Текст книги "Сегун"

«Почему умер монах?» – спрашивал себя Торанага снова и снова. Потом заметил, что Хиромацу вопрошающе смотрит на него.

– Да?

– Я только спросил, кто желает смерти капитана.

– Христиане.

На рассвете Касиги Ябу шел за Хиромацу по коридору в самом приподнятом состоянии духа. Приятный солоноватый запах, который примешивался к дыханию бриза, напомнил ему родной город Мисиму. Он был рад, что наконец встретится с Торанагой, что ожидание закончилось. Ябу вымылся и оделся с большой тщательностью. Написал прощальные письма жене и матери, положил на видном месте запечатанное завещание на случай, если разговор с Торанагой окончится для него плохо. Сегодня он прихватил клинок Мурасамы в побитых, прошедших несколько сражений ножнах.

Они повернули в другой коридор. Хиромацу неожиданно открыл окованную железом дверь и стал подниматься по каменным ступеням в наиболее удаленную и укрепленную часть башни, призванную служить последним убежищем для осажденных. Здесь часовые попадались чуть ли не на каждом шагу, и Ябу почуял опасность.

Витки лестницы вывели их наверх, в неприступную цитадель. Часовые открыли железную дверь. Он вышел на зубчатую стену. «Хиромацу велел, чтобы меня сбросили, или мне прикажут прыгнуть самому?» – спросил он себя без страха.

К удивлению Ябу, Торанага встречал его наверху и, что невероятно, поднялся, чтобы приветствовать гостя, радостно и уважительно, чего он, Ябу, никак не мог ожидать, ибо Торанага был господином Восьми Провинций, а он – всего лишь хозяином Идзу. Заботливая рука разложила подушки на камне. Под шелковой салфеткой стоял чайник. Богато одетая молодая женщина с квадратным лицом, не очень красивая, низко поклонилась. Это была Садзуко, седьмая законная наложница Торанаги, самая молодая, на позднем сроке беременности.

– Как приятно видеть вас, Касиги Ябу-сан. Извините, что заставил ждать.

Ябу окончательно уверился, что Торанага решил отрубить ему голову, ведь каждому известно: враг никогда не бывает учтивее, чем когда замышляет или уже замыслил ваше убийство. Он снял оба своих меча, положил на каменные плиты, позволил увести себя от них и усадить на почетное место.

– Я думал, вам будет приятно полюбоваться рассветом, Ябу-сан. Мне кажется, вид здесь исключительный – даже лучше, чем с главной башни наследника. Не так ли?

– Да, красиво, – сказал Ябу без заминки. Он еще никогда не был в замке на такой высоте и воспринял замечание Торанаги о наследнике как намек на то, что его тайные сношения с Исидо известны. – Я горжусь, что мне позволено разделить это зрелище с вами.

Перед ними лежали спящий город, и гавань, и остров Авадзи на западе; на востоке береговая линия понижалась, здесь небо светилось ярче, окрашивая подбрюшья облаков в малиновый цвет.

– Это моя госпожа Садзуко. Садзуко, это мой союзник, знаменитый господин Касиги Ябу из Идзу, даймё, который преподнес нам чужестранца и корабль с сокровищами!

Она поклонилась и произнесла обычные слова приветствия. Ябу ответил поклоном, а она снова согнула стан. Садзуко предложила гостю чашку чая, но тот вежливо отклонил эту честь, начиная ритуал, и попросил отдать чашку Торанаге, который отказался, настаивая, чтобы ее принял Ябу. В конце концов, продолжая церемонию, гость позволил убедить себя. Хиромацу взял вторую чашку, его шишковатые, заскорузлые пальцы с трудом держали хрупкий фарфор, другая рука обхватывала рукоятку меча, лежащего на колене. Торанага взял третью чашку и выпил свой зеленый чай, после чего они все вместе предались созерцанию природы и наблюдали рассвет. В молчании неба.

Чайки подняли крик. Зашумел, пробуждаясь, город. Рождался день.

Госпожа Садзуко вздохнула, ее глаза наполнились слезами.

– Я чувствую себя богиней на этой высоте, откуда открывается столько прекрасного. Печально, что все это проходит безвозвратно, господин. Так печально, да?

– Да, – признал Торанага.

Когда солнце наполовину показалось над горизонтом, она поклонилась и ушла. К удивлению Ябу, охрана также покинула их. Теперь они остались втроем.

– Я рад, что получил от вас такой подарок, Ябу-сан. Это было очень великодушно – подарить мне корабль и все его содержимое, – изрек Торанага.

– Что бы я ни имел, все это ваше, – произнес Ябу, еще находившийся под впечатлением рассвета. «Хотел бы я иметь побольше времени, – подумал он. – Какой изящный замысел – сделать мне такой подарок, показать конечность безмерного». – Благодарю вас за этот рассвет.

– Да, – подтвердил Торанага, – это мой подарок. Я рад, что он доставил вам такое же удовольствие, какое я получил от вашего дара.

Наступило молчание.

– Ябу-сан, что вы знаете о секте Амиды Тонга?

– Только то, что знает большинство людей. Это секретное общество десяти, ячейки из десяти человек – вожак и девять, не более, последователей в одной местности, женщин и мужчин. Они приносят самые святые и сокровенные обеты Будде Амиде, проповеднику вечной любви, клянясь в послушании, целомудрии и смерти, и всю свою жизнь готовятся послужить совершенным орудием одного убийства, чтобы отнять жизнь по приказу своего руководителя. А если терпят неудачу – если им не удается убить выбранного человека, будь то мужчина, женщина или ребенок, – они сразу отдают свою собственную жизнь. Они религиозные фанатики, которые уверены, что из этой жизни прямиком отправятся в царство Будды. Ни один из них не был пойман живым. – Ябу слышал о покушении на жизнь Торанаги. К этому времени уже вся Осака знала, что господин Канто, Восьми Провинций, надежно заперся в клетке из стали. – Они убивают редко и умеют хранить тайну. Нет никакой возможности им отомстить, потому что никто не ведает, кто они, где живут или где проходят обучение.

– Если бы вы хотели нанять одного из них, как бы вышли на него?

– Я бы шепнул словечко кому-нибудь в трех местах – в Хэйнанском монастыре, у ворот храма Амиды и в монастыре Дзёдзи. Если вы будете признаны приемлемым заказчиком, в течение десяти дней на вас выйдут через посредников. Это все так засекречено и умно устроено, что вы при всем желании не сможете их выдать или поймать. На десятый день они запросят деньги, серебро. Сумма зависит от того, какого человека нужно убить. Они не торгуются, вы платите то, что они запросят, сразу. Они обещают только, что один из членов их ячейки попытается убить нужного вам человека в течение десяти дней. Существует легенда, если покушение проходит удачно, убийца возвращается в храм и там в ходе большой церемонии совершает ритуальное самоубийство.

– Вы думаете, мы никогда не найдем тех, кто заплатил за сегодняшнее покушение?

– Нет.

– Вы полагаете, возможно другое?

– Может быть. А может быть, и нет. Они берутся совершить одно покушение, так? Но вы благоразумно позаботились о своей безопасности – как среди ваших самураев, так и среди ваших женщин нет предателей. Женщины из секты Амиды учатся пользоваться ядами, а также ножом и удавкой, как говорят.

– Вы когда-нибудь нанимали их?

– Нет.

– А ваш отец?

– Я не знаю, не наверняка. Мне говорили, что тайко просил его однажды связаться с ними.

– Покушение было успешным?

– Все, что делал тайко, удавалось. Так или иначе.

Ябу почувствовал, что кто-то стоит за ним, и предположил, что это тайно вернулась стража. Он прикинул расстояние до своих мечей. «Попытаться убить Торанагу? – спросил он себя. – Я было решился, а теперь не знаю. Я уже не тот. Почему?»

– Сколько бы вам пришлось заплатить им за мою голову? – осведомился Торанага.

– Все серебро Азии не соблазнило бы меня нанять их на такое дело.

– А что должен был бы заплатить кто-то другой?

– Двадцать тысяч коку, пятьдесят тысяч, сто, может быть, и больше – я не знаю.

– Вы бы заплатили сто тысяч коку, чтобы стать сёгуном? Ваша родословная восходит к клану Такасима, так ведь?

Ябу гордо парировал:

– Я бы не заплатил ничего. Деньги – грязь, игрушка для женщин или полных дерьма торгашей. Но если бы было возможно невозможное, то я бы отдал собственную жизнь и жизни жены, матери и всех детей, за исключением моего единственного сына, а также жизни всех моих самураев в Идзу и всех их женщин и детей, чтобы побыть сёгуном один день.

– А что бы вы отдали за Восемь Провинций?

– Все то же, кроме жизней моей жены, матери и сына.

– А за провинцию Суруга?

– Ничего, – процедил Ябу с презрением. – Икава Дзикю ничего не стоит. Если я не получу его голову и головы всего его потомства в этой жизни, я добьюсь этого в другой.

– А если бы я отдал его вам? И всю провинцию Суруга, а может быть, и еще одну – Тотоми?

Ябу внезапно устал от этой игры в кошки-мышки и разговора об Амиде.

– Вы решили взять мою голову, господин Торанага? Очень хорошо, я готов. Благодарю вас за рассвет. Но я не хочу портить такой красивый жест дальнейшим разговором, так что давайте приступим к делу.

– Но я не решил взять вашу голову, Ябу-сан, – возразил Торанага. – Откуда у вас такая мысль? Враг влил вам яд в уши? Может быть, Исидо? Разве вы не мой самый близкий союзник? Полагаете, я бы остался с вами здесь без охраны, если бы думал, что вы мне враг?

Ябу медленно повернулся. Он ожидал увидеть позади себя самурая с мечом наготове. Но за спиной никого не было. Он оглянулся на Торанагу:

– Я не понял.

– Я пригласил вас сюда, чтобы мы могли поговорить с глазу на глаз. И полюбоваться на восход. Вам хотелось бы управлять провинциями Идзу, Суруга и Тотоми, если я не проиграю эту войну?

– Да. Очень, – сказал Ябу, его надежды снова ожили.

– Вы будете моим вассалом? Признаете меня своим господином?

Ябу не колебался:

– Никогда. Союзником – да. Предводителем – да. Моя жизнь и все, чем я обладаю, – ваше. Но Идзу – мое владение. Я даймё Идзу, и я никогда не отдам власть над Идзу никому. Я поклялся в этом отцу и тайко, который подтвердил право владения, сначала моему отцу, потом мне. Тайко подтвердил, что Идзу принадлежит моим потомкам навсегда. Он был нашим сюзереном, и я поклялся никогда не иметь другого, пока его наследник не достигнет совершеннолетия.

Хиромацу слегка покрутил рукоять меча. «Почему Торанага не даст мне покончить с этим раз и навсегда? Ведь уже договорились. Зачем все эти утомительные разговоры? Я болен, мне нужно справить малую нужду, я хочу лечь».

Торанага почесал в паху.

– Что Исидо предлагал вам?

– Голову Дзикю в тот день, когда вы падете. И его провинции.

– В обмен на что?

– Поддержку, когда начнется война. Атаковать ваш южный фланг.

– Вы согласились?

– Вы знаете, что я выше этого.

Шпионы Торанаги в доме Исидо сообщили: велись переговоры о том, что в случае измены последует убийство его трех сыновей: Нобору, Судары и Наги.

– Больше ничего? Только поддержку?

– Любыми средствами, которые будут в моем распоряжении, – уточнил Ябу осторожно.

– Включая убийство?

– Я намеревался вести войну, когда она начнется, всеми моими силами. На стороне моего союзника. В любом случае я мог поручиться за его успех. Нам нужен один регент, пока Яэмон не достиг совершеннолетия. Война между вами и Исидо неизбежна. Это единственно возможный исход.

Ябу пытался понять, что на уме у Торанаги, презирая его нерешительность, зная, что сам он сильнее, что Торанага нуждается в его поддержке и что в конце концов он победит Торанагу. «Но как поступить сейчас?» – спрашивал он себя и жалел, что с ним нет Юрико, его жены. Она бы подсказала самый правильный путь.

– Я способен сослужить вам хорошую службу. Помочь стать единственным регентом, – сказал он, решив вести игру.

– С чего бы мне стремиться стать единственным регентом?

– Когда Исидо нападет, я помогу вам победить его. Когда он нарушит мир, – пояснил Ябу.

– Как?

Ябу изложил свой замысел насчет ружей.

– Полк из пятисот самураев с ружьями?! – взорвался Хиромацу.

– Да. Подумайте об огневой мощи. Все отборные воины, обученные действовать как один человек. Двадцать пушек, также собранных вместе.

– Это плохая мысль. Отвратительная! – прорычал Хиромацу. – Вы не сможете держать все в тайне. Если мы начнем, враг последует нашему примеру. И этому ужасу никогда не будет конца. Во всем этом нет ни чести, ни будущего.

– Разве в грядущей войне будем участвовать только мы, господин Хиромацу? – ответил Ябу. – Разве мы не заботимся о безопасности господина Торанаги? Разве это не обязанность его союзников и вассалов?

– Да.

– Все, что должен сделать господин Торанага, – выиграть одно большое сражение. Он получит головы всех своих врагов – и власть. Я говорю, что такая стратегия принесет ему победу.

– А я говорю: нет! Это плохой, подлый замысел.

Ябу повернулся к Торанаге:

– Новая эра требует переосмысления понятий о чести.

Чайка парила у них над головами.

– Что сказал о вашем плане Исидо? – поинтересовался Торанага.

– Я не обсуждал с ним этого.

– Почему? Если, по-вашему, план ценен для меня, он одинаково ценен и для него. Может быть, даже больше.

– Вы подарили мне рассвет. Вы не крестьянин, как Исидо. Вы самый мудрый, самый опытный вождь в стране.

«Какова же настоящая причина? – спрашивал себя Торанага. – Или то же самое он сказал Исидо?»

– Если мы примем ваш план, то половину отряда составят ваши люди, а другую половину – мои?

– Согласен. Я буду командовать ими.

– А мой человек станет вторым после вас.

– Согласен. Мне нужен Андзин-сан, чтобы обучать моих людей обращаться с ружьями и пушками.

– Но он останется моей собственностью, и вы будете беречь его, как наследника? Вы готовы полностью отвечать за него и обращаться с ним точно так, как я скажу?

– Готов.

Торанага мгновение наблюдал за розовыми облаками. «Эта затея – чистый вздор, – подумал он. – Мне придется объявить „малиновое небо“ и нанести удар по Киото силами всех моих войск. Сто тысяч с моей стороны и в десять раз больше у врага».

– Кто будет переводчиком? Я не могу навсегда отдать в ваше распоряжение Тода Марико-сан.

– На несколько недель, господин. Я вижу, что чужеземец усваивает наш язык.

– Это займет годы. Единственные чужеземцы, которым удавалось овладеть языком, – христианские священники, не так ли? У них ушли на это годы. Цукку-сан провел здесь тридцать лет, правда? А этот не научится говорить достаточно быстро, и еще меньше надежды, что мы выучим их противные языки.

– Да. Но я обещаю вам, Андзин-сан выучится очень быстро. – Ябу пересказал им замысел Оми, выдав его за собственный.

– Это может быть слишком опасно.

– Это заставит его быстро выучить язык. И потом он приручен.

После паузы Торанага осведомился:

– Как вы надеетесь держать приготовления в тайне?

– Идзу – полуостров, самое подходящее место для того, чтобы сохранить все в секрете. Я обоснуюсь около Андзиро, южнее, в стороне от Мисимы и границы, для большей безопасности.

– Хорошо. Мы сразу же установим сообщение между Андзиро и Осакой и Эдо с помощью голубиной почты.

– Превосходно. Мне нужно всего пять-шесть месяцев.

– Счастье, если у нас будет шесть дней! – фыркнул Хиромацу. – Уж не хотите ли вы сказать, что ваша знаменитая шпионская сеть распалась, Ябу-сан? Конечно, вы получали донесения. Разве Исидо не собирает силы? И Оноси? Разве мы не заперты здесь?

Ябу не ответил.

– Ну? – не отставал Торанага.

– Мои люди доносят, что так оно и есть, и даже более того, – ответил Ябу. – Что ж, шесть дней так шесть дней, такова, значит, карма. Но я верю, вы много умнее и не попадетесь в ловушку. Не позволите втянуть вас в войну так быстро.

– Если я соглашусь с вашим планом, вы признаете меня своим вождем?

– Да. И когда вы победите, почту за честь принять Суругу и Тотоми навечно в свое владение.

– Что касается Тотоми – это будет зависеть от успеха вашей затеи.

– Согласен.

– Вы будете повиноваться мне? При всей вашей гордости?

– Да. Клянусь бусидо, властелином Буддой, жизнью моей матери и моим потомством.

– Хорошо, – согласился Торанага. – Давайте помочимся в знак заключения договора.

Он подошел к краю зубчатой стены, шагнул на край амбразуры, потом на сам парапет. В семидесяти футах под ним находился внутренний садик. Хиромацу затаил дыхание, пораженный бравадой господина. Он видел, как тот повернулся и жестом пригласил Ябу встать рядом. Ябу повиновался. Одно неосторожное движение – и они полетели бы кувыркаясь навстречу смерти.

Торанага отвел в сторону полу кимоно и набедренную повязку, Ябу сделал то же. Они вместе помочились, смешивая струи и следя, как те изливаются на садик внизу.

– Последний раз я скреплял договор подобным образом с самим тайко, – поведал Торанага, очень обрадованный тем, что облегчил свой мочевой пузырь. – Это было, когда он решил отдать мне во владение Канто, Восемь Провинций. Конечно, враждебный ему Ходзё еще владел ими, и сначала я должен был их завоевать. Только там еще и оставались противники тайко. И конечно, мне пришлось сразу же отдать свои наследственные владения Имагава, Овари и Исэ из уважения. Но я все равно согласился, и мы помочились, скрепляя договор. – Он уверенно стоял на парапете, широко расставив ноги и расправляя набедренную повязку, как если бы расположился у себя в саду, а не на высоте, какая пристала скорее орлам. – Это была хорошая сделка для нас обоих. Мы захватили Ходзё и отрубили пять тысяч голов в течение года. Уничтожили врагов и все их отродье. Может быть, вы и правы, Касиги Ябу-сан. Может быть, вы пособите мне, как я – тайко. Без меня он никогда бы не стал тайко.

– В моих силах помочь вам стать единовластным регентом, Торанага-сама. Но не сёгуном.

– Конечно. Это та единственная честь, к которой я не стремлюсь, что бы ни утверждали мои враги. – Торанага спрыгнул на безопасную твердь каменных плит. Он оглянулся на Ябу, который все еще стоял на узком парапете, поправляя пояс. Ему до боли хотелось дать пинка высокомерному ублюдку. Вместо этого он присел и с шумом выпустил ветры. – Вот так-то лучше! Как твой мочевой пузырь, Железный Кулак?

– Измучен, господин, очень измучен. – Старик отошел в сторону и с благодарностью опорожнил мочевой пузырь, пустив струю через зубчатую стену, но не с того места, где стояли Торанага и Ябу. Он был очень рад, что не участвовал в скреплении договора с Ябу. «Этой сделкой я не буду гордиться. Никогда».

– Ябу-сан, все это должно держаться в секрете. Думаю, вам следует уехать в течение двух-трех дней, – объявил Торанага.

– Да. С ружьями и чужеземцем, Торанага-сама?

– Да. Вы отправитесь морем. – Торанага посмотрел на Хиромацу. – Приготовь галеру.

– Корабль готов. Ружья и порох все еще в трюмах, – отозвался Хиромацу, его лицо выражало неодобрение.

– Хорошо.

«Ты сделаешь это! – хотел крикнуть Ябу. – Ты получишь ружья, Андзин-сан, все. Ты получишь свои шесть месяцев. Торанага ни за что не начнет войну сразу. Даже если Исидо убьет его через несколько дней, ты все равно получишь все. О Будда, храни Торанагу, пока я не выйду в море!»

– Спасибо, – поблагодарил он вполне искренно. – Вы никогда не имели более верного союзника.

Едва Ябу ушел, Хиромацу повернулся к Торанаге:

– Это плохой план. Мне стыдно за ваш уговор. За то, что с моими советами так мало считаются. Очевидно, от меня уже нет никакой пользы, и я очень устал. Это маленькое надутое ничтожество, этот даймё обращается с вами как с марионеткой. У него даже хватает наглости носить меч Мурасамы в вашем присутствии.

– Я заметил, – согласился Торанага.

– Думаю, боги помрачили ваш разум, господин. Вы открыто допускаете такое оскорбление и позволяете Исидо позорить вас перед всеми. Вы не разрешаете мне и всем нам защищать вас. Вы отказываете моей внучке, жене самурая, в чести принять смерть и упокоиться с миром. Вы потеряли власть над Советом, ваши враги командуют вами, и вы скрепляете мочой важный договор, самый позорный из всех, о которых я когда-либо слышал, договор с человеком, который покрыл себя бесчестьем, повинен в отравлении и измене, как и его отец. – Хиромацу трясло от гнева. Торанага не отвечал – просто спокойно смотрел на него, как будто он не издал ни звука. – Клянусь всеми ками, живыми и мертвыми, вы околдованы! – Хиромацу взорвался: – Я спрашиваю вас, кричу, оскорбляю, а вы только смотрите на меня! Кто-то один из нас сошел с ума. Я прошу разрешения совершить сэппуку, а если не позволите, обрею голову и стану монахом – все, что угодно, только позвольте мне уйти.

– Ты ничего такого не сделаешь. Но пошлешь за чужеземным священником Цукку-саном.

Глава 19

Отец Алвито пустил коня вниз по склону от замка. Он скакал во главе небольшой кавалькады, обычного своего сопровождения из верховых-иезуитов. Все они были одеты как буддийские священники, если не считать висящих на поясе четок и распятий. Всадников насчитывалось сорок человек, сплошь законнорожденные сыновья самураев-христиан, студенты семинарии, сопровождавшие святого отца в Осаку. Юноши восседали на хороших лошадях под чепраками и обнаруживали ту же безусловную готовность к служению, что и свита любого даймё.

Отец Алвито ехал резвой рысью, безразличный к теплу солнца, через рощи и городские улицы к миссии иезуитов, большому каменному дому в европейском стиле, который стоял около причалов, возвышаясь над теснотой служебных построек, складов и лавок, где сбывали – за натуральный продукт или звонкую монету – все осакские шелка.

Кортеж миновал высокие железные ворота и, оказавшись в мощеном центральном дворе, остановился около главного входа. Слуги уже ждали, чтобы помочь спешиться отцу Алвито. Он соскользнул с седла и бросил им поводья. Звеня шпорами, святой отец прошагал по крытой галерее главного здания, завернул за угол, прошел мимо небольшой часовни и через арки попал во внутренний дворик, где посреди уютного садика бил фонтан. Дверь в прихожую была открыта. Святой отец отогнал тревогу, успокоился и вошел.

– Он один? – спросил Алвито.

– Нет-нет, не один, Мартин, – сказал отец Сольди, маленький, с добродушной рябой физиономией неаполитанец, почти тридцать лет служивший секретарем отца-инспектора. В Азии он провел двадцать пять лет. – У его преосвященства генерал-капитан Феррьера. Да, этот павлин там. Но его преосвященство сказал, чтобы вы сразу заходили. Что-нибудь случилось, Мартин?

– Ничего.

Сольди что-то промычал и продолжил очинивать гусиное перо.

– Ничего, – хмыкнул он. – Что ж, все равно я скоро узнаю.

– Да, – подтвердил Алвито, любивший старика, и прошел к дальней двери.

За каминной решеткой горел огонь, бросая отсветы на прекрасную старинную мебель, потемневшую от времени, хорошо отполированную и ухоженную. Небольшая «Мадонна с Младенцем» Тинторетто, которую отец-инспектор привез с собой из Рима и которая всегда радовала взор Алвито, висела над камином.

– Вы опять встречались с англичанином? – окликнул его отец Сольди.

Алвито не ответил – он стучался в дверь.

– Войдите.

Карло дель Акуа, отец-инспектор Азии, личный представитель генерала – главы ордена иезуитов, самый главный иезуит и, таким образом, самый важный человек в Азии, был также и самым высоким: шести футов трех дюймов и соответствующей комплекции, в одеянии оранжевого цвета, с крестом изысканной красоты и тонзурой в седых волосах. Ему исполнился шестьдесят один год; родился он в Неаполе.

– А, Мартин, входите-входите. Немного вина? – проговорил он, привнося в португальскую речь плавность итальянской. – Вы видели англичанина?

– Нет, ваше преосвященство, только Торанагу.

– Дело плохо?

– Да.

– Ну так вина?

– Спасибо.

– Насколько плохо? – спросил Феррьера.

Этот воинственный мореплаватель восседал у огня на обитом кожей стуле с высокой спинкой, гордый, как сокол, и столь же живописный – капитан «Нао дель Трато», черного корабля этого года. Ему было около тридцати пяти лет.

– Я думаю, очень плохо, генерал-капитан. Например, Торанага сказал, что в этом году торговля может подождать.

– Всякому ясно, что торговля не может ждать, да и я тоже, – вспыхнул Феррьера. – Я отплываю, когда начнется прилив.

– У вас нет разрешений таможни. Боюсь, придется подождать.

– Я думал, все было оговорено месяцы тому назад. – Феррьера уже в который раз проклял японские правила, которые требовали, чтобы для каждого груза, даже местного, имелось разрешение на ввоз и вывоз. – Мы связаны глупыми правилами туземцев. Вы говорили, что эта встреча будет только формальностью – сбором документов.

– Так и должно было быть, но я ошибся. Может быть, мне лучше объяснить…

– Я должен немедленно вернуться в Макао, чтобы приготовить черный корабль. Мы уже закупили лучшие шелка на миллион дукатов на февральской ярмарке в Кантоне и повезем по крайней мере сто тысяч унций китайского золота. Я, кажется, ясно сказал, что каждый крусадо[30]30
  Крусадо – португальская монета.


[Закрыть], вырученный в Макао, Малакке и Гоа, каждый крусадо, одолженный у торговцев Макао и отцов города, вложен в это важнейшее предприятие. И каждый ваш крусадо.

– Мы, так же как и вы, осознаем его важность, – наставительно изрек дель Акуа.

– Извините, генерал-капитан, но Торанага – глава Совета регентов, и принято являться к нему, – напомнил Алвито. – Он не пожелал говорить о разрешениях на вывоз или торговле в этом году. Он заявил, что не одобряет убийств.

– А кто одобряет, святой отец? – удивился Феррьера.

– Что имел в виду Торанага, Мартин? – спросил дель Акуа. – Это какая-то хитрость? Убийство? При чем тут мы?

– Он сказал: «Почему вы, христиане, хотите убить моего пленника, капитана?»

– Что?!

– Торанага считает, что прошлой ночью покушались на англичанина, а не на него. Он также утверждает, что было другое покушение, в тюрьме. – Алвито не сводил глаз с генерал-капитана.

– В чем вы обвиняете меня, святой отец? – взвился Феррьера. – Покушение на убийство? Я? В Осакском замке? Я первый раз в Японии!

– Вы отрицаете, что вам что-либо известно?

– Я не отрицаю, что чем раньше умрет этот еретик, тем лучше, – холодно произнес Феррьера. – Если англичане и голландцы начнут распространять свою ересь в Азии, это доставит много неприятностей всем нам.

– У нас уже неприятности, – заявил Алвито. – Торанага завел речь о том, что узнал от англичанина, какие невероятные доходы приносит Португалии монопольное право на торговлю с Китаем, что португальцы завышают цену на шелка, которые только они могут покупать в Китае, расплачиваясь единственным товаром, принимаемым китайцами в обмен, – японским серебром, которое португальцы покупают по смехотворно низким ценам. Торанага сказал: «Поскольку отношения между Китаем и Японией враждебные и прямая торговля между нами невозможна, а португальцы одни имеют разрешение на торговлю, они должны дать ответ на выдвинутое капитаном обвинение в „злоупотреблениях“, причем письменно». Он «приглашает» вас, ваше преосвященство, отчитаться перед регентами об обменном курсе – шелк на шелк, шелк на серебро, золото на серебро. Он добавил, что, конечно, не возражает против того, чтобы мы получали большие прибыли за счет Китая.

– Вы, разумеется, отвергнете это возмутительное требование, – сказал Феррьера.

– Это будет трудно.

– Тогда дайте фальшивый отчет.

– Это подорвет все наши позиции, которые основываются на доверии, – заметил дель Акуа.

– Вы можете доверять японцам? Конечно нет. Наши доходы должны оставаться в тайне. Ох, этот про́клятый Богом еретик!

– Я, к сожалению, должен сказать вам, что Блэкторн, кажется, на редкость хорошо осведомлен. – Алвито непроизвольно посмотрел на дель Акуа, на миг потеряв самообладание.

Отец-инспектор ничего не сказал.

– Что еще говорил японец? – пожелал знать Феррьера, притворяясь, что не видел, как иезуиты обменялись взглядами.

– Торанага просил меня завтра к полудню представить ему карту земного шара, показывающую линии раздела заморских владений Португалии и Испании, назвать имена пап, которые утвердили договоры об этих границах, и даты заключения договоров. Он требует в течение трех дней дать письменное объяснение относительно всех наших «завоеваний» в Новом Свете и «исключительно в моих собственных интересах» – это были его точные слова – относительно количества золота и серебра, вывезенного – или, как он выразился, повторяя слова Блэкторна, «награбленного» – Испанией и Португалией. Еще он требует другую карту, отображающую границы Испании и Португалии сто лет назад и сегодня, а также точное положение основных фортов от Малакки до Гоа – он назвал их все по порядку, сверяясь с записями на листке бумаги, – и число японских наемников, несущих службу в каждом из наших фортов.

Дель Акуа и Феррьера пришли в смятение.

– В этом ему должно быть отказано наотрез! – рявкнул генерал-капитан.

– Вы не можете отказать Торанаге, – возразил дель Акуа.

– Я думаю, ваше преосвященство, вы слишком преувеличиваете его роль, – поморщился Феррьера. – Мне кажется, этот Торанага только один из множества деспотов, обычный убийца-язычник, которого не стоит бояться. Откажите ему. Без наших черных кораблей рухнет все их хозяйство. Они носят шелка, которые мы привозим из Китая. Без шелков у них не будет кимоно. Они должны вести торговлю с нами. Я говорю: чума на этого Торанагу! Мы можем торговать с христианскими правителями – как их там? – Оноси и Киямой и другими, с Кюсю. В конце концов, там Нагасаки, там мы в силе, и вся торговля происходит там.

– Мы не можем, капитан, – разочаровал его дель Акуа. – Вы первый раз в Японии, поэтому не имеете никакого представления о наших трудностях. Да, они нуждаются в нас, но мы в них нуждаемся еще больше. Лишившись расположения Торанаги и Исидо, мы потеряем влияние на христианских правителей. Мы потеряем Нагасаки и все, что создали за пятьдесят лет. Сознайтесь, это вы поторопились с покушением на еретика-капитана?

– Я открыто заявил Родригесу и всем, кто мог слышать меня, что англичанин – опасный пират, который плохо влияет на всех, с кем ни соприкоснется, которого надо убрать любым возможным способом. Вы сказали то же самое, но другими словами, ваше преосвященство. И вы, отец Алвито. Не к тому ли привело и наше совещание с Оноси и Киямой два дня назад? Разве вы не говорили, что пират опасен?

– Да, но…

– Святой отец, извините меня, но иногда работу Бога приходится делать солдатам, и у них получается лучше. Должен сказать, я очень зол на Родригеса, который не подстроил какую-нибудь «несчастную случайность» во время шторма. Он должен был сообразить скорее всех нас! Ей-богу, смотрите, что этот дьявольский англичанин сотворил с самим Родригесом! Бедный глупец благодарен ему за спасение жизни! А ведь это была просто уловка, чтобы завоевать его расположение. Разве Родригес не впал в заблуждение, когда позволил еретику-капитану занять свое место на юте, что чуть не привело к гибели? Что касается покушения в замке, кто знает, что случилось? Это японские штучки. Покушение, должно быть, замыслили туземцы. Если я возьмусь устроить его убийство, будьте уверены: его уберут.

Алвито, потягивая вино, обронил: