Текст книги "Пленник. Война покоренных. Книга 1. Милость богов"

– Он не знал, что и думать, – ответила Джессин.

Двор, теоретически открытый для всех, сейчас пустовал. Ученые большей частью ушли в отпуск, а ремонтники и вспомогательный персонал пользовались этим для починки, переделки и расширения лабораторий и общежитий, оставляя в покое парки, площади и дворики. Джессин особенно любила этот. Голубая и желтая плитка вдоль стен, зелень на обоих ветвях жизни, разраставшаяся летом и умиравшая в холода. Кухонька на западной стороне большую часть года кормила их полентой и пряными бобами, все это готовил старик из Гунара. Окна кухни сейчас были закрыты и темны, но она помнила аромат и улыбку старика, любила этот дворик таким, каким он был обычно.

– Я просто… – Иринна пригладила светлые волосы пальцами, будто поставила точку. Она верила, что Джессин поймет. И вздохнула. – Как ты считаешь, он найдет решение?

С кем-нибудь другим Джессин повела бы себя уклончиво. Пожатие плеч или осторожная фраза вроде: «Тоннер очень умен, но сейчас играет не на своем поле».

Вместо этого:

– Нет.

– Даже с помощью Дафида? Раз Алькор в нашей команде…

– Даже непотизм имеет пределы.

– Он не просто просит сохранить группу, – сказала Иринна. – Это политика, да? Хочет найти тех, кто теряет от выигрыша Даяна. Думает, как доказать совету, что лучше оставить нас вместе. И все прочее. Ведь оно делается так?

– Не знаю. Я нахожу интриги утомительными. Мне нравится наука, в ней все исчисляемо и фальсифицируемо.

Последовало молчание. Нагруженное смыслом. Иринна обвела глазами плитки, скользя взглядом от одной к другой, словно читала. А когда заговорила, в ее голосе было столько фальшивой непринужденности, что это не могло сработать.

– Ты бы согласилась возглавить собственный проект? Если бы предложили?

Трудный вопрос. А должен был быть легким.

Взять собственную группу означало уехать из Ирвиана. А значит, уехать от Джеллита. Если брата не будет рядом, к кому ей идти, когда мозги снова протухнут?

Брат был рядом, когда она была тревожным, подверженным перепадам настроения ребенком. Он изучил перемены ее внутреннего состояния. Когда подступала темнота, когда из глубины мозга доносились яростные крики, он понимал без слов. Он знал, когда оставить ее в покое, а когда вмешаться. Дважды обращался к ее врачу, когда она уже не могла решиться сама. Они скрывали это от других, но брат был для нее и опекуном, и сиделкой, и внешним мозгом, сохранявшим рассудок, когда собственный разум изменял ей.

У Джеллита своя карьера, своя работа, и она думала – надеялась, делала вид, – что, поселившись с ним в Ирвиане, сумеет оттянуть роковой миг на несколько лет. Может, и навсегда. Нет, она не попросит брата отказаться ради нее от своей карьеры и не согласится, если он сам это предложит. Но ее пугала мысль о жизни без него.

Так как же? Возглавила бы она собственный проект?

– Не знаю, – сказала она с притворной легкостью. – Когда не гонишься за призами, живется спокойнее. Я вот смотрю на Ньола с Синнией. Они не первый десяток лет здесь. От проекта к проекту. У них есть дом. Это чего-нибудь да стоит.

Иринна больше не улыбалась. Она ждала другого ответа. Надеялась, что Джессин скажет «да», позовет с собой, чтобы можно было и дальше работать вместе. А Джессин ответила «нет».

– Ньол, Синния и ты, – не без горечи проговорила Иринна. – Рикару будет на кого опереться.

– Если Ньол с Синнией останутся.

Обе понимали, что это слабое возражение.

– Их отсюда ничем не выковыряешь. Оба так и умрут в Ирвиане, – сквозь смех выговорила Иринна. Она еще смеялась! Что ж, прекрасно.

– Пожалуй, так.

– Я просто подумала… есть у нас время? Не знаю. Казалось бы, попасть в начало каждого списка – это хорошо? А получается, что все пошло прахом.

– Даже если нас переведут, – сказала Джессин, – даже если разбросают по всему свету, нам все равно придется работать в одной области. Согласовывать исследования. Делиться результатами.

– Но это уже другое, верно? Мне хочется, приходя в лабораторию, видеть там… нас. Ты понимаешь, да?

– Да.

– Но все меняется, правда? Бывают хорошие времена, а за ними приходят другие. И какие-нибудь еще. Ничто не остается, как было.

– Пусть так, – сказала Джессин. – Ты всегда можешь связаться со мной, даже если мы будем работать в разных лабораториях. С Кампаром. С Илси. Даже Тоннер, наверное, ответит на сообщения.

– Только не Рикар.

Джессин хихикнула.

– Да, Рикар – вряд ли.

Джессин не знала, что еще сказать, поэтому придвинулась к ней и взяла за руки. Они долго сидели молча, переживая, каждая по-своему, предстоявшую им потерю. Иринна пожала ей руки и выпустила их. Ее глаза блестели от непролитых слез.

– Мне надо…

Иринна указала куда-то за пределы двора.

– И у меня есть дела, – солгала Джессин, вставая. – Но я рада была повидаться с тобой.

– Может, Тоннер перенесет свою программу в Аббасат, так что я на каждых выходных смогу видеться с родителями. Они будут рады.

– Остается надеяться на лучшее, каким бы оно ни было.

– Будем надеяться, – согласилась Иринна и ушла.

Джессин засунула кулаки в карманы, выждала несколько долгих мгновений, чтобы Иринна отошла подальше и они избежали неловкого положения, когда двое идут вместе и в то же время врозь.

Вернувшись к себе, она отперла дверь и бросила кофту на стол в передней. С балкона в противоположной части квартиры доносился голос Джеллита, и она, подгоняемая тоской, двинулась туда. Брат говорил живо, взволнованно, воодушевленно: хорошие новости с работы, или выход новой книги любимого поэта, или просто солнечное настроение с раннего утра. Он это умел.

– Долго еще до конца этой серии? – говорил он, когда она подошла. На экране виднелось лицо одного из членов их группы астрономической визуализации. Имя она запамятовала. Она села на деревянный стульчик у дальнего конца перил, постаралась стать маленькой и незаметной. Собеседник Джеллита отвечал так же восторженно. Она посмотрела вниз, на улицу, и попробовала представить жизнь, в которой она ведет свой проект, а Иринна – старая подруга, которую она забрала к себе, – ждет ее в лаборатории. Если бы голова у нее работала чуть лучше. Если бы здоровье было крепче.

– Ладно, – сказал Джеллит. – Я буду. Но сейчас мне надо идти.

Он прервал связь. На балконе стало очень тихо.

– Неудачный день? – спросил ее брат.

Джессин покачала головой. Не «нет», а «не будем об этом».

– О чем речь? Данные сулят прорыв? Я думала, только у меня вместо каникул сплошные драмы.

– Мы принимаем серию данных, – согласился Джеллит. – Может, пустышка. А может, это важнее всего, что было за тысячу лет. Либо-либо. Среднего не дано.

Она захихикала, и он успокоился. Так они и общались, без слов. Если она еще может смеяться в ответ на сказанное им, дела не так уж плохи. Если дела не так уж плохи, он может чуточку расслабиться. Если он чуточку расслабится, она сделает то же самое.

– Я трепещу, – сухо сообщила она. – Что за открытие, какого не было тысячу лет?

– Знаешь, что такое эффект линзы?

– О нем рассказывал тот, как его, из Даяна. Приятель Рикара.

– Лларен Морс.

– Он самый.

– Я поговорил со своими людьми, а он – со своими, и мы совместными усилиями получили разрешение перенести фокус нескольких астероидных датчиков и подключить широковолновое радио. Ответный сигнал – точно между инфракрасным и микроволновым. В этом есть структура.

На Джессин накатила жалость к себе. Не убегая от нее – это было бы слишком просто, – она постаралась слегка отвлечься.

– Структура?

– Масса, само собой, но упорядоченная масса. И, насколько мы можем судить, не экзотическая.

– Не голая сингулярность и не макроскопический квантовый пузырь?

– Возможно, титан с углеродом. Сейчас мы добиваемся более четкого изображения, – сказал Джеллит. Голос его звучал ровно: так бывало, когда он задействовал лучшую часть своего мозга. Другие – не она – считали Джеллита незаметным. Он выглядел легкомысленным, но был умен и знал свою область науки не хуже, чем Тоннер – свою. Если не лучше. Приятно было смотреть, как брат отдается потоку рассуждений. Взгляд его смягчился, на губах заиграла улыбка.

– О чем думаешь?

– О том, что такая, вероятно не экзотическая, материя могла случайно создать эффект линзы. Надо еще проверить, но, если сигналы подтвердятся, я поручусь, что они не случайные.

– Искусственные?

– Искусственные, – подтвердил Джеллит. – Возможно, зонд.

– Откуда?

Джеллит только пожал плечами и ухмыльнулся.

– Мы и сами – пришельцы в этом мире. Может, нас нашли братья, потерянные в давние времена?

По улице, громко смеясь, шли трое в ряд. Порхнула белая птичка размером не больше кулака и тут же метнулась прочь. Мысли о руководстве исследованиями, о научной карьере, о разбитых надеждах на любовь и дружбу померкли. Джессин прижала пальцы к губам.

– Ого!

– Серия заканчивается через полчаса. Не знаю, что она даст, но кое-что мы узнаем.

Джеллит говорил тихо. Она услышала и несказанное: «Но если я тебе нужен, побуду здесь». Джессин шевельнулась, через плечо указала на дверь.

– Валяй, выясняй. Возвращайся, как только узнаешь. Это потрясающе!

В улыбке Джеллита были облегчение, и радость, и головокружение, налетающее, может, раз или два за всю жизнь, когда случается чудо. Он чмокнул ее в макушку, подхватил рюкзачок и скрылся. Через минуту она увидела, как он пробегает под балконом. Длинные, тощие ноги казались непослушными, будто он встал на них в первый раз. Откинувшись от перил, она улыбнулась. И только минуту спустя поняла почему.

Джессин росла в семье прихожан Серрантистской церкви. Старого седого священника звали Нансуи. Когда Джессин, став подростком, узнала, что такое навязчивые мысли и тревога, она обратилась к нему за помощью. Нансуи был терпеливым, внимательным, добрым. Очень скоро они отошли от богословских вопросов. Он большей частью слушал, говорил обычно о том, как трудно жить, будучи крохотной частицей очень большой вселенной.

Однажды он рассказал, как пришел к вере. Тогда он был таким же, как она теперь: молодым, объятым смятением и тревогой. «Слишком глубоко ушел в себя», – так он сказал. Он занялся медитациями и получил задание: ходить пешком, пока он не почувствует, как каждая ниточка носков на каждом шагу вдавливается в подошвы. Ей все еще вспоминалась мягкая улыбка, с которой он описывал, как молодой Нансуи пытался сосредоточиться, скучал, отвлекался, злился, снова обращался к своим носкам. А на третий день пережил то, что изменило всю его жизнь. В промежутке между двумя шагами он получил откровение – о том, как огромна и удивительна вселенная, и о том, какое место он занимает в ней. О том, как ничтожен мальчик на чужой планете посреди огромной галактики. На миг он дотянулся мыслями до дальних краев вселенной и ощутил вес своей жизни, своего эго, своей борьбы – легче пушинки.

«Потом я вернулся к себе и снова сосредоточился на носках», – сказал он, и оба расхохотались.

Другое, но похожее. Ее жизнь пришла в беспорядок. Карьера рушилась. Нормальные люди добивались успеха там, где она не могла, потому что родилась надломленной. Но был еще и мир вне ее головы, полный тайн, поисков, нежданных открытий. В этом масштабе ее беды, пожалуй, выглядели не слишком большими. Просто казались такими, когда она подносила их к самым глазам, заслоняя весь свет.

Она сидела на балконе, наслаждаясь чувством спокойствия, свободы и чуда, пока пустой живот не напомнил, что надо поесть. Но она отогнала мысли о еде. Не хотелось, чтобы это мгновение заканчивалось.

Когда звякнула система, она, будучи в полной уверенности, что звонит Джеллит, ответила не глядя. Глаза на лице, плававшем в воздухе, были круглыми от беспокойства.

– Кампар? – удивилась она.

– Джессин. Да. Хорошо. Надо поговорить. С тобой могут связаться безопасники.

– Погоди. В чем дело?

– Самар Устад убит.

6

– Так, помогите мне разобраться. Вы о нем спрашивали, – сказал безопасник, – но никогда не встречались с ним.

– Именно так, – не в первый раз повторил Дафид. – Мы слышали, что Даянская академия внесла предложение относительно нашей рабочей группы, и я попытался выяснить, к чему это приведет.

В голой маленькой комнате не было ничего угрожающего: естественное освещение, мягкие кресла, никакого стола. Безопасник старался выглядеть спокойным, но на самом деле испытывал неуверенность, если не растерянность. Для Дафида это означало, что они вынуждают его признать свою причастность к этой смерти, не столько запугивая, сколько забалтывая. Запугать было бы проще. Он и так испугался.

– К чему это приведет? – вопросительно повторил безопасник. Дафид был знаком с этим приемом и насторожился бы еще сильнее, если бы только мог.

– Я хотел подготовиться к переменам, на тот случай, если они предстоят.

– Подготовиться?

– Угу, – улыбнулся он и надолго замолчал. Безопасник смотрел на него с пустым, фальшивым дружелюбием – пока не понял, что уточнений не дождется.

– И что вы выяснили?

– Ну, после известия о его смерти то, что я выяснил, наверное, ничего не значит.

Он говорил с легкостью, которой не находил в себе. До того, как уйти с безопасниками, он успел послать сообщения тетке и Тоннеру. С тех пор прошло пять часов, но вестей ни от кого не было. Им почти наверняка не позволили связаться с ним. От этого неторопливый, спокойный и дружеский допрос выглядел ловушкой.

Безопасник насупил брови.

– Это взволновало вас?

– Пожалуй, да, немного, – сказал Дафид. – Это связано с той девушкой?

– С девушкой?

– Я слышал, во время каникул умерла какая-то девушка. Вы говорили об этом с моим научным руководителем, Тоннером Фрейсом.

Улыбка безопасника ничего не сказала ему.

– Мы разбираемся. Почему вы думаете, что тут есть связь?

– Оба умерли, – сказал Дафид. – Не знаю, чем я могу помочь.

– Расскажите еще раз, насчет каких перемен вы беспокоились.

– Я бы не сказал «беспокоился».

– Хорошо, любопытствовали.

Дафид развел руками.

– Я слышал, что возможны перемены, и интересовался, какими они будут.

Безопасник хихикнул, но глаза его заблестели.

– Вы не открываете своих карт, господин Алькор. Так ведь?

– Нет у меня никаких карт. Просто я…

Дверь открылась, заглянул мужчина постарше безопасника, поймал его взгляд и отошел, оставив дверь приоткрытой. Собеседник Дафида поерзал в кресле – с некоторой досадой.

– Я сейчас вернусь. Вам что-нибудь нужно? Кофе? Сигарету?

– Все хорошо.

Дверь за ним закрылась. Дафид не позволил себе расслабиться. За ним почти наверняка подсматривают, пусть камеры и не на виду. Он постарался придать себе спокойный, собранный вид – так, представлялось ему, должен выглядеть ни в чем не повинный человек. Странное занятие, поскольку он и не был ни в чем повинен. Смерть Самара Устада не имела никакого отношения к нему и, видимо, к не-таким-уж-деликатным расспросам, которыми он занимался. Его поведение по определению было бы поведением ни в чем не повинного человека, но случившееся беспокоило его, и он старался держаться как ни в чем не бывало. Это почти наверняка выглядело ненатурально, и, наверное, служба безопасности решила, будто он что-то скрывает.

– Слишком много думаешь, – сказал он себе. И, на тот случай, если его подслушивали, добавил: – Просто говори все как есть, и выйдет как надо.

«Боже, – подумал он про себя, – я не создан для этого».

Дверь снова открылась, вошла женщина, которой он еще не видел. Она жестом предложила ему встать, что он и сделал. Немного подождав, она покачала головой и повторила свой жест.

– Вы свободны. В смысле, можете идти.

– О, хорошо. Я не… спасибо.

Она проводила его по узким, с высокими потолками коридорам здания службы безопасности. Стены высотой в три роста Дафида заканчивались готическими сводами. Балки перекрытий походили на ребра проглотившей его гигантской змеи. В другой обстановке это было бы красиво.

Приемная была просторной, с деревянными скамьями, как в церкви. Люди сидели, расхаживали или подпирали стены, готовясь совершить следующий шаг в путешествии по бюрократическим лабиринтам службы безопасности. Искусственное освещение было холоднее солнечного, с голубоватым оттенком. Пахло застоявшимся сигаретным дымом и чистящими средствами. Тетка примостилась на краю скамьи, как нежеланная гостья. При виде Дафида она встала и кивнула женщине так, будто отпускала подчиненную.

– Я вызвала личный транспорт, – сказала тетка. – Журналисты.

– За мной?

Она развернулась и зашагала. Пришлось догонять ее рысцой.

– Я хочу сказать, что журналисты существуют и лучше, чтобы нашу фамилию не упоминали в связи с этим делом. Я и без того сбилась с ног. Хочешь верь, хочешь не верь, но сейчас это не главная моя забота.

Они вышли на широкую площадь, где ждал транспорт – гигантская таблетка. Пластины раздвинулись, тетка вошла и села лицом назад. Дафид расположился напротив нее.

– Уже известно, что произошло? – спросил он, когда транспорт, вздрогнув, двинулся с места. – Как он умер? Ты же не думаешь, что тут есть связь с нашей группой?

Тетка не ответила – она уже прокручивала накопившиеся в системе сообщения. Транспорт повернул, качнулся и выровнялся. Дафид не любил закрытый транспорт – его в нем тошнило. От толчка тетка тихо крякнула и наклонилась вперед, поглощенная невидимым для Дафида сообщением.

– Это не мы, – сказал он. – Кто бы там ни был, что бы там ни было, это не группа Тоннера.

– Тебе известно, кто его убил? – не поднимая головы, спросила она.

– Нет.

– Тогда не говори, что это не «вы». «Мы» – широкое понятие, оно может вмещать кое-что неожиданное. – Тетка открыла следующее сообщение и выбранилась себе под нос. – Здесь мне придется тебя высадить. Дойдешь пешком?

– Конечно. Да. Что случилось?

– Слишком длинный список дел, – отозвалась она, набирая команду транспорту. – Расскажу, что смогу… когда смогу.

Транспорт встал, пластины раздвинулись. Дафид не спешил выходить.

– Я понимаю. Только… как это скажется на предложении Даянской академии? Понимаю, для вас это мелочь, но для меня она важна. Очень.

Она покачала головой – но не в знак отказа.

– Это был пробный шар. Без Самара, который отстаивал его, оно не пройдет. Но ущерб уже нанесен, сам понимаешь.

Дафид не знал, радоваться ему или ужасаться.

– Понимаю. – Он с усилием поднялся, вышел на тротуар. Утреннее солнце почему-то плохо грело. Может, менялась погода.

– Дафид! – окликнула его тетка, наклонившись и выглядывая между не закрывшимися еще пластинами. – Что-то происходит. Вот-вот объявят. Я надеялась, что мы сумеем отложить это, но перебрала с оптимизмом. Постарайся не попасть в неприятности, пока я не овладею положением.

– Постараюсь. Честное слово.

Пластины сдвинулись, скрыв ее лицо.

Больше он не видел ее.

Рикар Доматин в последний раз глубоко затянулся, затушил сигарету пальцами и бросил окурок в керамическую урночку перед входом в кафе. Мусорить на ирвианских улицах – мелко и низко, а он, хоть и чувствовал себя мелким и низким, желал хоть в чем-то оставаться добропорядочным. Он понял, что очень хочет чувствовать себя порядочным человеком. Стоящим выше тех, кто отверг его.

Внутри кафе делилось на два уровня. Полдюжины шагов вверх и направо – и Рикар оказался за общим столом. Друзья и незнакомцы сидели бок о бок, вглядываясь в экран, где показывали, как он решил, подводку к какому-то спортивному событию. Все прямо-таки замерли, затаив дыхание. Рикар прошел дальше, к ряду кабинок, отгороженных занавесями из бусин и дававших если не уединение, то хотя бы его иллюзию.

Здесь стояли низкие столики, посетители сидели на подушечках. Рикар нашел глазами тех, кого надеялся увидеть. Делегация от Даянской академии была невелика, а он уже три года был в своем ирвианском изгнании, ни разу не показавшись дома. Скинув с плеч пиджак, он прошел к столику, за которым собрались его бывшие соотечественники. Едва он сел, как рыжий мужчина, с которым он учился в первом семестре, наполнил рюмку жидкостью из голубовато-зеленой бутылки и через стол пододвинул ее к Рикару. Рикар пригубил, подождал, чтобы сполна ощутить крепость и вкус черного ликера, выдохнул через нос и только потом осушил рюмку – в один глоток.

– То еще утречко, – заметил кто-то.

Рикар вздохнул и улыбнулся.

– Я с рассвета гостил у наших милых безопасников.

– Устад? – спросил рыжий. – Не воображают ли они, что это ты убил его?

Рикар толкнул к нему рюмку и, пока рыжий наливал по новой, сказал:

– Нет, они в курсе, что с ним моя жизнь была бы куда как лучше. Эта потеря ударила по всем, но… простите, что думаю о себе, – для меня это конец карьеры. В подозреваемые я вряд ли гожусь.

Темноволосая женщина – как ему помнилось, из группы химических преобразований – покачала головой. И заговорила, растягивая слова:

– Он был лучшим из нас. От потери такого человека никто не выгадает.

– Верно, – согласился Рикар. – Но некоторые теряют больше других.

Рыжий толкнул обратно полную рюмку. Рикар решил пить ее помедленнее. Напьешься – лучше не будет. Хотя и хуже стать уже не может.

Он наклонился вперед, скрестил ноги под столом и принялся медленно пить под болтовню остальных. Был же момент, когда он мог сделать другой выбор? Теперь, глядя назад, он думал, что другое решение существовало. Может, лучше было остаться в Даянской академии, а не переводиться к Тоннеру Фрейсу? Правда, тот собрал хорошую команду и плодотворно работал; без него Рикар остался бы мелким исследователем, подбирающим крохи за более успешными. «Если бы он не был так хорош!» Но какой сейчас в этом смысл?

Он заметил, что подвыпившая женщина уже некоторое время о чем-то толкует. Речь шла об экзистенциальной несправедливости смерти, но до того она сказала что-то еще. «Он так и не увидел их».

– Кого не увидел? – (Она сонно моргнула.) – Вы сказали, что он не увидел их. Кого?

– Этих, – произнесла она, будто это что-то объясняло. Рикар вопросительно махнул рукой. Теперь все удивленно смотрели на него.

– У тебя и впрямь весь день выпал, – сказал рыжий.

Рикар заглянул в свою систему. Статус «не отвлекать», установленный по требованию допросчика. Он вернул настройки по умолчанию – и на него хлынуло со всех сторон. Более ста сообщений: от друзей, от журналистов, от новостных порталов, за которым следила система, полдюжины – от отца, со ссылками на те же сообщения, что висели в его списке.

«Неопознанный объект может оказаться кораблем».

«Гости со звезд?»

«Совет обороны восьми наций призывает к спокойствию».

Это выглядело шуткой. Розыгрышем. Потом в груди что-то перевернулось. У него перехватило дыхание. В ролике мелькнуло знакомое лицо, и Рикар стал прокручивать запись с начала. Лларен Морс с блестящим от волнения, едва ли не безумным лицом. Он сопровождал слова размашистыми, резкими жестами, словно отбивался от призраков.

«Мы уже некоторое время отслеживаем эффект линзы. Начиная с его вхождения в солнечную систему. За последние два дня мы выяснили, что внутри него есть материя. Мы пытались послать целенаправленный разведывательный импульс – и эффект исчез. Возможно, они поняли, что мы наблюдаем за ними. Не знаю. Еще рано судить, с чем мы имеем дело, но это определенно, – Морс натужно улыбнулся, – определенно интересно, не правда ли?»

Рикар переключился на сообщения по теме. Высветилось звездное небо с выделенным скоплением расплывчатых пятнышек. Он бы не заметил их, если бы не знал, где искать. Семнадцать объектов величиной в город, широких с одного конца и резко сужавшихся на другом. Поверхность, ячеистая и гладкая, говорила скорее о механизме, нежели о живом существе. Тем не менее разум Рикара упорно пытался разглядеть в этом череп некоего животного.

Он поднес рюмку ко рту и отставил ее, не пригубив напитка.

– Это?..

Он не находил слов.

– Это все происходит на самом деле, – заверил рыжий. – Показались три часа назад, будто их кто-то включил.

– Какая-то секретная оборонная программа, – предположил кто-то из сидящих. Рикар не засек, кто именно, но понял, что человек пытается отрицать пугающее его происшествие. Он снова всмотрелся в картинку. В пустоте плавали семнадцать не вполне одинаковых тайн. Гнев и жалость к себе, владевшие им минуту назад, погасли, в сознание полезло – изнутри – что-то другое, голова будто разбухла. Мелькнуло яркое воспоминание семилетней давности: он был у бабушки в Норткуре, стоял в винограднике, взглянул в ночное небо и впервые в жизни увидел бесконечность, возвышавшуюся над ним, подобно Богу. Только она была страшнее, потому что существовала в действительности.

Может быть, так ощущается религиозный трепет. Или это был просто страх. Так или иначе, хватит с него выпивки на сегодня. Он оглядел кафе и увидел на лице каждого напряжение, которое ощутил на пороге. Тогда он ничего не понял. Теперь испытывал это же напряжение.

– Они что-нибудь говорили? – спросил он.

– Нет. Вообще ничего не делали, – ответил рыжий. – Но, сдается мне, вашей группе больше не бывать в лучах юпитеров. Теперь ни о чем другом не станут говорить.

– Тоннер будет разочарован, – пошутил Рикар и снова засмеялся, поняв, что сказал правду.

Синния нашла прямой эфир из Гленколской обсерватории и велела системе прокрутить передачу без комментариев аналитиков. Семнадцать зондов, или кораблей, или артефактов плавали на поверхности бездны, и только искусственное наложение цветов подчеркивало их удивительно замысловатое наружное устройство. Зонды, или корабли, или астероиды, или аномалии, или чудо. Ньол решил, что каждому из этих определений чего-то недостает. Он приказал своей системе убрать аналитику и комментарии – все предположения были чистым вымыслом. Лишь очень немногие сохранили интеллектуальную честность, и все они говорили о необходимости продолжать наблюдение. Ньолу это казалось более утешительным, чем Синнии. Он все ждал, что это окажется чем-то совершенно невинным. Не заслуживающим паники. Но пока не дождался.

– Давай заварю тебе чаю? – предложил он.

Синния отрицательно мотнула головой, но, подумав минуту, сказала:

– Хорошо бы. Да. Спасибо.

Ньол встал из-за стола, задержался, чтобы поцеловать ее в макушку, и вышел на кухню. В доме было тихо. Даже голоса из системы превратились на кухне в неразборчивое бормотание. Он включил чайник. На кухонном столе еще лежали остатки завтрака. Его тарелка осталась чистой. На тарелке Синнии засохли густые потеки – желток. Он подумал, что скоро пора будет опять поесть, но сомневался, согласится ли она.

Они собирались провести день в саду: полоть грядки и брать образцы почвы для проверки на червей и агтапаразитов. За окном ярко светило солнце. По ветке пекана, росшего за его двором, скакали вороны, толкуя о своих таинственных вороньих делах. Ньол пожалел, что они не вышли в сад. Что бы ни происходило за небесами Анджиина, он ничего не мог изменить. А Синнии было бы не так страшно, если бы она ощущала пальцами землю.

Он заварил чай, налил его в грубую керамическую чашку и отнес в большую комнату. Семнадцать штуковин мерцали в темноте, с каждым новым сканом делаясь все отчетливее; разрешение улучшалось. Он поставил чашку под руку любимой и сел рядом.

– Есть что-нибудь новое?

– Один передвинулся, – ответила она. – Изменил место в строю. А потом остановился. В передаче говорят, что они маневрируют на каком-то ускоренном газе. Продолжают двигаться к планете. Но с нами не столкнутся. Если только не сменят курс.

Ньол сел и помычал в знак заинтересованности. Синния взяла чай и склонилась к экрану, но почти сразу выпрямилась и отставила чашку, забыв сделать глоток. Ее беспокойство передалось Ньолу, под ложечкой завязался узел. Хоть бы она выключила передачу. Ему не хотелось об этом думать, а пока смотрит она, приходится смотреть и ему.

Он наклонился и потер руку Синнии своей ладонью, чтобы утешить ее и утешиться самому. Она покосилась на него, рассеянно погладила по голове и снова обратилась к экрану.

Что бы ни скрывалось за линзовым эффектом Лларена Морса, пусть все это происходит без него. Если бы он был помоложе, то, может, воспринимал бы чудо и тайны как обещание, но сейчас ему больше всего хотелось, чтобы его оставили в покое, наедине с любимой и садиком. Если эти зонды, или корабли, или чудеса что-нибудь значат для него, ему сообщат.

У Синнии перехватило дыхание:

– Смотри. Что-то делают!

Он сначала ничего не заметил, а когда разглядел, решил, что это ошибка в передаче данных. Темно-бронзовый блеск, не более того. Поступил новый пакет данных, изображение обновилось, и плавно изогнутый след, исходивший от объектов – кораблей, зондов или чего-то еще? – стал более отчетливым. Синния стала расширять изображение, пока следы не разделились на продолговатые сфероиды. Зеленоватое гало вокруг них почти наверняка было компьютерным артефактом, но все равно они казались чем-то диким.

– Вроде спор, – сказала Синния. – Я видела, как грибы разбрасывают споры. Очень похоже.

– Или вроде пыльцы, – добавил Ньол. – Может, они собрались нас опылить.

Если она и заметила, что он шутит, то не показала этого.

– Обрати внимание: время передачи сокращается. Они направляются к нам. Все это движется на нас.

Внутри Ньола повис тягостный ужас. Он отбросил его, как обычно поступал с неприятными эмоциями. Тревога пройдет. Исчезнет, когда он разберется в происходящем. Так бывало всегда.

– Может, и так, – сказал он. – Попробую найти хорошую аналитику.

Он занялся своей системой, хотя искать пока было нечего. Если опыт чему-нибудь научил его, то прежде всего тому, что первые догадки почти никогда не подтверждаются. На сбор данных и анализ нужно время.

Синния мяла одной рукой другую, словно хотела выжать отчаяние из суставов.

– Ох, надеюсь, силы обороны с перепугу не нападут первыми.

Дафид склонился вперед и нажал пальцами на верхнюю губу – до боли. Лаборатория гудела, словно сами стены были на грани паники. Тоннер расхаживал от стены к стене, сжимая и разжимая кулаки, выпятив подбородок. Заговорить сейчас было бы ошибкой.

– …Само падает в руки. Нельзя упустить такой шанс, – говорил Тоннер, обращаясь скорее к самому себе, чем к ним. Дафид не сразу сообразил, что он имеет в виду смерть Самара Устада, а не спускавшиеся на Анджиин корабли. Тоннер походил на рассерженного ребенка, когда хмурился. – Где же все?

Кампар, сидевший, поджав ноги, на лабораторном столе, обронил:

– Ничего важнее в истории планеты не бывало. Понятно, что люди немножко отвлеклись.

В научном комплексе сейчас должен был раздаваться шум от ремонта – требовалось закончить его до возвращения ученых. Вместо этого было тихо. Тоннер вызвал всех своих, кроме Рикара. Пришли только Кампар и Илси. Ньол с Синнией вообще не ответили. Дафид догадывался, что они отключили уведомления или не просматривают их.

Илси оперлась на рабочий стол. На экране ее системы виднелись последние снимки объектов. Дафид с удовольствием открыл бы их у себя, но знал, что Тоннер наорет на него. На Илси он, даже разозлившись – а Тоннер явно был зол, – орать не станет.