Текст книги "Весь этот свет"

Глава девятая
Кэтрин

Мистер Мейсон вывел последнюю закорючку на интерактивной доске и повернулся к классу, утирая лоб платком. Температура по-прежнему держалась в районе тридцати пяти градусов, и учителя с каждым днем становились все раздражительнее.

– Давайте же, ребята, уже почти октябрь. Вы должны это знать. Есть желающие?

Ножка стола, за которым сидел Эллиотт, скрипнула по кафельному полу, и весь класс повернулся к нему.

– Извините, – сказал Эллиотт.

– Стол тебе подходит? – спросил мистер Мейсон. – Миссис Мейсон всю плешь мне проела, чтобы я его усовершенствовал.

– Все в порядке.

– Слышал, ты завоевал место квотербека[5]5
  Квотербек (англ. Quarterback), QB – позиция игрока нападения в американском и канадском футболе. В современном футболе он является лидером и ключевым игроком в атакующих построениях команды, задачей которого является продвижение мяча по полю.


[Закрыть], – сказал мистер Мейсон. – Поздравляю.

– Благодарю, – ответил он.

– Едва ли, – фыркнул Скотти.

Все девчонки немедленно уставились на Эллиотта поблескивающими глазами, а я упорно смотрела прямо перед собой, чувствуя, как горят щеки.

– Фотоэффект, – сказала я, отчаянно желая отвлечь всеобщее внимание от Янгблада.

– Верно, – подхватил мистер Мейсон. Было видно, что он приятно удивлен. – Правильно. Молодец, Кэтрин. Спасибо.

Открылась дверь, и в класс вошла миссис Мейсон, одетая с иголочки, сияющая и счастливая.

– Мистер Мейсон.

– Миссис Мейсон, – пробурчал учитель в ответ.

– Мне нужно побеседовать с мисс Кэтрин Кэлхун в моем кабинете, если вы не возражаете.

– А вы не могли прислать вместо себя помощника? – спросил мистер Мейсон. В его глазах загорелась надежда, как будто он ждал, что его без пяти минут бывшая жена признается, что просто хотела его увидеть.

– Я проходила мимо, – глаза миссис Мейсон пылали жаждой мести. В соседнем кабинете вел занятие тренер Пекэм, и ходили слухи, что они с миссис Мейсон встречаются. – Кэтрин, собери свои вещи. Сегодня мы уже не вернемся.

Я обернулась и посмотрела на Эллиотта, сама не зная, почему. Возможно, потому, что понимала: только его одного волнует, что меня вызывают в кабинет психолога. Эллиотт сидел прямо, на его лице отражалась смесь любопытства и обеспокоенности.

Я собрала свои учебник, тетрадь и ручку, убрала все это в рюкзак, потом встала и закинула его на плечо.

Мистер Мейсон кивнул мне, потом продолжил лекцию, указывая на убогие картинки на доске, призванные проиллюстрировать явление фотоэффекта.

Мы с миссис Мейсон вышли в коридор, прошли через общий зал и добрались до ее кабинета. Психолог ловко переставляла длинные ноги, шла маленькими шажочками. Ее юбка-карандаш длиной до колена могла бы показаться скромной, если бы не обтягивала фигуру, как вторая кожа, а три верхние пуговицы на ярко-красной блузке были расстегнуты. Миссис Мейсон наслаждалась свободой, и я надеялась однажды обрести такое же чувство внутренней уверенности.

Школьный секретарь, миссис Розальски, а также несколько помощников и нарушителей порядка, которых собрали в одну группу для разъяснительной беседы, проводили нас взглядами.

Деревянная дверь кабинета миссис Мейсон уже была открыта, по центру в нее был вбит гвоздик, на котором висело вязаное сердечко с вышитым на нем именем психолога. Миссис Мейсон закрыла за нами дверь и с улыбкой указала мне на стул.

– Мисс Кэлхун, мы уже давно с вами не беседовали. У вас прекрасные оценки. А как ваши дела?

– Все отлично, – ответила я, не в силах посмотреть психологу в глаза.

– Кэтрин, – проговорила миссис Мейсон добрым голосом, – мы ведь это обсуждали. Не нужно стыдиться. Я здесь, чтобы помочь.

– Я ничего не могу с собой поделать.

– В случившемся нет твоей вины.

– Мне все равно стыдно.

Я сидела на этом стуле три раза в неделю на протяжении первой половины второго года старшей школы, рассказывая о том, что чувствую из-за смерти моего отца. Миссис Мейсон дала мамочке полгода, а когда почувствовала, что ей не становится лучше, позвонила в Департамент национальной безопасности. Те прислали сотрудников к нам домой, побеседовать с мамочкой. В итоге моей матери стало еще хуже, и однажды вечером она оказалась у Мейсонов дома.

После этого я научилась притворяться. Миссис Мейсон вызывала меня раз в неделю. В прошлом году она устраивала мне профилактические беседы всего раз в месяц, и я надеялась, что в этом году она вообще оставит меня в покое.

Миссис Мейсон ждала, глядя на меня добрыми глазами, успокаивающе улыбаясь. Наверное, упорный труд был присущ ей с рождения. В любом другом городе она наверняка стала бы женой адвоката или бизнесмена и консультировала бы подростков исключительно по зову сердца. Вместо этого она вышла замуж за своего школьного ухажера, который с годами превратился в ворчливого, потеющего, усатого, скучного толстяка. Я лучше, чем кто бы то ни было, знала, что дома человека может ждать нечто гораздо худшее, но миссис Мейсон уверенно встала на путь, ведущий к счастью, а мистер Мейсон – нет.

– А что насчет вас? – спросила я.

Уголок ее рта пополз вверх: миссис Мейсон привыкла к моим попыткам уклониться от главной темы.

– Кэтрин, ты же знаешь, я не могу обсуждать…

– Знаю. Мне просто интересно, почему вы ушли, если все было не так уж плохо. Некоторые люди остаются, даже когда у них есть более серьезные причины для ухода. Я вас не осуждаю. Полагаю, я спрашиваю просто потому… когда вы решили, что лучше всего уйти?

Пару секунд миссис Мейсон смотрела на меня, очевидно, пытаясь решить, поможет ли мне ее искренность.

– Уходить можно только в одном случае: если не хочешь оставаться. Ты знаешь, о чем я говорю. Когда заходишь куда-то и понимаешь: ты здесь чужая, тебе здесь неуютно и тебя не ждут. Безопасность, счастье и здоровье важны, и очень часто все эти понятия являются синонимами. Пока ты еще несовершеннолетняя, важно, чтобы рядом оказался человек, который поможет тебе найти верный путь.

Я кивнула и посмотрела на часы. Через десять минут прозвенит звонок, и я пойду домой, отправлюсь в место, полностью соответствующее мрачному описанию миссис Мейсон.

– Как дела дома? – повторила она.

– Постояльцев в гостинице немного, хотя работы хватает. Я все еще скучаю по папе.

Миссис Мейсон кивнула.

– Твоя мама по-прежнему с кем-то разговаривает?

Я покачала головой.

– Ей лучше.

Миссис Мейсон поняла, что я вру.

– Кэтрин…

– У меня есть новый друг.

Брови психолога поползли вверх, так что на лбу обозначились три складки.

– Правда? Это чудесно. И кто же это?

– Эллиотт Янгблад.

– Новый квотербек. Замечательно, – она улыбнулась. – Мне кажется, он хороший мальчик.

– Он живет рядом с нами. Иногда мы с ним ходим в кафе «У Браума».

Миссис Мейсон выпрямилась и переплела пальцы.

– Я рада. Просто он новенький. И выглядит…

– Популярным? Человеком, который легко нравится другим? Полной моей противоположностью в плане социализации?

Миссис Мейсон улыбнулась.

– Я хотела сказать, он выглядит застенчивым.

Я захлопала глазами.

– Возможно, так и есть. Мне он таковым не показался. Большую часть времени он болтает, не умолкая.

Миссис Мейсон рассмеялась, но тут прозвенел звонок, и она встала.

– Какая жалость. Я надеялась, у нас будет больше времени. Как насчет еще одной беседы в следующем месяце? Хочу поговорить с тобой о твоей дальнейшей учебе после школы.

– Конечно, – согласилась я, забрасывая на плечо рюкзак.

Миссис Мейсон открыла дверь, и мы с ней увидели Эллиотта – тот стоял перед столом миссис Розальски, и они о чем-то мило беседовали.

Он повернулся ко мне, в его взгляде мне почудилось облегчение.

– Миссис Мейсон, Эллиотту нужно поговорить с Кэтрин, перед тем как он отправится на тренировку по футболу.

– Хотел узнать, не нужно ли отвезти тебя домой.

Миссис Мейсон улыбнулась мне. Наверное, радовалась, своими глазами увидев подтверждение моих слов.

– Это очень мило с твоей стороны, Эллиотт.

Он знал, что я не прогоню его на глазах у учителей, поэтому я согласилась и пошла вслед за ним. Эллиотт даже забрал у меня рюкзак, отчего миссис Мейсон так и просияла.

Как только он открыл дверь, ведущую на парковку, я выхватила у него свою вещь и повернулась, намереваясь пойти домой.

– Я так и знал, – сказал Эллиотт.

Я остановилась и резко повернулась к нему.

– Что именно?

– Что все это просто спектакль. Могла бы и спасибо сказать.

Я сморщила нос.

– И за что же я должна тебя благодарить?

– За возможность обдурить миссис Мейсон, хоть я и не знаю, в чем именно ты ее обманываешь.

– Ничего ты не знаешь, – огрызнулась я и пошла дальше.

Эллиотт рысью догнал меня и слегка подергал за рюкзак, вынуждая замедлить шаг.

– Я все еще хочу отвезти тебя домой.

– Я согласилась только чтобы порадовать миссис Мейсон. До моего восемнадцатилетия осталось всего несколько месяцев. Если я притворюсь, что ты мне нравишься, она не станет звонить в Департамент национальной безопасности и жаловаться на мамочку.

Эллиотт нахмурился.

– Зачем миссис Мейсон звонить в Департамент национальной безопасности?

Я молча шла дальше, крепко сжимая лямки рюкзака.

– У тебя нет ко мне ненависти! – провозгласил Эллиотт.

С трудом переставляя ноги, я дотащилась до угла, борясь с противоречивыми чувствами и словами Алтеи, звучавшими у меня в ушах. Давно следовало заняться стиркой, и даже если мамочка уже все перестирала в мое отсутствие, ей будет тоскливо без меня. Эллиотт меня отвлекал, а я не могла себе позволить вогнать мамочку в еще больший стресс. Когда она огорчалась, все вокруг становились несчастными, и атмосфера в доме становилась просто невыносимой.

Я сошла с тротуара, намереваясь перейти улицу, а затем вдруг поняла, что лежу на спине и ловлю ртом воздух. Надо мной склонялся перепуганный Эллиотт.

– О, боже. Кэтрин, как ты? Прости.

Немного отдышавшись, я немедленно его оттолкнула, но он все-таки помог мне сесть, уклоняясь от моих рук.

– Что… ты делаешь? – завопила я, борясь с ним.

Эллиотт указал на дорогу.

– Ты едва не попала под машину, вышла прямо на проезжую часть!

Он попытался схватить меня за запястья.

Тяжело дыша, я посмотрела на дорогу. От школы отъезжали автомобили старшеклассников, но помимо них по дороге мчались намного быстрее, чем следовало бы, и другие машины, съезжавшие с магистрали, чтобы въехать в город.

Я захлопала глазами и попыталась собрать всю свою смелость в кулак, чтобы извиниться.

– Спасибо. Наверное, я задумалась.

– Позволь отвезти тебя домой, – взмолился Эллиотт.

Я кивнула и содрогнулась, запоздало сообразив, что едва не превратилась в лепешку. Интересно, что стало бы с мамочкой и нашей гостиницей, случись что со мной. Следует вести себя осторожнее.

* * *

Подкинув меня до дома, Эллиотт уехал, и я еще долго слышала шум мотора его удалявшегося автомобиля. Причем мое сердце ныло тем сильнее, чем дальше он уезжал. Я не хотела по нему скучать и сердилась на себя за то, что мне нравится быть рядом с ним. Эллиотт был очень милым, и из-за этого становилось все труднее его ненавидеть. Мой рюкзак с глухим стуком шлепнулся на стул, а я подошла к раковине и налила в чашку холодной воды.

Пот, испарившийся под действием кондиционера в машине Эллиотта, неприятно жег кожу, а в душном, жарком помещении я начала потеть с новой силой. Я поставила чашку на стол, умылась и вытерла лицо кухонным полотенцем. Мягкая ткань приятно льнула к коже, и я прижала ее к опущенным векам, наслаждаясь темнотой, как вдруг услышала скрип ножки стула по полу.

– Кто это был? У него такая смуглая кожа, – проговорила Тэсс своим серьезным тоном.

– Это, – ответила я, наливая еще одну чашку воды, – был Эллиотт.

– Тот сбежавший парень?

Я вздохнула и поставила чашки на кухонный стол.

– Да, но лучше бы он держался отсюда подальше. Его приезд еще больше осложнил мне жизнь.

– Наверняка. Скажи ему, что любишь его, и начинай вслух придумывать имена ваших будущих детей. Серьезно. Он сразу сделает ноги.

Я рассмеялась, поставила одну чашку перед Тэсс, а другую перед собой. Она наблюдала, как я пью, с выражением крайнего недовольства на лице.

– Почему ты не включишь кондиционер? Сразу стало бы прохладнее.

– Если увидишь мамочку раньше меня, можешь спросить у нее.

– Так кто он?

– Не твое дело.

Тэсс отодвинула от себя чашку.

– Я пошла. Тут скоро будет за тридцать градусов, а ты какая-то сердитая. О, и у вас посетитель. Он заехал как раз перед твоим приходом.

Я озадаченно смотрела, как Тэсс уходит, потом крикнула ей вслед:

– Кто?

Через несколько секунд сверху донесся вопль Дюка:

– Будь оно все проклято!

Что-то грохнуло. Я вскочила и подбежала к подножию лестницы. Хлопнула дверь, по коридору протопали неторопливые, тяжелые шаги. Половицы заскрипели под весом Дюка.

Он появился на верхней лестничной площадке и, злобно щурясь, уставился на меня сверху вниз. Верхние пуговицы его рубашки были расстегнуты, сам предмет одежды был в пятнах, серый галстук ослаблен и сдвинут набок. Обтянутый рубашкой живот нависал над ремнем серых брюк. Дюк стал спускаться по ступеням, одной рукой держась за перила.

– Нет полотенец. Сколько раз вам говорить, что мне нужны свежие полотенца? Я принимаю душ каждый день! Мне нужно проклятое чистое полотенце ежедневно! Неужели это так трудно?!

Я сглотнула, наблюдая, как он медленно шагает вниз по лестнице. Накануне Алтея сказала, что закончила стирку, так что я могу поболтать с Эллиоттом, но я забыла разнести чистое белье по комнатам жильцов.

– Извините, Дюк, я сейчас принесу вам полотенце.

– Слишком поздно! Мне пришлось стоять в ванне и обсыхать! Теперь я опаздываю. Всякий раз, когда я останавливаюсь в этой вонючей дыре, тут чего-то не хватает, и меня уже тошнит от этого! Полотенца – это базовая потребность. Базовая! Как вы не можете этого понять?

– Я принесу полотенца, – сказала я, направляясь к прачечной.

Дюк быстро сошел с последних двух ступенек и схватил меня за запястье, сильно сжав, так, что его толстые пальцы впились в мою плоть.

– Если это повторится… – он подтянул меня ближе. Дюк был коротышка, наши глаза находились почти на одном уровне, и все же его безумные глаза на потном лице меня пугали. Несколько мгновений он прожигал меня взглядом, при этом его ноздри гневно раздувались, а сам он сердито сопел. – Смотри, чтобы это было в последний раз.

– Сначала вам придется отпустить меня, Дюк, – сказала я, сжимая пальцы в кулак.

Дюк посмотрел на мою руку, потом выпустил меня и оттолкнул. Я пошла в прачечную, увидела там полотенца, которые Алтея аккуратно сложила и оставила на сушилке. Я отнесла пять толстых белых полотенец в комнату Дюка и, подойдя к двери, постучала. Ответа не последовало, поэтому я осторожно приоткрыла дверь.

– Ау? – спросила я, надеясь, что внутри окажется Поппи, мамочка – кто угодно, только не Дюк.

Наконец я вошла в пустую спальню, отметив, что кровать по-прежнему заправлена, а рядом с комодом стоит пустой открытый чемодан. В шкафу висели знакомые костюмы, при виде которых неизменная тоска по папе всколыхнулась с новой силой, разом превратившись в жгучее горе. Я постоянно скучала по папе, но душевная боль то тлела, то накатывала волнами. В глубине души я постоянно плакала, а лить настоящие слезы было бесполезно.

В ванной было чисто, душевая занавеска задернута. Я склонилась перед деревянной полкой в углу и положила туда пушистые, аккуратно сложенные белые полотенца.

У меня за спиной щелкнули друг о друга колечки, на которых крепилась душевая шторка. Я выпрямилась, закрыла глаза, ожидая, что человек, стоявший у меня за спиной, как-то обозначит свое присутствие. Ничего не происходило, и я обернулась. В ванной никого не было, зато заработал кондиционер, и выдуваемый из вентиляционного отверстия воздух всколыхнул шторку.

Я вздохнула с облегчением, потом быстро вышла из комнаты, забрав остальные полотенца в комнату мамочки и оставив одно для себя. Другие комнаты пустовали, но я все равно их осмотрела в поисках грязного белья, затем отнесла полупустую корзину вниз и загрузила в стиральную машину.

Когда вода начала заполнять машинку, я безмолвно выругала сама себя. С моей стороны было глупо перекладывать свои обязанности на других. Я ведь знала, что нельзя ради общения с Эллиоттом пренебрегать ответственностью. Хранить секреты – значит не привлекать внимания к нашей гостинице, а если взбешенный Дюк вместо того чтобы заночевать у нас, потащится в город, это верный способ привлечь всеобщее внимание. Я уже представляла, как он со своим оливково-зеленым чемоданом приедет в «Холидей Инн», мотель, расположенный в соседнем городе, устроит там сцену, пока будет регистрироваться, и укажет данные, не совпадающие с его удостоверением личности. Дюку следовало угождать, в противном случае могло случиться худшее. И, хоть я и не представляла, в чем конкретно это «худшее» будет выражаться, ясно было одно: в самом скверном случае нас с мамочкой разлучат, и, возможно, навсегда.

Следующий час я посвятила наведению порядка на кухне. Когда я закончила готовить лапшевник, хлопнула входная дверь. Я не знала, кто пришел, Дюк или мамочка, поэтому затаилась, прислушиваясь к звуку шагов.

Раздалась тяжелая поступь Дюка, и я напряглась. Все-таки он вернулся.

– Ну, теперь-то проклятые полотенца есть? – заорал он, поднимаясь по лестнице на второй этаж. – Всякий раз, когда я приезжаю в этот Богом забытый городишко, я обливаюсь потом!

– Чистые полотенца лежат в вашей комнате! – прокричала я в ответ.

Дюк стремительно сбежал вниз, и я замерла.

– Ты что, наорала на меня, девчонка?

– Нет, я просто повысила голос, как и вы, чтобы вы услышали.

Дюк прищурился, потом сморщил нос и фыркнул. Вытянул шею и посмотрел на кастрюлю у меня за спиной.

– Это что?

– Лапшевник. По рецепту мамочки.

– Я это уже ел.

Покопавшись в памяти, я вспомнила, что, когда мы в последний раз готовили это блюдо, Дюк действительно останавливался у нас. Да, наверное, так и было.

– Будет готово через час.

Я установила температуру в духовке на 200 градусов.

– Надеюсь, так и будет. Обслуживание у вас хуже, чем в любом другом месте этого вонючего городишки.

– Если вам что-то понадобится, дайте мне знать.

Дюк стремительно подскочил ко мне, так что его нос оказался в нескольких дюймах от моего лица. Я опустила глаза.

– Ты что, пытаешься отделаться от меня, девчонка? – Дюк заскрипел зубами и резко выдохнул через нос. Так могло бы дышать дикое животное, готовое к прыжку.

Я покачала головой.

– Я просто пытаюсь исправить свою ошибку. Я хочу, чтобы вам у нас было хорошо.

Вряд ли Дюк сможет жить где-то еще, кроме нашей гостиницы, даже если бы кто-то согласился пустить его на порог. С его поведением и привычкой во все совать свой нос никто не позволил бы ему остаться надолго, максимум на одну ночь. К тому же я подозревала, что он просто не может позволить себе гостиницу подороже, а если ему негде будет жить, что станется с Поппи?

Дюк выпрямился.

– «Хорошо», да?

Я кивнула. Микроволновка громко прозвенела, я открыла дверцу и поставила кастрюлю в печку. Затем я повернулась к Дюку и посмотрела ему в глаза. Он всегда смотрел на меня так, будто сейчас лопнет от злости.

– Итак? Вам что-то нужно?

У Дюка дернулся глаз, но он промолчал.

Я принужденно улыбнулась и пошла к входной двери, все убыстряя шаг. Выскочив на крыльцо, я едва не врезалась в Эллиотта.

– Тише-тише! Привет, – сказал он с улыбкой. Впрочем, едва взглянув на мое лицо, он перестал улыбаться. – У тебя все хорошо?

Я обернулась на дверь.

– Что ты здесь делаешь?

Эллиотт хитро улыбнулся.

– Да вот, мимо проходил.

Я оттолкнула его от двери.

– Нам лучше уйти. Пойдем.

– Куда? – спросил он, глядя на стеклянную дверь. Было видно, что Дюк все еще стоит у подножия лестницы и наблюдает за нами из-под насупленных бровей.

– Куда угодно. Пожалуйста, давай просто уйдем.

– Хорошо, – согласился Эллиотт и взял меня за руку.

Мы спустились с крыльца, прошли по неровной садовой дорожке, вышли на улицу, и Эллиотт захлопнул за нами калитку. Мы направились к парку, и чем дальше отходили от дома, тем меньше я паниковала.

Пока мы шли, Эллиотт не задавал мне вопросов, и я ценила его молчание даже больше, чем его теплую руку. Его просто невозможно было ненавидеть, как бы я ни старалась. Мы подошли к широкой поляне, вокруг которой росли клены и стояли скамейки, и я потянула Эллиотта к самой дальней скамье. Рядом с ней стояла благоухающая мусором урна, зато там была самая большая тень.

Я с облегчением откинулась на спинку скамейки, надеясь, что отчаянно колотящееся сердце постепенно успокоится. У меня дрожали руки. Дюк останавливался у нас нечасто, но если уж приезжал, то наводил на меня ужас.

Несколько минут мы сидели в молчании.

– Кэтрин, с тобой все в порядке? – спросил наконец Эллиотт. – У тебя испуганный вид.

– Все хорошо, – ответила я. – Просто ты меня напугал.

– Тогда к чему это поспешное бегство?

– Вчера вечером я забыла положить в комнаты чистые полотенца, и один из гостей рассердился.

Эллиотт недоверчиво выгнул бровь.

– Ты настолько боишься попасть в неприятности?

Я не ответила.

Эллиотт вздохнул.

– Не обязательно посвящать меня в подробности, но, если тебя кто-то обижает, расскажи. Кто-то докучает тебе?

– Нет.

Эллиотт изучающе посмотрел на меня, словно пытаясь решить, верить моим словам или нет, потом кивнул.

– Я сегодня видел тебя в школе, даже позвал по имени. Ты не ответила.

– Когда? – спросила я.

– Во время обеда. Ты встала, бросив свой поднос, и ушла. Я пытался тебя догнать, но ты быстро свернула за угол и исчезла.

– Ой.

– В каком смысле «ой»?

– Я юркнула в туалет. Пресли и ее клоны шли в мою сторону.

– Выходит, ты спряталась?

– Это лучше, чем второй вариант.

– А какой второй вариант?

– Вступить в бой, – я посмотрела на наручные часы Эллиотта. – Который час?

– Почти семь.

Солнце уже садилось.

– Разве ты не должен сейчас быть на тренировке?

Эллиотт оглядел себя, и тут я заметила, что он весь потный и грязный, до сих пор одет в футболку и синие шорты для футбола.

– Я прибежал прямо оттуда. У меня было плохое предчувствие, а едва я подошел к крыльцу, ты пулей вылетела из дома и чуть не сбила меня с ног. И вот мы сидим тут, словно ничего не произошло. Я за тебя волнуюсь.

– Почему?

Эллиотт поднял брови.

– Я ведь уже говорил. Ты выглядишь испуганной, и я знаю, что ты что-то от меня скрываешь.

Я наклонила голову набок, почесала подбородок о плечо и отвела глаза.

– Знаешь, возможно, это «что-то» тебя не касается.

– Я и не говорил, что ты должна докладывать мне обо всем, что с тобой происходит, я просто волнуюсь.

– Я не просила обо мне волноваться, – я закрыла глаза. – Не хочу, чтобы ты обо мне беспокоился. Ты все равно ничем не можешь помочь. Твоя жизнь и так нелегка, чтобы еще и обо мне переживать.

– Прекрати.

Я повернулась к нему и, к своему удивлению, увидела на его лице гримасу боли.

– Что прекратить?

– Перестань выводить меня из себя в расчете на то, что я уйду, а то твои усилия могут увенчаться успехом.

Я открыла рот, чтобы резко ответить, но промолчала. Он прав. С тех пор как умер папа, я только и делала, что отталкивала людей. Но теперь Эллиотт вернулся, и при мысли о том, что он снова уйдет, я испытывала почти физическую боль.

– Прости.

– Ты прощена.

Я указала пальцем на дорогу.

– Наверное, мне стоит вернуться домой. У меня в печке готовится запеканка.

– Просто… Дай мне еще несколько минут. Пожалуйста.

Я посмотрела на улицу, ведущую к моему дому.

– Кэтрин…

– Со мной правда все хорошо. Просто некоторые дни тяжелее других.

Эллиотт потянулся к моей руке и переплел свои пальцы с моими.

– У меня тоже бывают плохие дни, Кэтрин. Но я не выбегаю из дома, напуганный тем, что находится внутри.

У меня не было ответа на это заявление, поэтому я выпустила его руку и ушла, оставив Эллиотта в парке одного.