Текст книги "Инжектором втиснутые сны"

4

Несколько дней спустя я рассказал обо всем этом Нилу. Мы посмеивались за пивом над его новым домом – викторианским особняком возле Океанского парка, который он как раз ремонтировал. Он был моим лучшим другом еще со средней школы, а это многого стоит в наши дни, когда люди входят в твою жизнь и уходят из нее, как модные тенденции. Наша дружба была приятной, и она мало изменилась за все эти годы. Мы обсуждали то же, что и в годы юности в Палос Вердесе – машины, музыку, девушек; только якобы более искушенно.

Он стал юристом по уголовным делам – весьма серьезная фирма, офис в «Century City Towers».[178]178
  Century City – самый молодой город неподалеку от Лос-Анджелеса, в нем расположены киностудия «XX–Century Fox», компании, занимающиеся информационными технологиями, крупные развлекательные центры; «Century City Towers» – престижнейший офисно-торговый центр с двумя башнями-«близнецами».


[Закрыть]

В школе его вьющиеся каштановые волосы прикрывали лопатки, и он носил прозвище Аура. Сейчас в аккуратно подстриженной бородке пробивалась седина, он полысел, обзавелся костюмами и искусственным загаром в стиле «свистать всех наверх!», и прозвище его было – Акула. От «Сиддхартхи»[179]179
  Имеется в виду роман Германа Гессе.


[Закрыть] до «Победы через устрашение»,[180]180
  Возможно, речь о книге «Winning Through Intimidation» Роберта Рингера (Robert J. Ringer).


[Закрыть] от Мелани[181]181
  Melanie Safka – известная американская певица и композитор, открытие Вудстока, лучший альбом – «Candles In The Rain» (1970).


[Закрыть] до Ромео Войда.[182]182
  Romeo Void – американский исполнитель знаменитой композиции «Never Say Never».


[Закрыть] Если б я захотел всерьез припереть его к стенке, мне надо было всего-то только позвонить в их «акулятник» и попросить к телефону Ауру.

Он скептически посмеивался, слушая мой рассказ о шизоидных перепадах настроения у Денниса. Но когда дело дошло до кассеты, я, сам не знаю почему, выдал ему ту же версию, что и Деннису – что мне так и не удалось ее послушать. Я хотел всего лишь защитить Шарлен.

– Так он угрожал убить тебя? – переспросил Нил.

– Ага, только вряд ли он это серьезно. У него с головой совсем плохо. Жаль. Я хочу сказать, он ведь был настоящим гением.

Он со всей уместной грустью покивал, а потом лукаво глянул на меня и спросил чересчур уж небрежно:

– А она все такая же пикантная штучка?

– Шарлен? Да. И скажу тебе, еще какая! – я выдал ему лучший свой плотоядный взгляд в стиле Джека Николсона, надеясь убедить его, что моей единственной реакцией была простая похоть. – Если хочешь знать, она до смерти хочет. В смысле, не похоже, что от него в этом смысле ей есть какая-то польза. Я рассчитывал, что он отнесется ко всему этому как к шутке – но нет. Он изучал свою бутылку «Löwenbrau».

– Дам тебе советик, Скотт. На твоем месте я бы пошарил где-нибудь еще.

– Ну даже не знаю, сумею ли я себя обуздать, – заявил я, потирая промежность и даже не пытаясь выглядеть серьезным. – Говорю тебе, когда я к ним зашел, чтобы отдать кассету, она курила. Я и так сделал все, что мог, чтобы убраться оттуда, оставив хрен в штанах.

– Если ты вынешь его для нее, очень может получиться, что это будет последний раз, когда у тебя найдется, что вынуть, – безрадостно заявил он. – Я серьезно, Скотт. Типы вроде Контрелла… в смысле, по твоему рассказу, он жуткий параноик…

– Ну, может, разве что совсем чуточку. Но зато это – славная, ясная паранойя.

– А вот мне в этом деле не все ясно. Что насчет нее? Она тоже наркоманка?

На миг меня охватило бешенство – мне вдруг показалось, что он обдуманно и намеренно загоняет меня в угол.

– Не думаю, – ответил я. – Вроде непохоже.

– Что ты этим хочешь сказать? Не было следов от уколов? Наркоманы в этом отношении бывают очень изобретательны. Колют между пальцами ног…

– Да нет, я вообще не думаю, что она на чем-то сидит. Для этого она слишком хорошо выглядит. И в любом случае, я не лох из леса, чтоб в таких вещах не разбираться, – если это было вроде судебного разбирательства, то я готов был стать ключевым свидетелем ее защиты. – Я хочу недвусмысленно заявить, основывая свое суждение на многолетнем опыте общения со множеством наркодемонов рок-н-ролла, что она не принимает наркотиков какого бы то ни было типа.

– Так почему же тогда она все еще с ним? – Нил засмеялся.

– Он ее муж, – ответ был не очень удачным. – Он поставил решетку на ее окна. Может, она просто не может уйти.

– Что ты хочешь сказать? Что ее останавливает? Она что, в плену?

– Не уверен, – меня этот ответ озадачил, а вот его, похоже, и не встревожил.

– Ты сказал, у нее на шее был шрам?

– Синяк. Впрочем, я даже не уверен, что синяк. Может, это был засос.

– Засос! – он расхохотался. – Засос! Как мило! Они живут вместе двадцать лет, и до сих пор ставят друг другу засосы!

– Ну и циник ты, Нил.

Продолжая смеяться, он направился к полкам, на которых стояли его видеокассеты.

– Какая-то была песня… «Он ударил меня…»

– «…и это было как поцелуй».[183]183
  «Не Hit Me (And It Felt Like A Kiss)» – эта песня Кэрол Кинг (Carole King) и Джерри Гоффина (Gerry Goffin) потерпела сокрушительный провал и была запрещена к трансляции по радио по морально-этическим соображениям.


[Закрыть] Группа «Crystals».

– Может, это тот же самый случай. По морде – и в койку. «Я поняла, что он по-настоящему любит меня, когда он вышиб мне зубы». Господи, аж тошно. Но забавно. Я еще помню времена, когда все это считалось очень круто.

– Да и я тоже, – я подумал о кассете. Обиженный голосок Шарлен: «Деннис, прекрати! Ты делаешь мне больно». – «Кто, я?» – и его сухой смешок.

– А ведь времена меняются, – произнес Нил, воткнув кассету в видеомагнитофон. – Меняются, а? – и засмеялся.

Джеймс Браун успел возопить «Please Please Please», но Нил тут же запустил ускоренную перемотку, и мы увидели, как величайший трудяга шоу-бизнеса несколько раз грохался на сцену.

– Это что?

«История рок-н-ролла», – дойдя до записи выступления «Stingrays», он переключил скорость на нормальную. – Ага, вот.

Это была «Люби меня этой ночью», живой концерт, примерно шестьдесят шестой год – это было ясно по тому, что парни носили спортивно-кургузые костюмчики в стиле «Beatles» и мягкие спортивные ботинки, на сцене непрерывно мигали лампы-вспышки, звуки оглушали; возможно, это был один из случаев, когда они играли на «разогреве» У «Stones». И, хотя инструментовка была резкая, «жестяная» – бледное подобие густого студийного звука Контрелла; но голос Шарлен прорезал шум, как нож-выкидуха входит в жирдяя: «Люби же меня, милый! Люби меня сейчас!»

Изображение рассыпается на несколько крупных планов Шарлен: ее взбитые пряди, мокрые от пота, обвисли, спутались и прилипли ко лбу, глаза сверкают безумием – то ли от энергетики толпы, то ли от амфетамина, то ли от того и другого. Она была одержимой, ее словно перенесло сюда в абсолютном пике формы – она действительно пела для себя или для кого-то далеко-далеко от сцены, но никак не для тысяч визжащих девчонок, которые и слышать-то ее толком не слышали, они ведь просто набирали обороты к выходу «Stones».

– Знаешь, кого она всегда мне напоминала? – спросил Нил в тот самый момент, когда я не хотел об этом слышать.

– Ага, знаю, – я старался, чтобы голос звучал как всегда.

Последовало неловкое молчание.

– Кстати, раз уж мы о прошлом, мне тут Гейл Спайви звонила, помнишь ее?

– М-м… похоже, нет. Что это, блин, за Гейл Спайви такая?

«Люби меня, сейчас, сейчас, мой милый, – Шарлен почти рыдала в микрофон. – Ведь завтра может никогда не наступить!».

– Господи, Скотт! Видно, память о ней оказалась в поврежденной части твоей башки. У вас с ней такой роман крутился! Драмкружок…

Я вспомнил. Пухленькая блондинка, милая мещаночка.

– А, да! Ну какой там роман… Кажется, мы с ней сыграли вместе пару сцен из «Stfeetcat». Она еще обвинила меня, что я по правде пытался впихнуть ей в эпизоде с изнасилованием.

– Может, именно потому она тебя так хорошо помнит? Ну не в этом дело, она ведь в комитете встречи выпускников и интересовалась, не выручишь ли ты…

– Я? Выручу?

– Ну да, мол, не найдется ли у тебя подходящей музыки, что-нибудь из тогдашнего. Я сказал – ну, конечно, он же хранит все, что покупал со времен «The Ballad Of Davy Crockett».[184]184
  Песня из диснеевского «Davy Crockett»; Дэви Крокетт – фольклорный герой, бравый покоритель Дикого Запада.


[Закрыть] Я дал ей твой номер.

– Ну спасибо. Только я сам пока не знаю, буду ли на встрече.

– Ох, да ладно тебе, Скотт! Будет прикольно. Тебе что, не интересно посмотреть на наших?

– Не-а, – я встал. – Э, слушай, да я уже опаздываю на занятия танцами мамбо. Позвоню тебе как-нибудь, ага?

Я бросил на экран прощальный взгляд. Песня закончилась, и толпы пацанов штурмовали сцену, сдерживаемые мускулистыми мужиками из охраны, а Шарлен исчезла за взметнувшимся краем тяжелого занавеса.

Я выехал на Редондо-Бич и теперь курсировал по широкой Эспланаде. Красное солнце уже коснулось воды. Серферы почти закончили – некоторые еще поджидали волну, но большинство уже собралось вокруг «фольксвагенов» и «датсунов», пустив по кругу косячки, радиоприемники и магнитофонные деки, из которых, перекрывая друг друга, неслись взрывы рока. Пляжные сцены мало изменились за последние двадцать лет – разве что раньше здесь было побольше «фордов» и «шевроле», и слушали тогда «Animals»[185]185
  Известная английская рок-группа, игравшая корневой чёрный ритм-энд-блюз.


[Закрыть] и «Dave Clark Five»,[186]186
  Популярнейшая лондонская группа, их сравнивали с Битлз.


[Закрыть] а не «Men At Work»[187]187
  Австралийская рок-группа.


[Закрыть] и «ZZ Top».[188]188
  Американская хард-рок-группа.


[Закрыть]Я медленно проехал мимо «мустанга» шестьдесят пятого года с опущенной крышей; в нем сидели две блондиночки, которые могли бы сойти за подтанцовку у «Shindig»; они щелкали пальцами в такт римейку в стиле рок нуво композиции «Не Is A Rebel».[189]189
  Хит Фила Спектора (Phil Spector) в исполнении группы «Crystals».


[Закрыть]

Я въехал на стоянку и заглушил мотор.

Это место, этот печально известный пляж. Главная точка сбора автомобильной культуры двадцатилетней давности, летние ночи бесконечных хождений, пиво «Coors» литрами и, конечно, секс. Я сел и уставился на закат – небо было настолько чистым, что очертания Каталины болезненно-четко выделялись на полыхающем горизонте.

И – это было неизбежно – я перевел взгляд на то место перед бледно-голубой стеной бара, где под чахлыми пальмами я последний раз видел Черил Рэмптон в тот жаркий апрельский день 1964 года.

Та роковая суббота начинается около девяти утра – Черил будит меня легким стуком в окно моей спальни. Родителей дома нет – мама уехала якобы навестить сестру, отец с братом отправились куда-то со скаутами – и для нас это грандиозный день. Сегодня – начало пасхальных каникул, и мы собираемся свинтить на всю неделю на Каталину. У отца там небольшой домик, вроде ранчо, рядом с Авалоном, но уединенный – и у нас впервые появилась возможность этим воспользоваться. Отец думает, что я еду туда один, поделать кое-что по дому. Ну да, я собираюсь выкурить трубочку опиума – хорошее дело. Выхватить свою дрель «Black And Decker» и просверлить дыру, глубокую-глубокую. И замазывать трещину, пока капель не заткнется. Потом сделать перерывчик, слопать обед, который продают в упаковках. Размазать по своей физиономии персик, и пусть сок с мякотью сползают по подбородку.

В общем, я взвинчен – первый раз мы так много времени проведем вместе, и в кои-то веки не надо будет тревожиться о родителях, о школе или что припрется мой братишка… да можно совсем ни о чем не беспокоиться.

Голышом шлепаю к двери черного входа и впускаю Черил, эрекция в разгаре. В спальне я игриво тяну ее на кровать и расстегиваю молнию на ее брючках-капри в обтяжку цвета морской волны. Она говорит: «Скотт, не сейчас», но мне кажется, что она шутит, что это просто игра. Но она тут же добавляет: «Серьезно, я должна тебе кое-что сказать». И все же я не прекращаю, пока она не сообщает мне, в чем дело. Тут мои мышцы застывают, как ржавые шестеренки, эрекция прекращается, и меня кидает в пот.

– Ты уверена?

– Конечно, уверена. Я вчера ходила к врачу.

С того раза, как я видел ее с Биллом Холтнером, прошло месяца полтора. Ошарашенный, я говорю то, что думаю:

– Это не я. – Едва эти слова вылетают изо рта, мне тут же хочется взять их обратно, но поздно.

– Да? А кто же еще это мог быть, по-твоему?

– Тебе лучше знать. – Ей от этих слов больно, опять больно, но я уже не чувствую вины, я в бешенстве.

– Я не была ни с кем другим.

Я закуриваю «тэрейтон»[190]190
  «Tareyton» – марка сигарет.


[Закрыть] и стараюсь говорить осторожно, рассудительно.

– Я просто не вижу, каким образом это мог быть я. Мы всегда были очень осторожны, – это я имею в виду, что всегда надеваю презерватив.

– Что ж, иногда бывают неожиданности.

Мне это соображение кажется сомнительным.

– Ну раз такое дело, может, нам стоит подать в суд на компанию «Троян»?[191]191
  Компания «Trojan» в 60-е гг. выпускала по лицензии мини-кары (bubble cars) с прозрачной крышей.


[Закрыть]

Вот теперь она вскакивает, застегивая розовую блузку:

– Нет, ну это просто смешно, прямо оборжаться! Я беременна, а ты тут комедию ломаешь!

Я тяжело вздыхаю:

– Черил, послушай. Ну не в первый же раз такое случается, что-нибудь вроде этого то и дело с кем-нибудь…

– С кем-нибудь?! Сейчас это случилось не с кем-нибудь, а со мной! Это ты, что ли, беременный? Нет! Беременна я!

Она заправляет блузку, а я испускаю еще один тяжкий вздох:

– Ладно, ну и что ты собираешься делать?

– Что собираюсь делать я?

Я снова и снова возвращаюсь к мыслям о Билле Холтнере – нет, не то, чтобы я подозреваю, будто она водит меня за нос. Нельзя же назвать ее встречу с Биллом Холтнером романом. Это называется «перепихнуться по-быстрому». И раз уж она с ним этим занималась, значит, могли быть и другие. Я имею в виду – может, она и не была легендарной блядью всех времен и народов, но одной из «сестер Леннона»[192]192
  «Lennon Sisters» – вокальная группа, ведущая певица – Дженет Леннон (Janet Lennon).


[Закрыть] она уж точно не была.

Я поднимаюсь, подхожу к окну и смотрю на сухой задний дворик, на ярко-голубые садовые качели, на которых мы совсем недавно трахались в тот самый вечер, когда соседи устроили у себя барбекю прямо по другую сторону ограды. Как же мы старались не хихикать, когда качели издавали скрип!

Я и в тот раз надевал резинку; она сама принесла мне ее, после того, как приняла душ в ванной. Она знала, где я их держу – спрятанными за радиоприемником. Она отлично знает, что я всегда очень осторожен.

Но все же в тот раз я почувствовал что-то странное, когда кончил. Это был просто взрыв – мощный, обильный, беспрепятственный. Такой потрясающий, что мне и не пришло в голову удивиться, почему бы это. Или осмотреть после дела резинку: не порвана ли она.

– Что ты хочешь, чтобы мы сделали? – спрашиваю я.

Она сидит на кровати, выглядит беспомощной, обиженной.

– Мы можем сделать только одно, – отвечает она голосом Бемби. – Пожениться.

– Пожениться?! – с тем же успехом она могла бы сказать «заболеть лейкемией».

– Ну да, – теперь она говорит весело и простодушно. – Церковь, колокольчики, свадебный торт, медовый месяц. Случаются вещи и похуже.

– Да? – я выдавливаю сухой смешок. – Например? Ядерная война?

Она начинает плакать – горестные слезы маленькой девочки, тяжелые грудные рыдания Элизабет Тейлор. Я подхожу к ней и обнимаю ее, хотя на самом деле и мне не хватает воздуха. Я уже слышу плач младенца в плохо освещенной спальне вонючего «жилого объекта» в Сан-Педро, куда приходится перебираться парням, которых угораздило обрюхатить девчонку и жениться на ней. Я вижу себя, вижу располневшую Черил в бигуди, грязные пеленки в ванне, неоплаченные счета на кухонном столе, фабричный обед в коробке, на которой написано мое имя.

– Черил, мы не можем сейчас пожениться.

– А почему нет? Будет не так уж плохо. Мы можем поселиться в Миралесте-Хейтс… – Ф-фу-у! Точно такой же «жилой объект» . – В таких местах все недорого.

– Да не могу я, – стою я на своем, с ненавистью к себе понимая, что рассуждаю как эгоист, но у меня совсем сорвало крышу. – Я ведь еще даже не знаю, чем хочу в жизни заняться. Я вообще не понимаю, как содержать семью. Черт, да мне ведь всего шестнадцать, блин! Я в жизни еще ни одного хренова чека не выписал!

Она отодвигается, сверлит меня враждебным, злым взглядом, но это выглядит как пародия на настоящую злобу, и я едва не начинаю смеяться, но тут она нажимает на меня:

– Слушай, ты, знаешь, что я тебе скажу? Лучше начинай учиться всему этому.

Я смеюсь, надеясь этим рассеять ее гнев, но она от этого бесится еще сильнее:

– Если ты думаешь, что сумеешь выкрутиться из этого, подожди, пока тебе другая мысль не придет.

Меня начинает подташнивать, дыхание перехватывает:

– Черил, ну успокойся же…

Но она уже сорвалась с цепи:

– Нет уж, слушай меня, мистер поганый республиканский ПВ-блондинчик, ишь, пляжный мальчик![193]193
  Намек на группу «Beach Boys».


[Закрыть] Если ты считаешь, что можешь словить весь кайф, и тебе за это ничего не будет, так тебя ждет очень большой сюрприз!

– Что ты хочешь этим сказать?

Она смотрит на себя в зеркало, взбивает свою гриву. У меня мелькает мысль – а не тянется ли она к припрятанной опасной бритве?

– Что ты меня больше не трахаешь.

Вот теперь и я сатанею:

– Ну да, ага, и если так, то я буду такой один-единственный.

Она затягивает белый пластиковый ремешок с такой силой, будто не прочь была бы удавить меня им. Полное ненависти молчание; она хватает сумочку, из нее все сыплется, она сгребает свое барахло.

Я смотрю на все это, сидя на кровати, мне на язык просятся разные реплики, гнусные и одновременно примирительные, но я молчу. Воздух словно наэлектризован. Открой я рот – и она взорвется.

Наконец, запихав все в сумочку, она направляется на выход, но у самой двери делает драматический разворот в духе Ланы Тернер[194]194
  Lana Turner (Julia Gina Mildred Francis) – популярная мелодраматическая актриса.


[Закрыть] и стреляет в упор:

– Попомни мои слова. Ты будешь жалеть об этом дне всю оставшуюся жизнь, – ледяной тон, дрожащий голос, и она гордо покидает комнату.

Я слышу, как хлопает входная дверь. Бегу в гостиную и сквозь жалюзи смотрю, как она, разозленная, идет по проезду к улице. Блин, как она собирается добираться домой? Здесь автобусы не ходят. Я бегу к себе, напяливаю «левисы» и сандалии «хуарачи».[195]195
  Huarachi – легкие сандалии, один из элементов имиджа серфера, так же как свободные белые джинсы «Levis'» и клетчатые рубашки «Pendleton».


[Закрыть]

Минут пять занимает поиск ключей от машины, затем я бросаюсь к «шевроле»; визжа шинами, вылетаю на дорогу и мчусь вниз по Конкерор-драйв. Пешком она не могла уйти далеко, даже дойти до южных кварталов Палос-Вердеса. Но ее не видно. Доезжаю до южной окраины ПВ – и там ее нет. А она могла так быстро поймать тачку? Очевидно, да. Я поворачиваю на север, еду до Редондо-Бич – ее нет нигде. Наверно, уже гоняет косячок по кругу в компании местной шпаны в кузове какого-нибудь грузовика. «Эй, красотка! Тебе куда ехать?»

Ну и хрен с ней, говорю я – и все-таки тревожусь за нее.

Еду обратно к дому. Подкатив, вижу перед домом фургон. Вот это новость. Вылезаю из машины, и слышу в доме голоса бойскаутов. Возможно, такое совпадение благословляло меня на притворство. Потом я вспоминаю о доказательствах. Я неспешно захожу в дом, стараясь сдержать дрожь, надеясь увидеть в комнате для отдыха среди бойскаутов отца. Но его там нет. При моем появлении мальчишки смолкают, пялятся на меня, а потом, когда я прохожу в холл, начинают шептаться за моей спиной. Шептаться? С чего бы это? Неужели мой собственный отец выставил меня образчиком того, какими они никогда не должны становиться?

Спальня родителей – нет, он не ищет здесь носовой платок; туалет – нет, он не пускает здесь мастерскую струю на зависть бойскаутам. Я подхожу к двери своей комнаты и столбенею.

Он у моего стола. В нескольких дюймах от его опущенной левой руки – два сверточка из фольги с бензедрином. За пепельницей, которую я сам сделал в средней школе, почти на виду лежат шесть аккуратно скрученных косячков. Но он не смотрит на наркоту, он смотрит на меня, да с таким офигевшим, ступорным лицом, будто только что полупил подтверждение того, что я пидор и вообще работаю на КГБ. В правой руке он держит игральную карту – и я знаю, откуда он ее вытащил: из моего старого «Руководства для бойскаутов». Еще я знаю, что это бубновый валет, но ошарашен он не этим. Рисунок на ней – скверное, зернистое фото монахини (представьте себе молитву развязной мексиканской поистаскавшейся шлюхи, богохульно облаченной в монашеское одеяние), позади которой примостился ухмыляющийся голый джентльмен. Ее губы сложены, словно она в наслаждении произносит «О!». Его здоровенный хрен засунут ей в задницу.

– Что ты делаешь в моей комнате? – говорю я, подходя к окну и вставая так, чтобы ему пришлось повернуться спиной к колесам и косякам. В окно я вижу Джоя и еще нескольких скаутов, они вышаривают что-то палкой в густом кустарнике.

Его начинает трясти – ну прямо Джим Андерсон, застукавший Бада с поляроидной фоткой промежности Бетти.[196]196
  Jim Anderson – главный герой популярнейшего радио-, а затем телесериала о жизни идеальной семьи «Папе лучше знать» («Father Knows Best»); Бад и Бетти (Bud and Betty) – сын и дочь Джима.


[Закрыть]

– Я искал твое «Руководство для бойскаутов»… и наткнулся вот на эту мерзость.

– Врешь. Ты просто шарил в моих вещах, – и поняв, что же я сказал, я смеюсь. Я никогда не разговаривал с ним так, но здесь и сейчас это не имеет значения. Вся эта сцена – фигня, ерунда. Я тревожусь о Черил.

– Не смей так со мной говорить, молодой человек. Никогда не смей.

– Отдай, – я указываю на карту. – Мне неизвестно чего стоило ее раздобыть.

Он сует карту в карман зеленой рубашки и смотрит в окно. У Джоя на острый конец палки насажена отчаянно дергающаяся лягушка.

– Мы об этом еще поговорим, – бросает отец и в раздражении проходит мимо меня.

Не-а, ничем не могу помочь. Я сгребаю колеса и травку, рассовываю их по карманам и выскакиваю из дома.

Я еду к Нилу, в разноуровневый дом в испанском стиле с видом на Авалон-Коув. Он подстригает газон, но я толкусь вокруг да около, рассказывая, что у нас с Черил вышел скандал, но не говоря, из-за чего. Он сочувственно выслушивает меня, после чего говорит: «Думаю, это было неизбежно». Конечно, он имел в виду, что это не могло продолжаться долго, слишком уж разными мы были. А я понимаю, что даже Нил считает наши отношения просто сексом.

Около четырех я звоню Черил; на заднем плане играет проигрыватель Ларри, брата-близнеца Нила – Барток, концерт для скрипичного оркестра. Я не собираюсь говорить «Прости, Черил, давай убежим вместе». Но мысль о том, что я теряю ее, невыносима. Трубку берет ее мать, говорит она невнятно. Нет, ее нет дома – отбой.

Вот теперь я встревожен всерьез. Что, если эта шпана изнасилует ее, убьет и сбросит тело со скал? Как я тогда буду чувствовать себя всю оставшуюся жизнь?

У Нила сегодня свидание, ему надо подготовиться, так что часов в шесть я уезжаю. Разумеется, у меня нет никакого желания ехать домой и выслушивать тираду «Папе лучше знать». Я еду вниз, к набережной Редондо-Бич. Она битком набита из-за жары – майки долой, из приемников разносится «She loves you».[197]197
  Знаменитый хит группы «Beatles» (1963).


[Закрыть]

Жуткий оранжевый закат. Я мотаюсь туда-сюда, меня переполняет нежность к Черил, сочувствие, низкопробное и в то же время глубокое; я наконец-то вижу зерно истины во всем этом, поняв, что кто бы ни заделал ей ребенка, но ведь она хотела выйти замуж именно за меня. Ведь это меня она любит. Может, она сейчас как раз дома, выплакивает глаза в атласную подушку – просто попросила мать говорить, что ее нет. Слушай, ты, хам! Гони туда сейчас же, вломись через дверь с занавеской, оттолкни с дороги ее мать и прижми к себе эту девушку. Будь же, ради Бога, мужчиной! Докажи ей, что ты любишь ее, поезжай к ней и докажи ей это прямо сейчас.

Я вижу ее прямо перед собой, у самого бара. Она склонилась к «вуди» Билла Холтнера, рука Билла обнимает ее, пальцы шарят по ее груди. Я бью по тормозам, машина с визгом останавливается. Живописнейшая сцена из фильма для подростков. Подонок Билл и его придурочные дружки-серферы, все поддатые, включая нескольких дешевых девиц из «белого отребья», которых я ни разу еще не видел и которые выглядят, будто их только что неизвестно каким ветром занесло сюда «повеселиться» из Фонтаны, или Короны, или еще какого-нибудь столь же паршивого местечка. И он обращается с Черил так же, как с ними, грубо, в открытую лапая ее грудь. Естественно, все они смеются. Надо мной. Нет, у меня нет паранойи. Но вот все они расплываются в белозубые пятна, потому что я впиваюсь взглядом в Черил. И она бросает мне ответный взгляд – такой же злобный, как и утром, в комнате, но сейчас этот пьяный взгляд еще ожесточенней: «Пошло все на хер!» Она сообщает мне: «Видал? Вот этого ты и ждал, да? Именно в это ты всегда верил? Что я настоящая шлюха, нимфоманка, сука паршивая, как все всегда говорили; ну вот и давай, пиздуй отсюда, ты мне на хрен не сдался, пошел в жопу!». И (словно бы я и так не понял!) она показывает мне палец, а ее рот кривится, по-бобриному мерзко обнажая передние зубы: «Фу-у-у-у!»

Я разворачиваюсь, подминая колесами чью-то одежду, и газую. В зеркало заднего вида краем глаза ловлю движение – похоже, Билл Холтнер сует язык поглубже в ее гортань.

Конец пленки. Уже стемнело, на пляже вспыхнули фонари, бросая на стену бара тени, похожие на отпечатки ладоней. Прямо туда, где он вталкивал язык в ее гортань. Прямо туда, где сейчас смеялась парочка молодых серферов, пустив по кругу косячок.

То, что произошло этой ночью дальше, осталось тайной. Некоторые рассказывали, что она осталась на пляже с какой-то компанией. Ночной костер, еще выпивка, буйство шло все сильнее. Другие говорили, что она уехала с каким-то парнем в тот ветхий многоквартирный дом в богемском стиле на Эспланаде. И все. А квартирки там были дешевенькие, и жили там люди, которым уже доводилось видеть, как растворяется материальный мир.

Кое-кто даже утверждал, что она уехала вместе со мной, и это была единственная версия, о которой я точно знал – неправда. Разумеется, те, кто говорил это, в целом были те же, кто считал, что если кто-то убил ее, то наверняка это был я.

Каталина кажется мягкой багряной массой, растворяющейся в ночной синеве. У береговой линии моргнул огонек. Может, это был Авалон, а может, какой-нибудь одинокий жизнелюб на своей яхте.