что кому, как не ей, знать обо всех визитах.

Лиз нахмурилась сильнее; она звонила совсем не за этим. Спросить у Паулы?

– Мне пора идти, – сказала Тельма, включив наконец посудомоечную машину.

* * *

Позже Тельма сидела за кухонным столом, потягивая ромашковый чай и мечтая о кофе. Обычно к ромашковому чаю у нее не было никаких претензий, но сегодня ей захотелось кофе, крепкого растворимого кофе. «Кофе для дежурных на детской площадке», как она его называла, – но тогда она не заснет. А ей нужно было хоть ненадолго отключиться от тех вопросов, которые постоянно крутились в голове на протяжении просмотра «Садовых спасателей». Могла ли Мэнди Пиндер сознательно перевести деньги мошеннику? И что это были за люди – Пронырливый Ремонтник, Командирша Несс и тот паренек, чинивший телефон и ломавший сборную мебель?

Тельма еще раз пробежалась по печальной веренице событий, предшествовавших смерти Топси.

С одной стороны, все вроде к этому и шло. Отвратительная махинация, последующее уныние, деменция – все это более чем объясняло жуткие слова Топси в садовом центре. А после – отъезд Келли-Энн, перепутанные таблетки и трагическое стечение обстоятельств…

– Боже, – выдохнула она. – Все складывается.

Так почему же тогда она сидит и мечтает о кофе, чувствуя, что далеко не все в этой картине складывается? И что это за деталь?

* * *

На следующий день, когда Тельма выкроила десять минут на размышление, закончив расставлять цветы в прохладной тишине церкви Святой Екатерины (отопление здесь включали только во время службы или если приходили группы), она задумалась: вдруг она была слишком строга к Келли-Энн, уехавшей за границу; в конце концов, Келли-Энн всегда делала что хотела, не заботясь о других.

Кому, как не Тельме, было это знать.

Потертый желтый кардиган…

Она заставила себя вернуться к делам; цветы расставлены (нарциссы довольно невзрачные, но это было лучшее, что она нашла), и через двадцать минут ей надо быть в благотворительном магазине. И ей следует поторопиться, если она хочет оплатить счет за газету до своей смены, но ей не хватало энергии: она совсем не выспалась. Тельма зевнула, моргнула, в миллионный раз прокручивая в голове слова Топси.

Было бы лучше, если б она умерла…

– Господи, – сказала она вслух. – Да что же здесь не так?

Тельма попыталась успокоить свой измученный разум, устремив взгляд на витраж за алтарем, где был изображен потускневший Иисус с протянутой рукой. Было пасмурно, и с трудом верилось, что в ближайшие недели весеннее солнце превратит витражи в яркие цветные фигуры. Взгляд Тельмы упал на алтарь, и она инстинктивно остановилась. Что-то не так. Что именно? Она присмотрелась внимательнее. Конечно же, нарциссы, которые она поставила. Слово «нарциссы» ассоциировалось с яркими пятнами цвета яичного желтка, а не этими тощими зеленоватыми экземплярами, в тусклом свете выглядящими нелепо и неуместно. Странно, подумала Тельма, когда ты сразу понимаешь, что что-то не так, хотя не можешь сказать, что именно: глаза опережают мозг.

Она слегка выпрямилась. Что это напомнило ей? Какую-то фразу, брошенную Келли-Энн… Я поняла, сразу поняла: что-то не так. Келли-Энн почувствовала, как внутри вдруг пробежала холодная дрожь.

Но почему? Как Келли-Энн поняла, что что-то не так, еще до того, как вошла в дом? Что она увидела?

Глава 11,
Где в «Теско» произносят что-то вроде молитвы и много негодуют

Лиз, как и Тельме, толком не спалось. На следующий день, сонно бродя по «Теско» среди корзин и тележек, брокколи и булочек (не забыть: Джейкоб решительно отказался от тефтелей и перешел на сэндвичи с индейкой), она осознала, что утро и впрямь приносит свежие мысли. Полиция задает вопросы? Ну и что в этом такого, это их работа в случае внезапной смерти. Да и они не выглядели слишком уж взволнованными… Она вспомнила детектива Донну, беззаботно глядящую на зарождающиеся примулы, сопение и шмыганье констебля Триш (не отдавая себе отчета, Лиз бросила в тележку две упаковки порошков от простуды). Правда заключалась в том – и это был тот тип правды, о которой гораздо лучше размышлять здесь, в «Теско», в десять тридцать утра, а не в ненастные ночные часы, – что люди смертны. И порой смерть наступает внезапно. Люди – она посмотрела на окружающих – каждую неделю выбирают мюсли, спелые помидоры и мусорные мешки… а потом наступает конец.

И даже если Топси действительно перепутала таблетки от сердца – что с того? В этом нет ничего зловещего. А та ситуация с банковским мошенничеством – просто совпадение, неприятное, но совпадение. Все сходилось.

Но почему же тогда она постоянно ощущает это леденящее душу беспокойство?

Как и Тельма ранее, Лиз вознесла молитву – вернее, что-то вроде молитвы. Ухватившись за ручку тележки в отделе готовой еды, она обратилась к любым высшим силам, которые были готовы услышать ее усталый разум: «Как бы мне отпустить все это?»

В течение многих лет Лиз воспринимала Бога в двух ипостасях: с одной стороны, это добрый дух, которого прославляют на Рождество, накинув кофейное полотенце на голову во время спектакля, и на Пасху, подготовив километры яркой папиросной бумаги; на протяжении тридцати шести лет она рассказывала детям о нем наряду с лягушачьей икрой, самыми важными профессиями и счетом до десяти. Вторая его ипостась, однако, была куда суровее: небесное божество, готовое нахмуриться и неодобрительно покачать пальцем, когда она втискивалась на последнее парковочное место или проходила мимо продавца уличных газет. В последнее время это полярное представление менялось – выход на пенсию, смерть родителей, подозрение на рак у Дерека и следом – моменты внезапного покоя в солнечные дни: она начала задумываться, что, возможно, ее прежнее восприятие было слишком упрощенным и во всем этом кроется нечто большее.

И все же на данном этапе своей жизни Лиз твердо верила, что любые ответы на вопросы, обращенные к Всевышнему, будут сопровождаться грозным негодующим перстом. Вот почему она не сразу опознала маленькую фигурку в ярком бирюзовом пиджаке, хмуро уставившуюся на пачку куриных палочек, как ответ на свою молитву.

Паула, некогда уборщица в школе Святого Варнавы, а впоследствии домработница Топси, подняла голову, заметила Лиз и посмотрела на нее безо всякого удивления.

– Вы только посмотрите на это! – Она с отвращением помахала куриными палочками. – Подорожали на пятьдесят пенсов, а упаковка-то вдвое меньше, чем год назад.

* * *

– Кошмар, – произнесла Паула, энергично разрывая и высыпая два пакетика сахара в кофе. Она злобно оглядела кафе «Оазис покупателя». – Совершеннейший кошмар от и до. Но она становилась, упокой Господь ее душу, не от мира сего. Так было с моей матерью. Я точно знала, к чему все идет.

Лиз с надеждой посмотрела на женщину, которую Келли-Энн окрестила святой. Если кто и мог унять тревожные мысли о Топси, так это Паула с ее фирменными едкими и категоричными замечаниями. У нее было два основных воспоминания, связанных с ней. Первое: что бы ни происходило в жизни, стакан Паулы был всегда более чем наполовину пуст. Всякий раз, когда Лиз думала о ней, в ее памяти всплывало агрессивное мытье полов, сопровождаемое горькими монологами с неизменным мотивом «это отвратительно». Второе: сын Паулы, Найджел (с ранних лет получивший прозвище Рокки, после того как ударил лампой хулигана вдвое старше себя), который (после фальстарта, завершившегося тремя месяцами в учреждении для малолетних правонарушителей) нашел работу стриптизером в составе популярной местной группы, известной как «Северные рыцари».

В странном контрасте с непрекращающейся горькой усталостью от мира было в отношении Паулы к выбранной сыном профессии что-то трогательно невинное; в то время как большинство родителей старались бы лишний раз не упоминать о таком, уголок котельной всегда был увешан фотографиями Рокки с его идеальной белоснежной улыбкой и потрясающими голубыми глазами в различных стадиях наготы. Сейчас, сообщила ей Паула, пока они стояли в очереди за кофе, он работает в продажах и дела идут в гору. Настолько, что он уже купил шикарную машину в том шикарном автосалоне в Бороубридже. Лиз не была уверена, правда ли это, но одно было очевидно: Паула верила каждому слову сына о его успехах.

Заказав кофе, они сели за столик, и разговор резко перешел на Топси.

– Ее нельзя было оставлять на произвол судьбы. Не в таком состоянии. Никогда. Отвратительно, скажу я вам. А ее дочери плевать.

– Келли-Энн рассказала мне, как много вы для нее делали, – дипломатично сказала Лиз.

– А она рассказала, как подозревала меня в краже денег и натравила на меня полицию? – Паула с коронным возмущением выпятила грудь и плечи; этот жест был прекрасно знаком Лиз.

– Нет.

– Полиция нагрянула чуть ли не на следующий день: с банковского счета миссис Джой сняли четыреста фунтов стерлингов, не знаю ли я, мол, что-нибудь об этом? «Нет, – говорю я. – И более того, прежде чем вы покинете этот дом, я хочу, чтобы вы обыскали мою сумочку и мои карманы; вообще-то вам лучше обыскать все вокруг, а пока вы это делаете, я расскажу, какие деньги и где вы найдете: банку из-под варенья, где лежат двадцать пенсов на рак, вот так-то». Это заставило их замолчать.

– То есть пропали какие-то деньги?

– Сняли с ее карты, ага.

– Но разве сама Топси не могла этого сделать? Она же не отдавала себе отчет.

– Ей пришлось бы сильно постараться, – мрачно улыбнулась Паула. – Денежки-то сняли после ее смерти, в воскресенье утром, как они сказали. И сняли их в этом банкомате, на улице.

Лиз перевела взгляд на банкомат напротив залитой дождем парковки, словно ожидая увидеть там зловещую фигуру в красно-черной полосатой майке и черной маске, терпеливо стоящую в очереди. Она снова посмотрела на Паулу.

– Они выяснили, кто их снял?

Паула снова фыркнула.

– Оказалось, никакого преступления-то и не было; это миледи Келли-Энн перепутала карточки. Жаль, что она не поняла этого до того, как ко мне в дверь постучала полиция. И подумать только: слиняла в Алгарве, оставив бедняжку одну-одинешеньку. Но это было для нее в порядке вещей.

Лиз издала нейтральный звук.

– Я бы сама навестила миссис Джой, да только наш Рокки выступал в Клиторпсе, и я присматривала за Ческой и Рубеном. Я сказала: «Келли-Энн, меня не будет в эти выходные – я сижу с внуками». Но, как пить дать, у нее в одно ухо влетело, а в другое вылетело. Как обычно. И вот в воскресенье утром мне звонит Келли-Энн, в ужасном состоянии. Никак не может разбудить мать. Буря эмоций. – Она мрачно покачала головой. – Если б только она сказала, что уезжает в Алгарве, я бы что-нибудь придумала; конечно, я бы что-нибудь придумала.

– Как я поняла, она собралась в последнюю минуту.

Паула издала фирменный неодобрительный звук, нечто среднее между фырканьем и сопением.

– Сколько времени нужно на один телефонный звонок?

– Возможно, она не хотела вас беспокоить.

– Что-то раньше это никогда ее не останавливало. – Это выражение лица Паулы было слишком хорошо знакомо Лиз (тот ужасный раз, когда Пэт дернуло посыпать бумажные фигурки блестками!).

– Забота о матери наверняка отнимала у нее столько сил, – сказала Лиз.

В ответ снова раздалось фырканье, еще более выразительное и злобное.

Отсутствие присмотра… перепутанные таблетки… все это вырисовывалось в трагическую, но цельную картину.

– Келли-Энн, наверное, было очень тяжело, – заметила она.

– Я вам кое-что скажу, Лиз. – Тон Паулы был мрачным, она разглаживала фольгу с таким видом, будто точила лезвие. – Мадам Келли-Энн и знать ничего не желала, когда дело касалось матери. Я буквально заставляла ее признать проблему. «Келли-Энн, – говорила я, – меня беспокоит ваша мама. С моей было так же, я знаю, как это развивается».

– Такое трудно признать.

– Можно отмахнуться, да только дело это не решит. – Паула никогда не отличалась умением выслушивать чужие аргументы. – Я говорила ей: «Келли-Энн, послушайте мой совет, обратитесь к доктору». И ничего.

– Но ведь в конце концов она так и сделала?

– Только после того, как у них увели все деньги. Вот тогда-то она поняла, что ей пора поднять свой большой зад и что-то сделать.

– Это так ужасно, – вздохнула Лиз. – Деньги исчезли так просто.

– В первый раз я разговаривала с тем мерзавцем. Конечно, откуда мне было это знать? «Здравствуйте, это миссис Джой? – говорит он с таким приятным шотландским акцентом. – Я звоню из отдела по борьбе с мошенничеством банка “Роял Йорк”». Ну я и пошла за ней, да только он уже трубку повесил. Странное дело. Я тогда Рокки и сказала: «Не нравится мне это». А Уэйн из «Рыцарей» сказал, что это похоже на какие-то махинации, и Рокки почитал про такое в интернете. И вот звоню я, значит, мадам Келли-Энн, и что слышу в ответ? – Она выдержала паузу, но Лиз промолчала. Паула обожала риторические вопросы. – «Если это важно, они перезвонят».

Паула покачала головой с видом человека, чьи мрачные пророчества были проигнорированы.

– Ну, перезвонили они. Да еще как. И вот я снова говорю Келли-Энн: «Вашей маме тут перезвонили из банка и велели перевести куда-то деньги, и все это мне очень не нравится, скажу я вам». И знаете, сколько она выжидала? Три дня. – Три пальца с ярким оранжевым лаком постучали по пластиковой столешнице. – Ну, разумеется, к тому времени было уже поздно.

– Это, наверное, так ужасно.

– Для мадам Келли-Энн само собой. Не думаю, что миссис Джой, бедняжка, поняла, что случилось. Я прихожу – а там царит бедлам: Келли-Энн гудит и булькает, а эта ее бестолковая подружка что-то там вещает. Просто кошмар. А тут еще бедолажка миссис Джой ни о чем не догадывается. «Что происходит, Паула?» – спрашивает она. «Какой-то бардак, – говорю я. – Пойдемте лучше телеигру с вами посмотрим». – Паула перевела взгляд на кофе. – Скажу вам честно, Лиз, как это ни ужасно, но так лучше для нее. Через это очень трудно проходить, а если твоим родным и близким наплевать, то и подавно. – Женщина вздохнула. – Она так мирно выглядела в своем любимом кресле.

В ее голосе не осталось ни следа едкости, но появилась хорошо знакомая Лиз дрожь. Она положила ладонь поверх руки Паулы, и они молча почтили память Топси в кафе «Оазис покупателя».

– То есть вы думаете, все дело в перепутанных таблетках? – в конце концов спросила Лиз.

– Ну а в чем же еще, – откликнулась Паула, доставая из рукава салфетку. Лиз показалось или в ее голосе прорезалась язвительная нотка? – Она была в таком состоянии, что это неудивительно. – Она засунула салфетку обратно. – Это был лишь вопрос времени. В конце концов, дошло же дело до пожарной сигнализации.

– Пожарной сигнализации?

– В ту субботу, когда все и случилось. Я позвонила миссис Джой, когда вернулась от Рокки, – понятия не имела, что Келли-Энн была в отъезде, – и сигнализация пищала на заднем плане. Я говорю: «Что происходит? Что-то горит?»

– Но ведь никаких следов возгорания не было? – уточнила Лиз. Келли-Энн уж точно бы упомянула о пожаре.

– Она куда-то нажала, и все прекратилось. Но я о чем говорю-то: раз сигнализация сработала, значит, она что-то сожгла. Так что если б не таблетки, так что-то другое бы. – Она посмотрела в окно на залитую дождем автостоянку; на ее глазах снова выступили слезы. Лиз сжала руку Паулы. На душе стало легче – очень грустно, но определенно легче. Паула согласилась с тем, что Топси путала таблетки, ее ничего не настораживало. А что до той фразы, которую услышала Тельма… Что ж, больным людям не всегда можно доверять. Мать Дерека как-то настаивала, будто Вал Дуникан[17]17
  Майкл Валентайн Дуникан (1927–2015) – ирландский певец, популярный в Великобритании в 1960–1970 годах.


[Закрыть] гостил у них на выходных. Лиз взяла ключи от машины – пора ехать.

– Например, она не запирала заднюю дверь. – Паула покачала головой. – Вечно забывала об этом. Кто угодно мог войти в дом. Как и сказала Дасти Уэбстер.

– Дасти Уэбстер?

– Женщина, которая живет поблизости. Я встретила ее, когда приходила позже; она говорит, ей показалось, будто кто-то слонялся вокруг дома в ту ночь. Я сказала, что это ей чудится из-за лекарств, и она успокоилась.

Тревога нахлынула с новой силой. По затылку Лиз пробежала ледяная дрожь, и она выпустила из рук ключи от машины. Она уже собиралась задать вопрос, как возле столика послышался бодрый голос:

– Мама, я же просил тебя подождать на парковке.

Лиз поразили невероятный загар, не менее невероятные белоснежные зубы и аромат чего-то дорогого.

– Я просто разговаривала с миссис Ньюсом, – сказала Паула. – Рокки забирает меня из магазина по понедельникам. Ты помнишь миссис Ньюсом, Рокки?

– Помню. Как поживаете, Лиз? – Ей было неприятно, как легко и непринужденно он назвал ее по имени. Тридцать с лишним лет назад эта солнечная улыбка выручала его из неприятностей, а если нет – на смену ей приходил поток душераздирающих рыданий. При этом, как выяснилось позже, он не гнушался демонстрировать в подсобке свои достоинства в обмен на карточки для настольной игры «Козырные карты».

– Неплохо, а вы? – спросила Лиз с обычным чувством легкого смущения, не в силах избавиться от мыслей, как он сдергивает с себя одежду под оглушительные вопли и брызги просекко.

– Хорошо, Лиз, благодарю. Очень много дел. – Его улыбка ни на йоту не изменилась. Неужели он отбелил зубы? Но, рассмотрев его поближе, Лиз заметила, что годы уже оставили на нем свой отпечаток. На его загорелой коже появились морщины, вероятно, наследие бесконечных ламп в солярии. Сколько ему сейчас лет?

– Ваша мама сказала, вы работаете в продажах.

– Все так. Глава отдела закупок в местной крупной компании. – Судя по его тону, это должно было быть что-то сродни «Харви Николс»[18]18
  «Харви Николс» – британская сеть люксовых универмагов.


[Закрыть], не меньше. – И по-прежнему состою в числе «Рыцарей». – Легкая улыбка. – Не могу их подвести после стольких лет.

– Понятно. – Лиз не знала, что на это ответить. В ситуации с «Северными рыцарями» обычные вежливые расспросы о работе выглядели неуместно. Рокки, казалось, уловил ее беспокойство; улыбка стала шире, и с щегольским жестом он достал глянцевую листовку. На лицевой стороне были изображены семь мужчин, одетых – вернее, почти одетых – в костюмы викингов. «Осмелишься ли ты встретиться лицом к лицу с Северными рыцарями?» – кричал готический розовый шрифт.

– Вы должны как-нибудь прийти на наше выступление. Кстати, об этом… – Он обратил свою легкую улыбку к Пауле. – Уэйн спросил, можешь ли ты прийти в понедельник, а не во вторник, во вторник у него прослушивание. А мне нужно быть в Понтефракте.

– И я полагаю, ты попросишь меня присмотреть за Ческой и Рубеном? – Ворчливый тон Паулы не мог скрыть того факта, что для нее весь мир крутился вокруг внуков.

– Угадала. – Он достал из сумки с продуктами злаковый батончик и снял обертку.

– Это что еще за новости, – сказала Паула с притворным возмущением.

– Мама, веди себя прилично, – ответил он, подхватывая пакеты с покупками.

После того как они ушли, оставив после себя обертку от батончика и шлейф аромата лосьона после бритья, Лиз обнаружила, что по-прежнему сидит в «Оазисе покупателя», не желая двигаться, с листовкой в кармане. Она смотрела, как две фигуры направляются по дождливой парковке к красному автомобилю – высший класс, как Лиз знала благодаря последнему увлечению Джейкоба. Элегантная красная машина выглядела так, словно предназначалась для езды по усаженному пальмами калифорнийскому побережью, а не для того, чтобы грузить в нее покупки на парковке в Тирске.

Она уставилась на пустую кофейную чашку, перебирая в уме разговор с Паулой. Мимолетное спокойствие улетучилось, затылок затек. Она мысленно встряхнулась. Возьми себя в руки, Лиз. Этим делом занимается полиция – вот и хорошо. Все будет хорошо, а у нее и своих забот достаточно.