Текст книги "Перешагнуть через пропасть. Гедонистическая инженерия против уныния, одиночества и разобщенности"

Глава четвертая
Разработка системы Смысл 3.0

Вот, дожили: мы очутились в самой гуще кризиса Смысла в преддверии Конца времен. Крах системы Смысл 1.0 – организованной религии – оставил по себе вакуум в центре общественной жизни. Это произошло как раз тогда, когда темп экспоненциальных перемен во всем на свете пробил все потолки.

Однако и система Смысл 2.0, которую можно назвать религией классического либерализма, вера в то, что свободный рынок и демократия выведут нас в эпоху равенства и процветания, тоже себя не оправдала. Нобелевские лауреаты по экономике вроде Джозефа Штиглица клеймят капитализм и называют все это мошенничеством, и трудно не согласиться, что поздний капитализм утратил прежний блеск. При нынешней политике идентичности мы настолько разобщены, что если потребности людей не удовлетворяются через «просачивающийся сверху вниз глобализм», они более чем готовы разрушить систему и захватить все, что, по их мнению, принадлежит им по праву.

Если система Смысл 1.0 строилась на спасении истинно верующих, то система Смысл 2.0 требовала инклюзии масс. Религия всегда обещала вдохновение, исцеление и единение, но ценой передачи ей, религии, права определять избранных, которые заслуживают всех этих благ, и неверных, которые их не заслуживают.

Система Смысл 2.0 с ее распространением неотчуждаемых прав на всех, независимо от веры и происхождения, предлагала инклюзию, но ценой отказа от спасения. Именно об этом говорил Ницше, когда утверждал, что Бог умер[131]131
  Ницше, Ф. «Антихрист». Сочинения в 2-х томах, том 2. – М., «Мысль», 1990.


[Закрыть]. У нас есть выборы, холодильник и смартфон, но мы забыли, зачем все это нужно. Это сыграло большую роль в распространении болезней отчаяния.

Фундаментализм – с одной стороны, нигилизм – с другой. Ни то, ни другое не приносит особой пользы.

Поэтому главный вопрос для нас – на что может быть похожа система Смысл 3.0. Сможем ли мы выстроить культуру, которая примирит традиционную религиозную идею спасения с либеральной идеей инклюзии? Сможем ли мы добиться этого не приказами сверху, а мобилизацией снизу?

И можно ли вообще надеяться, что все мы спасемся?

Чудо-хлеб и волшебные карандаши

Сентябрь 1989 года, Техас, Космический центр НАСА имени Линдона Джонсона. Член советской делегации пожелал посмотреть «настоящую Америку». Поэтому он попросил организаторов устроить ему визит в хьюстонский продуктовый магазин. Согласно заметке в тогдашней Houston Chronicle, русский «бродил по проходам супермаркета “Рэндоллс”, потрясенно качая головой»[132]132
  Hlavaty, Craig. “When Boris Yeltsin Went Grocery Shopping in Clear Lake.” Chron. September 13, 2017. https://www.chron.com/neighborhood/bayarea/news/article/When-Boris-Yeltsin-went-grocery-shopping-in-Clear-5759129.php.


[Закрыть]. Особенно его поразили открытые морозильные витрины с готовыми обедами и мороженым разных сортов. Как сказал он своим товарищам по делегации, если бы москвичи, вынужденные ежедневно выстаивать длинные очереди за самым необходимым, увидели, что делается в американских супермаркетах, «произошла бы революция». «Такого изобилия нет даже у политбюро. Даже у самого Горбачева», – сказал он.

После этого его уже не интересовали ни макет космической станции, ни Центр управления полетами НАСА. Он думал только о супермаркете. «Когда я увидел эти полки с сотнями, тысячами баночек, коробочек и т. д. и т. п., – писал этот человек в автобиографии, – мне впервые стало откровенно больно за нас, за нашу страну»[133]133
  Ельцин, Б. Н. «Исповедь на заданную тему». Л., «Советский писатель», 1990.


[Закрыть].

Прошло два года, и этот любознательный делегат – звали его Борис Ельцин, – сыграл важнейшую роль в развале СССР. А затем стал первым президентом посткоммунистической России. Нам всем стоит обратить внимание на то, что именно так поразило его в Хьюстоне, поскольку это прямо повлияет на ход нашего дальнейшего разговора.

Ельцина изумило не изобилие как таковое: он не мог понять, как такого добиться. Тысячи товаров и поставщиков – и при этом все почему-то прибывает в магазин свежим, вовремя и в неимоверных количествах.

Адам Смит сказал бы на это, что все это дело рук невидимого человека. Или, по крайней мере, его Руки с большой буквы – чуда свободного рынка. Тысячи мелких решений, каждое из которых было принято тысячей независимых людей в обстановке, где все идет как по маслу, – и все это венчается гармонией, великолепием и величием супермаркета (и горой мороженого).

В 1958 году консервативный экономист Леонард Рид написал рассказ под названием «Я, Карандаш». В нем он описал от лица непритязательного простого карандаша, как много людей должны были объединиться, как много решений нужно было принять, чтобы создать его.

«Я, Карандаш, – хитросплетение чудес: во мне есть дерево, цинк, медь, графит – и так далее, – писал Рид. – Но к чудесам, явившим себя в природе, присовокупилось другое чудо, еще более невероятное: сочетание творческих порывов человека, миллионы крошечных технических приемов, крупицы знаний, которые объединились естественно и спонтанно, чтобы удовлетворить желания и потребности человека безо всякого человеческого плана и замысла!»[134]134
  Reed, Leonard Edward. I, Pencil: My Family Tree. Foundation for Economic Education, 2008.


[Закрыть]

В наши дни либертарианская притча Рида звучит немного старомодно. Тем не менее в ней заключена важнейшая истина: если нам не мешать, наши решения всегда будут богаче, разнообразнее и практичнее, чем даже у самых умных бюрократов. В поисках коллективных решений нам стоит помнить уроки, которые преподал нам Карандашик, который верил в себя.

Потому что СССР, который Ельцин помог развалить, – не единственная централизованная структура, выстроенная сверху вниз, которой нам стоит опасаться. Как ни парадоксально, капитализм породил собственную мутацию. Мы живем в эпоху филантрокапитализма, когда Билл Гейтс, Эрик Шмидт, Марк Цукерберг, Джефф Безос и другие, безжалостно сокрушив конкурентов и воспользовавшись офшорными налоговыми преимуществами, теперь пускают свои колоссальные состояния на решение проблем, которые сами же помогли создать (не все, конечно, будем справедливы – к некоторым они не имеют отношения).

Как бы ни было соблазнительно сесть сложа руки и вздохнуть с облегчением, что наши супергениальные-люди-икс сейчас вмешаются и спасут нас, у такой стратегии есть свои недостатки.

Филантрокапитализм работает хуже, чем нам надо бы, по нескольким причинам.

Во-первых, он избавляет нас от необходимости возрождать не оправдавшие себя демократические механизмы. Наши системы реакции на общественные нужды поломаны, но на самом деле нужно восстанавливать их на локальном уровне, а не обходить вовсе.

Во-вторых, это чудовищно неэкономичное перераспределение капитала. На свете существует масса гуманитарных и инфраструктурных задач, которые никого не могут соблазнить и никогда не привлекут внимания крупного благотворителя. Обществу нужно столько всего, что хватит на целый том, и нечего ждать, когда эти цифровые бароны-разбойники вернут его, загнув уголки на интересных страницах: это не самый прямой путь к решению всех наших проблем.

В-третьих – и тут стоит остановиться поподробнее – надо вспомнить уроки, которые преподали нам мистер Карандаш и Ельцин в супермаркете. Централизованные решения по всем статьям проигрывают тысячам мелких решений, принимаемых прямо на месте. На такое не хватит ума никому, даже Безосу и Гейтсу. «Победа» в какой-то одной области, например в сфере высоких технологий, не гарантирует успеха в других областях. Отойди на шаг от того, что сделало тебя богатым и знаменитым, пишет Крис Зук из Bain & Company в своей книге «Стратегии роста компании в эпоху нестабильности», и шансов на успех у тебя станет 33 %. Отойди на четыре шага – и вероятность упадет до 6 %[135]135
  Крис Зук, Джеймс Аллен, Стратегии роста компании в эпоху нестабильности. – Киев, «Вильямс», 2007.


[Закрыть].

И вот теперь компьютерный гений Билл Гейтс, который в 1980–1990-е оказался в нужном месте в нужное время, чтобы реализовать свою великую мечту о «компьютере с ПО от Microsoft на каждом столе», сегодня занимается координированием глобальных мер по обеспечению медицинской помощью «беднейшего миллиарда»? Нет, никто не утверждает, что он не принесет никакой пользы, но явно провозится дольше, чем предполагают Forbes и Bloomberg в своих хвалебных статьях.

Общество относится к этому все подозрительнее. В 2020 году мы все наблюдали резкий всплеск конспирологических теорий из-за того, что Гейтс пропагандировал вакцинацию как меру борьбы с пандемией коронавируса. Это заставило задать наболевший вопрос о том, можно ли давать непрофессионалу, которого никто не выбирал, такую огромную власть над системой здравоохранения в глобальном масштабе.

Однако в нашем распоряжении есть и еще более простой прецедент неумышленных последствий филантрокапитализма: мы видим, к чему привели попытки Гейтса искоренить на планете малярию. Умные сотрудники его фонда переработали большие числа и сделали вывод: если хочешь спасти как можно больше жизней в развивающихся странах, надо бороться с малярией. А для этого проще всего взять и раздать как можно больше противомоскитных сеток.

Просто. Изящно. Действенно.

Но грубая реальность оказалось совсем иной. «Нам всегда твердили: “Потрать десять долларов, спаси жизнь”, – рассказала в интервью New York Times Эми Леман, основатель Плавучей клиники на озере Танганьика. – Но что толку, если эту сетку получат жители прибрежных областей, где не хватает пищи? На заболеваемость малярией это вообще не повлияет, зато может повредить природе». Дело в том, что, по оценкам аналитиков, 87,2 % деревенских жителей в окрестностях африканского озера Танганьика сделали из противомоскитных сеток рыболовные[136]136
  Gettleman, Jeffrey. “Meant to Keep Malaria Out, Mosquito Nets Are Used to Haul Fish In.” The New York Times. January 24, 2015. https://www.nytimes.com/2015/01/25/world/africa/mosquito-nets-for-malaria-spawn-new-epidemic-overfishing.html.


[Закрыть]. «Некрасивая получилась история», – добавила Леман.

С ней согласен стипендиат фонда Макартура Пол Фармер, основатель некоммерческой организации «Партнеры по здоровью»: «Меня не удивляет, что Билл Гейтс, как человек, наживший состояние на инновационных технологиях, ищет “волшебную пулю” в вакцинах и лекарствах. Но без надежной системы доставки вся эта работа пойдет на смарку. Есть задачи, которые не по зубам большим фондам… Они лечат туберкулез. Но не лечат нищету».

Не то чтобы идея раздавать противомоскитные сетки была порочной с самого начала, не то чтобы программа была плохо реализована. Просто решать сложные «больные» проблемы невероятно трудно. И чем дальше уходишь от суровой локальной реальности, тем труднее – по экспоненте. Нам нужно поощрять решение глобальных задач на местах. Нужно осовременить эссе «Я, Карандаш» с его упором на невидимую руку рынка и превратить его в «Мы, люди» – с нашей коллективной мудростью и находчивостью.

Возможно, пора отложить противомоскитные сетки и сделаться ловцами человеков.

Оголенный провод

Новые атеисты вроде Кристофера Хитченса и Ричарда Докинза поначалу приветствовали крах религии, но теперь мы понимаем, что утратили много просоциальных элементов, которые внушала нам вера. И без них нам плохо. Ведь религия как культурный мем не просуществовала бы десятки тысяч лет, если бы не служила механизмом адаптации и не обеспечивала преимущества в естественном отборе.

А ведь так и есть. Религия – далеко не просто «опиум для народа»: верующие в целом богаче, здоровее и счастливее неверующих. Исследовательский фонд Пью в своем докладе «Отношение религии к счастью, гражданской активности и здоровью в масштабах всего мира» за 2019 год[137]137
  “Religion’s Relationship to Happiness, Civic Engagement and Health.” Pew Research Center’s Religion & Public Life Project. January 31, 2019. https://www.pewforum.org/2019/01/31/religions-relationship-to-happiness-civic-engagement-and-health-around-the-world/.


[Закрыть] показал, что «принимающие деятельное участие в делах религиозных конгрегаций в целом ощущают себя счастливее и занимают более активную гражданскую позицию, чем либо не принадлежащие к религиозным общинам, либо неактивные члены религиозных групп».

Тут речь не о Вишну, Христе или Будде. По всей видимости, не так важно, во что ты веришь, главное – верить хоть во что-то. «Дыра в форме Бога в наших сердцах», которую оплакивал Блез Паскаль, существует на самом деле. Если мы не заполним ее сами, заполнит нигилизм. Но для светских прогрессистов разговоры о вере, религии и смысле – оголенный провод, которого лучше не касаться в светской беседе.

Вот что поставило меня в тупик на той конференции по экспоненциальным идеям в Йоханнесбурге. Мы с удовольствием болтали о том, как подправить геном человека, как обмануть Мрачного Жнеца проектами по увеличению продолжительности жизни, как загрузить сознание в микросхему, – иначе говоря, мы с удовольствием играли в Бога. Но никто, по крайней мере в тех кругах, не пожелал прикасаться к оголенному проводу Смысла, никто не осмелился говорить о Боге – и тем более подумать о том, как говорить с Богом.

Казалось бы, такая сдержанность – свидетельство благородства. Все мы понимаем, что такое священная война и какой кровью и насилием она чревата. Протестанты против католиков. Шииты против суннитов. Буддисты против мусульман. Религия была одним из первых орудий, позволивших мобилизовать племенную энергию, не ограничиваясь несколькими сотнями или тысячами человек – она задействует миллионы. Итог печален. Именно это во многом и поспособствовало зарождению и расцвету рационализма эпохи Просвещения.

Но стоит колупнуть поверхность этой позиции невмешательства – и проступит, помимо всего прочего, что-то подозрительно похожее на заносчивость новых атеистов. «Пусть себе аборигены придерживаются своих суеверий, – так и слышится разговор в Давосе. – Как только у них появятся электрическое освещение, торговые центры и кондиционеры, они перерастут свои устаревшие верования и присоединятся к нам за банкетным столом современности».

Вот только ничего подобного не происходит. Никто не марширует радостно вдоль конвейера прогресса. Кое-кто бежит в противоположном направлении, к племенному самосознанию, когда все было просто и понятно. Остальные сыплют песок в шестеренки и только и мечтают пустить под откос весь этот проект с Просвещением.

«Если бы Бога не было, его следовало бы придумать», – заметил Вольтер[138]138
  Voltaire, «Épître à l‘Auteur du Livre des Trois Imposteurs» (1769).


[Закрыть].

Сегодня нам, пожалуй, нужно особенно внимательно прислушаться к его словам.

Вероятно, настала пора хвататься за оголенный провод Смысла – пусть шарахнет как следует. Нам предстоит заново придумать религию.

А что бы сделали в IDEO?

В 1991 году профессор из Стэнфордского университета Дэвид Келли с несколькими коллегами основал в Пало-Альто дизайнерскую фирму IDEO. Сначала она занималась потребительскими товарами вроде первой компьютерной мыши Apple и офисной мебели Steelcase, но затем Келли и его преемники на посту директора Тим Браун и Сэнди Спейчер стали находить творческому потенциалу фирмы все более широкое применение. В 2011 году они открыли IDEO.org, чтобы иметь возможность помогать бедным и неблагополучным слоям населения[139]139
  IDEO.org: https://www.ideo.org/; IDEO Design Thinking: https://designthinking.ideo.com/.


[Закрыть]. Для этого они разработали «Руководство по человекоцентричному дизайну» (Guide to Human-Centered Design). Инструментарий человекоцентричного дизайна призван «способствовать глубокой эмпатии к тем, для кого предназначен ваш дизайн, – поясняет компания, – генерировать массу идей, создавать множество прототипов, делиться достигнутым с теми, для кого предназначен ваш дизайн, и в конечном итоге выводить свою инновацию в большой мир». У фирмы сотни удачных изобретений – от туалетов в домах ганских бедняков до финансовых приложений для городских мигрантов. Все это было сделано теми и для тех, кому нужны были решения проблем.

Метод IDEO основан на трех принципах: вдохновение, воображение, внедрение. На первом этапе вдохновения «учишься непосредственно у тех, для кого предназначен твой дизайн, чтобы глубоко понять их потребности». На втором этапе воображения «создаешь прототипы возможных решений». А на последней фазе внедрения «воплощаешь свое решение в жизнь, а затем и выводишь на рынок».

Собственно, вот о чем эта книга: о применении процесса человекоцентричного дизайна к задаче обретения Смысла.

Первая часть была посвящена глубокому пониманию нашей потребности в экспоненциальном Смысле, во второй части мы на основе накопленных знаний исследуем возможности внедрения этих идей в большой мир.

Чтобы найти решение проблемы такого масштаба, как глобальный крах Смысла, нужно не просто оценивать обстановку на местах, но еще и мыслить систематически. Дежурных ответов на насущные вопросы – от образования до наркомании и устойчивого развития – у нас уже некуда девать. Но предлагаемые варианты нередко либо слишком затратны, либо точечны, либо основаны на сугубо личных интересах и потому не могут существовать вне микроклимата, их породившего. Безусловно, первый полет на аэроплане совершили братья Райт в Китти-Хок, однако, чтобы соединить мир сетью воздушных путей, потребовались гиганты вроде KLM и Qantas.

Если мы хотим, чтобы у системы Смысл 3.0 был шанс помочь нам выйти из нынешнего кризиса, она должна быть применимой где угодно, но при этом подлежать локальной адаптации. Для этого нам надо позаимствовать три критерия научного модернизма (Смысл 3.0) – открытые источники, масштабируемость и ударостойкость – и постараться их предельно обобщить.

Открытые источники. Это означает, что нам нужен не «универсальный» подход, а уважение ко всему разнообразию ценностей и убеждений во всех культурах и обществах и возможность адаптироваться к местным условиям. Наша система должна быть содержательно нейтральной, то есть избавленной от догм и доктрин, чтобы каждый мог сам заполнить пробелы.

Мы хотим построить не Microsoft Windows, не патентованную платформу, которую пользователи не могут менять, а что-то больше похожее на программное обеспечение Linux. Это бесплатно для каждого, кто хочет им пользоваться, и каждый может как угодно модифицировать его под свою конкретную задачу. Всеми находками и изобретениями можно делиться с другими пользователями, которые их перенимают и, в свою очередь, добавляют дополнительные слои функциональности. Общий исходный код растет и видоизменяется благодаря усовершенствованиям снизу, а не расписанию выпуска новых версий, спускаемому сверху.

Масштабирование. Мы уже отказались от мысли запускать всех на орбиту, чтобы добиться эффекта «голубой горошинки». Это было бы слишком долго и дорого, чтобы способствовать глобальному единению хотя бы в какой-то степени. То же самое относится к высокотехнологичным вариантам всех мастей. Все, что доказано на мышах, в лабораториях, под пристальным наблюдением, достается, как правило, верхнему 1 %, а о беднейшем миллиарде нет и речи. Подлинно масштабируемые варианты решения проблем должны быть дешевыми или просто бесплатными и к тому же предельно низкотехнологичными, простыми и удобными в употреблении.

Ударостойкость. Нассим Талеб, автор книги «Черный лебедь» и профессор Нью-Йоркского университета, называет так решение проблемы, которое по мере ухудшения ситуации становится только лучше. Поскольку нам очевидно, что в ближайшие 100 лет нестабильность, по всей вероятности, будет усугубляться, нам нужно изобрести культурные варианты решения проблем, достаточно устойчивые к изменениям обстановки. Поскольку окружающий мир становится все сложнее, утешительные нарративы мы утратили, а осознание колоссальности постигшего нас кризиса – такое горе для нас, что мы вот-вот опустим руки, складывается впечатление, что как ни старайся, ничего не выйдет. «Возможно, мы вступаем в эру, когда миллионы будут умирать на глазах у миллиардов», – писал недавно культуролог-теоретик Зак Стайн, учившийся в Гарварде[140]140
  Зак Стайн в личной беседе с автором, июль 2020 г.


[Закрыть]. Для этого нам понадобится небывалая выносливость.

Помимо постигших нас экзистенциальных испытаний, есть и другой уровень ударостойкости, который нам необходимо продумать: дело в том, что любое культурное движение, грозящее изменить статус-кво, всегда гасится в зародыше теми, кому важно продолжать вести дела по-прежнему. История пестрит рассказами о радостных восторженных экспериментаторах, чьи начинания яростно подавляли власти предержащие. Вспомним бесконечную битву жрецов и прометейцев. Закон и порядок против борцов за свободу. Кто-то обнаруживает прямой путь к освобождению и грозит вытеснить установившуюся центристскую прослойку – и она вряд ли встретит такое с распростертыми объятиями. Попробуй штурмовать небеса: расплатой за это практически всегда будет низвержение в преисподнюю.

Испанская инквизиция уничтожила катаров – секту мистиков, популярную в средневековых Франции и Италии. В Турции, Иране и Пакистане столетиями преследовали пляшущих дервишей за отказ признавать внешнюю власть. Тантрические секты шиваистов регулярно конфликтуют с консервативными лидерами более конвенциональных конфессий. Шекерам, квакерам и мормонам пришлось бежать из родных земель, чтобы исповедовать свою веру, основанную на непосредственном опыте.

Репрессиям подвергались не только духовные сообщества. В конце 1960-х – начале 1970-х администрация Ричарда Никсона осознанно подавляла типичное для той эпохи движение за социальную справедливость, криминализировав вещества, которые предпочитали употреблять активисты.

Джон Эрлихман, участник «Уотергейта», на закате дней признавался журналисту из Harper’s: «Мы знали, что не можем объявить вне закона всякого, кто против войны или черный, зато если нам удастся заставить общество ассоциировать хиппи с марихуаной [и психоделическими наркотиками], а черных – с героином, а потом жестко криминализировать и то, и другое, мы развалим эти сообщества. Мы могли бы арестовывать их лидеров, обыскивать их дома, разгонять митинги… Знали ли мы, что лжем о наркотиках? Знали, конечно»[141]141
  Baum, Dan. “Legalize It All.” Harper’s Magazine, April 2016. https://harpers.org/archive/2016/04/legalize-it-all/.


[Закрыть].

Как же сопротивляться предсказуемому подавлению движения за преобразование? Это просто. Нужно широко распространять несложные рецепты, укрепляющие суверенитет личности и сообщества, с легкодоступными ингредиентами. Раздать всем и каждому набор инструментов для человекоцентричного дизайна, чтобы его невозможно было ни подавить, ни подвергнуть цензуре. Иначе говоря, надо сделать этот инструментарий масштабируемым и поместить в открытые источники. Пусть он станет общественным достоянием. Пусть чит-коды Бесконечной игры получит всякий желающий. Надо демократизировать трансцендентность. Революцию нужно сеять, а не возглавлять.

* * *

Итак, у нас есть критерии для создания системы Смысл 3.0 – это открытые источники, масштабируемость и ударостойкость, способствующие широте охвата. Теперь нам нужно решить, какой нам нужен функционал, чтобы охватить и традиционную религию (Смысл 1.0), проповедующую спасение.

Создать карту функций веры можно разными способами, однако в Лаборатории высшего замысла при Гарвардской школе богословия ее свели к трем основным элементам: запредельность, становление и сопричастность[142]142
  “Soul-Centered Design.” Sacred Design Lab. https://sacred.design/.


[Закрыть]. Вот три питательных вещества, необходимых для процветания человечества. Иными словами, вдохновение, исцеление и единение. Древние греки и называли это экстаз, катарсис и койнотес – первые два слова в переводе не нуждаются, а третье означает «сообщество» (римляне называли это «коммунитас», и этот термин постепенно входит в культурологический обиход). Как бы ни звучали эти слова, роль этих понятий в процветании человечества огромна. Именно они помогают нам пробудиться, вырасти и реализоваться. Снова и снова – столько, сколько потребуется.

Разберем их по одному.

Вдохновение – единственный контраргумент против сокрушительной монотонности существования под девизом «Жизнь – дерьмо, а в конце помираешь». «Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема – проблема самоубийства»[143]143
  Пер. С. Великовского.


[Закрыть], – жизнерадостно заметил Альбер Камю в «Мифе о Сизифе»[144]144
  Сартр, Ж.-П. «Бунтующий человек». «Миф о Сизифе». – М., АСТ, 2021.


[Закрыть]. Повседневная рутина грозит задавить в нас всякое желание жить дальше, зато вдохновение дарит моменты, когда все обретает смысл, дает возможность сбросить бремя и выпрямиться. Пусть всего лишь на миг, но у нас появляется причина продолжать существовать. Исследования показывают, что благоговейный восторг снимает стресс, повышает удовлетворенность жизнью, унимает физическую боль и смягчает депрессию[145]145
  Heller, A. S., A. S. Fox, E. K. Wing, K. M. Mcquisition, N. J. Vack, and R. J. Davidson. “The Neurodynamics of Affect in the Laboratory Predicts Persistence of Real-World Emotional Responses.” Journal of Neuroscience 35, no. 29 (2015): 10503-0509. doi:10.1523/jneurosci.0569-15.2015.


[Закрыть]. Это чувство настолько важно для нашего благополучия, что к нему стремятся даже наши двоюродные братья – приматы. Ученые наблюдали, как стаи макак забывали о пище, драках и любви, лишь бы полюбоваться особенно роскошным закатом над саванной[146]146
  Vernon, Mark. “How Trance States Forged Human Society through Transcendence – Mark Vernon: Aeon Essays.” Aeon. November 7, 2019. https://aeon.co/essays/how-trance-states-forged-human-society-through-transcendence.


[Закрыть]. Те, у кого есть возможность регулярно испытывать пиковые состояния, в целом удовлетворены жизнью больше, чем те, кто этого лишен.

Причем речь идет не только о мимолетном вдохновении, которое вызывают пиковые состояния благоговейного восторга и восхищения. Иногда вдохновение приводит к обретению очень ценной информации. Эта нейрофизиологическая реакция способствует озарениям, выявлению закономерностей и неожиданных связей. Внутренний критик умолкает, а норэпинефрини дофамин помогают сосредоточиться и сделать выводы, до которых нам раньше было не додуматься. Мозговая активность переходит от бета-частоты, говорящей о возбуждении, к более медленным альфа-, тета– и дельта-ритмам, характерным для размышлений, и некоторые слишком смелые мысли обходят механизмы, стоящие на страже сознания. В таком состоянии мы не так легко отвлекаемся, становимся более внимательными и изобретательными.

Пиковые состояния – это настолько яркий опыт, что все, от мистиков до спортсменов-экстремалов, готовы на что угодно, лишь бы снова ощутить этот вкус. Для одних источник экстаза – неподвижность на коврике для медитаций или мерное вращение гончарного колеса, другие обретают его в бешеной пляске на танцполе или в спуске на лыжах по опасному склону. Однако внутренние ощущения при этом очень схожи.

«Бывают моменты, которые выделяются из хаоса повседневности, словно сияющие маяки, – пишет профессор Чикагского университета Михай Чиксентмихайи. – Во многих отношениях можно сказать, что на протяжении всей многотысячелетней истории все старания человечества были сосредоточены на том, чтобы остановить эти мимолетные мгновения полноты и сделать их частью повседневного опыта»[147]147
  Jackson, Susan A., and Mihaly Csikszentmihalyi. Flow in Sports. Human Kinetics, 1999, p. 3.


[Закрыть] (курсив мой). Пиковые впечатления прорываются сквозь фоновый шум и суету повседневной жизни и напоминают нам о главном.

Второе незаменимое питательное вещество, которое нужно всем нам, – это исцеление. «Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе, – писал Хемингуэй. – Но тех, кто не хочет сломиться, он убивает»[148]148
  Пер. С. Таска.


[Закрыть], [149]149
  Хемингуэй, Э. «Прощай, оружие». – М., АСТ, 2016.


[Закрыть]. Мы ввязались в очень опасную игру, когда решили стать из обезьян людьми.

С одной стороны, нам очень повезло, что у нас есть сложное абстрактное мышление, способное рассчитать орбиты далеких планет и сочинять сонеты, от которых слезы наворачиваются на глаза. С другой – жизнь ничего не стоит, кругом насилие и жестокость, а обрести смысл можно лишь благодаря драгоценным мгновениям, когда ощущаешь себя живым. «Человека буквально разрывает пополам, – писал антрополог Эрнест Беккер, лауреат Пулитцеровской премии. – Он осознает и собственное неповторимое великолепие, понимает, как величаво он высится на фоне остальной природы, – и при этом знает, что вернется на глубину нескольких футов, чтобы слепо и тупо сгнить и исчезнуть навсегда»[150]150
  Becker, Ernest. The Denial of Death. Free Press Paperbacks, 1997, p. 26.


[Закрыть].

Попробуй примири этот жестокий и кровавый закон джунглей с проблесками Возвышенного. Необходимость разрываться между двумя истинами и становится причиной большей части наших страданий.

Почти каждому десятому из нас на протяжении жизни хотя бы раз поставят диагноз «посттравматическое стрессовое расстройство» (ПТСР)[151]151
  “Causes of PTSD.” PTSD UK. https://www.ptsduk.org/what-is-ptsd/who-is-affected-by-ptsd/#:~:text=.


[Закрыть]. Да и остальные почти постоянно страдают микро-ПТСР. Как пишет Бессел ван дер Колк, наши тела и в самом деле ведут счет не в нашу пользу[152]152
  Ван дер Колк, Бессел. «Тело помнит все». – М., «Бомбора», 2020.


[Закрыть]. Нервная система накапливает стрессоры, пока мы не превращаемся в трясущееся от сердцебиения желе. А когда нас так колотит, мы плохо воспринимаем реальность, перестаем держать удары и начисто лишаемся находчивости. И с гораздо большей вероятностью наделаем ошибок, и все станет только хуже. Плохо тебе – плохо всем вокруг, как гласит народная мудрость. Было бы смешно, когда бы не было так грустно.

Между тем религия всегда давала возможность залечить раны и примириться с собой и миром – будь то отпущение грехов на католической исповеди, обретение ритуального прощения в Йом-Кипур у иудеев, очистительное страдание церемонии Пляски Солнца у индейцев лакота. Это словно встряхнуть «волшебный экран» из нашего детства. Человеческое существование так трагично, что без посторонней помощи не справиться. Без какого-то способа стереть с доски мы рискуем погрязнуть в болоте. А когда у нас есть культурные процессы, которые поддерживают нас в страдании, мы можем превратить эти страдания в нечто полное глубокого смысла. «Скорбь – это хвала, – объясняет поэт и старейшина майя Мартин Прехтель, – ведь для любви это естественный способ воздать почести тому, чего ей не хватает»[153]153
  Prechtel, Martín. The Smell of Rain on Dust: Grief and Praise. North Atlantic Books, 2015, p. 39.


[Закрыть].

Третье необходимое качество, которое вера всегда обеспечивала своим приверженцам, – это единение, связь с общиной. Социальные узы, чувство локтя и товарищества, очень важны для племенных приматов вроде нас. Исследования десятилетиями подтверждают, что размеры и прочность социальной сети человека – необходимое условие долголетия и благополучия[154]154
  “Strengthen Relationships for Longer, Healthier Life.” Harvard Health Publishing January, 18, 2011. https://www.health.harvard.edu/healthbeat/strengthen-relationships-for-longer-healthier-life.


[Закрыть].

Мы, современные люди, – ходячий парадокс. Казалось бы, наши социальные сети обширны как никогда (вспомните своих знакомых, у которых по пять тысяч «френдов»), но мы еще никогда не жили так изолированно – от родителей, от соседей, от самих себя.

«Технология обещает связать нас, но может и изолировать, – пишет Вивек Мурти, бывший главный военный хирург США[155]155
  Вивек Мурти вернулся на пост главного военного хирурга США в 2021 году. – Прим. перев.


[Закрыть], в своей книге Together («Вместе»)[156]156
  Murthy, Vivek Hallegere. Together: The Healing Power of Human Connection in a Sometimes Lonely World. Harper Wave, an Imprint of HarperCollinsPublishers, 2020.


[Закрыть]. – У нас все больше возможностей следовать своему призванию, но мы ставим свои цели превыше отношений с близкими и общественной жизни, и несмотря на все достижения в том, как мы говорим о душевном здоровье, нам по-прежнему стыдно чувствовать себя одинокими».

Мурти хотел понять, в чем коренится нынешний кризис, и поэтому объехал всю страну и расспросил ее жителей. И пришел к выводу, что изоляция – «и важнейшая причина, и один из факторов, способствующих эпидемическому распространению многих болезней в современном мире – от алкоголизма и наркомании до насилия, депрессии и тревожности… Однако в основе нашего одиночества лежит врожденное желание принадлежать к коллективу. Эволюция приучила нас участвовать в жизни общины, создавать прочные и долговечные связи с окружающими, помогать друг другу, делиться жизненным опытом. Проще говоря, вместе нам лучше».

Антрополог из Чикагского университета Виктор Тернер предлагает особый термин для такого рода единства, глубокого и целительного: коммунитас[157]157
  Turner, Victor. Dramas, Fields, and Metaphors: Symbolic Action in Human Society. Cornell University Press, 1974.


[Закрыть]. Это латинское слово означает слияние с коллективным, выходящее за рамки личной сепарации. Квакеры говорят, что ощущают подобное на своих молитвенных собраниях: собравшиеся души объединяются в духе. Кейт Сойер из Университета штата Северная Каролина в Чейпел-Хилл называет это «групповым потоком» – этот опыт знаком и спортивным командам, и джаз-бандам: индивидуальные решения сливаются в коллективный интеллект. Сойер отмечает, что переживание это настолько глубокое, что приносит почти в три раза больше удовлетворения, чем пиковое состояние, переживаемое в одиночку[158]158
  Sawyer, Keith. Group Genius: The Creative Power of Collaboration. Basic Books, 2017.


[Закрыть].

А еще у этих трех ключевых элементов – вдохновения, исцеления и единства – есть одна особенность: они скорее спицы одного колеса, чем ступени одной лестницы. У них нет закрепленного порядка, жесткой последовательности. Но стоит нащупать одну, и две остальные проявятся сами собой. Они составляют цикл нашего бытия.