Текст книги "Президент пропал"

Джеймс Паттерсон, Билл Клинтон
Президент пропал

James Patterson and Bill Clinton

The President is Missing Copyright

© 2018 by James Patterson and William Jefferson Clinton This translation published by arrangement with The Knopf Doubleday Group, a division of Penguin Random House LLC and Little, Brown and Company, a division of Hachette Book Group, Inc.

© Абдуллин Н., Молчанов М., перевод на русский язык, 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Особая благодарность Роберту Барнетту – нашему юристу и другу, который свел нас для работы над этой книгой, помогал советом, умасливал нас, а время от времени щелкал кнутом.

Спасибо также Дэвиду Эллису – неизменно терпеливому и мудрому, постоянно помогавшему нам в исследованиях, с первым и вторым планами книги и бесчисленными черновиками. Без помощи и вдохновения Дэвида эта книга не получилась бы такой, какая она есть.

Хиллари Клинтон, которая жила и боролась с этой угрозой и последствиями тайных предупреждений, – за ее постоянную поддержку и напоминания быть собой.

Сью Соли Паттерсон, освоившей искусство критики и поддержки, порой одновременных.

Мэри Джордан, которая сохраняет присутствие духа в те моменты, когда все кругом теряют голову.

Денин Хоуэл и Майклу О’Коннору, которые всех нас держат в узде, чтобы мы не отвлекались и не опаздывали.

Тине Флорной и Стиву Райнхарту – за то, что помогали моему неопытному напарнику исполнять свою часть сделки.

А также сотрудникам и сотрудницам Секретной службы Соединенных Штатов и прочих органов защиты права и порядка, военным, разведчикам и дипломатам, посвятившим жизни нашему спокойствию и безопасности.

Четверг, 10 мая

Глава 1

– Специальный комитет палаты представителей начнет заседание…

Почуяв кровь, в воде кружат акулы. Их тринадцать: восемь из оппозиционной партии и пятеро – из моей. Я с адвокатами и советниками готовился защищаться от хищников, но на горьком опыте убедился: против них мало что помогает. Рано или поздно наступит момент, когда останется лишь вскочить на ноги и отбиваться.

«Не делайте этого, – умоляла меня вчера, как и много раз до того, Кэролайн Брок, глава моей администрации. – Сэр, вам нельзя идти на слушание. Ничего не добьетесь, только всё потеряете. Вы не ответите на их вопросы, сэр. Как президента вас уничтожат».

Внимательно изучаю лица тринадцати человек, сидящих передо мной за длинным столом, – этакая современная испанская инквизиция. Тот, что в середине, седовласый, откашливается. Табличка перед ним гласит: «Мистер Роудс».

Лестер Роудс, спикер палаты представителей, обычно не участвует в слушаниях комитета, но сейчас сделал исключение – набрал сторонников, которые, похоже, спят и видят, как бы сорвать мою программу и уничтожить меня. Кровавая борьба за власть – древнее самой Библии, а кое-кто из собравшихся питает ко мне искреннюю ненависть. Моей отставки им будет мало. Они успокоятся, лишь засадив меня за решетку, утопив и четвертовав, стерев мое имя из истории. Черт возьми, да будь их воля, они и мой дом в Северной Каролине спалили бы и на могилу моей жены наплевали.

Вытягиваю гибкую ножку микрофона на всю длину. Неохота подаваться вперед, общаясь с членами комитета – они-то сидят в кожаных креслах с высокими спинками, прямо что твои короли и королевы. Наклониться сейчас – это как признать их власть надо мной, отдать себя на их милость.

Я один. Ни помощников, ни юристов, ни заметок. Американский народ не увидит, как я перешептываюсь с адвокатом, накрывая микрофон ладонью, а потом оборачиваюсь и заявляю в ответ конгрессмену, что, мол, не могу вспомнить ничего конкретного. Я не отступаю. Меня здесь быть не должно, и, уж конечно, быть здесь мне не хочется, но я пришел. Без поддержки. Президент Соединенных Штатов один на один с кликой обвинителей.

В углу зала сидит тройка моих главных помощников, наблюдает за происходящим. Кэролайн Брок, глава администрации; Дэнни Эйкерс, мой самый старый друг и юрисконсульт Белого дома; Дженни Брикман, заместитель главы моей администрации и старший советник по вопросам политики. Вид у всех троих стоический: лица каменные, взгляды тревожные. Они меня отговаривали. Как один твердили, что, идя на заседание, я совершаю крупнейшую в своей карьере ошибку.

И все же я здесь. Время пришло. Посмотрим, правы ли они были.

– Господин президент.

– Господин спикер. – Вообще-то сейчас я, наверное, должен был сказать «господин председатель», но для этого человека у меня еще много эпитетов, вслух которые произносить не стану.

Начать спикер может с чего угодно. Например, с замаскированной под вопрос пафосной и самоуверенной речи. С легких вводных вопросов с подвохом. Однако еще до того, как стать спикером палаты представителей, Лестер Роудс был конгрессменом средней руки в комитете по надзору, и его допросы сохранились на видео. Я этих записей насмотрелся: у него тяга начинать в лоб, брать с места в карьер и ошеломлять. Он знает – черт побери, да после Майкла Дукакиса[1]1
  Майкл Дукакис (р. 1933) – кандидат на президентских выборах в США 1988 г.


[Закрыть], который в 1988-м опростоволосился на первом же вопросе в дебатах о смертной казни, все знают, – что провальное вступление задаст тон всему слушанию.

Атакует ли спикер действующего президента по тому же плану?

Разумеется.

– Президент Данкан, – начинает он, – с каких пор мы защищаем террористов?

– Мы их не защищаем, – отвечаю быстро, едва позволив ему договорить. Такие вопросы не должны висеть в воздухе. – И никогда не станем. Пока я у власти – точно.

– Вы уверены?

Я не ослышался? К лицу приливает жар. Минуты не прошло, а спикер уже меня разозлил.

– Господин спикер, – говорю, – я совершенно уверен. Предлагаю сразу все прояснить: террористов мы не защищаем.

Он выжидает немного.

– Что ж, господин президент, тогда давайте разберемся. Вы считаете организацию «Сыны джихада» террористической?

– Еще бы. – Советники предупреждали не говорить так: употребленное не к месту, это словосочетание звучит напыщенно и покровительственно.

– А еще она пользуется поддержкой России, так?[2]2
  Здесь и далее: редакция оставляет на совести авторов изображение общеполитической картины мира в целом и роли в ней России в частности, а также живописание российских «реалий».


[Закрыть]

Киваю.

– Время от времени Россия помогает «Сынам джихада». Мы осуждаем ее связи с СД и прочими террористическими организациями.

– «Сыны джихада» совершили террористические акты на трех различных континентах, верно?

– Да, совершенно верно.

– Они ответственны за гибель тысяч людей?

– Да.

– В том числе американцев?

– Да.

– Взрыв в брюссельском отеле «Белвуд армс», в результате которого погибли пятьдесят семь человек, включая делегацию членов законодательного собрания штата Калифорния? Взлом системы управления воздушным движением в Грузии, приведший к крушению трех самолетов, на борту одного из которых летел посол Грузии в Соединенных Штатах?

– Да, – говорю. – Оба этих теракта имели место до того, как я стал президентом, но да, «Сыны джихада» взяли на себя ответственность за них…

– Хорошо, поговорим о том, что происходило в течение вашего срока. Правда ли, что всего несколько месяцев назад «Сыны джихада» взломали базу данных израильских вооруженных сил и обнародовали информацию о тайных операциях и передвижении войск?

– Да, – отвечаю. – Правда.

– Ну и о том, что совсем близко, в Северной Америке, – продолжает спикер. – Буквально на прошлой неделе. В пятницу, четвертого мая. Совершили ли «Сыны джихада» очередной теракт, взломав и отключив систему управления метро в Торонто, в результате чего состав сошел с путей? Погибли семнадцать человек, несколько десятков были ранены, и еще тысячи просидели в темноте несколько часов?

Он прав, «Сыны джихада» в ответе и за это. Насчет числа жертв он тоже не ошибается; вот только для «Сынов джихада» это не был теракт.

Так, разминка.

– Четверо из погибших в метро были американцами, я прав?

– Правы, – отвечаю. – «Сыны джихада» не брали на себя ответственность, но мы уверены, что за аварией стоят они.

Спикер кивает, просматривает заметки.

– Теперь о лидере «Сынов джихада», господин президент. Его зовут Сулиман Чиндорук, я прав?

Приехали.

– Да, Сулиман Чиндорук – лидер «Сынов джихада», – говорю я.

– А еще он – опаснейший и самый успешный кибертеррорист в мире, верно?

– Можно сказать и так.

– Он ведь мусульманин, родом из Турции?

– Турок, но не мусульманин, – поправляю. – Просто крайний националист, противостоящий влиянию Запада в Центральной и Юго-Восточной Европе. «Джихад», знаменем которого он размахивает, ничего общего с религией не имеет.

– Если верить вам.

– Если верить любому донесению разведки, что ложилось ко мне на стол. Хотите украсить слушание исламофобским выпадом – вперед, но в нашей стране от этого безопасней не станет.

Спикер выдавливает кривую улыбку.

– Как бы то ни было, он – самый опасный и разыскиваемый террорист в мире, так?

– Мы его разыскиваем, – говорю. – Мы разыскиваем всех террористов, пытающихся нанести ущерб нашей стране.

Спикер делает паузу. Обдумывает, не спросить ли снова: вы, мол, уверены? Если спросит, мне потребуется вся сила воли, чтобы не отшвырнуть в сторону стол и не схватить спикера за глотку.

– Давайте все проясним, – говорит он. – Соединенные Штаты хотят поймать Сулимана Чиндорука?

– Здесь прояснять нечего. Сомнений не было и быть не может. Никаких. Мы вот уже десять лет ловим Сулимана Чиндорука и не остановимся, пока не схватим. Так для вас достаточно ясно?

– При всем уважении, господин президент…

– Как же! – перебиваю. – Если говорят «при всем уважении», значит, об уважении речи не идет. Думайте что хотите, господин спикер, но уважение извольте проявлять – если уж не ко мне, то ко всем тем, кто не жалеет жизни ради борьбы с терроризмом и защиты страны. Мы не совершенны и никогда не будем идеальными, однако стараться не перестанем. – Делаю небрежный жест рукой. – Давайте, спрашивайте.

Сердце бешено колотится. Сделав вдох, смотрю на троицу помощников. Дженни, мой советник по вопросам политики, кивает; давно советовала быть жестче с новым спикером палаты представителей. По лицу Дэнни ничего сказать невозможно. Кэролайн подалась вперед; уперев локти в колени, сцепила пальцы в замок и подперла ими подбородок. Будь мои помощники олимпийскими судьями, Дженни дала бы за мою выходку девять баллов из десяти, а вот Кэролайн – не больше пяти.

– Я не позволю сомневаться в своем патриотизме, господин президент, – заявляет мой седовласый противник. – Народ Америки серьезно обеспокоен событиями в Алжире, а ведь мы еще до них не дошли. Народ Америки имеет полное право знать, на чьей вы стороне.

– На чьей я стороне? – Резко, чуть не сбив микрофон, подаюсь вперед. – Я на стороне народа Америки.

– Господин пре…

– Я на стороне тех, кто круглыми сутками трудится, чтобы защитить нашу страну. На стороне тех, кого не волнует, в какую сторону дуют политические ветра. На стороне тех, кто работает не за похвалу и беззащитен перед критикой. Вот на чьей я стороне.

– Президент Данкан, я всей душой болею за мужчин и женщин, которые, не зная отдыха, защищают нацию, – заверяет спикер. – Но речь не о них. Мы говорим о вас, сэр. Мы тут не в игры играем, и мне это не доставляет удовольствия.

При других обстоятельствах я бы рассмеялся. Лестер Роудс ждал этого слушания больше, чем студент колледжа ждет своего двадцать первого дня рождения. Он лично организовал этот политический цирк с единственным возможным исходом: мой промах докажут и передадут дело в Юридический комитет, чтобы начать процедуру импичмента. У восьми конгрессменов, принявших сторону спикера, на выборных участках все схвачено и подтасовано, так что посреди слушания они могут спустить штаны и начать сосать большой палец – и через два года их не то что переизберут, у них конкуренции-то не будет.

Помощники были правы: не важно, какие против меня доказательства – веские, хлипкие или вовсе несущественные, – жребий брошен.

– Спрашивайте, – говорю. – Хватит фарса.

В углу Дэнни Эйкерс вздрагивает и шепчет что-то на ухо Кэролайн: та кивает с по-прежнему бесстрастным лицом. Дэнни не нравится мой выпад, определение, которое я дал этому слушанию, – «фарс». Он не единожды говорил: мой поступок в глазах Конгресса выглядит «плохо, очень плохо» и дает повод для расследования.

Он не то чтобы ошибается. Просто не знает всей истории. У него нет допуска к секретной информации, известной мне и Кэролайн. А будь у него больше полномочий, смотрел бы на вопрос иначе. Ему открылось бы, с какой угрозой столкнулась страна.

Именно небывалая угроза и вынудила меня пойти на то, чего я сам от себя не ожидал.

– Господин президент, вы связывались с Сулиманом Чиндоруком по телефону в воскресенье двадцать девятого апреля? На позапрошлой неделе? Вы разговаривали с самым разыскиваемым террористом или нет?

– Господин спикер, как я уже многократно заявлял прежде и как вам должно быть известно, не все, что мы делаем ради страны, можно предавать огласке. Американский народ понимает: оборона страны и международные отношения – это сложные механизмы с огромным количеством подвижных частей, и некоторые из наших действий должны храниться в тайне. В том и смысл прерогативы президента.

Роудс наверняка захочет оспорить уместность прерогативы президента применительно к секретным материалам. Но Дэнни Эйкерс, юрисконсульт Белого дома, говорит, что этот раунд останется за мной, ведь речь идет о моих конституционных полномочиях в области внешней политики.

Как бы там ни было, внутри у меня все сжимается. Впрочем, Дэнни предупредил: если не пользоваться прерогативой, то можно сразу от нее отказаться. И придется отвечать на вопрос, созванивался ли я на позапрошлой неделе с Сулиманом Чиндоруком, самым разыскиваемым террористом.

– Знаете, господин президент, вряд ли американский народ примет такой ответ.

«Знаете, господин спикер, я не уверен, что американский народ примет такого спикера. На должность вас выбрал не американский народ. Вы получили каких-то там восемьдесят тысяч голосов на третьем избирательном участке в Индиане. Я же – шестьдесят четыре миллиона. Партийные приятели сделали вас своим лидером, потому что вы подняли для них чертову уйму денег и пообещали мою голову на блюде…»

С экранов телевизоров такая речь, наверное, прозвучит не очень.

– То есть вы не отрицаете, что двадцать девятого апреля созванивались с Сулиманом Чиндоруком, я прав?

– Я уже ответил на вопрос.

– Нет, господин президент, не ответили. Вам известно, что французская газета «Монд» опубликовала записи телефонных разговоров вместе с заявлениями анонимного источника о том, что в воскресенье двадцать девятого апреля этого года вы созванивались с Сулиманом Чиндоруком?

– Я читал ту статью.

– Вы отрицаете написанное в ней?

– Мой ответ остается неизменным. Не пытайтесь раскрутить меня этими своими «звонили – не звонили». Я не подтверждаю, не отрицаю и не обсуждаю то, что делаю ради страны. Особенно если в интересах национальной безопасности мои поступки требуется хранить в секрете.

– Если о них написано в одной из крупнейших европейских газет, то, выходит, это не такая уж и тайна.

– Мой ответ прежний, – говорю. Господи, как дурак…

– «Монд» сообщает, – спикер демонстрирует присутствующим выпуск газеты, – что «президент США Джонатан Данкан связался по телефону и имел разговор с Сулиманом Чиндоруком, лидером “Сынов джихада” и одним из самых разыскиваемых террористов, дабы найти общие интересы между террористической организацией и Западом». Вы отрицаете это, господин президент?

Он знает: ответить я не могу. Забавляется со мной, как котенок – с клубком пряжи.

– Я уже дал ответ, – говорю. – Повторяться не намерен.

– Белый дом так и не прокомментировал эту статью в «Монд».

– Верно.

– Зато ее прокомментировал Сулиман Чиндорук, я прав? В своем видеообращении он сказал: «Президент может молить о пощаде сколько угодно. Американцам от меня милости не видать». Он ведь так сказал?

– Так он и сказал.

– В ответ на это Белый дом выпустил свое обращение. Вот что в нем говорилось: «Белый дом не отвечает на словесные выпады террористов».

– Верно. Мы на них не отвечаем.

– Вы молили его о пощаде, господин президент?

Мой советник по вопросам политики Дженни Брикман чуть не рвет на себе волосы. У нее тоже нет допуска к секретным материалам, и потому она тоже не знает всех тонкостей дела; ее главная забота – чтобы я предстал на этом слушании как боец. «Не умеете драться, – сказала она, – не ходите. Не то вас выставят дешевой бумажной игрушкой».

Она права. Лестер Роудс мечтает отколошматить меня палкой в надежде, что из моего разорванного брюха посыплются засекреченные сведения и доказательства политических промахов.

– Вы мотаете головой, господин президент. Давайте уточним: вы отрицаете, что молили Сулимана Чиндорука о поща…

– Соединенные Штаты никого и ни о чем не молят.

– Что ж, хорошо, вы опровергаете заявление Сулимана Чиндорука о том, что молили…

– Соединенные Штаты, – повторяю, – никого и ни о чем не молят. Вам ясно, господин спикер? Или повторить?

– Тогда, раз вы не молили его…

– Следующий вопрос.

– Вы вежливо попросили не нападать на нас?

– Следующий вопрос.

Спикер молча просматривает заметки.

– Мое время на исходе, – наконец говорит он. – Осталось еще несколько пунктов.

С одним всё – почти всё, – но остаются еще двенадцать допрашивающих, и у каждого наготове шпильки и ловушки.

Спикер прославился не только вступительными, но и завершающими вопросами. Я даже знаю, что он скажет, а он заранее знает, что я не смогу ответить.

– Господин президент, поговорим о вторнике первого мая. О том, что случилось в этот день в Алжире.

Всего неделю назад.

– Во вторник первого мая, – говорит спикер, – группа проукраинских, антироссийски настроенных сепаратистов совершили рейд на ферму, расположенную на севере Алжира, где, по некоторым данным, укрывался Сулиман Чиндорук. Как выяснилось, он и вправду укрывался на той ферме. Сепаратисты отправились туда с намерением убить его. Однако их планам, господин президент, помешали – команда особого назначения и оперативники ЦРУ. В итоге Сулиману Чиндоруку удалось скрыться.

Я каменею.

– Приказ о перехвате отдали вы, господин президент? – спрашивает спикер. – И если да, то почему? Зачем президенту США высылать отряд на спасение террориста?

Глава 2

Председатель приветствует конгрессмена из Огайо:

– Мистер Кирнс!

Щиплю себя за переносицу. Навалилась усталость. За прошедшую неделю удалось поспать, дай бог, несколько часов, а ментальная эквилибристика, которой я, чуть ли не связанный по рукам и ногам, вынужден заниматься, отнимает уйму сил.

Перевожу взгляд на крайнего справа члена комитета. Майк Кирнс – председатель Юридического комитета палаты представителей Конгресса и протеже Лестера Роудса. Обожает носить галстуки-бабочки – умника из себя корчит. Да на листках-самоклейках порой записывают мысли масштабнее его планов.

Зато вопросы этот тип задавать умеет. До того, как выйти на политический ринг, он много лет прослужил федеральным обвинителем. Среди его трофеев – головы двух генеральных директоров фармацевтических компаний и одного экс-губернатора.

– Борьба с террористами – первостепенный вопрос национальной безопасности, господин президент; согласны?

– Целиком и полностью.

– Тогда вы должны согласиться и с тем, что любой гражданин Америки, помешавший нам в борьбе с террористами, повинен в измене.

– Я бы осудил подобные действия, – говорю.

– Сочли бы их госизменой?

– Это решать юристам и судам.

Мы с ним оба юристы, но свою позицию я обозначил четко.

– А если президент мешает борьбе с террористами, это считается уголовным правонарушением, влекущим за собой импичмент?

Джеральд Форд[3]3
  Джеральд Рудольф Форд-младший (1913–2006) – 38-й президент США.


[Закрыть] однажды сказал, что импичмент повлечет за собой любое уголовное правонарушение, если так решит палата представителей.

– Не мне решать.

Допрашивающий кивает.

– Конечно. Чуть ранее вы отказались комментировать заявление о том, что по вашему приказу спецназ армии США и оперативники ЦРУ сорвали покушение на жизнь Сулимана Чиндорука в Алжире.

– Мистер Кирнс, я сказал, что некоторые вопросы национальной безопасности не подлежат публичному обсуждению.

– Если верить «Нью-Йорк таймс», вы действовали на основании секретного донесения, в котором сообщалось, что группа антироссийски настроенных ополченцев раскрыла убежище Сулимана Чиндорука и готовит на него покушение.

– Да, читал.

Рано или поздно всякому президенту приходится принимать решения, когда верный выбор выглядит весьма непривлекательно – по крайней мере, в краткосрочной перспективе. Но если ставки высоки, надо делать что должен и ждать, когда волна политического ажиотажа угаснет. Ведь это работа, которую ты клялся исполнять.

– Господин президент, вы знакомы с главой семьсот девяносто восемь восемнадцатого раздела Свода законов США?

– Я не помню весь Свод законов назубок, мистер Кирнс, но, полагаю, вы имеете в виду закон «О борьбе со шпионской деятельностью».

– Совершенно верно, господин президент. В нем упоминается о злоупотреблении секретными данными, а конкретно в нем сказано, что любой, кто намеренно использует секретные данные в ущерб национальной безопасности и интересам Соединенных Штатов, совершает федеральное преступление. Я прав?

– Уверен, вы верно процитировали, мистер Кирнс.

– Подпадает ли под этот закон случай, в котором президент намеренно использует секретные данные для защиты агрессивно настроенного по отношению к нам террориста?

Нет, если верить моему советнику по вопросам политики, который утверждает, что этот раздел к президенту применить нельзя; а вот сам президент вправе рассекретить любые данные.

Впрочем, не важно. Даже начни я толковать здесь федеральные законы – а я не стану, – мне могут объявить импичмент за что угодно. И не обязательно за преступление.

Я лишь защищал страну – и повторил бы все свои действия снова. Беда в том, что рассказывать о них нельзя.

– Повторяю: я действовал, защищая страну, и всегда буду думать о ее безопасности.

Кэролайн в углу читает сообщение на телефоне и пишет ответ. Неотрывно смотрю на нее – вдруг что-то важное, и надо все бросить? Вдруг это сообщение от генерала Бёрка из Центрального командования вооруженными силами? Или от заместителя министра обороны? Или от Группы реагирования на прямые угрозы? Чтобы эту угрозу сдерживать, приходится очень многое учитывать. Неизбежное может произойти в любую минуту. Мы считаем – надеемся, – что в запасе есть еще хотя бы день, однако ни в чем нельзя быть уверенными. Следует быть наготове, постоянно быть начеку, на случай если…

– Звонки лидерам ИГИЛ[4]4
  «Исламское государство Ирака и Леванта» – террористическая организация, запрещенная в России.


[Закрыть] – это защита нашей страны?

– Что? – возвращаюсь к слушанию. – О чем вы? Я никогда не созванивался с лидерами ИГИЛ. При чем тут вообще ИГИЛ?

Не успев договорить, я сознаю, что вляпался. Сейчас бы схватить последние слова и затолкать их обратно себе в рот… Я отвлекся, и меня застали врасплох.

– О, – произносит Кирнс, – значит, на вопрос о том, звонили ли вы лидерам ИГИЛ, вы можете ясно и однозначно ответить «нет»? Зато когда спикер спрашивает, созванивались ли вы с Сулиманом Чиндоруком, вы спешите воспользоваться прерогативой… По-моему, народ Америки в состоянии уловить разницу.

Шумно выдыхаю воздух и смотрю на Кэролайн Брок. По ее лицу ничего не поймешь, хотя в сощуренных глазах почти отчетливо читается: предупреждала ведь!

– Конгрессмен Кирнс, мы обсуждаем вопрос национальной безопасности. Не пытайтесь подловить меня. Дело серьезное. Как будете готовы задавать толковые вопросы, я с радостью на них отвечу.

– В том бою на территории Алжира погиб американец, господин президент. Гражданин Америки, оперативник ЦРУ по имени Нейтан Кромарти погиб, защищая Сулимана Чиндорука от антироссийски настроенных ополченцев. По-моему, это покажется американскому народу толковым вопросом.

– Нейтан Кромарти – герой, – говорю я. – Мы скорбим о его гибели. Я лично скорблю.

– Вы слышали, что заявила его мать?

Слышал. Все слышали. После инцидента в Алжире данные о потерях засекретили. Иначе было никак. Однако чуть позже ополченцы выложили в сеть запись с мертвым американцем, и Клара Кромарти тут же признала в нем своего сына Нейтана. Она сразу открыла, что он – оперативник ЦРУ. Началось такое!.. Пресса кинулась к безутешной матери, и через несколько часов та уже требовала объяснить, с какой стати ее сыну пришлось отдать жизнь, защищая того, на чьей совести гибели сотен невинных людей, в том числе американцев. Одолеваемая горем и болью, она, можно сказать, сделала всю работу за комитет, разве что не написав для них сценарий слушания.

– Вы не считаете нужным ответить на вопросы семьи Кромарти, господин президент?

– Нейтан Кромарти – герой. Он был патриотом. А еще он понимал, что боо́льшую часть наших дел, направленных на защиту страны, нельзя обсуждать публично. Я побеседовал с миссис Кромарти и искренне соболезную ее потере. Больше ничего не скажу. Не могу и не стану.

– Оглядываясь назад, господин президент, – говорит Кирнс, – вам не кажется, что политика переговоров с террористами сработала не так гладко, как хотелось бы?

– Я не веду переговоров с террористами.

– Вы им звоните. Обсуждаете нечто. Опекаете…

– Я не…

Потолочные огни мигают. Две вспышки с коротким промежутком. Кто-то стонет, а Кэролайн Брок оживляется и делает в уме пометку.

Конгрессмен, воспользовавшись паузой, вворачивает еще замечание:

– Вы дали ясно понять, господин президент, что демонстрации силы вы предпочитаете диалог. Что скорее станете говорить с террористами.

– Нет, – тяну я, чувствуя, как стучит в висках. Подобные упрощения и оголяют язвы нашей политики. – Я неоднократно повторял, что, если есть возможность уладить дело миром, я предпочту ее. Контакт – не капитуляция. Впрочем, мы что, собрались обсуждать внешнюю политику, конгрессмен? Уместно ли делать лирическое отступление в охоте на ведьм?

Кэролайн Брок вздрагивает. Ну наконец-то; нечасто с ее лица сходит каменное выражение.

– Вы называете это «контактом», я говорю «опека».

– Я не опекаю врагов. И вовсе не отказываюсь применять в борьбе с ними силу. Силовой вариант – тоже вариант, но я не воспользуюсь им до тех пор, пока не сочту таковой необходимым. Наверное, это тяжело осознать баловню судьбы, проведшему детство в роскоши загородных клубов и трастовых фондов, а в колледже сосавшему кальян на пиве и унижавшему новичков на церемониях посвящения в какое-нибудь тайное братство, где все обращаются друг к другу по инициалам. Вот я сталкивался с врагом лоб в лоб на поле боя и не пошлю, не раздумывая, в атаку наших сынов и дочерей, потому что сам был одним из этих сыновей и знаю, чем они рискуют.

Дженни подается вперед. Не хочет, чтобы я останавливался. Она всегда за то, чтобы я подробнее рассказывал о службе. «Расскажите о командировке, – просит она. – Расскажите, как попали в плен. Как вас ранили, пытали». В ходе кампании мы из-за этого постоянно спорили. Казалось бы, такая выгодная деталь биографии… Будь на то воля советников, я бы ничего больше, наверное, не обсуждал. Но я на уговоры не поддался. О некоторых вещах просто молчат.

– Вы закончили, господин пре…

– Нет, не закончил. Я уже все объяснил руководству палаты представителей. Я говорил, что мне нельзя свидетельствовать на слушании. Вы могли бы ответить: «Хорошо, господин президент, мы тоже патриоты и уважаем ваш труд, пусть даже вы не можете раскрыть деталей». Так нет же, вы не устояли перед искушением притащить меня сюда и заработать пару очков. Позвольте же заявить открыто то, что я говорил вам лично. Я не стану отвечать на каверзные вопросы касательно моих телефонных разговоров или предпринятых мною действий, потому что они связаны с угрозой нашей национальной безопасности. Если ради безопасности страны мне придется оставить пост – оставлю. Только не заблуждайтесь: все, что делал, я делал, руководствуясь прежде всего интересами Соединенных Штатов. Так было и так будет.

Оскорбления, брошенные в лицо Кирнсу, нисколько его не задели. Он лишь рад, что сумел здорово меня разозлить. И пока я пытаюсь успокоиться, просматривает заметки, схемы основных и дополнительных вопросов.

– Какое решение на этой неделе далось вам тяжелее всего, мистер Кирнс? Какой галстук повязать на это слушание? На какую сторону сделать этот дурацкий зачес?.. Я вот почти все свое недавнее время потратил на спасение страны. И порой нелегкие решения приходится принимать, не зная многих деталей. Порой все варианты откровенно хреновые, и надо искать наименее хреновые. Само собой, я терзаюсь сомнениями. И живу с тем, что мне не избежать критики, даже если исходит она от близорукого политика-приспособленца, который придирается к одному-единственному ходу, не видя при этом, как расположены на доске все фигуры, а потом выворачивает этот ход наизнанку, совершенно не догадываясь, в какое опасное положение ставит страну. Мистер Кирнс, я и хотел бы обсудить с вами все свои действия, но из соображений национальной безопасности не могу себе этого позволить. И я в курсе, что вы это прекрасно знаете, а еще – как трудно не спустить курок, когда можно выстрелить легко и наверняка.

Дэнни Эйкерс в углу вскидывает руки, показывая, что время вышло.

– Да, и знаете что? Ты прав, Дэнни, время истекло. Я закончил. Все, хватит. Закругляемся.

Взмахом руки сбрасываю микрофон со стола. Поднимаясь на ноги, опрокидываю стул.

– Я все понял, Кэрри. Нельзя мне свидетельствовать. Меня на куски порвут. Я все понял.

Кэролайн Брок поднимается и оправляет костюм.

– Ладно, всем спасибо. Просьба освободить помещение.

«Помещение» – это комната Рузвельта, напротив Овального кабинета. Самое подходящее место для встреч – или, в нашем случае, репетиции слушания комитета палаты представителей, – потому что здесь висят портреты Тедди Рузвельта: на одном он – берейтор, на другом – лауреат Нобелевской премии мира, остановивший конфликт между Россией и Японией. Окон нет, и двери легко охранять.

Все встают. Мой пресс-секретарь стягивает галстук-бабочку – милую небольшую деталь, призванную дополнить образ конгрессмена Кирнса. Виновато смотрит на меня, и я отмахиваюсь. Он лишь исполнял свою роль, отыгрывая худший сценарий, на случай если на следующей неделе я все же соглашусь давать показания.

Роль Лестера Роудса сегодня играл один из юристов Белого дома. В седом парике он больше напоминает не спикера, а Андерсона Купера[5]5
  Андерсон Хейз Купер (р. 1967) – американский писатель, журналист и телеведущий.


[Закрыть]. Сейчас он тоже бросает на меня пришибленный взгляд, но я и его успокаиваю все тем же жестом руки.

Комната пустеет; адреналин выветривается, остаются слабость и уныние. Никто не предупреждал, что работа президента похожа на «американские горки»: головокружительные взлеты и падения, как в утробу змеи.

Наконец все уходят, и я гляжу на портрет «конного» Рузвельта над камином. Кэролайн, Дэнни и Дженни осторожно подходят к раненому зверю в клетке.