Текст книги "Несущая смерть"

13
О девушке

В городе Данро мятежный гильдиец выходит на Рыночную площадь и часть за частью снимает металлическую кожу. И, сидя обнаженным перед изумленной толпой, обливается чи из резервуаров и спокойно поджигает себя.

В тот же день две лже-особи заражают систему подачи питания капитула Данро токсином черносна. Тринадцать сятеев и два кёдая погибают, но никто не сумеет выяснить причину их смерти. В результате попытки ареста лже-особи убивают троих чистильщиков, прежде чем погибают сами.

Бутоны высших эшелонов капитула Кигена созывают экстренное совещание, чтобы обсудить покушение на Второго Бутона Кенсая. Спустя десять минут после начала обсуждения в Зал Совета входит лотосмен и приводит в действие самодельное взрывное устройство, спрятанное внутри резервуаров с чи, уничтожив почти всех высокопоставленных кёдаев мегаполиса.

В новостях, поступающих из города Кава, говорится об орде гайдзинов, напавшей с моря. Вражеская армия несет знамена с двенадцатью красными звездами. В небесах стрекочут винтокрылые топтеры, на тротуарах ревут голубоглазые дьяволы в звериных шкурах, на улицах – бойня.

В сводках Главдома теперь звучат стальные голоса, а руководство Гильдии требует, чтобы флот Тора немедленно отправился на максимальной скорости в полет для объединения с Земле-крушителем. Мятеж, который Танцующая с бурей подняла в Йаме, должен быть подавлен. Затем Землекрушителю необходимо двинуться на восток, прежде чем гайдзины успеют прочно закрепиться в Шиме. Лотос должен цвести.

Каналы связи с Йамой до сих пор трещат от постоянных помех. Гулы мехабаков окрашены страхом.

Маска из латуни полностью скрывает выражение его лица.

Когда Кин был моложе, ему казалось странным, что облакоходы говорят о неболётах, как о женщинах. Мальчиком он видел только схемы кораблей и в реальности никогда не замечал в чертежах или конструкциях ничего женственного. Но когда капитаны экипажей облакоходов приходили в Гильдию, чтобы им назначили сопровождающего инспектора-гильдийца, Кин слышал, что они всегда говорили про свои суда «она» или «ее».

И ему всегда было интересно – почему. То ли потому, что облакоходы проводили много времени вдали от семей, то ли потому, что они начинали думать о кораблях как о вторых невестах. Возможно, столкнувшись с яростью шторма, любой моряк вспоминал время, когда все, что им было нужно, дабы прогнать страх, – это тепло материнских рук.

Кин не стал притворяться, что понимает. У него никогда не было ни жены, ни дочери, ни матери. Он мог только представить, на что похожи подобные ощущения. Вероятно, именно поэтому Гильдия называла корабли объектами. Но на самом деле никто не знал – почему. Совсем никто.

Стоя на носу флагманского корабля даймё, Кин наблюдал, как флот Гильдии, ныряя и кренясь из стороны в сторону, несется по железно-красному небу. Даже для того, кто проходил обучение на таком красавце, как «Сын грома», зрелище оказалось впечатляющим: четыре неуклюжих броненосца и дюжина изящных корветов наполняют пространство металлическим грохотом, оставляя за собой иссиня-черные клубы выхлопов.

На носу каждого судна широкими жирными мазками были начертаны иероглифы, но не дань уважения матерям, дочерям или женам, а названия, рожденные одержимостью травой, составляющей основу Империи. «Алый бутон» и «Зимний урожай». «Благодатный свет» и «Запах лотоса».

Огромная грохочущая крепость, на которой летел Кин, была единственным неболётом Торы, избежавшим гибели в момент нападения Кагэ на Доктаун и оставшимся относительно невредимым. При правлении Йоритомо судно называлась «Красная тигрица», но гордость флотилии Тигров отремонтировали и перекрасили непосредственно перед отплытием из Кигена, и теперь на носу сияли свежей краской другие иероглифы, гордо провозглашая миру новое имя.

«Почетная смерть».

Земля смахивала на изрытую оспинами пустошь, по который змеился ржавеющий остов чипровода, убегавший вдаль сквозь испарения мертвых земель. Кин посмотрел на «Зимний урожай», чернеющий в небесах в четырехстах ярдах от кормы «Почетной смерти». Он не думал о человеке, который прежде доверял ему, а теперь был заперт в трюме того корабля. И не размышлял о памятной ночи на «Сыне грома», когда они стояли рядом, держась за руки, и смеялись, радуясь чистому дождю. Он давно отогнал мысли о ее губах, прижатых к его губам в Йиши, о каплях дождя, отражающихся в ее глазах, как драгоценные камни.

Мир Кина медленно рушился: росло и ширилось восстание, убивали и грабили гайдзины, всеобщая война становилась все ближе.

И среди хаоса Кин не думал ни о чем. Вообще ни о чем.

Так безопаснее.

– Я тебя знаю.

Кин оторвал взгляд от флотилии и повернулся к человеку, материализовавшемуся рядом с ним. Когда он двигался, доспехи издавали легкий шум, выплевывая чи, шипя поршнями, скрежеща зубьями механизмов. Броня была окрашена в белый цвет смерти, как и пепел, размазанный по лицу. Глава дзайбацу Тигра. Тот, кто приведет армию Тора к окончательной победе. Труп, который жаждал попасть в могилу.

– Даймё Хиро, – ответил Кин.

– Я тебя знаю, – повторил Хиро.

– Думаю, не знаете.

– Это ты, – кивнул даймё Тора. – Ты дал грозовому тигру металлические крылья, а он забрал у меня руку. – Он качнул головой, зашипели поршни. – На плацдарм направляются несколько кораблей, но тебя посадили именно сюда?

Кин не услышал гнева в голосе Хиро. Просто горькая покорность человека, уже по уши погрузившегося в унижение, тихо страдающего в ожидании, когда его засыплет по самую макушку.

– Второй Бутон Кенсай… нездоров, – сказал Кин. – Я его заменяю. Прошу прощения, если это доставляет вам неудобства, достопочтенный даймё.

– Она называла тебя Кином. Да?

Не называйте меня Кином. Это не мое имя.

– Хай.

Зовите меня Первым Бутоном.

– Значит, как я уже говорил, я тебя знаю.

– Прошу прощения, но, вероятно, не знаете, достопочтенный даймё.

– Тигр не настолько слеп, как ты считаешь. Шпионская сеть моего дяди до сих пор кое-что мне нашептывает. И вроде бы какой-то гильдиец присоединился к Кагэ лишь для того, чтобы предать мятежников. Продал предводителя во время восстания в Кигене, выдал взамен на безопасную гавань для себя. – Хиро внимательно оглядел новый атмоскафандр Кина. – И похоже, получил повышение по службе.

– К величайшему моему сожалению, достопочтенный даймё, вы и тут ничего не знаете.

– Неправда. Я знаю, что мы с тобой одинаковые, ты и я. Сначала я тоже думал, что люблю ее.

Кин дернулся, из атмоскафандра с шипением вырвался сине-черный шлейф. В глубине сознания раздавался постоянный стук мехабака. Успокаивающий. Заставляющий замолчать.

– Пока не узнал, кто она такая, – продолжал Хиро. – Пока она не предала меня. Любопытно, что она сделала с тобой, если история закончилась тем, что ты сейчас стоишь рядом со мной?

– Дело не в Юкико.

Хиро рассмеялся, как человек, который не умеет радоваться и читал об этом только в книгах.

– Все, что мы делаем, связано с ней. Разве ты не видишь, Кин-сан? Мы оба падаем, ты и я. А Юкико? Она – наша сила притяжения.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом пропеллеров и воем голодного ветра. Кин считал промежутки между ровными вдохами, его мехи мерно поднимались и опускались. Секунда. Еще одна. И еще.

– Лидер Кагэ, которого ты передал Гильдии, раньше был железным самураем. Ты в курсе? – На губах Хиро появилась жуткая улыбка, как будто они обменялись шуткой только для посвященных. – Что ты почувствовал, когда передал Даичи старым хозяевам?

Кин взглянул на мертвенно-бледное лицо даймё.

Ответ он знал наизусть.

– Это было похоже на правосудие.

– Полагаю, если бы тебя передали Кагэ, они бы тоже назвали подобное деяние правосудием?

– Разве то, что они говорят, имеет значение?

– Нет, вряд ли. – Хиро покачал головой. – Но не я предал всех, кого знал, чтобы присоединиться к ним. Я – мертвый самурай. Погибший сёгун. Клан разорван в клочья, страна – в руинах. Ты когда-нибудь задумывался о том, что ничего вышеупомянутого не произошло бы, если бы не ты, Кин-сан? Если бы ты просто оставил грозового тигра на милость Йоритомо и не тешил себя мечтами о любви? Ты когда-нибудь размышлял о таком? Назойливые мысли не будят тебя по ночам?

Кин, отвернувшись, молчал, наблюдая за грохочущей вдали бурей.

– И все зря, да? – Хиро задумался. – Ибо ты опять стоишь там, где и начинал когда-то. Она хотя бы угостила тебя, прежде чем отшвырнуть в сторону? Это ее обычный способ оплаты.

Кин продолжил считать промежутки между вдохами. Ни о чем не думая.

В принципе ни о чем.

Хиро похлопал Кина по плечу, как старший брат, заводные пальцы заскрежетали по новой латуни.

– Не стыдись, что она использовала тебя, Кин-сан. У нее дар выставлять мужчин дураками.

– Мне кажется, именно мужчины обладают таким даром, великий даймё, – наконец проговорил Кин. – Женщины тихо отходят в сторону и оставляют нас одних со своими проблемами.

– Ах, какая мудрость…

– Для некоторых, возможно.

Хиро шагнул к Кину. Теперь их лица находились в паре дюймов друг от друга.

Между ними, как помехи в эфире, стоял гул двигателей, приправленный вонью чи и обещанием черного дождя.

– Но кем же ты станешь, когда все будет сказано и сделано? – пробормотал Хиро. – Когда она, я и прочие участники драмы сгинут. Когда не останется никого, кроме фермеров, копающихся в умирающей почве, и марионеток на тронах дзайбацу, и Гильдии, торжествующей, когда земля с каждым днем сотрясается все сильнее. Интересно, будешь ли ты ощущать вкус крови во рту?

– Мне тоже кое-что интересно…

– В самом деле?

– Почему вы столь сильно ее ненавидите?

– Ты забыл, что мой сёгун убит ее рукой? – Хиро сплюнул. – Речь идет о чести. Мысль может показаться странной, но такова жизнь самурая.

– Конечно, – проронил Кин. – Вы считаете, что ваша славная смерть неким образом улучшит ситуацию. Но я рассуждаю по-другому. К примеру, вместо того чтобы тратить силы на ненависть к ней, вы бы лучше поблагодарили ее. Все вы. Прямо перед тем, как вонзите лезвия в животы.

– Поблагодарить? – Хиро отшатнулся. – Что за безумие?

– Вы – воин, и она дала вам войну. Вы ищете смерти, и она даровала вам то, за что стоит умереть. Почему же вы ее до сих пор ненавидите?

– Это не имеет никакого значения…

– Если бы я сомневался в тебе, я бы заподозрил, что ты не хочешь умирать за Империю, Хиро-сан. Возможно, ты предпочел бы продолжать жить. Найти женщину, которую можно полюбить по-настоящему. Создать семью… Начать все заново в тихом уголке и, пожалуй, обрести счастье. Допускаю, что такой поворот был бы лучше, чем умирать за Империю, которая уже близка к гибели.

Они пристально посмотрели друг на друга. В оглушительной тишине мгновенья тянулись медленно, с каждой секундой приближая обоих к последней главе.

– И что же в этом славного? – Кин развернулся и ушел, глухо топая по качающейся палубе, скрывшись в облаке дыма, оставив повелителя тигров наедине с прощальными словами.

В разуме звучал гимн мехабака, мелькали мысли о том, что могло бы быть, если бы только…

Если бы только…

Но вслух он не сказал ничего. Совсем ничего.

14
Дымящий и кричащий

Юкико находилась в подземельях под Дворцом Пяти цветков, но мысленно снова пребывала в тюрьме Кигена, а рядом с ней был Хиро, идущий к камере, где сидел ее отец.

Рука потянулась к танто на талии, а сознание вернулось к кружащему где-то в вышине арашиторе.

Просто бессловесное прикосновение, будто слегка сжал руку старого друга, чтобы дать ему понять – ты здесь. Юкико почувствовала тепло Буруу, ощутила, как пробежало по перьям тигра статическое электричество. Желание быть наверху, с ним, усилилось. Она спрашивала себя, насколько ядовитым будет черный дождь, проходящий так близко от Йиши, насколько сильно он обожжет, если они попадут под ливень.

Будь осторожен, брат. Дожди тут не такие, как в Краю вечных бурь и как в горах.

ВОДА МОКРЕЕ?

Дожди ядовитые. Черные, как ночь. Обжигают кожу, если пробыть снаружи слишком долго: разъедают даже металл через некоторое время.

Я ОБЕЩАЮ ПРОВЕРИТЬ, КОГДА ПОЛЬЕТ ДОЖДЬ, МАМОЧКА.

Она невольно улыбнулась, задержавшись в сознании тигра. Впереди Юкико различила силуэт генерала Кицунэ в доспехах о-ёрой, с высоко поднятым вольфрамовым фонарем с ручным приводом. Мисаки шагала рядом, Мичи позади, а за ней следовали четыре самурая в древних доспехах.

Остальная часть группы осталась в обеденном зале даймё. Юкико спросила Акихито, не хочет ли он пойти с ней в подземелье, но у него стал такой вид, словно она ударила его кулаком в живот. Девушка сразу поняла, что он думает о Касуми, о том, как та погибла в тюрьме Кигена во время спасения ее отца.

Юкико обняла здоровяка и велела ему доедать ужин. Он тоже обнял ее в ответ, причем так крепко, что у девушки хрустнули ребра.

Коридоры подземелья оказались тесными, утыканными ржавыми железными дверями. Частично пребывая в Кеннинге, Юкико чувствовала, как здесь рушатся жизни: в гнилой соломе посреди темных помещений дрались сотни крыс. Тут томились десятки запертых в темноте гильдийцев, которых кормили черствым хлебом и поили грязной водой только из милосердия. Юкико знала, что они являлись ее врагами – а если бы все было наоборот, она бы подверглась гораздо худшим испытаниям, прежде чем ее бы потащили к Пылающим камням. Однако все внутри перевернулось при воспоминании о страданиях отца в застенках Йоритомо.

Возможно, сейчас точно так же страдал Даичи, если еще был жив. И какая-то часть Юкико задавалась вопросом, почему и гильдийцы должны испытывать схожие мучения.

Мне их жаль, Буруу. Сколько из них действительно знали, что творят? Сколько действовали из слепого повиновения или потому, что их так воспитали?

НЕ СТЫДИСЬ ЖАЛОСТИ. ОНА ОТЛИЧАЕТ ТЕБЯ ОТ НИХ.

Я не стыжусь. Но все равно чувствую себя дерьмово.

МЫ ДОЛЖНЫ ЖИТЬ, ДЕЛАЯ ВЫБОР И ОСОЗНАВАЯ ПОСЛЕДСТВИЯ.

Кстати, Кайя наверху, с тобой?

ГДЕ-ТО.

Она уже разговаривает с тобой?

НЕТ.

Однажды тебе придется рассказать мне эту историю, Буруу.

ОДНАЖДЫ.

Надеюсь, скоро.

НЕ РАЗДЕЛЯЮ Я ТВОЮ НАДЕЖДУ.

– Пришли. – Голос генерала Гиндзиро вырвал Юкико из сознания тигра, вернув в недра подземелья.

От вони заслезились глаза, и Юкико с Мичи прикрылись платками. Мисаки же наслаждалась новыми запахами и зрелищами, когда ее лицо было открыто, и глубоко дышала, несмотря на вонь.

Они замерли перед железной дверью, в которой не было ничего примечательного, кроме того, что находилось за ней. Юкико приоткрыла Кеннинг ровно настолько, чтобы заглянуть внутрь. И ощутила невероятный клубок человеческих эмоций – калейдоскоп мыслей, чрезмерно ярких и многочисленных, невыносимых, если долго на них «смотреть». Череп сжало тисками боли так сильно, что Юкико почудилось, он сейчас расколется.

– Хм… – проворчал Гиндзиро, нахмурившись. – Кажется, с ним что-то не так. Отойдите, – предупредил он. Генерал сдвинул в сторону пластину, закрывавшую смотровое окно, и заглянул внутрь, прищурившись в сумраке.

Отперев дверь, он сперва впустил в камеру самураев. Юкико услышала возню, тихий стон. Гиндзиро снова появился в дверях, жестом пригласив троицу войти.

Фонарь генерала висел на стене, освещая голый гладкий гранит, кучу грязной соломы в одном углу и пустое, покрытое коркой грязи ведро в другом. Шесть на шесть.

Два самурая схватили Инквизитора за локти, подняв с пола, а третий слегка сжал его горло. Заключенный был едва ли на дюйм выше Юкико. По болезненно-серой коже струился пот, запястья сковывали наручники. Голова болталась в хватке самурая, как будто у Инквизитора была сломана шея, налитые кровью глаза закатились. На щеке багровел ужасающий синяк, левое веко сильно распухло и воспалилось.

Тюремщики сняли с него мехабак и тунику, обнажив черную змею, обвивающую бицепс, красивую и замысловатую, – сразу понятно, что это работа настоящего мастера-татуировщика. Штыковые крепления на коже напомнили Юкико о Кине, который, стоя под дождем в Йиши, водил большими пальцами по ее ладоням.

«Я бы никогда не причинил тебе вреда. Никогда бы не предал тебя. Никогда».

«Я знаю», – ответила она.

«Ты для меня – все. Все, что я сделал, – я сделал из-за тебя. Все. Только из-за тебя. Ты – первая и единственная причина».

Инквизитора трясло, по подбородку текла слюна. Юкико сразу узнала этот взгляд – она видела схожий у отца в те дни, когда он слишком много проигрывал в карты и у него не было денег на курево.

– У него ломка, – объяснила она. – Он – лотосовый наркоман.

– Я же вам говорила, – сказала Мисаки. – Они дышат этим каждую минуту своей жизни.

– Но Кин… – Юкико запнулась. – Ведь Гильдия старается держаться подальше от лотоса. Вы едите очищенную пищу, носите скафандры. Как получается, что Инквизиторы вдыхают яд каждую минуту?

– Доктрина Гильдии гласит, что лотос помогает распознавать нечистоту. Они заглядывают в самые темные места, освобождая от этого остальных членов Гильдии. Лотос помогает им видеть.

Губы Мичи скривились от отвращения.

– Интересно, что он сейчас видит.

Генерал сунул руку в заплечную сумку и вытащил маленькую камеру сгорания на кожаном ремне, прикрепленную к респиратору с мундштуком, выполненному в виде ухмылки.

– Когда мы его нашли, на нем была вот эта штуковина. На захваченных нами кораблях мы обнаружили еще троих таких же, но они покончили с собой. Наш заключенный потерял сознание во время атаки, иначе он, вероятно, последовал бы примеру собратьев.

Юкико приблизилась к Инквизитору, сморщив нос от исходившей от него вони – дыма, пота и гнили.

– Ты меня слышишь?

Единственным ответом ей был судорожный стон.

Девушка вздохнула.

– Мы никогда ничего не добьемся от него подобным образом. – Закрыв глаза, Юкико погрузилась в путаницу чужих мыслей.

Она ощутила, что они холодные и маслянистые, с иссиня-черной каймой, и распутать их практически невозможно, как и любой человеческий разум, к которому она пыталась прикоснуться. Вытерев струйку крови из носа, Юкико скорчила гримасу, в голове у нее тотчас запульсировало.

– Можно ли дать ему лотоса? – Гиндзиро адресовал вопрос Мисаки.

– Не знаю, что произойдет, если мы так поступим, генерал…

Генерал постучал указательным пальцем по лбу Инквизитора, поднес респиратор с лотосом ко рту мужчины.

– Хочешь вдохнуть?

Тот пробормотал что-то невнятное, брызжа слюной.

Гиндзиро прикрепил респиратор к лицу маленького человечка, повозился с форсунками камеры сгорания, пока та не принялась шипеть. Перемены, произошедшие с Инквизитором, поразили присутствующих. Спустя мгновение у него прекратился озноб. Через две секунды он мог удержаться на ногах.

А через три открыл глаза и уставился на Юкико.

Прямо сквозь нее.

– Ты меня слышишь? – спросила она.

Ответивший голос был похож на голос человека, пробудившегося от глубокого сна, но все еще стряхивающего пелену с глаз.

– Кицунэ Юкико.

– Откуда ты знаешь мое имя?

Глаза, налитые кровью, вращались, взгляд блуждал по камере.

– Я бывал здесь раньше.

– Когда?

– Каждую ночь, сколько себя помню…

Юкико не забыла, как Кин рассказывал о церемонии Пробуждения. О видениях будущего, которые приснились ему. «То, что будет».

– Мне это снится сейчас? – прошептал маленький человечек, склонив голову.

Гиндзиро ударил Инквизитора наотмашь, сбив респиратор набок.

– А так чувствуешь реальность?

– Нет… – ответил несчастный, и мертвенно-серое лицо исказилось в улыбке.

Юкико вновь надела на него респиратор и посмотрела в налитые кровью лужицы глаз. Было в Инквизиторе что-то знакомое – некое дежавю, ноющее, не дающее ей покоя, возникшее рядом с болью, что раскалывала голову.

Аромат лотоса заставил Юкико задуматься об отце, долгими ночами сидевшем у камина.

– Масару-сан шлет тебе привет, – вдруг выпалил человечек.

– Что?

– Кицунэ Масару. Черный Лис Шимы. Он шлет тебе свою любовь.

Юкико насупилась, в груди у нее вспыхнул гнев.

– Мой отец мертв!

– Да. Я часто вижу его во время путешествий.

– О чем, во имя кругов ада, ты говоришь?

– Точно, – выдохнул мужчина.

– Да он чертов безумец! – прорычала Мичи. – Это пустая трата времени!

– Я твоего дядю вижу, Мичи-чан. – Затуманенный взгляд Инквизитора метнулся к девушке. – У него до сих пор течет кровь из крестообразного разреза на животе. Он бродит в темноте, зовет жену и детей. – Он слегка покачал головой. – А они что-то не идут.

Глаза Мичи широко распахнулись.

– Что ты сказал? – еле слышно прошептала она.

Глаза человечка были устремлены в пустоту над плечом Мичи.

– О… Вот уже…

В живот Инквизитору врезался кулак Гиндзиро, сложив тело заключенного пополам. Второй рукой самурай приподнял его за шкирку, и наполненное дымом шипение вторило скрипу доспехов о-ёрой Гиндзиро.

– Хватит врать! – рявкнул генерал. – Будешь говорить только тогда, когда к тебе обращаются. И отвечать на наши вопросы. Одно ненужное слово, и я сорву с тебя маску и оставлю здесь! Будешь кричать, пока не уснешь навечно, понял?

Человечек, вздрогнув, выпрямился и прерывисто вздохнул:

– В полной мере.

Гиндзиро кивнул Мисаки.

– Назови свое имя? – спросила она.

– У Инквизиторов нет имен, сестра.

– Когда вы общаетесь между собой, как тебя зовут?

– Они меня не зовут. Они зовут Ее.

Гиндзиро нанес ему очередной удар. Инквизитор покачнулся, из его уха потекла струйка крови. Он захихикал, словно вспомнил какую-то давно забытую шутку.

– Ее? – удивилась Мисаки. – Кого – Ее?

Инквизитор взял себя в руки, и смех замер у него на губах.

– Увидишь.

Новый удар сбил его с ног, мелкие красные брызги смешались с дымом, булькающим и влажным, когда он опять вдохнул. Инквизитор обмяк, как сломанная игрушка, в руках самурая.

– Гиндзиро-сан, – предупредительно начала Юкико. – Так вы его убьете.

– Все в порядке, – прохрипел маленький человечек. – Полагаю, на этом у меня все…

– У тебя на руке татуировка, – заявила Мисаки. – Что она означает? Ты из клана Змеев?

– Клан Змеев мертв. Корм для Лис.

– Вы контролируете Первого Бутона? Контролируете Гильдию? Чего вы желаете?

– Ничего. Мы вообще ничего не хотим.

Мисаки молча посмотрела на Юкико и пожала плечами. Мичи с ужасом взирала на Инквизитора. В камере было промозгло, горько и безрадостно. Но то были не заморозки дрожащей чистоты первого снегопада. А могильная стужа.

Холод времени и неумолимо приближающейся смерти.

– Недолго осталось, – прошептал Инквизитор. – Сезон… или два. Крови пролито достаточно, правда? В конце концов, малыши уже здесь. – Его взгляд скользнул по животу Юкико. – Возможно, они поиграют с твоими…

Юкико прикрыла живот и отступила на шаг.

– Через два сезона. Максимум через три. – Глаза сузились, он улыбнулся. – К тому времени твои малыши подрастут, будут пытаться бегать.

– Он сумасшедший! – вырвалось у Юкико. – Великий Идзанаги, спаси его!

В последующие дни, когда Юкико вспоминала этот момент, она могла поклясться, что свет фонаря потускнел, как будто кто-то накинул на него вуаль. Глаза человечка расширились, он резко втянул воздух через респиратор. А потом закричал – ужасно, душераздирающе, забился в хватке самурая, и лицо у него побагровело.

– Молишься о моем спасении? – взвизгнул он. – Молись за свое!

Свет совсем поблек, и у Юкико перехватило горло. Она моргнула, уверенная, что зрение сыграло с ней злую шутку. Там, где только что стоял маленький человек, теперь был лишь дым. Железные кандалы упали на пол, а в пальцах у самураев остались утекающие сквозь пальцы пригоршни пара.

Мичи вскрикнула, серебряные руки Мисаки широко распахнулись. И в мгновение ока человечек оказался перед Юкико, вполне осязаемый и твердый, как стены вокруг. Он набросился на нее настолько быстро, что она ничего не успела понять.

Именно Мичи спасла ее, оттащила в сторону и развернула, получив удар ногой по лопаткам. Юкико почувствовала себя так, словно в нее ударила молния, вышвырнув ее и Мичи из камеры к противоположной стене.

Смаргивая слезы, она услышала влажный хруст и прерывистый крик, когда Инквизитор вдавил самурая в пол, как будто воин был сделан из тряпья.

Напарник сжал горло Инквизитора, но в руках у самурая заклубился черный, как полночь, дым, ускользающий, плывущий мимо сверкающих клинков Мисаки, струящийся дальше в коридор.

И вот он стоит в отдалении, слишком реальный, с налитыми кровью глазами, и тянется к Юкико, словно нечисть из ночного кошмара.

– Ёкай-кин, – зашептал он. – Она ждет…

Нога Мичи врезалась в пах Инквизитора, как товарный поезд, ускорившийся до предела. Удар Мичи запросто бы заставил чьи-то тестикулы сдаться, отправив их обладателя в монастырь в горах Хогоша, превращал будущих внуков бедолаги в сирот.

Мичи врезала Инквизитору локтем в лицо, сорвав респиратор. Он пошатнулся, костяшки пальцев девушки прошли через то место, где раньше было его горло, а теперь клубился пар.

Но, появившись у Мичи за спиной, Инквизитор сгруппировался и стремительно потянулся к ее шее. Юкико вытянулась в струну, а из носа у нее хлынула кровь, когда она проникла в голову Инквизитору.

И сжала его.

Инквизитор задохнулся, схватился за виски, с его губ слетели последние нечленораздельные слова. Из камеры вылетел Гиндзиро и втолкнул заключенного внутрь. Поршни и шестеренки заскрипели, когда пальцы генерала сомкнулись на запястьях мужчины.

Инквизитор бился, пытаясь вырваться, извиваясь, брыкаясь и содрогаясь. Маленький человечек смотрел на болтающийся совсем рядом, но такой недосягаемый респиратор и завыл, когда Гиндзиро заключил его в медвежьи объятия.

– Больше не давайте ему вдыхать дым! – закричала Юкико.

Инквизитор протаранил головой лоб Гиндзиро, впечатавшись лицом в зазубренные клыки маски óни. Раздался тошнотворный хруст, что-то хлюпнуло, чавкнуло. Человечек ударился о железную маску, ее клыки уже были окрашены в красный цвет и покрыты крошечными осколками костей.

Юкико прижала ладони ко рту, Гиндзиро заорал, когда Инквизитор врезался в него третий раз, а потом – четвертый. Хрустели кости, летели брызги крови. Второй самурай схватил мужчину, чтобы помешать заключенному нанести себе дальнейшие повреждения, но коридор уже наполнился медным запахом и жуткими булькающими возгласами.

Инквизитор выколол себе глаза.

– Боги небесные, – пролепетала Мичи.

– Еще увидимся, ёкай-кин! – выкрикнул Инквизитор, сплюнув кровь. – Я буду ждать тебя!

– Яйца Идзанаги, уберите ее отсюда! – приказал Гиндзиро.

Мичи и Мисаки взяли Юкико за руки и потащили прочь. Ее тошнило, голова кружилась, носовое кровотечение не останавливалось, а в ушах звенело от воплей Инквизитора.

Выколотые глаза, изуродованное, разбитое лицо, искаженное безумием. Она обнаружила, что тянется к Кеннингу, нащупывая две искорки тепла в животе. Ее испуганные мысли перекликались с его словами.

«В конце концов, малыши уже здесь».

Она попыталась сглотнуть, но в горле пересохло, как будто в рот насыпали пепла.

«Возможно, они поиграют с твоими…»