Текст книги "Грехи отцов наших и другие рассказы"

– Нетушки, – буркнул Тимми, склонив голову набок, как если бы в этот самый миг на что-то решился.

– Эрик… – начала Лидия.

– Пока я жив, – не слушая ее, продолжал Эрик, – Бартон под угрозой. Он меня из рук не выпустит.

Тимми нахмурился и крякнул – с удивлением, а больше с удовольствием.

– Что? – спросил Эрик.

– А то, что это и в обратную сторону верно, – сказал Тимми, поднимая себя на ноги. – В общем, я пошел обратно.

– Обратно? – повторил Эрик.

Тимми вытер ладони о широкие бедра.

– В город. Я возвращаюсь в город. Бартон меня ждет.

– Ты ему не скажешь, где я, правда? – спросил Эрик.

Тимми расхохотался, и Лидия подхватила его смех. Эрик недоуменно переводил взгляд с одного на другую.

– Не, не скажу я, где ты. Мне просто надо вернуть ему одну вещь. Ты можешь не волноваться.

– Тебе легко говорить, – выдавил Эрик, стыдясь своего плачущего голоса.

– Я оставляю вам хорошую лодку, – сказал Тимми, отворачиваясь в темноту.

– Ты вернешься? – спросила Лидия. Не хотела спрашивать, потому что сердцем, костями и еще глубже знала ответ. Тимми в последний раз улыбнулся ей. «Я беру свои слова обратно, – думала она. – Убей его. Убей этого мальчика. Убей всех на свете. Стреляй в лоб младенцам и пляши на трупах. Любые зверства, любое зло, только не покидай меня».

– Э, – сказал Тимми. – Как знать.

Темнота сомкнулась вокруг него. Руки у Лидии налились свинцом и вольфрамом. В животе осталась больная пустота, как после выкидыша. А под болью и ужасом, под покинутостью и наслаждением от боли шевельнулось и подняло голову что-то новое. Она не сразу распознала в этом новом гордость, а когда распознала, не сумела бы сказать, кем или чем гордится. Но гордилась.

Коротко плеснула вода под лодкой, и ее почти сын и временами любовник последний раз отчалил от берега. Ее жизнь состояла из потерь, и теперь она понимала: все они были тренировкой, подготовкой вот к этой боли – так боксер в кровь разбивает кулаки, наживая на них бесчувственные мозоли. Вся ее жизнь была подготовкой к этому невыносимому мгновению.

– Дерьмо, – подал голос Эрик. – Он только два обеда привез? А я что буду есть?

Лидия подобрала вилку, которой ел Тимми, сжала черенок в кулаке, словно в последний раз сжимала его руку. Коснулась того, чего касался он, потому что его ей больше не касаться. Вот этот предмет размыкал ему губы, ощущал мягкость языка и остался здесь. На нем остался его след.

– Ты что? – спросил Эрик. – Ты в порядке?

«Я не в порядке с тех пор, когда ты еще не родился», – подумала она. А вслух сказала:

– Я попрошу тебя кое-что для меня сделать.

Улицы Балтимора не заметили, как он проходил по ним в последний раз. В тот вечер, как и в любой другой, здесь жили и дышали, любили и расставались, надеялись и теряли надежду больше трех миллионов людей. Молодая женщина, спешащая вернуться домой до установленного отцом комендантского часа, уклонилась от молодого парня с редеющими волосами, в промокших до колен штанах, на углу Южной и Бомбардской и выругалась себе под нос, скорее в адрес собственных страхов, чем в его адрес. Четверо безопасников «Звездной спирали» в неслужебной одежде, закончившие смену, задержались у входа в итальянский ресторан, глядя на цивильных прохожих. Никто из них не взялся бы сказать, что в нем зацепило их внимание – может, они просто слишком давно работали в режиме повышенной бдительности. Цивильный прошел мимо, по своим делам, никого не трогая, а они нырнули в пропахший чесноком и луком зал и забыли о нем. Шофер автобуса остановился, впустил двух старух, узколицего юношу и широкоплечего приветливого парня. Проезд входил в базовое, машина автоматически следовала по маршруту. Никто не платил, никто не заводил разговоров, и шофер, как только автобус влился в поток движения, снова стал смотреть развлекательную программу.

Ближе к убежищу Оэстры кое-что изменилось. Здесь было больше глаз, и более внимательных. Воздух загустел от ударов маслобойки, судьба могла обрушиться в любой момент – в облике тюремных фургонов, людей в защитном снаряжении и голосов, приказывающих держать руки на виду. Ничего такого не случилось ни в тот день, ни вчера, но это пока никого не успокаивало. Охрана, остановившая Тимми, сменилась с прошлого раза, но размещалась на улице так же. Его задержали, отобрали полученный от Бартона пистолет, просканировали на предмет следящих устройств, взрывчатки, химии и, признав чистым, связались с внутренними помещениями. Голос Оэстры доносился из их наушников слабее писка москита, но был вполне узнаваем: знакомо жужжал и привизгивал. Тимми махнули проходить.

Оэстра открыл ему дверь, все еще держа в руках дробовик-автомат, словно весь день с ним не расставался. Может, так оно и было.

Тимми шагнул в большую комнату, добродушно огляделся. На экранах без звука мельтешили новости: вид дневной улицы с пятью фургонами безопасников, выстроившимися вдоль горящего жилого дома, серьезное лицо индуски, мрачно рассказывающей что-то на камеру, реклама с шестью кувыркающимися обезьянками и коробкой банановых чипсов. Мир отбрасывал тень на голые кирпичные стены и вываливал свои истории в серую известку. Маслобойка докручивала последние обороты. Пустоты заполнялись новостями из других частей света и мира наверху.

– Вернулся, – констатировал Оэстра.

– Угу.

– Дело сделал?

– Вышли кое-какие сложности, – сказал Тимми. – Он еще здесь?

– Подожди, я его позову.

Оэстра скрылся в глубине помещения, шаги пары ног заглохли, а потом, после паузы, наполненной бормотанием голосов, вернулись две пары. Метка времени рядом с мрачной индуской показывала 21:42. Тимми оценил занавеси. Выкрашенная в синий бумажная ткань с нейлоновой основой. Стул, с которого поднялся ему навстречу Оэстра, – кожа, натянутая на легкую металлическую раму. За аркой в кирпичной стене кухня. В глубине спальня с тюфяком и где-то за ней ванная.

– Малютка, – прозвучал голос Бартона. – Что нового, малыш?

Белая рубашка Бартона светилась в отблесках экрана, по ней пробегали зайчики сотни разных цветов. Мягкие брюки были темными, хорошего покроя. Тимми повернулся к нему, как к старому другу. Оэстра, пройдя мимо них, занял место у окна. Тимми глянул на расположившегося всего в нескольких футах мужчину с дробовиком на коленях.

– Ну, честно говоря, я малость завяз.

Бартон скрестил руки, расправил плечи, пошире расставил ноги.

– Что-то оказалось тебе не по силам? – с жестким неодобрением произнес он.

– Это мы еще посмотрим, – ответил Тимми.

– Посмотрим, сумеешь ли ты справиться?

– Ну да, – с широкой, открытой улыбкой кивнул Тимми. – Вообще-то даже забавно, что ты так сказал.

Рослый парень шагнул к окну так свободно, так невзначай, что ни Оэстра, ни Бартон не осознали происходящего. Толстые пальцы Тимми ухватили стул лейтенанта за спинку, резко и быстро дернули назад. Оэстра извернулся, спасаясь от падения и в то же время пытаясь поднять дробовик, и не сумел ни того, ни другого. Он растянулся на полу, колено Тимми прижало ему шею. В сдавленном вопле Оэстры в равных долях смешалась ярость и боль. Тимми опустил руку, оторвал упавшему правое ухо, потом ударил сверху вниз дважды, трижды, четырежды. Бартон бросился в спальню. Времени прошло немного.

Оэстра, прижатый к полу и бессильный воспользоваться дробовиком, выронил оружие, перевернулся, пытаясь подтянуть под себя руки и ноги и сбросить Тимми. Тот нагнулся ниже и вогнал палец в левый глаз стрелка, придержал голову коленом и покрутил запястьем, пока не почувствовал, как лопнуло глазное яблоко. Теперь Оэстра взвыл по-звериному, паника и боль завладели им целиком. Тимми ослабил нажим, потянулся влево, подобрал брошенный дробовик. Он выстрелил в голову один раз, и Оэстра замолчал.

Тимми, держа дробовик в одной руке, пробежал через комнату. Бартона вынесло из спальни с пистолетами в обеих руках, с собачьим оскалом на лице. Разлетелось окно на улицу. Тимми нырнул через арку в кухню, перехватил дробовик и с локтя, как крикетной битой, ударил ворвавшегося следом Бартона. Звук получился, будто кусок сырого мяса шмякнулся на асфальт. Ноги Бартона выскочили из-под него, но инерция движения несла тело вперед. Тимми опустил дробовик, нацелив его в голову, но Бартон увернулся, выронил пистолеты и ухватил ствол. Сразу завоняло горелой кожей. Тимми пытался вырваться, но Бартон выбросил ногу вперед. Он ушиб правую ступню о твердое, как пожарный гидрант, колено Тимми, но все-таки парень запнулся. Снова рявкнул дробовик, холодильник разлетелся брызгами металла и пластика. Бартон извернулся, подтягиваясь ближе. Слишком близко для длинного дула дробовика. Он дважды вогнал локоть в ребра Тимми, а на третий почувствовал, как что-то подалось. Тимми выпустил дробовик, и тут же оба оказались на полу. Они сцепились, сжимая друг друга в объятиях в злой пародии на секс. Пальцы левой руки Бартона подбирались к подбородку Тимми, впивались в шею, в твердый кадык на горле. Тимми задохнулся, булькнул, отпрянул на сантиметр, а Бартону хватило и того. Он втиснул в просвет правую руку, напрягся, перевернулся, зажав Тимми плечо и голову. И выдавил смешок.

– Ты кого вздумал за жопу взять? – прошипел он в лицо отбивающемуся парню. – Твоего увечного дружка я буду жечь день за днем. Я всех найду, кого ты любил, и убивать буду медленно.

Тимми закряхтел, отталкивая врага, но хватка Бартона стала только крепче.

– Я что, по-твоему, дерьмо тупое? – плюнул ему в ухо Бартон. – Вообразил, что круче меня? Я купил твою мамашу, малец. Ты – имущество второго порядка.

Всем прижавшимся вплотную телом Бартон ощутил, как Тимми напрягся и тут же, с мощным выдохом, обмяк, словно растаял. Пистолетным выстрелом щелкнул вывихнутый плечевой сустав, и сопротивление сразу ослабло. Бартон разжал руки. Тимми перекатился, отвел кулак и врезал Бартону по переносице. Боль взорвалась светом. Мир лишился объема. Кулак опустился еще раз, затмив кухню. Свет странно изменился, краснота кирпича и желтый цвет плиты подернулись оттенками серого. Бартон хотел вскинуть руки к лицу, защитить его от ударов, но руки оказались где-то очень далеко, он не сумел их найти. Кулак снова врезал ему по носу – он забыл, третий раз или четвертый.

«Дерьмо! – мелькнуло у него в голове. – Это не кончится, пока гад не решит перестать».

С новым ударом Бартон попытался что-то сказать, завопить. Еще один удар, за которым последовали несколько секунд в темноте, тишине и покое. Бартону страшно хотелось спать. Еще удар. Спокойствие. Удар следовал за ударом. И каждый раз бойня отдалялась, а пустота становилась глубже, пока его всего не захватило забытье.

Тимми, убедившись, что остался один, перекатился на спину. Вывихнутая левая рука висела бесполезным грузом. Он поднялся на колени, тяжело выдохнул сквозь зубы. И встал. Одной, здоровой рукой поднял дробовик и шагнул в большую комнату. На экране еще продолжала свой рассказ индуска, грозила в камеру пальцем. Метка времени переключилась на 21:44. Две минуты. Или чуть меньше. Тимми подошел к окну. Охранников на постах не было. Он кивнул самому себе и встал перед дверью на улицу. Когда ручка повернулась, он был готов. Дверь распахнулась, он дал три выстрела – один прямо перед собой, два под углом вправо и влево. Кто-то завопил, и дверь с грохотом захлопнулась.

Тимми вернулся на кухню. Он открутил до отказа краны горелок, раскатал рулон бумажных полотенец со стены. Нашел в буфете бутылку арахисового масла и половину вылил на полотенца, а потом набросил их прямо на спираль обогревателя. Услышав в комнате шаги, выстрелил, не целясь. Шаги удалились. Когда пропитанная маслом бумага занялась, Тимми, подхватив горящий рулон, перебежал в спальню, бросил пылающий ком в кучу одеял. Когда он возвращался в кухню, на стене перед ним уже плясали отброшенные пламенем тени. Вторую половину масла Тимми выплеснул прямо на обогреватель и вернулся в задние комнаты. В переулок за домом вела узкая белая лесенка. Он никого не видел, но все же выстрелил еще два раза, а потом забросил оружие в огонь. Если здесь была охрана, то разбежалась. Тимми ушел в ночь.

Он двигался медленно, но целеустремленно. Если попадались прохожие, кивал им и улыбался. Раз, уже почти у цели, попался старик в черном, который остановился, вытаращившись на его окровавленную руку. Тимми виновато улыбнулся, пожал плечами, но не замедлил шага. Старик не стал поднимать тревогу. В этих местах мускулистый громила с кровью на манжетах и ободранными костяшками заслуживал разве что укоризненного взгляда.

Безопасники навесили на дверь Лидии новый замок, но Тимми знал обходной путь. Он через окно забрался в ванную, ставшую за последние годы такой привычной. Здесь по-прежнему пахло ею. Они все перевернули. Полотенца, занавеска душа валялись на полу. Бутылочки с лекарствами в раковине. Он откопал среди них болеутоляющие и проглотил всухую три таблетки. В кухне приложил к плечу лед, подождал, не двигаясь, пока спадет отек – насколько он мог спасть. Чтобы вправить плечо, пришлось лечь на кровать, беспощадной хваткой вцепиться в нижний край матраса и тянуть медленно, отдаваясь боли, пока сустав с влажным сердитым хлопком не встал на место. Тимми разделся, обтерся мокрым бумажным полотенцем и надел все чистое из запаса своей одежды. Не ходить же измазанным в крови.

Маслобойка, рейд, катастрофа. Цикл: взлет-спад. Круговорот времен года. Как ни назови, неизбежный ход событий катился в городе тем же путем. После того как две пожарные машины задавили огонь, два тела признали Фьевелом Оэстрой и неизвестным. Мужчина без регистрации был малорослым, темнокожим, в дорогой рубашке и хорошем костюме. Без татуировок, с большим родимым пятном в форме широкого треугольника на правой лопатке. Оба мужчины погибли насильственной смертью. Если пожар устроили, чтобы это скрыть, то зря старались. Если огонь должен был лишь спутать следы ДНК и отпечатки пальцев, он свое дело сделал. Прибавьте к этому факт, что Оэстра числился в допросном списке «Звездной спирали», и общая картина вырисовывается довольно ясно.

В ту же ночь в ночном клубе окружили пятнадцать преданных Локе Грейга людей. Возникшая в результате ситуация с заложниками разрешилась двумя погибшими и десятью задержанными, а также иском управляющего к «Звездной спирали», после чего владельцы клуба попали в топ местных и региональных новостей. Смерть Оэстры на их фоне выглядела примечанием мелким шрифтом – упомянуть и перейти к следующему. Другие дела – еще мельче – не заслуживали даже упоминания. Некая торговка нелегальными анальгетиками, проживавшая вблизи купола, затеяла шумный скандал с клиентом, вызвала службу безопасности и была задержана для допроса. Обыск островных руин в заливе обнаружил маленький самодеятельный лагерь со светодиодным освещением, спальным мешком из аварийного комплекта и использованной почти до отказа химической печкой, но жильцов в нем не застали. Некий продавец произведений искусства, когда следствие обратилось к нему за содействием, предпочел покончить с собой, лишь бы не отзываться на просьбу. Все это осталось совершенно не замеченным журналистами.

Пароксизм насилия со стороны закона и прочих скоро должен был упасть до нормального для человечества фонового уровня. Очень серьезные люди будут спорить о результативности подобных мер. Одни скажут, что уровень преступности снизился, другие, напротив, что вырос. Кто-то из уцелевших лейтенантов выскочит на вершину, или вся машина преступности перейдет в другие руки, к новому поколению. За год установится новая рабочая норма, и она будет с большим или меньшим изяществом поддерживаться до следующего раза. Пешки уцелеют и станут фигурами. Могущественные падут, слабые возвысятся и станут могущественными вместо них. Но все это будет потом.

В жемчужном сиянии отчета произошло еще одно не замеченное никем событие, важное только для тех, кого коснулось.

Это было на улице у края воды. Восточное небо осветилось близившимся восходом, западное еще сияло россыпью звезд. По улице плотным потоком двигались машины, но до стоячей утренней пробки еще не дошло. Море и гнилье насыщали воздух ароматами, но прохлада придавала запахам даже некоторую приятность. Лотки, поившие чаем и кофе, уже открылись, перемигивались голубыми и розовыми логотипами популярной сети, а выпечка на них ничем не отличалась от миллионов других лотков пяти континентов и двух планет. По мостовой слонялись, шаркая ногами, старики и старухи на базовом – совершали моцион до восхода солнца. Молодежь после ночи в уличных клубах и кабачках рай-рай растекалась по домам, измученная многочасовыми танцами, выпивкой, сексом и безнадежными надеждами. Вскоре улицы и станции «трубы» заполнятся людьми, имеющими работу, но они быстро уступят место толпам, для которых базовое – образ жизни.

Мальчик, готовый стать мужчиной, стоял на углу рядом с лотком «Чай и кофе». Он был выше среднего роста, с крепкими мускулами. Коротко остриженные каштановые волосы уже в таком юном возрасте отступали у него ото лба. Лицо ничего не выражало, и держался он с напряженной замкнутостью человека, скрывающего горе или телесный изъян. Правая рука у него опухла, костяшки были ободраны до мяса. Если бы не последнее, группа безопасников могла бы пройти мимо. Три женщины и двое мужчин, все в противопулевой броне и шлемах «Звездной спирали».

– Доброе утро, – заговорил старший в группе, и высокий парень почти без заминки улыбнулся, кивнул в ответ. И отвернулся, чтобы отойти, но безопасники заслонили ему дорогу.

Молодой человек напрягся, потом с заметным усилием заставил себя расслабиться. И горестно улыбнулся:

– Извините, я ухожу.

– Мы уважаем ваше решение, сэр. Но, пожалуйста, задержитесь на минуту. – Старший коснулся рукояти своего пистолета. – Вашей руке, как я вижу, досталось.

– Да уж, побоксировали.

– Для разминки это иногда неплохо. Мне нужен номер вашего удостоверения.

– У меня его нет при себе. Извиняюсь.

– Тогда нам придется сверить вас с базой данных. Вы ведь не возражаете?

– А разве у меня нет права отказаться?

– Есть. – В голосе безопасника проскользнула жесткость, прикрытая небрежным тоном. – Но тогда нам пришлось бы доставить вас на подстанцию для полного биометрического сканирования, чтобы удостовериться, что вы не числитесь в розыске, а там целая очередь из очень малоприятных личностей. Вам бы не понравилось такое соседство. Если у вас есть хоть какой-то выбор.

Рослый парень, как видно, задумался. Оглянулся через плечо.

– Вы кого-то ищете? – спросил старший.

– Скорее смотрю, не ищет ли кто меня.

– Так-так. Что вы решили?

Парень пожал плечами и протянул ему ладонь. Аналитик группы выступил вперед и прилепил к широкому запястью коллектор данных. Табло мигнуло красным и тут же ровно загорелось зеленым. Тикали секунды.

– Если вы хотите о чем-то нам сообщить, – заметил старший группы, – сейчас самое время.

– Да не, – протянул здоровяк, – думаю, я хороший.

– Да?

– Ну, вы понимаете, – пояснил тот. – В меру возможного.

У старшего группы звякнул ручной терминал. Он вытянул его левой рукой, не отнимая правой от рукояти пистолета. На экране в красной рамке высветилось досье. Пока они читали, рослый парень не шевельнул ни одним мускулом.

После долгой паузы старший заговорил:

– Амос Бартон.

– Да? – откликнулся парень. Это могло означать: «Да, я его убил» или «Да, и что с ним?» Старший группы услышал всего лишь подтверждение.

– У вас здесь отмечен выезд. Вы уже опаздываете.

Амос Бартон поднял бровь, изогнул вниз уголки губ.

– Неужели?

– Рейс на Луну в полдень со станции Боготы, мистер Бартон. Я слышал, что на эти программы профобучения трудно пробиться, и, как мне говорили, они очень не одобряют опозданий. Нового шанса можно прождать десяток лет.

– Хм, – откликнулся здоровяк.

– Послушайте, станция скоростной линии всего в девяти кварталах отсюда на север. Хотите, мы вас подкинем?

– Эрик, сукин ты сын, – произнес парень. И, вместо того чтобы повернуть на север, обернулся к востоку, к морю и встающему солнцу. – Я не мистер Бартон.

– Простите?

– Я не мистер Бартон, – повторил он. – Можете звать меня Амос.

– Как скажете. Но, мне кажется, вам лучше убраться из городка, пока не вляпались в серьезное дерьмо, Амос.

– Не вы один так думаете. Но я разберусь. Я знаю, где станция скоростной линии. Я не опоздаю на рейс.

– Вот и ладно. – Старший группы сухо кивнул ему. – Всего наилучшего.

Группа двинулась дальше, обтекая рослого парня, как вода обтекает камень. Амос проводил их взглядом, купил с лотка чашку черного кофе с кукурузным маффином. И еще долгую минуту стоял на углу, ел, пил и дышал воздухом единственного знакомого ему города. Закончив, уронил стаканчик и обертку в бачок утилизатора и повернул на север, к скоростной станции, к Боготе, к Луне. И, как знать, к пространству за Луной? Ко множеству обжитых человеком планет, лун, астероидов, где почти невероятно столкнуться с человеком из Балтимора. Иголка в стоге сена размером со все человечество.

Амос Бартон был высоким коренастым светлокожим мужчиной с дружелюбной улыбкой, неприятным прошлым и даром бодро и непринужденно применять силу. Он оставил Балтимор в динамическом равновесии между законом и криминалом, экзотикой и серыми буднями, любовью и пустотой. Тех, кто его знал и любил, можно было пересчитать по пальцам одной руки, и не всем пальцам нашлось бы дело, так что город не заметил потери.