Текст книги "Президент пропал"

Глава 15

В подземный гараж Казначейства вхожу, низко опустив голову и спрятав руки в карманы синих джинсов. Кожаные туфли мягко шуршат по асфальту. В этот час я – не единственный человек на стоянке, так что мое присутствие ни у кого не вызовет подозрений. Правда, одет я не так формально, как сотрудники ведомства: они-то носят костюмы, портфели и бейджики. В наполненном звуками помещении щелкают каблуки, пищат пульты-брелоки, открываются замки и заводятся двигатели. Затеряться нетрудно, особенно когда работники Казначейства погружены в планы на выходные и не обращают внимания на типа в обычной рубашке и джинсах.

Как же это будоражит – оказаться на людях незамеченным! Последние лет десять или даже больше я не смог выйти на улицу так, чтобы меня никто не признал, не сфотографировал неожиданно; чтобы ко мне не подошли люди пожать руку, сделать селфи, поддержать словом или даже обсудить важный политический вопрос.

Машина ждет меня на условленном месте, четвертая слева; неприметный седан серебристого цвета, с вирджинскими номерными знаками. На кнопку «открыть» на брелоке жму слишком долго, отчего раздается серия гудков. Отвык я. Давно сам не водил.

Чувствую себя путешественником во времени, которого загадочное устройство забросило в будущее. Отрегулировав сиденье под себя, включаю зажигание и, обернувшись, медленно сдаю назад. Машина вдруг начинает отрывисто гудеть, и чем дальше, тем настойчивей. Жму на тормоз. За багажником по пути к своей машине проходит женщина. Выходит, сработал какой-то детектор, противоаварийное устройство? На приборной панели – экран камеры заднего вида. То есть можно ехать задом, не вертя головой, просто глядя в дисплей? Десять лет назад ни черта подобного еще не придумали, а если и придумали, то мою машину этим не оборудовали.

Из гаража выезжать приходится по удивительно узким проходам. Как водить, вспоминаю не сразу: дергаю вперед, на тормоз давлю слишком резко. На несколько минут я вновь становлюсь шестнадцатилетним парнишкой, только что выехавшим на побитом «шеви» за тысячу двести долларов с парковки у «Новых и подержанных тачек» Безумного Сэма Келси.

Передо мной целая очередь машин, покидающих гараж. Шлагбаум перед каждой поднимается автоматически. Не надо тянуться из окна и прикладывать карточку к сканеру. Зря я не расспросил о таком помощников.

Наконец моя очередь. Шлагбаум поднимается, и я неспешно выезжаю по пандусу навстречу солнечному свету, осторожно – чтобы вдруг ни на кого не наехать. И вот я на дороге.

Движение плотное, и порывы дать по газам, насладиться временной свободой разбиваются о затор на каждом перекрестке. Небо в синяках туч. Хоть бы дождь не пошел.

Поворачиваю ручку радио – и ничего. Жму кнопку – ничего. Жму другую, и из колонок вырывается звук: меня будто накрывает ударной волной горячего спора в эфире. Двое пытаются перекричать друг друга: совершил ли президент Джонатан Данкан преступление, влекущее за собой импичмент? Снова жму ту же кнопку, и звук пропадает. Лучше сосредоточиться на дороге.

Я думаю о том, куда еду, кого встречу, и мысли то и дело уносят меня в прошлое…

Глава 16

Профессор Уайт, заложив руки за спину, прошелся по подиуму в аудитории.

– Так в чем состояло особое мнение судьи Стивенса? – Вернувшись за кафедру, он заглянул в журнал. – Мистер… Данкан?

Черт. Я всю ночь строчил курсовик и, чтобы не уснуть, сунул за щеку кусок жевательного табака. А эту тему прочитал по диагонали. Тем более нас на потоке целая сотня, и шансы, что меня спросят, были мизерные. Паршивый день. Вопрос каверзный, я не готов.

– Судья Стивенс… не согласился с большинством… по поводу… – Я листал страницы, заливаясь густой краской.

– В общем-то, да, мистер Данкан, особое мнение подразумевает несогласие с большинством. Потому-то оно и называется «особым».

Над рядами пронесся нервный смешок.

– Да, сэр, он… не согласился с тем, как большинство трактовало Четвертую поправку…

– Должно быть, вы путаете особое мнение судьи Стивенса с особым мнением судьи Бреннана, мистер Данкан. Судья Стивенс Четвертую поправку даже не упоминал.

– М-м, да, я запутан… в смысле путаю…

– Да нет, первый раз вы точно сказали, мистер Данкан. Мисс Карсон, окажите любезность, избавьте мистера Данкана от пут незнания.

– Особое мнение судьи Стивенса заключалось в том, что Верховный суд не должен вмешиваться в решения судов отдельных штатов, дабы не поднимать нижнюю планку федеральной конституции…

Я всего четыре недели на юрфаке университета Северной Каролины, и меня уже «спалил» печально известный профессор Уайт. Я обернулся посмотреть на девушку с третьего ряда. Она отвечала на вопрос, а я думал про себя: «Ты пришел неподготовленным в первый и в последний раз, слизень».

Потом присмотрелся к девушке повнимательней: она говорила уверенно, можно сказать, непринужденно: «…однако нижняя планка – не верхняя, и до тех пор, пока каждый штат может судить адекватно и независимо…»

У меня перехватило дыхание.

– Кто такая? – шепотом спросил я у сидевшего рядом Дэнни. Он тоже был на третьем курсе, опередив меня на два года, и знал в универе почти всех.

– Рейчел, – шепнул он в ответ. – Рейчел Карсон, третьекурсница. Потеснила меня на посту главного редактора юридического обозрения.

– Что скажешь?

– В смысле, есть ли у нее парень? Понятия не имею. Но ты произвел на нее неизгладимое впечатление.

* * *

Пара наконец закончилась, но сердце в груди продолжало колотиться. Я вскочил с места и кинулся к выходу из аудитории, надеясь перехватить Рейчел в коридоре посреди моря студентов.

Короткие каштановые волосы, джинсовый жакет…

…Рейчел Карсон… Рейчел Карсон…

Ага, вон она. Отделилась от основной массы и спешит к одной из дверей, но я протолкался через толпу и догнал ее.

– Привет, – сказал я дрожащим голосом. Дрожащим!

Рейчел обернулась и удивленно взглянула на меня светло-зелеными глазами.

– Привет, – неуверенно отозвалась она, пытаясь вспомнить, где меня видела.

– Э-э, да, привет. – Я закинул рюкзак на плечо. – Я, это, хотел спасибо сказать… ну, что спасла меня.

– А ты с первого курса?

– Признаю вину.

– Такое с каждым бывает.

Я перевел дух.

– Ну и, м-м, что… ну… чем сейчас занимаешься?

Да что со мной такое творится? Я выдержал все, чем мучил нас сержант Мелтон. Меня пытали водой, били, подвешивали, мне устраивала ложную казнь Республиканская гвардия Ирака… И у меня вдруг заплетается язык?

– Сейчас? Ну, я… – Она кивнула в сторону двери, у которой мы стояли. Женская уборная.

– О, так ты хотела…

– Вот-вот.

– Тогда иди.

– Разрешаешь? – насмешливо уточнила она.

– Ага, ну, я же как бы задержал тебя… в общем, если надо, то проходи.

Да что со мной такое?

– Ладно, – ответила Рейчел. – Приятно было поболтать.

Потом из-за двери до меня долетел ее смех.

* * *

Прошла неделя, а я все не мог забыть Рейчел. Сердился на себя, напоминая, что первый год в универе – это пора усердной работы, когда надо укорениться. Но, как я ни старался сосредоточиться на персональной юрисдикции и доктрине минимальных контактов или на существенных элементах иска в связи с халатностью, или на особенностях договорного права, перед мысленным взором то и дело всплывал образ девушки с третьего ряда на факультативе по федеральной юрисдикции.

Дэнни навел для меня о ней справки: Рейчел Карсон приехала из небольшого городка в Миннесоте, училась на подготовительных курсах в Гарварде и получила грант на изучение юриспруденции в университете Северной Каролины. Еще она была главным редактором юридического обозрения, первой на своем курсе, и ее ждала работа в некоммерческой организации, оказывающей юридическую помощь бедным. Милая тихоня. Не выделялась среди сверстников и тяготела к обществу людей постарше, сделавших паузу между колледжем и универом.

«Вот черт, – подумал я тогда. – Я ведь тоже паузу делал».

Наконец я набрался храбрости и отыскал Рейчел в библиотеке, где она с подругами сидела за длинным столом. Дохлый номер, сказал я себе, однако ноги оказались иного мнения. Я опомниться не успел, как уже стоял перед Рейчел.

Она отложила ручку и пристально посмотрела на меня.

Я хотел поговорить наедине, но боялся, что если не заговорю сейчас, то не заговорю уже никогда.

«Так говори, – велел я себе, – говори, придурок, пока никто охрану не вызвал».

Достав из кармана листок бумаги, я развернул его и откашлялся. Теперь на меня смотрели все девчонки за столом.

 
Успел я дважды дураком предстать перед тобой.
Теперь сгораю со стыда – хоть волком вой.
И вот решился на сей раз доверить все бумаге,
Она поможет мне не растерять отваги.
 

Я украдкой взглянул на Рейчел: она улыбалась. «Ну, пока не сбежала», – заметил я, и одна из подружек хихикнула. Начало выдалось неплохое.

 
Я – Джонни, из городка близ Бумера, местный,
Воспитан, веселый и вообще интересный.
Однако скажу без утайки: я не богат и без машины совсем.
Зато вроде умный, хоть не пишу философских поэм.
 

Подруги Рейчел снова захихикали. «Это правда, – сказал я Рейчел. – Я умею читать, писать и всякое такое прочее».

– Не сомневаюсь, не сомневаюсь.

– Мне продолжать?

– Будь так добр, – она махнула рукой.

 
Мне друг твердит: грызи гранит и помни Уайта науку.
Но голова другим занята, и учеба – мне мука.
Листаю конспекты о судах и префектах, как покорялись
прокурорам высоты,
А в мыслях – зеленоглазая девчонка из Миннесоты.
 

Рейчел зарделась. Ее подруги за столом принялись аплодировать.

Я поклонился в пояс и сказал:

– Благодарю, – стараясь как можно лучше изобразить Элвиса. – Буду здесь всю неделю.

Рейчел на меня даже не посмотрела.

– Вообще-то я зарифмовал Миннесоту с…

– Да, впечатляюще, – закрыв глаза, согласилась она.

– Ну, тогда ладно. Дамы, с вашего позволения, я притворюсь, что все прошло гладко, и удалюсь, пока еще побеждаю по очкам.

Уходил я медленно, чтобы Рейчел, если б захотела, могла меня окликнуть.

Глава 17

Вынырнув из воспоминаний, заезжаю на парковочное место – ровно там, где и было условлено, в трех милях от Белого дома. Останавливаюсь и глушу мотор. Поблизости никого.

Схватив сумку, выбираюсь наружу. Черный ход напоминает дебаркадер: ступеньки ведут к большой двери без ручки.

Из динамика интеркома раздается скрипучий голос:

– Назовитесь, пожалуйста.

– Чарльз Кейн.

Секунда – и толстая дверь приоткрывается. Подцепив ее за край, распахиваю.

Внутри – место погрузки; людей нет, кругом коробки, контейнеры и тележки. Направо – грузовой лифт, двери открыты.

Нажимаю верхнюю кнопку, и двери закрываются. Лифт, сперва просев, начинает подниматься. Механизм скрипит.

Голова слегка кружится. Упираюсь рукой в стенку, и в памяти всплывают слова доктора Лейн.

Когда кабина останавливается, а двери открываются, осторожно выхожу в роскошный холл. В светло-желтых стенах с репродукциями Моне единственная дверь – в пентхаус.

Стоит приблизиться, как она открывается.

– Чарльз Кейн, к вашим услугам, – говорю.

В дверях стоит Аманда Брейдвуд, оценивающе глядя на меня. На ней черные обтягивающие брюки и тонкий свободный свитер поверх облегающей рубашки. Ноги босые. Длинные волосы – отращенные для роли в недавнем фильме – собраны в хвост на затылке; несколько прядей обрамляют овал лица.

– Ну здравствуйте, мистер Кейн, – приветствует она меня. – Прости, что заставила попетлять, – охранник у парадного входа слишком любит совать нос не в свои дела.

Журнал, посвященный шоу-бизнесу, назвал Мэнди одной из двадцати красивейших женщин мира. И одной из двадцати самых высокооплачиваемых актрис Голливуда. Год назад она получила второго «Оскара».

Они с Рейчел жили вместе четыре года учебы и общались после – так тесно, как могут общаться юрист из Северной Каролины и кинозвезда международного уровня. Позывной «Чарльз Кейн» – идея Мэнди: лет восемь назад мы втроем сидели на заднем дворе губернаторского особняка и за бутылочкой вина сошлись на том, что нет лучше фильма, чем «Гражданин Кейн» Орсона Уэллса.

Она качает головой, на ее губах медленно расцветает улыбка.

– Боже, боже. Баки, щетина… – Мэнди целует меня в щеку. – Колючий… Ну, не стой как бедный родственник, проходи уже.

Меня преследует ее аромат. Рейчел парфюм не жаловала, но ее гель для душа и лосьон для тела – или как там называются все эти кремы, лосьоны и мыло – пахли ванилью. Наверное, до конца жизни, услышав этот запах, я буду вспоминать голые плечи Рейчел и ее нежную шею.

Говорят, ничто не помогает пережить смерть супруги. Это тем более правда, когда вдовец – президент, а вокруг него разверзся ад и на гоо́ре времени не остается. Тебя ждет слишком много неотложных решений, и над страной постоянно висят угрозы, которые приведут к катастрофе, если отвлечься хоть на секунду. Когда у Рейчел наступила терминальная стадия болезни, мы как никогда пристально следили за Северной Кореей, Россией и Китаем, зная: лидеры этих стран только и ждут от Белого дома проявления слабости. Я даже подумывал временно оставить пост. Дэнни подготовил бумаги, но Рейчел и слышать об этом не хотела. Она твердо решила: ее болезнь не заставит меня уйти.

За три дня до смерти Рейчел – мы тогда вернулись в Роли, чтобы похоронить ее дома, – Северная Корея испытала межконтинентальную баллистическую ракету. Я приказал отправить в Желтое море авианосец. В день похорон я стоял над могилой жены, держа за руку дочь, а на наше посольство в Венесуэле напал подрывник-смертник. И через полчаса я уже обсуждал с генералами на кухне пропорциональный ответный удар.

Поначалу кажется, будто пережить личную потерю проще, если мир вокруг постоянно требует внимания. Ты слишком занят, на грусть и тоску просто нет времени. Потом с ужасом понимаешь: ты утратил любовь всей жизни, твоя дочь осталась без матери… Бывает, трудностям только радуешься, бывает – чувствуешь щемящую тоску, одиночество, пусть даже ты президент. Прежде я ничего подобного не испытывал. Первые два года приходилось принимать много трудных решений, часто – просто молиться, что не ошибся; порой становилось неважно, сколько у меня помощников, ведь ответственность лежала целиком на моих плечах. Однако одиночества я не испытывал ни разу. Со мной всегда была любимая, которая не стеснялась меня критиковать, призывала стараться изо всех сил и потом, когда все было позади, обнимала.

Я до сих пор тоскую по Рейчел, как только может тосковать муж по умершей жене. Мне не хватает ее поразительного чувства момента: она знала, когда осадить меня, а когда поддержать, заставить поверить, что все будет хорошо.

Знаю, второй такой не будет. И все же очень хотелось бы не всегда чувствовать одиночество. Рейчел заставила обсудить мою жизнь после того, как ее не станет, и даже пошутила: я, мол, буду самым завидным холостяком на планете. Может, и так. Сейчас я скорее похож на растерянного подростка, дрожащего от страха всех подвести.

– Выпьешь? – обернувшись, спрашивает Мэнди.

– Некогда.

– Если честно, я даже не понимаю, зачем это понадобилось. Но я готова. За дело.

Вслед за ней прохожу в квартиру.

Глава 18

– Странно все это, – я неодобрительно кривлюсь.

– Ты прекрасно справляешься, – шепчет Мэнди. – А раньше не доводилось?

– Нет – и, надеюсь, впредь не доведется.

– Нам обоим будет гораздо приятнее, если ты прекратишь жаловаться. Бога ради, Джон, тебя пытали в багдадской тюрьме, а здесь ты не в силах потерпеть?

– И ты занимаешься этим каждый день?

– Почти. А теперь замри! Так будет проще.

Для нее – может быть. Сидя в розовом кресле в спальне Мэнди, я стараюсь не шевелиться, пока она колдует с карандашом для подводки над моими бровями. Справа от меня – туалетный столик, заставленный разнообразной косметикой, бутылочками и кисточками, пудреницами и тюбиками с кремами, баночками всевозможных цветов. Больше похоже на гримерную в павильоне, где снимают фильм категории «В» про зомби или вампиров.

– Только не делай из меня Граучо Маркса[17]17
  Джулиус Генри «Граучо» Маркс (1890–1977) – американский актер, комик, участник комик-труппы «Братья Маркс».


[Закрыть], – прошу я.

– Нет-нет, – отвечает Мэнди. – Хотя… – Она тянется в сторону и показывает мне очки Граучо Маркса с накладными бровями и усами.

Когда Рейчел стало по-настоящему плохо, ей не хотелось вызывать жалость. И она придумала целый ритуал. Когда к нам приходили друзья, я предупреждал их: Рейчел сегодня сама не своя. Входя в комнату, они видели ее в кровати и в очках Граучо Маркса или с клоунским носом. Или в маске Ричарда Никсона. Хохотали все.

Вот такая была моя Рейчел. Всегда волновалась не за себя, а за других.

Пока я совсем не потерялся в воспоминаниях, Мэнди приводит меня в чувство:

– В общем, за брови не переживай, я только сделаю их чуть гуще. Даже не представляешь, как меняют внешность глаза и брови…

Не вставая с кресла, она отъезжает в нем немного назад и осматривает меня.

– Если честно, одной твоей щетины-бороды почти достаточно. Какая же она рыжая! Словно ненатуральная. Может, тебе и волосы в тон покрасить?

– Еще чего!

Мэнди качает головой, не отрывая взгляда от моего лица, словно оно – некий лабораторный образец.

– Коротковаты волосы, ничего особенного не придумаешь, – бормочет она себе под нос. – Сменить зачес с правого на левый? Или вообще убрать его и опустить челку на лоб…

– Может, бейсболку надеть? – предлагаю.

– О! – Мэнди отстраняется. – Отличная идея. У тебя есть?

– Да. – Достаю из сумки и надеваю на голову кепку с символикой бейсбольной команды «Вашингтон нейшнлс».

– Соскучился по былой славе?.. Итак, у нас есть борода, красная бейсболка, брови и… Ключевой элемент – глаза, – наконец говорит Мэнди, показывая на себе. Потом вздыхает. – Я твоих глаз не узнала.

– В каком смысле?

– После смерти Рейчел взгляд у тебя изменился. Совсем другой стал… – Она выныривает из задумчивости. – Прости. Давай-ка подберем очки. Ты ведь очки не носишь?

– Только для чтения.

– Подожди. – Мэнди отходит к шкафу и возвращается с бархатной шкатулкой прямоугольной формы. Открывает, а под крышкой – десятки пар разных очков. Каждая покоится в небольшом фиксаторе.

– Боже…

– Позаимствовала у Джейми. Когда снимали сиквел «Лондона» в прошлом году. На Рождество выйдет на экраны.

– Слышал, слышал… Поздравляю.

– В общем, сказала Стивену, что это – последний. Роо́дни так и норовил облапать меня, еле отбилась.

Мэнди вручает мне очки в коричневой роговой оправе. Надеваю их.

– Пф-ф! – фыркает она. – Держи эти.

Пробую другие.

– Нет, давай эти.

– Я не пытаюсь выиграть конкурс красоты, – говорю.

– Это тебе определенно не грозит, милый, поверь, – совершенно без эмоций комментирует Мэнди. – На вот. – Дает мне очередную пару.

На сей раз она выбрала очки в роговой оправе, оттенок которой ближе к рыжевато-коричневому.

– Другое дело!

Я кривлюсь.

– Ты же светленький, Джон, светло-каштановые волосы и светлая кожа. Очки и борода акцентируют цвет.

Встаю и подхожу к зеркалу над туалетным столиком.

– А ты схуднул, – замечает Мэнди. – Хотя и прежде-то лишним весом не отличался.

Гляжу на свое отражение: вроде бы и остался прежним, но в то же время ясно, как Мэнди меня обработала. Бейсболка, очки и борода. В жизни не подумал бы, что брови, если увеличить их объем, способны так изменить внешность. И никакая Секретная служба не нужна. Никто меня теперь не узнает.

– Знаешь, Джон, не надо держаться за прошлое. Тебе всего пятьдесят. Она хотела, чтобы ты жил дальше. Даже слово с меня взя…

Мэнди умолкает, не договорив. Лицо розовеет, глаза влажно поблескивают.

– Рейчел и с тобой об этом говорила?

Она кивает, положив руку на грудь. Ждет, пока улягутся нахлынувшие чувства.

– Прямо так и сказала: «Смотри, чтобы Джон не провел остаток жизни в одиночестве из-за какого-то там неуместного чувства верности».

Я судорожно втягиваю воздух. Слова «какое-то там неуместное чувство верности» Рейчел не раз произносила при мне. Она словно вернулась к нам, в эту комнату: я буквально ощущаю ее дыхание, вижу, как она стоит передо мной, наклонив голову, – значит, хочет сказать что-то важное. На правой щеке у нее ямочка, в уголках глаз – смеховые морщинки…

В последний день она держала меня за руку. От обезболивающих голос Рейчел звучал совсем слабо и сонно, но ей хватило сил, чтобы напоследок сжать пальцы. «Дай слово, Джонатан, что ты найдешь себе еще кого-нибудь…»

– Я что хочу сказать, – хрипловато произносит Мэнди. – Рано или поздно всем пора возвращаться в строй. Это любому понятно, нет нужды стесняться. Не обязательно изменять внешность, когда собираешься на свидание.

Слегка опешив, напоминаю себе: Мэнди понятия не имеет о происходящем. Само собой, она решила, что я иду на встречу с дамой – и не хочу, чтобы нас застукали международные СМИ.

– Ты ведь на свидание собрался? – Ее идеальные брови задумчиво сходятся над переносицей. Если не на свидание, то куда? Зачем президенту сбегать из своей резиденции и расхаживать инкогнито, да еще без охраны?

Нельзя позволять воображению Мэнди разгуляться.

– Да, я кое с кем встречаюсь.

Мэнди ждет продолжения и, не дождавшись, слегка поджимает губы. Впрочем, после смерти Рейчел она мягка со мной и допытываться не станет.

Гляжу на часы. Президенты ведь не опаздывают, а задерживаются. И их терпеливо ждут. Только не сегодня.

– Мне пора, – говорю.