Текст книги "Бессмертные"

Часть пятая
Лики Бессмертия

В клинике было пусто.

Гарри Эллиот подавил зевок и медленно двинулся к залитому холодным, ослепляющим светом пустому операционному столу в дальней части просторной комнаты с отделанными белоснежным кафелем стенами и ультрафиолетовым излучением – невидимым, но исключительно эффективным в борьбе с микробами. Подойдя к столу, он зажег бунзеновские горелки, расставленные по обе его стороны, и включил вентиляторы под фреской, на которой Бессмертие со шприцем уничтожало Смерть. Воздух, поступающий прямо из Медицинского Центра, был свеж, очищен от вирусов и нес привычный для больницы запах анестетика и спирта.

Исследования, исцеление и избавление – клиника каждому давала что-то свое…

Впереди еще один обычный день, подумал Гарри. Скоро оглушающие визги гудков оповестят о наступлении шести часов, и рабочие дневной смены волной хлынут из фабрик на узкие, разбитые улицы, с двух сторон зажатые высокими стенами. Вот тогда на пару часов он будет загружен работой полностью.

Но эта смена оказалась неплохой. Он был занят только с шести до комендантского часа. Все остальное время он или просматривал «Журнал гериатра» или листал электронную книгу на внутренней поверхности очков. Проблем со зрением у него не было – а если бы были, он носил бы линзы, – но очки пригождались для просмотра различной информации, к тому же с ними он выглядел старше и солиднее.

В двадцать четыре года это так важно…

А воскресенье выдалось не очень. Но в то воскресенье всем не везло.

И он был рад, когда оно наконец-то закончилось. Еще неделя, и он снова будет дежурить внутри. Еще полгода, и его ординатура закончится. Как только экзамены останутся позади – а он даже мысли не допускал, что может их не сдать, – ноги его больше ни в одной клинике не будет.

Конечно, работа с простыми людьми – занятие достойное, и отчасти в этом суть клятвы Гиппократа, но доктор должен быть практичным. Специалистов не так много, чтобы оказывать медицинскую помощь всем подряд. Здесь воспаление уха, там гонорея – лечить такие мелочи все равно что лить антибиотики в реку. Результат незначителен.

Сосем другое дело, если речь идет о тех, кто со временем получит бессмертие. Спасение такой жизни имеет смысл. Даже если смысл в том, чтобы самому получить отсрочку смерти, когда возникнет необходимость. А из отсрочек складываются бессмертие.

Однако тут прогноз был неблагоприятным. Самый надежный способ этого добиться – стать человеком, которого стоит спасать. Тогда бессмертие будет подарено ему волей благодарных избирателей. По этой причине Гарри и выбрал гериатрию своей специализацией. Позже, когда у него будет больше времени и своя лаборатория, он сосредоточится на создании эликсира жизни. И если он преуспеет, то бессмертие гарантировано не только ему, но и всему миру. Даже если времени, отпущенного ему природой, не хватит, но исследования окажутся многообещающими, он получит отсрочку.

Но самым главным, естественно, было создание эликсира. Мир не может больше зависеть от Картрайтов. Они слишком эгоистичны. Предпочитают скрывать свою бессмертную кровь, вместо того чтобы время от времени отдавать разумное ее количество. Если в Фордайз верно оценили результаты разыскной деятельности Локка, то существующие на данный момент Картрайты могли бы обеспечить бессмертие 50 тысячам обычных людей – и это число увеличивалось бы по мере рождения новых Картрайтов. И тогда со временем всякий ребенок смог бы при рождении получить дар бессмертия, а не смертности.

Если бы Картрайты не были такими эгоистами… На данный момент крови уже найденных Картрайтов хватало только на то, чтобы подарить вечную жизнь сотне или двум избранных; точное их количество не было известно никому. К тому же Картрайты, живущие в неволе, размножались так плохо, что их число практически не увеличивалось. А их бесценная кровь изымалась в ограниченных количествах, и гамма-глобулина, дающего особый иммунитет, из нее добывались крохи. Даже с учетом определения минимально необходимой дозы этого протеина обеспечить инъекции для кого-то, кроме небольшой группы избранных, не представлялось возможным, потому что иммунитет к смерти был пассивным и действовал на протяжении тридцати-сорока дней.

Но однажды этот протеин смогли воссоздать искусственным путем…

Гарри представлял себе, как это сделали – разделив молекулу гамма-глобулина Картрайтов на части, а затем собрав ее снова, как мозаику из фрагментов ДНК. С помощью различных видов излучения и мгновенной полной заморозки он бы смог повторить это. Как только получит грант и лабораторию…

Он не спеша направился к двери на улицу мимо смотровых кабинетов с диагностическими кушетками, расположенных по обе стороны длинного коридора клиники. Замер между двух гигантских посохов Эскулапа, поддерживающих притолоку двери, немного не дойдя до движущегося воздушного занавеса, который защищал от жары летом, от холода зимой, от городской пыли и микробов круглый год. На данной ступени его карьеры глупо было даже мечтать о грантах. Они доставались опытным, именитым исследователям, а не едва оперившимся ординаторам или даже молодым амбициозным специалистам.

Клиника вырастала прямо из стены Медицинского Центра. Напротив нее была высокая стена фабрики, производящей бронированные машины для пригорода. Именно здесь Центр закупал свои «Скорые». Немного дальше, тоже под стеной Медицинского Центра, виднелась еще одна небольшая постройка. На ее крыше горела неоновая вывеска: ПОКУПЕМ КРОВЬ. Рядом с дверью примостилась еще одна, поменьше: «Только Сегодня 50 Долларов за Пинту».

Через пару минут у лаборантов на приеме крови начнется самая работа – вводить одну иглу за другой в покрытые шрамами латеральные вены рабочих, выпущенных на волю с завершающим смену свистком. Они хлынут в лабораторию, за гроши отдавая свои жизненные силы, и вернутся снова, большинство из них, – не выждав даже пары недель, не говоря уже о двух месяцах. Пытаться отслеживать нарушителей сроков бесполезно. Они идут на что угодно: обмениваются удостоверениями личности, расцарапывают кожу на сгибе локтя, чтоб не видно было места предыдущего укола, клянутся, что кололи антибиотики…

А затем заглатывают свой апельсиновый сок – некоторые дети сдают кровь только для того, чтобы его попробовать, – хватают пятьдесят долларов и бегут к ближайшему спекулянту за нелегальными антибиотиками и шарлатанскими настойками. Или отдают их соседскому лекарю за мазь для какого-нибудь дряхлого инвалида или за снятие порчи с еле живого младенца.

Хотя они очень важны. И он должен всегда помнить об этом. Горожане – это просто бездна различных антител. Ведь они подвержены атаке всех болезней, произрастающих из бедности, небрежения и нечистоплотности – всего того, от чего защищены помещики пригорода. Помещикам нужен гамма-глобулин горожан, их антигены. Помещикам нужны сыворотки, выращенные в телах горожан, вакцины, испытанные на них.

Один замечательный учитель как-то произнес фразу, потрясшую Эллиота:

– Без грязи нет чистоты; без болезни нет здоровья.

Работая с горожанами, Гарри всегда ее вспоминал. И это помогало.

За банком крови стена Центра поворачивала. А дальше раскинулся город. Он не умирал; он давно уже был мертв.

Деревянные дома превратились в кучи прогнивших досок. Кирпичные многоэтажки осыпались; то тут, то там рушились перекрытия. Стены из алюминия и магния пестрели вмятинами и дырами. Везде царил упадок.

Но словно зеленый побег в лесу, пробивший слой мертвых листьев, город рождался заново. Тут построили двухкомнатную щелястую лачугу из необструганных досок. Там под стеной многоэтажки приткнулся одноэтажный кирпичный домик. Из металлических стен люди делали крыши для своих хибар.

Вечный круг, подумал Гарри. Из смерти – жизнь. Из жизни – разрушение. И только человеку дано было вырваться из этого круга.

От прежнего города остались только обнесенные стенами фабрики и обширные больничные комплексы. Они стояли под защитой этих стен, высокие, мощные, безликие, и на их стенах поблескивали в красновато-оранжевых лучах заходящего солнца бронированные караулки.

Пока Гарри осматривался, на разные голоса завизжали свистки, чье странное, вызывающее дрожь многозвучие очень подходило закатному городу. Было в нем нечто первобытное, волнующее, похожее на языческий ритуал задабривания богов, чтобы те утром вернули солнце.

Поднялись ворота, открывая проходы в окружающих фабрики стенах. Рабочие высыпали на улицу: всякие, мужчины и женщины, дети и старики, тщедушные и крепкие. Но все они были чем-то похожи. Одетые в лохмотья, грязные, больные – такими были городские жители.

Им полагалось выглядеть жалко, но обычно на их лицах сияло счастье. Они поднимали глаза к голубому небу, если смог с реки не успевал затянуть его, и смеялись безо всякой причины. Дети затевали игру в пятнашки, с визгом и хихиканьем носясь под ногами у родителей. Даже на лицах стариков расцветали благостные улыбки.

А вот здоровые и благополучные помещики обычно выглядели серьезными и обеспокоенными. Хотя это было естественно. Счастье горожан заключалось в их невежестве; им не было нужды беспокоиться о здоровье или бессмертии. Незачем переживать о недостижимом. Они, как бабочки-однодневки, появлялись погожим майским днем, порхали, радуясь жизни, и умирали без сожалений. Напротив, многие знания приносили многие печали; такова была цена бессмертия.

Вспоминая об этом, Гарри всегда чувствовал себя лучше. Видя огромные толпы горожан, не имеющих ни малейшего шанса стать бессмертными, он осознавал все свои преимущества. Он вырос в пригородном поместье, расположенном, впрочем, не слишком далеко от болезней и канцерогенов этого города. С младенчества ему был обеспечен лучший медицинский уход. Он провел четыре года в старшей школе, восемь лет – в медицинском институте и почти три года – в ординатуре.

Неплохая стартовая площадка на пути к бессмертию. И было только справедливо, что беспокойство и волнение шли в уплату за него.

Откуда они все берутся? Пришла мысль: они, наверное, плодятся как кролики в своих садках. Куда они уходят? Развалины города прячут их, как крыс и червей.

Он содрогнулся от отвращения. Они действительно походили на другую расу.

Хотя сегодня они не смеялись и не пели. Даже дети были тихими и молчаливыми. Они печально шли вдоль по улице, и шлепанье их босых ног по разбитому тротуару было практически единственным звуком. Даже в дверях банка крови не толпился народ.

Гарри пожал плечами. Иногда они становились такими. Причиной обычно служила какая-нибудь глупость – драка бандитов, проблемы у фабрики, какой-нибудь дикий религиозный обряд из тех, что так и не смогли вытравить. А может, тут играли роль фазы луны.

Он вернулся в клинику и приготовился. Первым пациентом оказалась молодая женщина. Она была по-своему привлекательной, с разметавшимися по плечам светлыми, длинными волосами и зрелой фигурой – если не обращать внимания на грязь и запах, проникнувший даже во врачебный отсек позади смотровой.

Он подавил желание велеть ей раздеться. Не из-за боязни последствий – разве у горожан есть целомудрие? Для них это миф, как единороги. К тому же некоторые этого и ждали. Из рассказов других врачей он понял, что горожанки частенько приходят в клинику именно за этим. Но ему поддаваться искушению не стоило. Он бы потом чувствовал себя грязным несколько дней.

Она что-то болтала, как обычно. Шла против природы. Спала недостаточно. Не принимала регулярно витамины. Покупала у спекулянта нелегальный террамицин от воспаления мочевого пузыря. Все это было предсказуемо и скучно.

– Ясно, – пробормотал он. И добавил: – Сейчас я поставлю вам диагноз. Не пугайтесь.

Он включил диагностический аппарат. Сфигмоманометр змеей выполз из ручки смотровой кушетки и обвил руку пациентки. Загубник скользнул между губ. Стетоскоп измерил частоту пульса. Шапочка электроэнцефалографа плотно села на голову. Металлические наперстки пристроились на кончиках пальцев, на лодыжках защелкнулись браслеты, а бедра зафиксировал ремень. Аппарат делал проколы, брал образцы, подсчитывал, измерял, прослушивал, сравнивал и сопоставлял…

Через пару секунд все закончилось. У Гарри появился ее диагноз. У нее была анемия; как и у всех горожан. Они просто не могли устоять перед этими пятьюдесятью долларами.

– Замужем? – спросил он.

– Не-а? – нерешительно ответила женщина.

– Поторопитесь с этим. Вы в положении.

– В… положении? – повторила она с запинкой.

– У вас будет ребенок.

Лицо ее вспыхнуло радостным светом.

– Ой! Вот оно что! А я-то боялась, что это, как ее… злобная опухоль. Ребеночка-то я подниму распрекрасно. Скажите, доктор, а кто будет: мальчик или девочка?

– Мальчик, – раздраженно ответил Гарри. Шлюха! Почему это всегда выводит его из себя?

Она поднялась с кушетки с неосознанной грацией.

– Спасибо, доктор. Пойду, расскажу Джорджи. Он чуток посердится, но я уж знаю, как его задобрить.

В приемном покое его ждали другие пациенты, судорожно припоминающие свои симптомы. Гарри проверил записи на экране: женщина с плевритом, мужчина с раком и ребенок с ревматической лихорадкой… Но вместо того чтобы пойти к ним, он двинулся вслед за первой пациенткой, в коридор клиники, чтобы проверить, кинет ли она что-нибудь в коробку для пожертвований на выходе. Она не кинула. Вместо этого она остановилась рядом со спекулянтом, предлагающим свой товар прямо под дверью клиники.

– Есть ауреомицин, – тут же завел он, – пенициллин, террамицин. При покупке – шприц в подарок. Будьте здоровы! Будьте здоровы! Не позволяйте инфекции отнять у вас работу, здоровье, жизнь. Только для вас фильтры, антисептики, витамины. А также большой выбор амулетов и талисманов на удачу. Есть игла из радия, уже спасшая тринадцать жизней. И даже эксклюзив – всего одна ампула эликсира жизни. Покупайте илотицин…

Женщина купила амулет и поспешила к своему Джорджи. Гарри почувствовал, как гнев комом встал в горле.

Толпы рабочих все так же молча текли по улице. В дальней части клиники женщина опустилась на колени перед операционным столом и проглотила таблетку витаминов, запив ее тоником в бумажном стаканчике из диспенсера.

За стенами клиники взвыли сирены. Гарри развернулся к выходу. В стене Медицинского Центра поднялись ворота.

Сначала на мотоциклах выехал эскорт. Люди по обе стороны улицы бросились врассыпную, поближе к стенам, полностью очистив ее центральную часть. Эскорт беспечно пронесся рядом с ними – молодые, здоровые помещики, каждый с носовыми фильтрами, с надменным взглядом из-под мотоциклетных очков, с низко висящей на бедрах кобурой.

Наверное, это здорово, с завистью подумал Гарри, – служить в корпоративной полиции. В их движениях чувствовались уверенность и даже легкий намек на жестокость. Словно они были всадниками Ада на колесах. И если хотя бы десятая часть слухов об их успехе у слабого пола была правдива, то их мужественности не могла сопротивляться ни одна женщина, будь она горожанкой, медиком или даже барышней из их среды.

Ладно, пусть слава и женщины достаются им. Он выбрал более надежный и безопасный путь к бессмертию. А из корпоративной полиции мало кому удалось его достичь.

Следом за эскортом выехала бронированная «Скорая», с задраенными люками и сорокамиллиметровыми пушками, поворачивающимися в поисках цели. За ней следовала еще одна группа эскорта. Прямо над колонной завис вертолет.

Что-то блеснуло в лучах солнца под вертолетом, затем стал различим ряд маленьких круглых предметов, которые веером падали на землю. Один за другим они разбивались с едва слышным хлопком – колонна вздрагивала, как от невидимых волн.

Словно марионетки с обрезанными ниточками, мотоциклисты эскорта валились на землю, и их тела тащились за мотоциклами, пока широкие колеса не переставали крутиться.

А вот «Скорая» остановиться не смогла. Она проехала по одному из упавших мотоциклистов, а затем врезалась в мотоцикл, сметая его с пути. Сорокамиллиметровая пушка хаотично плевалась снарядами, пытаясь поймать вертолет на прицел, но тот петлял между крыш. Прежде чем орудие пристрелялось, вертолет пропал из виду.

Гарри почуял какой-то резкий, насыщенный запах. От него закружилась голова и в теле возникла странная легкость. Улица перед глазами покачнулась и снова вернулась на место.

Посреди толпы за «Скорой» взметнулась вверх рука. Что-то темное мелькнуло в воздухе и врезалось в крышу машины, расплескивая пламя. Оно сползало по бокам, лезло в бойницы и смотровые люки, втягивалось в воздухозаборник.

В следующий момент не случилось ничего. Все замерло, словно на картинке – «Скорая» и мотоциклы, застывшие посреди улицы, лежащие на тротуаре скрюченные тела мотоциклистов из эскорта и горожан, оказавшихся слишком близко, толпа любопытных, языки пламени, пробивающиеся через густой черный дым…

Внезапно распахнулась боковая дверь «Скорой». Наружу выбрался медик, сжимая что-то в одной руке и одновременно пытаясь сбить пламя с форменной куртки другой.

Горожане молча наблюдали, не мешая и не помогая ему. Затем из толпы выступил темноволосый мужчина. Он поднял руку, в которой был зажат какой-то изогнутый темный предмет, и ударил им медика по голове.

До Гарри не доносилось ни звука, кроме рева незаглушенных моторов мотоциклов и «Скорой». Пантомима продолжалась, и он был одним из зрителей. Медик рухнул на землю, и мужчина наклонился, голыми руками сбивая с него пламя, затем забрал то, что было зажато в руке медика, и кинул взгляд на дверь «Скорой».

Гарри заметил, что в проеме стояла девушка. С того расстояния, на котором он находился, Гарри смог разглядеть лишь стройную фигуру и темные волосы.

Пламя на «Скорой» потухло. Девушка, не шевелясь, стояла в дверях. Мужчина, замерший перед поверженным медиком, взглянул на нее пристальней и начал было поднимать руку, но замер, а затем, опустив ее, скрылся в толпе.

С того момента, как завыли сирены, прошло менее двух минут.

Горожане молча начали пробираться к месту аварии. Девушка развернулась и скрылась в машине. Горожане сняли с мотоциклистов одежду и оружие, выгребли из «Скорой» черный врачебный чемоданчик и различные медикаменты, подобрали своих потерявших сознание товарищей и скрылись.

Это походило на волшебство! Только что вся улица была заполнена ими. И вот уже все исчезли. На улице теперь не было ни души.

За Медицинским Центром снова взвыли сирены.

Они разрушили эти странные чары. Гарри бросился бежать по улице, крича во все горло что-то бессвязное.

Из «Скорой» показался мальчик, такой худенький и невысокий, что на вид ему можно было дать не больше семи. Его светлые волосы были коротко подстрижены, а на загорелом лице блестели темные глаза. На нем была потрепанная футболка, когда-то, должно быть, бывшая белой, и обрезанные по колено джинсы.

Он протянул руку к «Скорой». Сначала ей навстречу высунулся желтоватый палец, а затем показалась и вся рука, похожая на сучковатую палку, обвитую голубыми веревками вен. Ее владельцем оказался мужчина, с трудом выбравшийся из «Скорой», едва сгибая похожие на ходули ноги. Он был очень старым, с белоснежной шелковистой шевелюрой и пергаментной кожей на лице. Изодранный жакет спадал с его костлявых плеч на сгорбленную спину и собирался складками на пояснице.

Мальчик помог старику спуститься на разрушенный асфальт. Тот оказался слепым: темные дряблые веки нависали над пустыми глазницами. Старик с видимым трудом склонился над потерявшим сознание медиком. Его пальцы ощупали череп раненого. Затем он двинулся к мотоциклисту, попавшему под «Скорую». У того была раздавлена грудная клетка; в уголках губ собралась розовая пена, появившаяся при попытке сделать вдох пробитыми легкими.

Он был практически мертв. Даже современная медицина была бессильна при таких обширных и серьезных повреждениях.

Гарри подошел к старику и сжал его костлявое плечо.

– И что это, по-вашему, вы делаете? – потребовал он ответа.

Старик не шелохнулся. Он на секунду взял умирающего за руку, а затем с трудом поднялся на ноги.

– Исцеляю, – послышался в ответ его шелестящий шепот.

– Этот человек умирает, – заявил Гарри.

– Как и все мы, – не стал спорить старик.

Гарри бросил взгляд на мотоциклиста. Показалось или у того выровнялось дыхание?

К ним подошли люди с носилками.

Кабинет декана Гарри нашел не без труда. Медицинский Центр занимал теперь территорию в сотни кварталов, и его рост не прекращался, подстегиваемый странным внутренним импульсом. Никто не предполагал, что он настолько разрастется, но когда увеличившийся спрос на медицинские услуги и исследования вызвал нехватку места, то тут, то там стало возникать новое крыло, а то и целое здание. Центр раскидывал свои щупальца повсюду.

Гарри шел по незнакомым коридорам, следя за яркими указателями и пытаясь запомнить дорогу, но без особого успеха. Он вставил карточку в замок на бронированной двери. Дверь проглотила ее и открылась, чтобы, как только Гарри войдет, захлопнуться снова. Он оказался в аскетично обставленной приемной. На металлической скамье, привинченной к полу рядом со стеной, сидели мальчишка и старик из «Скорой». Мальчишка с любопытством поднял глаза на Гарри и тут же снова опустил их на свои сложенные на коленях руки. Старик расслабленно прислонился к стене.

Чуть дальше на скамье сидела девушка. Она походила на ту, что стояла в дверях «Скорой», но оказалась меньше, чем запомнил Гарри, и моложе. По ее лицу разлилась бледность. И только в голубых глазах при взгляде на него вспыхнул и тут же погас непонятный интерес. Его взгляд задержался на ее фигуре, по-мальчишески неразвитой, скрытой под простым коричневым платьем с поясом на талии. Гарри решил, что девчонке лет двенадцать-тринадцать.

Автоматическому секретарю пришлось повторить вопрос дважды:

– Имя?

– Доктор Гарри Эллиот, – ответил он.

– Подойдите для подтверждения личности.

Он подошел к стене рядом с дальней дверью и положил правую руку на встроенную в нее панель. Луч света просканировал сетчатку глаза, сличая биометрические данные.

– Поместите все металлические предметы в приемник, – произнес автомат.

Гарри замялся, но затем достал стетоскоп из кармана форменной куртки, снял часы, вынул из кармана брюк монеты, перочинный ножик и безыгольный инжектор.

Раздался щелчок.

– Носовые фильтры, – потребовал автомат.

Гарри и их положил в коробку приемника. Девчонка внимательно наблюдала за ним, но когда он повернулся к ней, отвела взгляд. Дверь открылась. Он вошел. Дверь захлопнулась прямо за его спиной.

У декана Мока был шикарный кабинет, тридцати футов в длину и двадцати – в ширину, оформленный в духе Викторианской эпохи. Вся мебель, похоже, была антикварной, по крайней мере конторка бархатного дуба и инструментальный шкаф красного дерева – точно.

Вся эта роскошь впечатляла. Хотя сам Гарри предпочитал стиль модерн двадцатого века. Сочетание хрома со стеклом и четкие линии казались ему более приятными для глаз: к тому же появление этого стиля совпало с расцветом медицины – именно тогда человечество осознало, что хорошее здоровье не зависит от удачи и его можно купить, если человек готов заплатить требуемую сумму.

Гарри и раньше встречал декана Мока, но разговаривать с ним не доводилось. Его родители не представляли, как такое возможно. Им казалось, что он – ровня любому в Медицинском Центре, ведь он – доктор. Гарри постоянно повторял им, что Центр огромен и в нем работает масса людей: от семидесяти пяти до ста тысяч – только статистики знали точную цифру. Но объяснения не помогали; они по-прежнему не могли этого представить. И Гарри перестал объяснять.

Декан понятия не имел, кто такой Гарри. Он сидел за конторкой, одетый в белую форменную куртку, и, казалось, был полностью поглощен изучением личного дела Гарри, выведенного на матовый экран планшета. Это выглядело довольно убедительно, но трудно провести человека, потратившего десять лет на учебу только в этом Центре.

Черные волосы декана уже начали редеть. На данный момент ему было около восьмидесяти, но он не выглядел на свои годы. Хорошие гены и первоклассное медицинское обслуживание сыграли свою роль. Пожалуй, прикинул Гарри, он продержится еще лет двадцать без инъекций. К тому времени с его должностью и ресурсами он, безусловно, добьется предоставления отсрочки.

Однажды, когда в генераторной взорвалась бомба, некоторые доктора, благодаря отсутствию электричества не боявшиеся прослушки, шептались, что моложавость декана объясняется не только хорошей наследственностью, но они ошибались. Гарри просмотрел список получающих инъекции, и фамилии Мока в нем не оказалось.

Внезапно Мок поднял глаза и увидел, что Гарри разглядывает его. Гарри тут же отвел взгляд, но успел заметить в глазах Мока отблеск – чего? Страха? Отчаяния?

Непонятно.

Нападение было безрассудным поступком – еще бы, у самых стен Центра, – но в этом не было ничего нового. Далеко не первая диверсия, и наверняка не последняя. Если появляется какая-то ценность, всегда найдется и тот, кто попытается незаконно присвоить ее. А сегодня такой ценностью стала, разумеется, медицина.

Мок внезапно спросил:

– Так ты, выходит, видел нападавшего? И смог бы опознать его, если бы увидел снова или если бы тебе показали его изображение?

– Да, сэр, – ответил Гарри.

Зачем Мок устроил из этого целый спектакль? Старший ординатор и глава корпоративной полиции уже вытряхнули из Гарри все, что только можно.

– Ты знаешь губернатора Уивера? – спросил Мок.

– Бессмертного?

Мок с таким же успехом мог бы спросить, знает ли Гарри Господа Бога.

– Нет, нет, – нетерпеливо прервал его Мок. – Тебе известно, где он живет?

– В губернаторском особняке. В сорока милях отсюда, если держаться западного направления.

– Да, да, – подтвердил Мок. – Ты доставишь сообщение ему, сообщение. Груз похищен. Похищен.

У Мока, видимо, на нервной почве появилась довольно раздражающая привычка повторять слова. Гарри пришлось как следует сосредоточиться, чтобы не потерять нить беседы.

– Новый груз подготовят не ранее чем через неделю, целую неделю. Не представляю, как мы сможем доставить его губернатору. Просто не представляю.

Последние слова декан пробормотал себе под нос.

Гарри попытался понять, о чем речь. Доставить сообщение губернатору?

– А почему бы вам просто не позвонить ему? – не задумываясь, спросил он.

Этот вопрос заставил Мока вынырнуть из глубин самокопания.

– Кабели связи перерезаны. Перерезаны. Восстанавливать их бессмысленно. Ремонтников расстреливают. А восстановленные кабели перерезают следующей же ночью. Радио и телесигналы глушат. Собирайся. Ты должен пройти юго-западные ворота до комендантского часа.

– Но с пропуском я могу пройти в любое время, – непонимающе возразил Гарри. Мок что, с ума сошел?

– Я разве тебе не сказал? Не сказал? – Мок потер ладонью лоб, словно пытаясь вернуть ясность мысли. – Ты идешь один, пешком, под видом обычного горожанина. Сопровождение просто растерзают на кусочки. На кусочки. Мы пытались. Мы уже три недели не можем пробиться к губернатору. Три недели. Он, должно быть, вне себя от нетерпения. Никогда не испытывай терпение губернатора. Это небезопасно.

Только сейчас Гарри осознал, о чем его просит декан. Губернатор! Да он одним своим словом может вполовину сократить путь Гарри к бессмертию.

– Но мои выпускные экзамены…

Мок бросил на него понимающий взгляд.

– Губернатор может дать тебе намного больше, чем дюжина экзаменационных комиссий. Намного больше.

Гарри закусил нижнюю губу и начал перечислять, загибая пальцы:

– Мне нужны носовые фильтры, базовая аптечка, оружие…

Мок отрицательно покачал головой:

– Ничего нельзя. Выбьешься из образа. Ты доберешься до особняка губернатора только в том случае, если тебя примут за горожанина, а не потому, что ты сможешь защищаться или подлечиться по дороге. Пара дней без фильтров вряд ли нанесет заметный ущерб твоему здоровью. Ну что, доктор? Рискнешь?

– Надеюсь, это ради бессмертия! – с горячностью согласился Гарри.

– Конечно, конечно. И еще кое-что. С собой возьмешь тех людей, что сидят сейчас в приемной. Мальчишку зовут Кристофер; старик называет себя Пирсом. Он кто-то вроде местного лекаря. Губернатор спрашивал о нем.

– Лекарь? – недоверчиво переспросил Гарри.

Мок пожал плечами и состроил гримасу, говорящую о том, что восклицание Гарри он считает неуместным, но Гарри все же не смог удержаться от замечания:

– Если бы мы примерно наказали парочку таких шарлатанов…

– В клиниках толклось бы намного больше народу, чем сейчас. Сейчас. Так что они приносят пользу. К тому же что мы можем поделать? Старик не утверждает, что он врач. Зовет себя целителем. Не дает лекарств, не оперирует, не назначает процедур. Больные приходят к нему, и он их просто трогает. Трогает, и все. Разве это медицинская практика?

Гарри потряс головой.

– А что, если больные заявят, что им это помогло?

– Пирс ничего не заявляет. Ничего. И ничего не просит взамен. Ничего. А если больные ему благодарны и хотят выразить эту благодарность материально, кто им помешает?

Гарри вздохнул.

– Мне же нужно будет спать. Они просто сбегут.

Мок ехидно рассмеялся:

– Жалкий старикашка и малец?

– Девчонка выглядит довольно бодрой.

– Марна?

Мок залез в ящик стола, вытащил серебристый обруч, состоящий из двух половинок, и швырнул его Гарри. Тот поймал его и поднес к глазам, чтобы рассмотреть.

– Это браслет. Надень его.

На первый взгляд ничего особенного в браслете не было. Гарри пожал плечами и защелкнул его на запястье. Сперва показалось, что он великоват, но потом он сел точно по руке. В том месте, где браслет касался запястья, ощущалось легкое покалывание.

– Он настроен на другой такой же, у девчонки на запястье. Настроен. Когда она отходит слишком далеко от тебя, запястье начинает покалывать. Чем дальше отойдет, тем больнее будет. Долго не продержится – вернется. Я бы нацепил такие же и на старика с мальчишкой, но они работают только в парах. В парах. Если кто-то попытается снять браслет силой, девчонка умрет. Умрет. Он связан с нервной системой. Ключ есть только у губернатора.

Гарри уставился на Мока.

– А что насчет моего?

– Все то же самое. Тебе он послужит сигнальным прибором.

Гарри глубоко вздохнул и перевел взгляд на свое запястье. Теперь в блеске серебристой полоски ему почудилось что-то хищно-змеиное.

– Почему вы не надели такой же на того медика из «Скорой»?

– Мы надели. Чтобы снять его, пришлось ампутировать парню руку.

Мок снова уселся за стол и продолжил просмотр электронных отчетов, мелькающих на экране. Он, казалось, удивился, на секунду подняв глаза и увидев стоящего без движения Гарри.