Текст книги "Сегун"

– Это Богом про́клятый грех – и абсолютно против законов Бога и человека! – воскликнул он.

– Конечно, это слова христианина, которые относятся к другим вещам! – ответила она ледяным тоном, вопреки себе охваченная желанием сказать грубость. – Грех? В чем здесь грех?

– Вам следовало бы знать. Вы ведь католичка. Вы были обращены иезуитами?

– Святой отец научил меня говорить по-латыни и по-португальски и писать на этих языках. Я не понимаю, какое значение вы вкладываете в слово «католичка», но я христианка, уже почти десять лет, и нет, они ни разу не говорили с нами о физической близости. Я никогда не читала ваших книг о ней – только религиозные книги. Телесная близость – грех? Как это может быть? Как может что-то, что дает людям радость, быть грешным?

– Спросите отца Алвито!

«Не думаю, чтобы я решилась», – призналась она себе в смятении.

– Мне приказали не обсуждать ничего, что здесь говорится, ни с кем, кроме Кири и моего господина Торанаги. Я просила Бога и Мадонну помочь мне, но они не ответили. Я только знаю, что вы с тех пор, как прибыли сюда, не принесли с собой ничего, кроме горя. Если это грех, как вы говорите, почему так много наших священников занимаются этим и всегда занимались? Некоторые буддийские секты даже рекомендуют это как одну из форм поклонения Богу. Надо ограничивать себя только в сезон дождей. Священники не дьяволы, не все из них. И некоторые из святых отцов, как известно, не чуждаются физической близости, и такой тоже. Разве они дьяволы? Конечно нет! Почему они должны быть лишены обычного удовольствия, если им запрещено иметь дело с женщинами? Глупо говорить, что все связанное с совокуплением – грех и проклято Богом!

– Содомия отвратительна, против всех законов! Спросите вашего духовника!

«Ты сам отвратителен, ты! – хотелось крикнуть Марико. – Как осмеливаешься ты быть таким грубым? Как можешь быть таким глупым? Против Бога, ты говоришь? Что за глупость! Против твоего дьявольского Бога, может быть. Ты называешь себя христианином. Нет, ты явный лжец и мошенник. Может быть, ты и знаешь немало необычных вещей и бывал в диковинных местах, но ты не христианин – богохульник. Ты послан Сатаной? Грехи? Какая ерунда!

Ты говоришь так напыщенно об обычных вещах и ведешь себя как сумасшедший. Ты выводишь из терпения святых отцов, расстраиваешь Торанагу, сеешь раздор между нами, расшатываешь нашу веру и мучаешь нас сомнениями в том, что верно, а что нет, зная, что мы не можем немедленно доказать тебе свою правоту.

Я хочу сказать, что презираю и тебя, и всех варваров. Да, варвары вокруг меня. Не они ли ненавидели моего отца, потому что тот, не доверяя им, открыто просил Городу выбросить их всех с нашей земли? Разве не чужеземцы отравили ум Городы, так что он возненавидел моего отца, своего самого верного военачальника, человека, который помогал ему даже больше, чем Накамура или Торанага? Разве не чужеземцы виновны в том, что Города оскорбил моего отца и тем свел его с ума, заставив поступать необдуманно, сделаться причиной всех моих несчастий?

Да, они сотворили все это, и даже больше того. Но именно они принесли бесподобное слово Божье, и в темные часы моей нужды, когда я вернулась из ужасной ссылки в еще более ужасную жизнь, отец-инспектор показал мне путь, открыл мне глаза и душу и крестил меня. Это дало мне силы выдержать, наполнило мое сердце безграничным миром, освободило меня от вечных мук и осчастливило обещанием вечного спасения.

Что бы ни случилось, я в руках Бога. О Мадонна, пошли мне мир и помоги этому бедному грешнику преодолеть твоего врага!»

– Извините меня за грубость, – произнесла она. – Вы правы, что рассердились. Я только глупая женщина. Пожалуйста, будьте терпеливы и простите меня, Андзин-сан.

Гнев Блэкторна сразу стал стихать. Какой мужчина может долго сердиться на женщину, если она открыто признается, что была не права, а он прав?

– Я тоже прошу прощения, Марико-сан, – сказал он, немного смягчаясь, – но у нас предположить, что мужчина – содомит, самое сильное из оскорблений.

«Тогда вы все незрелы и глупы настолько же, насколько подлы, грубы и невоспитанны. Но чего еще ожидать от чужеземцев?» – сказала она себе и произнесла с покаянным видом:

– Конечно, вы правы… Я не имела в виду ничего плохого. Пожалуйста, примите мои извинения. О да… – вздохнула она. Голос Марико был так медоточив, что даже ее муж сразу бы успокоился, пребывай он в самом плохом расположении духа. – О да, это была полностью моя ошибка.

Солнце уже достигло горизонта, а отец Алвито все еще ждал в зале для аудиенций, судовые журналы оттягивали ему руки.

«Проклятый Блэкторн!» – думал он.

Первый раз Торанага заставил его ждать, первый раз за многие годы. Он, Мартин Алвито, не ждал никого из даймё, даже тайко. В последние восемь лет правления тайко предоставил ему невероятную привилегию немедленного доступа, и так же сделал Торанага. Но тайко даровал эту милость из уважения к тому весу, который приобрел в Японии отец Алвито, и к его дальновидности в делах. Знание тайных пружин международной торговли помогло Мартину увеличить и без того невероятно большое состояние тайко. Будучи почти неграмотным, тайко обладал удивительными способностями к языкам и безмерным знанием политики. Так Алвито посчастливилось сесть в ногах у деспота, чтобы учить и учиться и, если на то будет воля Божья, обратить в свою веру. Это была особая работа, которой он дотошно овладевал под руководством дель Акуа, находившего ему лучших учителей из числа иезуитов и португальских купцов, что торговали в Азии. Алвито стал наперсником тайко, одним из четырех человек – и единственным иностранцем, – допущенных в личную сокровищницу тайко.

В нескольких сотнях шагов была главная башня замка, хранилище. Она возвышалась на семь этажей, защищенная множеством стен и укреплений. На четвертом этаже имелось семь комнат с железными дверьми. Каждая была забита золотыми слитками и ящиками с золотыми монетами. Этажом выше располагались серебряные кладовые, а еще выше – вместилища редких шелков и керамики, а также арсенал, где хранились мечи и другое вооружение.

«В нашем современном исчислении, – думал Алвито, – стоимость всего этого должна составлять по крайней мере пятьдесят миллионов дукатов, больше годового дохода всей испанской и всей португальской империи, а также остальной Европы, вместе взятых. Самое большое личное состояние на земном шаре, воплощенное в сокровищах. Разве это не огромное достижение? – размышлял он. – Разве тот, кто распоряжается в Осакском замке, не имеет власти над всем этим немыслимым состоянием? И разве это состояние не дает ему власти над всей страной? Не для того ли Осаку сделали неприступной, чтобы защитить богатство? Не за тем ли страну залили кровью, чтобы в этой неприступной цитадели надежно хранить золото до того времени, когда вырастет Яэмон? Имея сотую часть этих сокровищ, мы могли бы построить собор в каждом городе, церковь в каждом селении, миссию в каждой деревне по всей стране. Если бы мы только могли получить его, чтобы использовать во славу Бога!»

Тайко любил власть. И любил золото за ту власть, которую оно дает над людьми. Сокровища были собраны за шестнадцать лет единовластного правления и складывались из огромных обязательных подношений всех даймё, которых по обычаю ожидали от них ежегодно, и из доходов от собственных владений. По праву завоевателя тайко владел четвертой частью всей земли. Его годовой доход превышал пять миллионов коку. И как Господин Всей Японии с императорским мандатом он мог притязать на все доходы всех поместий. Он никому не платил налогов. Но все даймё, все самураи, все крестьяне, все ремесленники, все купцы, все грабители, все парии, все чужеземцы, даже эта платили налоги ему, добровольно и немалые. Для собственной безопасности.

«Пока Осака стоит нерушимо и наследство тайко недоступно, – сказал себе Алвито, – а Яэмон де-факто остается хранителем сокровища, есть шанс, что он будет править, когда вырастет, несмотря на Торанагу, Исидо и прочих. Жаль, что тайко умер. При всех его недостатках мы знали этого дьявола и могли ладить с ним. Жаль, что убили Городу, который был нашим настоящим другом. Но он мертв, так же как и тайко, и теперь нам надо искать подход к новым язычникам – Торанаге и Исидо».

Алвито вспомнил ночь смерти тайко. Португалец был призван к ложу умирающего вместе с Ёдоко, женой тайко, и госпожой Отибой, его наложницей и матерью наследника. Они долго ждали в спокойствии бесконечной летней ночи.

Агония началась и подошла к концу.

– Его дух уходит. Теперь он в руках Бога, – сказал Алвито тихо, когда убедился в этом. Он перекрестил и благословил тело.

– Может быть, Будда заберет к себе моего господина и в новом воплощении он еще раз возьмет страну в свои руки, – произнесла Ёдоко, тихо плача.

Эта миловидная женщина из знатного самурайского рода была тайко верной женой и советчицей сорок четыре года из своих пятидесяти девяти лет. Она закрыла умершему глаза и придала его телу достойный вид, что было ее привилегией, печально поклонилась три раза и оставила его и госпожу Отибу.

Смерть тайко была легкой. Он болел несколько месяцев, и конец ожидался этим вечером. Несколько часов назад он открыл глаза, улыбнулся Отибе и Ёдоко и прошептал – его голос прерывался, подобно тонкой нити: «Слушайте, это мое предсмертное стихотворение!

 
Как капля я рожден,
Как капля я исчезну.
Осакский замок и все, чего я достиг,
Лишь только сон…
В таком же точно сне
Пред шагом в эту бездну».
 

Последняя улыбка деспота, такая нежная, досталась женщинам и ему.

«Берегите моего сына, вы все». И глаза его закрылись навеки.

Отец Алвито вспомнил, как тронут был последним стихотворением, передающим самую суть тайко. Будучи призван к одру, святой отец надеялся, что на пороге смерти властелин Японии одумается и примет истинную веру и причастие, над которыми смеялся столько раз. Но этого не случилось.

– Ты навсегда потерял Царство Божие, бедняга, – печально пробормотал иезуит, так как всегда восхищался тайко, этим гением войны и политики.

– А что, если ваше Царство Божие помещается в заднем проходе дикаря? – спросила госпожа Отиба.

– Что? – Он не был уверен, что правильно расслышал, обиженный ее неожиданной и неприличной недоброжелательностью.

Он знал госпожу Отибу почти двенадцать лет, с тех пор как ей исполнилось пятнадцать и тайко взял ее в наложницы. Она всегда была послушной, сверхуслужливой и безгласной, улыбка счастья не сходила с ее лица. Но сейчас…

– Я сказала: «А что, если ваше Царство Божие находится в заднем проходе дикаря?»

– Помилуй вас Бог! Ваш властелин умер всего несколько минут назад.

– Мой властелин умер, а с ним и все ваше влияние, не так ли? Он хотел, чтобы вы бдели у смертного ложа, очень хорошо, это было его право. Но теперь он в «великой пустоте» и больше не командует. Теперь командую я. Священник, от вас воняет, от вас всегда воняло, и ваша вонь отравляет воздух. Сейчас же покиньте мой замок и оставьте нас с нашим горем!

Спокойное пламя свечи вдруг метнулось вверх, озарив ее лицо. Она была одной из самых красивых женщин в стране. Непроизвольно он осенил себя крестом, как бы защищаясь от овладевшего ею дьявола.

Смех ее был холоден.

– Уходите, священник, и никогда не возвращайтесь. Ваши дни сочтены!

– Не более, чем ваши. Я в руках Бога, госпожа. Лучше бы вы подумали о Нем. Вечное спасение можете обрести и вы, если уверуете.

– Что? Вы в руках Бога? Христианского Бога, да? Может быть, а может, и нет. Что вы будете делать, священник, когда, испустив дух, узнаете, что там нет никакого Бога, что нет преисподней и ваше вечное спасение только сон во сне?

– Я верую! Я верую в Господа, и в Воскресение, и в Святого Духа, – провозгласил он. – Христианская вера не дает ложных обещаний. Они сбудутся, сбудутся – я верю!

– Цукку-сан!

Какое-то время он слушал японскую речь и не понимал ее.

В дверном проходе стоял Торанага, окруженный стражей.

Отец Алвито поклонился, приходя в себя, спина его и лицо были мокры от пота.

– Прошу простить, что пришел без приглашения. Я просто грезил наяву. Вспоминал множество вещей, свидетелем которых мне посчастливилось стать в Японии. Кажется, вся моя жизнь прошла здесь.

– Вам повезло, Цукку-сан.

Торанага устало подошел к помосту и сел на простую подушку. Охрана молча расположилась вокруг него живым заслоном.

– Вы приехали сюда на третий год Тэнсё, не так ли?

– Нет, господин, это был четвертый год, год крысы, – ответил он, пользуясь японским календарем, на усвоение которого у него ушли месяцы.

Летосчисление шло от определенного года, выбранного правящим императором. Катастрофа или доброе предзнаменование могли стать концом или началом эры по его прихоти. Мудрецы получали приказ выбрать название для новой эры, способное послужить благоприятным предвозвестием, из древних китайских книг. Эра могла длиться год или пятьдесят лет. Тэнсё означало «Праведность неба». Наступлению этой эры предшествовал год катастрофических приливов, когда погибло двести тысяч человек. Каждому году присваивались имя и номер, одна и та же последовательность, как и у часов дня: заяц, дракон, змея, лошадь, коза, обезьяна, петух, собака, свинья, крыса, бык и тигр. Первый год Тэнсё был годом петуха, так это и продолжалось, и 1576 год оказался годом крысы и четвертым годом Тэнсё.

– Много всего произошло за это время, не правда ли, старина?

– Да, господин.

– Да, возвышение и смерть Городы, возвышение тайко и его смерть. А теперь? – Слова отражались от стен.

– Все в руках Бесконечности. – Алвито использовал слово, которое одинаково могло означать и Бога, и Будду.

– Ни господин Города, ни тайко не верили ни в богов, ни в вечность.

– Разве Будда не сказал, что есть много путей в нирвану, господин?

– О, Цукку-сан, вы мудрый человек. Как это можно быть таким мудрым в вашем возрасте?

– Я искренне хочу, чтобы так и было, господин. Тогда я мог бы принести вам больше пользы.

– Вы хотели видеть меня?

– Да. Я думал, это достаточно важно, чтобы явиться без приглашения.

Алвито вынул судовые журналы Блэкторна и положил их на пол перед Торанагой, дав объяснение, которое предложил ему дель Акуа. Он видел, как лицо Торанаги окаменело, и обрадовался этому.

– Доказательства того, что он – пират?

– Да, господин. В журналах есть даже точные слова приказов, которые они получили: «При необходимости приставать к берегу и силой заявлять свои права на любую достигнутую или открытую территорию». Если хотите, я могу сделать точный перевод всех таких мест.

– Переведите все. И побыстрее, – потребовал Торанага.

– Есть и еще кое-что, что отец-инспектор считает нужным сообщить вам.

Алвито повел речь о картах, отчетах, черном корабле, как договаривались, и с радостью отметил положительный отклик.

– Превосходно! – одобрил Торанага. – Вы уверены, что черный корабль выйдет так рано? Абсолютно уверены?

– Да, – твердо заявил отец Алвито. «О Боже, пусть все произойдет, как мы хотим!»

– Хорошо. Скажите вашему сеньору, что я хочу прочитать его отчеты, да, думаю, ему потребуется несколько месяцев, чтобы проверить все.

– Он сказал, что приготовит отчеты как можно скорее. Мы пришлем вам карты, как вы хотели. Нельзя ли генерал-капитану побыстрее получить таможенные бумаги? Это будет очень ценно, если черный корабль придет пораньше, господин Торанага.

– Вы готовы поручиться, что корабль придет рано?

– Ни один человек не может ручаться за ветры и бури. Но корабль рано выйдет из Макао.

– Вы получите бумаги до захода солнца. Что-нибудь еще? Меня не будет три дня до тех пор, пока Совет регентов не примет решения.

– Нет, господин. Благодарю вас. Я молюсь, чтобы Вечность хранила вас, как всегда. – Алвито поклонился и ждал, когда его отпустят, но вместо этого Торанага отпустил своих стражей.

Впервые Алвито видел даймё без свиты.

– Подойдите и сядьте здесь, Цукку-сан. – Торанага указал место на помосте около себя.

Алвито никогда раньше не приглашали на помост. «Что это – знак доверия или приговор?»

– Война приближается, – сообщил Торанага.

– Да, – ответил иезуит и подумал, что война никогда не кончится.

– Христианские правители Оноси и Кияма непонятно почему идут против моей воли.

– Я не могу отвечать ни за кого из даймё, господин.

– Ходят плохие слухи, не так ли? О них и других даймё-христианах.

– Мудрые люди всегда держат в сердце интересы страны.

– Да. Но тем временем против моей воли страна разделяется на два лагеря – мой и Исидо. И поэтому интересы каждого лежат по ту или другую сторону. Середины нет. Где лежат интересы христиан?

– На стороне мира. Христианство – религия, господин, она вне политики.

– Ваш святой отец – глава вашей Церкви здесь, в Азии. Я слышал, вы заявили, что можете говорить от имени папы.

– Нам запрещено вмешиваться в политику, господин.

– Вы думаете, Исидо симпатизирует вам? – Голос Торанаги стал строже. – Он вообще против вашей религии. Я всегда выказывал вам свою симпатию. Исидо хочет сразу же ввести в действие указы тайко об изгнании и закрыть страну для всех иностранцев. Я хочу расширить торговлю.

– Мы не имеем влияния на даймё-христиан.

– А как мне повлиять на них?

– Я мало что могу посоветовать вам.

– Вы знаете достаточно, старина, чтобы понять: если Кияма и Оноси пойдут против меня вместе с Исидо и остальными, все прочие даймё-христиане вскоре последуют за ними. Тогда против каждого моего воина встанет по двадцать человек.

– Если начнется война, я буду молиться за вашу победу.

– Мне потребуется нечто большее, чем молитвы, если против одного моего человека встанет двадцать.

– А нет способа избежать войны? Она никогда не кончится, если однажды начнется.

– Я тоже так считаю. Проиграют все: и мы, и чужеземцы, и Христианская церковь. Но если все даймё-христиане сейчас пойдут за мной открыто, войны не будет. Исидо удастся обуздать. Даже если он поднимет знамя и восстанет, регенты смогут уничтожить его, как вредителей на рисовых всходах.

Алвито чувствовал, что вокруг его шеи захлестывается петля.

– Мы здесь только для того, чтобы распространять слово Божье. А не вмешиваться в ваши дела, господин.

– Ваш предыдущий глава предлагал тайко помощь даймё-христиан Кюсю, перед тем как мы покорили эту часть страны.

– С его стороны это была ошибка. Он не имел разрешения Церкви или самих даймё.

– Он предлагал отдать тайко корабли, португальские корабли, чтобы перевезти наши войска на Кюсю, предлагал португальских солдат с ружьями, чтобы помочь нам. Даже против Кореи и против Китая.

– Опять-таки, господин, он заблуждался, действовал без всякого разрешения.

– Скоро каждый должен будет выбрать, Цукку-сан. Да. Очень скоро.

Алвито физически почувствовал, что ему угрожают.

– Я всегда готов служить вам.

– Если я проиграю, вы умрете вместе со мной? Вы совершите дзэнси – последуете за мной или пойдете со мной на смерть, как верный слуга?

– Моя жизнь в руках Бога. И смерть тоже.

– Ах да, вашего христианского Бога! – Торанага слегка передвинул свои мечи, потом наклонился вперед. – Оноси и Кияма переходят на мою сторону в течение сорока дней, а Совет регентов отменяет указы тайко.

«Как далеко я могу зайти? – беспомощно спрашивал себя Алвито. – Как далеко?»

– Мы не можем влиять на них, как вы думаете.

– Может быть, ваш руководитель сумеет приказать им. Прикажите им! Исидо предаст и вас, и их. Я знаю, почему он так сделает. Такова воля госпожи Отибы. Разве она уже не настраивает наследника против вас?

«Да! – хотел крикнуть Алвито. – Но Оноси и Кияма тайно получили в письменном виде клятвенное обязательство Исидо, позволяющее им назначать воспитателей наследника, один из которых будет христианином. И Оноси, и Кияма принесли священную клятву, что убеждены: вы предадите Церковь, как только уничтожите Исидо».

– Отец-инспектор не может приказать им, господин. Это было бы непростительным вмешательством в ваши дела.

– Оноси и Кияма. Через сорок дней. Указы тайко отменяются, и больше никаких грязных священников. Регенты запретят им появляться в Японии.

– Что?

– Только вы и ваши священники. Никого больше – никаких вонючих попрошаек в черных одеждах, босоногих волосатиков. Тех, кто выкрикивает глупые угрозы и не приносит ничего, кроме несчастий. Вы получите их головы, если захотите. Всех, кто здесь.

Все существо Алвито кричало об опасности. Никогда Торанага не говорил так открыто. «Один неверный шаг – и ты обидишь его, навсегда сделаешь врагом Церкви. Подумать только, что предлагает Торанага! Исключительное право для Церкви по всей стране! Единственное, что хранит чистоту веры и ее безопасность, пока она набирает силу. Единственная вещь, которая не имеет цены. Единственная вещь, которой никто не может дать – даже папа! Никто – за исключением Торанаги. При открытой поддержке Киямы и Оноси Торанага разгромит Исидо и станет управлять Советом регентов».

Отец Алвито и помыслить не смел, что Торанага удостоит его такой откровенностью. Или предложит так много. Могли ли Оноси и Кияма перекинуться обратно? Эти двое ненавидели друг друга. По причинам, лишь им известным, они объединились против Торанаги. Почему? Что заставит их предать Исидо?

– Я недостаточно подготовлен, чтобы ответить на ваш вопрос, господин, или рассуждать о таких вещах. Я только говорю, что наша цель – спасать души, – произнес он.

– Я слышал, мой сын Нага заинтересовался вашей христианской верой.

«Угрожает ли Торанага или предлагает? – спросил себя Алвито. – Если он предлагает разрешить Наге принять нашу веру, что за удачный это был бы ход. Или он дает понять, что, если мы не пойдем ему навстречу, он прикажет сыну хранить веру прежним богам?»

– Господин, ваш сын один из многих благородных людей, которые обращаются к религии.

Алвито внезапно понял весь масштаб дилеммы, которую поставил перед ним Торанага. «Он угодил в ловушку и вынужден идти на сделку с нами, – подумал святой отец в радостном возбуждении. – Надо попытаться! Чего бы мы ни захотели, он даст это, если мы решим ударить по рукам. Наконец он открыто признал, что даймё-христиане поддерживают равновесие сил! Все, что мы захотим! Что еще нам надо? Ничего, за исключением…»

Он умышленно опустил глаза на судовые журналы, которые положил перед Торанагой, и увидел, как рука даймё потянулась к ним и надежно упрятала в рукав кимоно.

– Ах да, Цукку-сан, – произнес Торанага мрачно. – Этот новый чужеземец, пират, враг вашей страны… Их скоро много приплывет сюда, не так ли? Они могут встретить хороший прием – или плохой. Как этот пират, правда?

Отец Алвито понял, что они получат все. «Попросить, что ли, голову Блэкторна на серебряном блюде, чтобы она, как голова Иоанна Крестителя, скрепила сделку? Или потребовать разрешения построить собор в Эдо либо в Осакском замке?» Впервые в жизни он чувствовал себя беспомощным, не способным дать единственно правильный ответ.

«Мы не хотим больше того, что предложено! О, если бы я мог сейчас же заключить сделку! Если бы это зависело от меня одного, я бы рискнул. Я знаю Торанагу и поставил бы на него. Я бы согласился попытаться и поклялся священной клятвой. Да, я бы отлучил от Церкви Оноси или Кияму, если бы они не согласились, чтобы добиться преимущества для Матери-Церкви. Две души против десятков тысяч, сотен тысяч, миллионов. Это честно! Я бы сказал – да, да, да, во славу Господа Бога. Но я ничего не решаю, как вы знаете. Я только посланец, и часть моего сообщения…»

– Мне нужна помощь, Цукку-сан. Она нужна мне теперь.

– Все, что я могу сделать, будет сделано, Торанага-сама. Я вам обещаю.

Тогда Торанага подвел черту:

– Я буду ждать сорок дней. Да. Сорок дней.

Алвито поклонился. Он заметил, что ответный поклон Торанаги был ниже и чопорнее, чем раньше, почти как если бы он кланялся самому тайко. Священник встал покачиваясь, вышел из комнаты, в коридоре прибавил шагу. Он торопился.

Торанага наблюдал за иезуитом из амбразуры, видел, как тот далеко внизу пересек сад. Край сёдзи опять отодвинулся, но он обругал самурая и приказал страже под страхом смерти оставить его одного. Глаза Торанаги напряженно следили за Алвито, миновавшим крепостные ворота, и так до тех пор, пока священник не затерялся в лабиринте замковых построек.

Затем Торанага, оставшийся в безмолвном уединении, заулыбался. Подобрав кимоно, он начал пританцовывать. Это был хорнпайп.