Текст книги "Дни"

7

Глава 7: положение федерального Акта США о банкротстве, предусматривающее освобождение от обязательств несостоятельных должников и их кредиторов

8.30

– Гордон, такси пришло!

Гордон Триветт сбегает по лестнице, на ходу застегивая рубашку, и ворчит: «И принесло же его вовремя!»

Линда ждет в прихожей и уже держит для него пальто наготове. Сама она полностью готова к выходу. На ней ее лучшая блузка и юбка, а сверху она накинула дешевый синтетический макинтош, в нескольких местах разорванный на швах и заклеенный прозрачной лентой. Подобные следы самодельной починки симптоматичны для той этики штопки-латки, которой придерживались супруги Триветты в течение последних лет, копя деньги на «серебро» от «Дней». Теперь этот длительный, тяжкий, порой казавшийся нескончаемым период затягивания поясов окончен, и Гордон с Линдой наконец-то смогут пожать плоды собственного долготерпения и самоотречения.

Что характерно, Гордон совершенно не в состоянии понять всей чудесности этого мига.

– Где мои ключи? – спрашивает он, суетливо роясь во всех карманах по очереди.

– Не волнуйся, Гордон, я взяла свои, – успокаивает его Линда и в доказательство предъявляет ему связку ключей. – Ну что, ты готов?

– Я был бы совсем готов, если бы такси не пришло вовремя. Где это слыхано – чтобы такси приходило минута в минуту?

– Такси пришло вовремя, потому что шофер знает, куда мы едем, и хочет произвести на нас впечатление своей пунктуальностью. Наверняка он надеется на солидные чаевые.

– Ну, всё мы взяли? – Гордон выхватывает у жены пальто и распахивает дверь.

– Я взяла ключи, сумочку…

– А как насчет карточки? Карточка где?

Линда непонимающе смотрит на него:

– Какая карточка?

Гордон таращит глаза под очками:

– Я говорю про карточку, Линда! Про карточку «Дней»!

– Я же просто пошутила, Гордон. Вот она. – Линда достает «серебро» из сумочки и отдает мужу. Успокоившись, Гордон поворачивается спиной и направляется по садовой дорожке в сторону улицы.

– А вот кто-то сегодня утром – мистер Ворчун, – говорит Линда сама себе вполголоса, и, кажется, она догадывается о причине. Гордон переживает, что отпросился с работы, боится, что начальник отделения каким-то неведомым образом пронюхает, что на самом деле он вовсе не болен гриппом, и не только откажет ему в повышении, на которое Гордон так надеется, но и уволит его. Линде понятны эти страхи, хотя ей они не нравятся. Она знает, что Гордон, не будь он так встревожен, никогда не стал бы говорить с ней так, как сейчас.

А ведь мог бы чувствовать себя и поуверенней. Ее сегодняшний телефонный разговор с секретаршей начальника отделения был просто неподражаемым шедевром притворства. Линда великолепно разыграла озабоченную жену – заверила секретаршу, что сам Гордон рвался на работу, но она категорически запретила ему выходить из спальни. Она описала симптомы (сухой кашель, воспаленные глаза, хлюпающий нос), смачно приводя подробности. Она даже записала под диктовку секретарши рецепт доморощенного средства от простуды, куда входят виски, мед и свежий лимон. Вместо того, чтобы дуться, Гордону следовало бы поблагодарить ее. Но она все равно его прощает. Сегодня, в такой день, в самый торжественный день ее жизни, она не снизойдет до обиды.

Линда закрывает за собой наружную дверь, проверяет, защелкнулась ли она, запирает ее на два замка и следует за мужем по прямой бетонной полосе, рассекающей надвое лужайку перед домом. Она успевает заметить, что розы возле дорожки вянут и скоро их придется обезглавить, а изгородь из бирючины, отделяющая их собственность от собственности семьи Уинслоу, занимающей вторую половину дома, опять нуждается в подравнивании. Никто никогда не уточнял, на кого возлагается забота об этой изгороди – на Уинслоу или на Линду с Гордоном, но Линда взяла инициативу на себя, так как, откровенно говоря, Уинслоу ни малейшего понятия не имеют о том, как ухаживать за жилищем. На их половину участка глядеть страшно: сад они совсем запустили, он весь зарос сорняками, у бордюра со стороны улицы ржавеет остов сломанной машины, а сам дом – это тихий ужас: кирпичная кладка нуждается в починке, крыша – в новой черепице, а занавески не мешало бы постирать.

В последнее время на семью Уинслоу напасти так и сыплются. Мистер Уинслоу потерял работу в сборочном цеху на заводе, производящем стиральные машины, заявление его дочери о приеме на работу в отдел «Одежды для отдыха» в «Днях» было отвергнуто, а жене мистера Уинслоу пришлось отказаться от полной ставки в местном супермаркете и уйти на полставки, чтобы иметь возможность ухаживать за больной престарелой матерью. Но Линде стоит только бегло взглянуть на свою половину дома с его опрятным садиком и ослепительной побелкой, вспомнив при этом, как мало денег они с Гордоном позволяли себе тратить в последние годы, чтобы убедиться в правоте собственного суждения: бедность – еще не извинение для неряшливости. Ей жаль Уинслоу, но сейчас такие тяжкие времена, что единственный способ выжить – беспощадность и к себе, и к другим. За время их с Гордоном пятилетней борьбы за обладание «серебром» от «Дней» Линда не раз бывала близка к тому, чтобы отказаться от своего плана, не в силах представить, что их лишения когда-нибудь подойдут к концу, но поскольку отчаяние было очередной недоступной им роскошью, то она никогда ему не поддавалась. Для нее также было крайне важно не понижать планку, поэтому она овладела нехитрыми навыками украшения жилища – как изнутри, так и снаружи, чтобы их дом никогда не выглядел так, словно его обитатели находятся в стесненных обстоятельствах. Кроме того, по библиотечным книжкам она ознакомилась с водопроводным делом и устройством электропроводки, таким образом избавив себя от весомых трат на несложный ремонт.

В общем, Линда чувствует, что имеет полное право гордиться собой и сожалеть о ближайших соседях, которые позволили себе плыть по течению. Если бы только они оказались чуточку упорнее, если бы они не дали неудачам так легко сломить их, то, быть может, и им удалось бы стать владельцами карточки «Дней» – хотя, подозревает она, все-таки не «серебряной».

Гордон уже устроился на заднем сиденье такси, стоящего в ожидании, и барабанит пальцами по колену. Линда нарочно не спеша запирает за собой дверь калитки, потом степенно шагает по мостовой к машине и садится рядом с мужем. Дело не только в том, что она не желает торопится: ей хочется, чтобы ее сейчас увидело как можно больше соседей. Она точно знает, что Белла (в трех домах отсюда) украдкой выглядывает в окошко кухни. Хотя Линде и не видно, как Белла расширяет щелку в оконных ставнях, – у нее чутье на подобные вещи. Между тем, если отсчитать еще пять дверей на той стороне улицы, то там из-за прозрачных занавесок в гостиной за ней наблюдает Марджи. Линда мельком углядела ее силуэт за кружевными складками штор. Она уверена, что остальные соседки тоже не сводят с нее глаз. Вся улица должна знать, куда они с Гордоном отправляются сегодня.

В салоне такси невыносимо пахнет освежителем воздуха – чтобы избавиться от едкого ванильного запаха, Линда первым делом, захлопнув дверцу, настежь раскрывает окно. Водитель – сухопарый мужчина с длинными волосами, глубоко посаженными глазами и неухоженными усами – бросает беглый взгляд на отражение Линды в зеркале заднего вида, едва заметно кивает, будто придя относительно нее к каким-то выводам (хотя такой жест мог означать просто приветствие) и берется за руль.

Такси начинает медленно отъезжать. Линда приближает лицо к открытому окну, чтобы вдохнуть не подвергшегося «освежению» воздуха, а также затем, чтобы ее лучше могли видеть. Она сейчас так взволнована, что не в силах собраться с мыслями. «Дни»! Они едут в «Дни»! За тридцать один год своей жизни Линда не может припомнить случая, когда бы она еще так ликовала. Даже в день свадьбы, хотя она была действительно счастлива, осаждавшие ее сомнения и тревога помешали сполна насладиться радостью момента. Сегодня же, в отличие от того дня, ее переполняет блаженная уверенность, что вот оно, то самое, чего она действительно хочет.

Разумеется, она этого хочет! Линда была еще совсем маленькой, когда начала мечтать о «Днях». Мать смеялась над ней, когда она уверяла – с абсолютной, несокрушимой убежденностью, – что однажды обязательно переступит порог первого и (бесспорно) крупнейшего гигамаркета в мире, держа в руке карточку с собственным именем. «Если только ты не выиграешь в лотерею или не выйдешь за миллионера, – со смехом отвечала мать, – тебе светит войти в «Дни» разве что в униформе продавщицы!» Но такова уж была ее мать. Отец Линды – равнодушная и бесчувственная скотина – постоянно третировал жену, обрушиваясь на нее с ядовитыми нападками и придирками, а та мирилась с таким обращением, потому что просто боялась думать о том, что жизнь могла бы предложить ей лучшую долю: ведь это означало бы, что она сама предпочла худшую. Линда росла в уверенности, что ни за что на свете не повторит судьбы матери, и – хвала Создателю! – не повторила. Сегодняшний день – тому доказательство.

Когда такси подъезжает к концу улицы, Линда видит, как из табачной лавки на углу выходит Пэт. В руках у Пэт – лотерейный билет от «Дней», она в очередной раз энергично вписывает свое «счастливое» число. Линда окликает, Пэт, та замечает ее и машет рукой. На лице у Пэт неуверенная улыбка. Кажется, ей требуется какое-то время, чтобы понять, куда это Линда с Гордоном могут ехать на такси в четверг утром, – это при том, что всю прошлую неделю Линда только и говорила, что о предстоящей поездке в «Дни». Линда машет в ответ, повернув ладонь тыльной стороной к Пэт и томно поведя ею от запястья – с юмористически-царственной, на ее взгляд, небрежностью. Пэт, видимо, юмора не понимает: улыбка сходит с ее лица, сменяясь хмурой гримасой. Придется Линде потом объяснять ей, что за ее жестом скрывалась самоирония. Ей не хочется, чтобы у Пэт создалось неверное впечатление, чтобы она всем растрезвонила о том, как стала задаваться Линда Триветт, стоило ей подучить» серебро».

Таксист поворачивает вправо, старательно объезжая мешок с мусором, выкатившийся с тротуара на проезжую часть и вываливший свое содержимое, будто внутренности мертвеца, и ведет машину к центру города. Счетчик, водруженный на щиток, деловито тикает, отщелкивая тариф. Гордон начинает нервничать. Он снимает очки, протирает линзы носовым платком и снова надевает. Теребит нижнюю губу. Чертит абстрактные узоры пальцем на штанине. Поигрывает карточкой, то вынимая ее из бархатного футляра, то заталкивая обратно. Линда же тем временем наблюдает за жизнью города, проплывающего за окном. Вот еще не открывшиеся магазины. Пабы, где, несмотря на ранний час, ведется бойкая торговля. Кафе, где маются неприкаянные души, которым хотелось бы растянуть одну чашку чая на целое утро. Нищие, стоящие у светофора, в руках у них таблички с надписями вроде «Бездомный – поработаю за еду» и «Мать шестерых детей, без пособия». Детишки школьного возраста кучкуются возле лавочек в убогих парках, чтобы вместе покурить и выпить. Мужчина, которому явно место в лечебнице, громко разговаривает сам с собой, важно ступая по сточной канаве. Люди, в отличие от Линды, отказавшиеся от всякой надежды, утратившие энергию и решимость – динамизм, вот подходящее слово, – утратившие динамизм, который помог бы им добиться лучшей участи. Один только вид этих людей и раздражает, и огорчает ее.

От мечтательности Линду пробуждает голос шофера.

– Так, значит, в «Дни» едете, да, миссис? – заговаривает он, ловя ее отражение в зеркале. Убедившись, что привлек ее внимание, он оборачивается и смотрит ей прямо в глаза. – Ничего не говорите. Я сам все угадываю, просто глядя на человека. – Он снова отворачивается, чтобы следить за дорогой. – «Серебро», верно?

У Линды имеется подозрение, что он заметил карточку в руках у Гордона, но она медлит с ответом, давая ему возможность посомневаться.

– Совершенно верно. Хорошо угадываете.

– Я всегда правильно угадываю. Глаз наметанный. Готов поспорить, вы туда в первый раз отправляетесь.

– Как вы это поняли?

Таксист на миг оборачивается, ухмыляясь.

– Значит, и это угадал? – Он трясет головой. – Да, в отличной я сегодня форме.

– Наверное, у нас на лицах написано нетерпение?

– Не в этом дело, миссис. Скорее, вы оба выглядите так… невинно, что ли – такое тут слово напрашивается. У вас лица свежие. Как у солдат, которые еще не нюхали пороха.

– Какое странное сравнение…

– Но это правда. Постоянных покупателей «Дней» узнать нетрудно. Вид у них характерный – вымотанный какой-то, заезженный.

– Ну, уж мы-то такими не станем. Правда, Гордон?

Гордон мычит что-то утвердительное.

– Ну, это вы сейчас так говорите, – продолжает таксист, – а бывало, с людьми разные неприятные вещи случались в «Днях». Такие неприятности, которые отбивали у них всякую охоту делать там покупки.

– До меня тоже доходили такие слухи.

– Нет, это не…

Таксист умолкает, потому что впереди, метрах в тридцати от их машины, с места парковки трогается пыльный фургон. Плюясь от ярости, таксист газует, пока передний бампер не оказывается меньше чем в метре от задних фар фургона, а затем несколько раз с руганью лупит по клаксону.

Линда замечает, что на густом слое пыли, покрывающем задние двери фургона, кто-то нарисовал логотип «Дней», перечеркнул его большим крестом, а внизу заглавными буквами толщиной в палец написал:

ДНИ – НА ДНЕ!

Обычная зависть, думает она.

Фургон исчезает на первом повороте, причем его водитель, оторвав руку от руля, неспешно поводит ею в воздухе, салютуя им глумливо-похабным жестом. Таксист бурчит: «Вот жопа!» – а потом обращается к Триветтам:

– Видали? Видали, как он прямо у меня под носом вырулил? Я чуть было в него не врезался.

Гордон никак не реагирует на это замечание, и Линда невозмутимо возобновляет разговор, который они с шофером вели до инцидента с фургоном.

– Так вы сказали, что это не слухи.

– Что – не слухи?

– Ну, слухи про «Дни».

– Слухи о том, что там людей убивают?

– Да, они самые.

– А, это не слухи. Это – правда.

– Я понимаю, должно быть, они имеют под собой какую-то почву, но не кажется ли вам, что подобные слухи изо всех сил раздувают журналисты? Не может же все быть так ужасно, как рассказывают.

– Вы явно не читали газет в последнее время, дорогуша, – правда? На прошлое Рождество раздавлены насмерть семнадцать покупателей, во время январских распродаж – еще восемь. По-моему, так просто жуть. И это – только случайные смерти.

– Но люди же туда все равно ездят за покупками.

– Конечно ездят. «Дни» как-никак! И молниеносные распродажи никуда не делись…

– Мы с Гордоном будем обходить молниеносные распродажи стороной, – отвечает Линда. – Правда, Гордон?

– Да, мысль неплохая, – мямлит Гордон.

– Очень даже неплохая, – отчеканивает таксист. – Если вам это удастся.

– Непременно удастся.

– А потом, конечно же, там встречаются люди, которые спасаются бегством от охраны.

– Вы про магазинных воришек?

– Именно. Вам известно, что за последний год охрана «Дней» застрелила насмерть тринадцать воришек?

– Но они же пытались сбежать.

– А вы бы не пытались? Если бы у вас был выбор – навсегда лишиться карточки «Дней» или попытаться сбежать, – вы бы не побежали?

– Я бы просто не стала ничего воровать, – холодно заявляет Линда.

– Ладно. Допустим. Но я лишь хочу объяснить вам, что даже для таких честных покупателей, как вы, «Дни» – опасное место.

– Мы подписали отказ от претензий, – замечает Линда. – Мы отдаем себе отчет в том, что подвергаемся риску. – Вот так, внятно и четко, она подводит итог дискуссии.

Таксист принимается перечислять всякие случаи, происходящие с покупателями «Дней», когда они допускают неосторожность или нарушают правила. (Что характерно – как и любой, кто не заработал на карточку в гигамаркете, шофер видит в «Днях» только дурные стороны.) Как можно винить «Дни» в смертях, которые происходят в их здании, – это же сами покупатели виноваты. Если не умеешь себя вести, находясь в магазине, если теряешь контроль над собой и хватаешь то, за что не можешь заплатить, – что ж, тогда ты заслуживаешь и результата.

Линда не говорит этого вслух, полагая, что все и так очевидно. Она откидывается на спинку сиденья, скрещивает руки на груди и устремляет взгляд вперед, на горизонт, надеясь высмотреть далекие очертания гигамаркета.

Таксист, очевидно, что-то обдумывает, прежде чем снова раскрыть рот.

– Да, опасное это предприятие. Я бы на вашем месте обзавелся каким-нибудь средством обороны.

– Обороны? О чем вы? – Похоже, этот водила всерьез вознамерился разрушить розовые мечтания Линды, так что ее раздраженный тон вполне простителен.

– Для обороны, – повторяет таксист. – Для самозащиты. На тот случай, если вам попадется какой-нибудь псих.

– Психи не делают покупок в «Днях»!

– Ну, тогда готовьтесь к сюрпризам.

– Но в этом же весь смысл «Дней». Клиентами магазина становятся вполне определенные люди… вполне определенный класс людей.

– Я бы не стал говорить «класс», миссис. Я бы сказал – «тип». Такой тип людей, которые любят покупать вещи. Тип людей, которые живут для того, чтобы покупать. Людей, у которых крыша моментально едет, как только через матюгальники объявляют о молниеносной распродаже. Людей, которые разъяряются, если вы вдруг взяли последнюю вещицу из тех, что им нужны. Да они пальцы вам откусят, если вы не согласитесь отдать ее им! Вот какой тип людей встретится вам в «Днях», и этого-то типа людей вам нужно остерегаться.

– Никогда еще не слышала подобных нелепиц, – задумчиво произносит Линда и смотрит на мужа. – А ты?

Гордон пожимает плечами.

– Я слышал, что там некоторые люди делаются очень странными.

– Вот именно, – подтверждает шофер.

– Ну, мы просто постараемся избегать всех, кто выглядят подозрительно.

– Правильно. Понимаете, милая, я не пытаюсь вас отговорить от чего-то или напугать. Я всего лишь хочу дать вам дружеский совет.

– Благодарю, – отрывисто отвечает Линда. И все-таки таксисту удалось пробудить в ней любопытство. – А кстати – я только из интереса спрашиваю, – что вы имели в виду, говоря об «обороне»? Если вы о пистолете, это же полная нелепость. Об этом и речи быть не может.

– Совершенно с вами согласен, миссис. Во-первых, вам просто не удастся пронести его с собой мимо металлодетекторов. Нет, я говорил об одной вещице, которая убить никого не убьет, это точно, зато отпугнет всякого, кто, не дай Бог, вздумает к вам приставать.

– И что же это за вещица?

Губы таксиста растягиваются в широкой ухмылке, и он открывает бардачок, внутри которого лежат несколько связанных эластичной резинкой маленьких блестящих цилиндров, вроде коробочек с губной помадой, – черные, с золотистыми крышечками.

– Мне их один приятель подарил, он когда-то в полиции работал. Такие штучки носят в сумочках переодетые женщины-полицейские. Перцовая вытяжка. Ее делают из этих, ну как их? Из перчиков «джеллипино». Я правильно произношу?

– «Халапеньо», – поправляет его Линда, делая придыханье на «х».

– Да-да, он самый. Знаете, что бывает, если отрежешь кусочек такого перца и потом нечаянно потрешь глаз? Так вот, это – в десять раз хуже. Достаточно один раз брызнуть в лицо – пшик! – и ваш потенциальный насильник, грабитель, вымогатель, приставала мигом от вас отстанет. – Водитель закрывает бардачок и вновь смотрит на дорогу. – Корпус из пластика, так что пронести баллончик через контроль – не проблема.

– А они разрешены законом? – интересуется Линда.

– Раз уж полиция их применяет, думаю, с законностью все в порядке. Ну как – заинтересовались?

– Вы спрашиваете, хочу ли я такой баллончик?

– Просто предполагаю, что он может вам пригодиться.

Линда поворачивается к мужу.

– Не смотри на меня так, – отмахивается Гордон. – Если ты считаешь, что он нам нужен, тогда бери.

– Я не считаю, что он нам нужен, но мне кажется, было бы разумно иметь его под рукой.

– Решай сама.

– На всякий случай.

– Решай сама.

– Может, я его никогда и не применю, но, думаю, с ним будет все же спокойнее.

– Поступай, как хочешь, Линда.

– Можно расплатиться нашей «серебряной» карточкой?

– Я приплюсую стоимость к таксе, – отвечает шофер и снова тянется к бардачку. – Глядите-ка. – Он указывает вперед пальцем той руки, что лежит на руле. – Мы почти у цели.

Да, они почти приехали. Поверх крыш домов к ним скользит, будто огромный диковинный галеон под полным парусом, вожделенная кирпичная громада цвета запекшейся крови, своими размерами заставляющая присмиреть даже самых дерзких. Разумеется, Линда и раньше много раз видела это здание, но до сих пор оно всегда было закрыто, запретно для нее, оставаясь чем-то вроде неприступного кафкианского замка, огромным пустым пространством, которое она заселила мечтами, фантазиями, ожиданиями и надеждами. До сих пор оно было Страной Чудес. А сегодня Линда наконец проникнет в кроличью нору.

«Дни»!