Текст книги "Ледяная колыбель"

Часть VIII
Барабаны войны

 
Трубите, рога, гремите, мечи!
Седлай скакуна и плетью взмахни,
Ибо мы – Анвины, кои сеют страх!
 
 
Хватай свой щит и готовь топор,
Чисти доспехи, востри копье,
Ибо мы – Анвины, нам неведом страх!
 
 
Коль забрезжит рассвет и рекой хлынет кровь
Восстаньте из мертвых, мои храбрецы!
Ибо мы – Анвины, нам неведома смерть!
 

Боевая песнь древнего легиона Анвинов

Глава 36

Перегнувшись через поручни крылатки, Канте изучал раскинувшийся далеко внизу зеленый лес. Тот взывал к нему отдаленным шепотом птичьего пения и более резкими криками хищников. Пока «Квисл» проплывал над ним, пробиваясь сквозь низкие облака, принц жадно втягивал ноздрями аромат сочного суглинка и мокрых листьев.

Это была легендарная Майрская чащоба – мечта охотника. Ее сень простиралась под кораблем далеко во все стороны, плавной волной поднимаясь на востоке к горам – высоким вершинам Гиргского Уступа.

Канте хотелось сейчас все бросить и раствориться в лесах внизу. Он представил себе, как ведет простую жизнь следопыта, зарабатывая себе на жизнь под этим тенистым пологом – и не только из-за своей любви к лесам и охотничьим приключениям.

«Ну и жарища же здесь, наверху!»

С носа у него капал пот, падая на далекий полог внизу. Принц выпрямился и хмуро посмотрел на громоздящиеся за бортом горы Уступа.

В течение вот уже двух дней «Квисл» следовал вдоль этих вершин, направляясь строго на юг. Горы вблизи Кисалимри были слишком высоки, а ветры слишком свирепы, чтобы рисковать пересечь хребет на столь маленьком кораблике. По мере того как они продвигались вдоль края Уступа, скалистые вершины становились все ниже. По словам капитанши крылатки, рисийки по имени Сёкл, перевалить через хребет им предстояло чуть позже в тот же день.

«Поскорей бы»

Канте оглянулся на север, желая, чтобы эти горы уже надежно отделяли его от Кисалимри – особенно с учетом того, кого именно держали в плену на борту. Он представил себе лицо Рами, словно потемневшее от грозовых туч. Клашанский принц был все еще убежден, что Канте предал его. И презрение Аалийи становилось лишь сильней с каждой пройденной лигой. Имри-Ка наверняка уже отправил в погоню за своими отпрысками боевые корабли, причем гораздо более быстрые, чем их собственный.

Расстроенный медленным темпом своего продвижения, Канте еще крепче вцепился пальцами в поручень. Главные преимущества крылатки – это высокая скороподъемность, позволяющая мгновенно покинуть какое-то проблемное место на земле, и завидная маневренность, обеспечиваемая благодаря распахивающимся по бортам крыльям. Быстрое преодоление больших расстояний – не ее стихия. Напряженное трепетание парусины на крыльях «Квисла» напомнило ему, что летят они уже на пределе своих возможностей.

Хриплое ругательство, за которым последовал резкий жалобный вопль, привлекло внимание Канте к носовой части корабля.

Под железными тросами, тянущимися от изгиба высокого носа к нависающей над ним оконечности летучего пузыря, стояла на коленях Ллира, рядом с которой пристроилась стройная женщина по имени Касста, одна из рисийских наемных убийц. В команде Сёкл она была самой молодой – может, всего на год или два старше Канте. Коса у нее была короче, чем у остальных, и всего с четырьмя колокольчиками, что выдавало в ней послушницу.

Касста выдернула из рук Ллиры вырывающуюся почтовую ворону.

– Да держи ты ее как следует! – недовольно пробурчала Ллира.

– Ты обращаешься с ней слишком грубо, – пожурила разбойницу Касста, хмуро посмотрев на нее. – Запомни как следует: нет ничего сильнее нежности и ласки.

Канте невольно улыбнулся, удивленный такими словами убийцы-подмастерья. За последние два дня он часто замечал Кассту – чаще, чем следовало бы. Двигалась она с жаркой, почти непристойной грацией, намекающей и на иные ее скрытые таланты. Он порой тоже перехватывал ее взгляды. Но Касста, казалось, смотрела прямо сквозь него.

Однако Ллиру это ее замечание ничуть не позабавило.

– Давай-ка наконец засунем это треклятое письмо, чтобы поскорей со всем этим разделаться!

Касста убрала от нее ворону.

– Сначала сделай глубокий вдох.

В ответ на это предложение Ллира лишь насупилась.

Канте, которое происходящее заинтересовало сразу по нескольким причинам, подошел к ним:

– Может, помочь?

Ллира, фыркнув, встала, явно показывая, что уже сыта по горло, и сунула ему в руку рулончик непромокаемого пергамента, небрежно запечатанный воском.

– Это нужно доставить Саймону. Тут говорится, что скоро мы отвернем в сторону Мальгарда и пересечем горы. Недавно прилетела одна из его ворон – с сообщением, что ситуация в Кисалимри накаляется с каждым колоколом. Он хочет знать о нашем продвижении, чтобы определить дальнейший порядок действий.

Канте взял у нее свиток. Пока они летели вдоль Уступа, почтовые вороны постоянно гоняли туда-сюда. Такие стремительные птицы летали быстрей любой крылатки, но по мере их продвижения расстояния все увеличивались, усложняя общение и координацию действий. Как только они пересекут горы, делать это будет еще сложней. Если им и дальше требовалась поддержка Саймона и «Попранной Розы», медлить с отправкой не стоило.

Ллира коротко махнула Канте, чтобы тот занял ее место. Он подозревал, что раздражение предводительницы воровской гильдии объяснялось не одним лишь упрямством почтовой вороны. Прошлой ночью Ллира заявилась к нему в каюту полупьяная – или, по крайней мере, притворилась таковой – и грубо поцеловала его, после чего попыталась завалить на кровать, но он кое-как выпроводил ее за дверь, прежде чем она успела сделать что-то еще. И все же поступил так скорее машинально, чем из чувства отторжения. Губы у нее были мягкими, а язык пытливым. То, как приподнялись ее груди, прижатые к нему, не было чем-то совсем уж нежеланным.

И все же…

«Наверное, это только к лучшему».

Ллира решительно зашагала по палубе. Подойдя к люку, она встряхнула своим коротким плащом, словно отмахиваясь от них обоих, и исчезла внизу. В то время как Ллира, может, и хотела разделить постель с принцем, он знал другого человека, чей пыл в этом смысле остыл как лед. Канте искренне сожалел о потере дружбы Рами и все еще лелеял надежду, что ее можно возродить.

Вздохнув, он повернулся и опустился на колено напротив Кассты. Лицо у той было бесстрастным, но в глазах сверкало веселье, как будто она подслушала его самые сокровенные мысли. А может, так оно и было. Говорили, что рисийки способны читать другого человека как открытую книгу, подмечая мельчайшие движения его глаз, губ и дыхания. Что и делало их столь искусными убийцами.

Естественно, разгоряченное лицо Канте мало чем скрывало его неловкость – как прошлым вечером, так и сейчас.

От Кассты пахло медовым деревом и дубленой кожей. Серебристо-белый цвет ее лица эффектно оттенял розовый оттенок губ. Пышные формы так и рвались наружу из туго обтянувшей их блестящей черной кожи, особенно когда она наклонилась, чтобы протянуть ему ворону.

Он таращился туда слишком уж долго.

– Принц Канте! – холодно произнесла Касста, с оттенком презрения подчеркнув его титул.

Он постарался не обидеться. Матриархальное общество рисийцев было известно тем, что не особо уважало иерархическую форму правления.

Канте прочистил горло.

– Гм… Прости… Просто сейчас у меня слишком уж много всего в голове.

– Ничуть не сомневаюсь. – Взгляд Кассты метнулся туда, где только что исчезла Ллира. – А она вполне себе ничего – если кто любит пожестче…

Щеки Канте вспыхнули еще сильнее. На таком крошечном кораблике мало что утаишь. Опустив лицо, он сосредоточился на том, чтобы отколупнуть крышечку с конца трубки для сообщений, прикрепленной к спине вороны между крыльями. Даже эта простая задача оказалась ему не по силам. Птица заерзала, явно все еще возмущенная грубым обращением Ллиры.

«Поверь мне, птичка, я чувствую то же самое».

Обескураженный, Канте откинулся на пятки. А затем вспомнил совет Кассты. Сделав глубокий вдох, протянул палец и взъерошил пернатый гребень на шее вороны. Тихонько шикнул на нее. Та захлопала крыльями, но тут же вроде как успокоилась.

– Так-то лучше, – прошептал Канте.

Наконец откупорив трубку, он вложил туда свиток. Закончив, поблагодарил птицу, еще раз взъерошив ей хохолок. Ворона повернула голову и потерлась головой о его руку, вызвав улыбку на губах у принца.

Касста прижала птицу к груди и нежно погладила ее по шее.

– Сам видишь, как нежное прикосновение способно согреть сердце. Хотя после этого… – Она пожала плечами. – Зачастую приветствуются и более грубые прикосновения.

Прежде чем он успел ответить, Касста встала, подошла к поручням и выпустила ворону на волю. Канте проследил, как она это делает – высоко подняв руки и выгнув спину, – и на миг даже забыл, как дышать. Хотя невольно отметил и еще одну деталь.

За все это время в косе у нее не звякнул ни один колокольчик.

Это послужило неприятным напоминанием о том, что ему лучше быть с ней поосторожней.

«Ибо у этой бледной розы есть шипы».

* * *

Вспотевший и не в духе – и не только по причине дневной жары, – Канте спустился по трапу в прохладное пространство нижней палубы. Он дождался, пока Касста не уйдет первой, чтобы немного собраться с мыслями. Она больше не произнесла ни слова, вроде как едва замечая его присутствие.

«Впрочем, она рисийка, а я – мужчина…»

Канте покачал головой, озадаченный и неуверенный. Касста просто поддразнивала его – забавлялась, чтобы убить время, пока корабль лига за лигой медленно продвигался вперед? Принц подозревал, что интерес Ллиры к нему был вызван той же скукой, только вот предводительница воровской гильдии действовала куда более откровенно. Поймав себя на том, что замешательство сменяется у него раздражением, он направился по коридору к своей каюте.

– Канте! – послышался голос у него за спиной.

Обернувшись, он увидел Фрелля, высунувшегося из дверного проема каюты, которую тот делил на двоих с Пратиком. Эти двое безвылазно торчали там бо́льшую часть путешествия – всё пытались расшифровать страницы, вырванные из древней книги, обнаруженной в самом сердце Кодекса Бездны. Эти труды явно взяли свое. Глаза алхимика помутнели от усталости, подбородок и щеки заросли темной щетиной.

Фрелль махнул рукой, подзывая Канте к себе:

– Нам нужна твоя помощь.

– Моя помощь?

– Просто иди сюда.

Алхимик сразу скрылся в каюте, явно ожидая, что его бывший ученик повинуется и последует за ним.

Канте пожал плечами, радуясь возможности хоть как-то отвлечься. Растолковывать написанные выцветшие чернилами отрывки из древнего фолианта явно проще, чем разбираться в женских хитростях.

«По крайней мере, для меня».

Пройдя по коридору, он вошел в тесную каютку.

– Закрой дверь, – потребовал Фрелль.

Алхимик склонялся над маленьким столиком. Пратик расположился напротив него. Между ними лежала украденная страница. Еще две были пришпилены к дальней стене. Другую занимала двухъярусная койка, явно нетронутая.

Пратик держал в руке большое увеличительное стекло, вглядываясь в одно из многочисленных изображений на странице перед ним. Крошечный символ изображал треснувшее золотое яйцо, из которого выползала змея. Картинка была раскрашена в яркие цвета, хотя краска потрескалась и покрылась темными пятнышками от времени. С рукописными строчками, окружающими изображение, дела обстояли хуже. Слова были едва различимы.

Но это была не самая большая забота.

– Мы не особо продвинулись, – объявил Фрелль. – Пратик немного знает древнеклашанский язык, так что кое-какое представление касательно контекста получить можно. И картинки помогают. Но то, что нам удалось распознать, слишком уж запутано и разрознено.

– И что же вы выяснили? – спросил Канте. – Что-нибудь еще насчет этой темной богини, которой поклоняются Дреш’ри?

– Нет. На украденных мною страницах Вик дайр Ра упоминается всего лишь единожды.

Канте нахмурился:

– И ты по-прежнему считаешь, что это может быть Никс?

Фрелль уже поделился всем, что произошло в темном сердце Кодекса, включая свои собственные опасения по поводу личности темного всадника, оседлавшего крылатого зверя.

Да и без того все их мысли были только про Никс, особенно после тревожного сообщения Ллиры, услышанного два дня назад. Каким-то образом в Халендии прознали, что Никс и ее спутники отправились через Ледяной Щит. Королевство отправило в погоню за ними боевые корабли. Не имея возможности предупредить группу Никс, им оставалось лишь просто переживать по этому поводу.

– У меня больше нет никаких сведений о Вик дайр Ра, – признался Фрелль. – Но одно упоминание, которое мы нашли здесь, и вправду связывает Царицу Теней с кое-каким очень тревожным изображением.

Он переместился к странице на стене и указал на один из иллюстрирующих ее символов. Тот представлял собой серебристый лик полной луны – только вот ее нижняя половина была разбита вдребезги, и осколки рассыпались по всей странице.

– Похоже на обрушение луны, – предположил Канте. Потом махнул рукой на другие страницы. – А что еще интересного во всех этих каракулях?

Пратик пожал плечами:

– Ничего, что имело бы смысл. Бо́льшая часть этого относится к какой-то великой войне.

Канте представил себе гигантскую бомбу, сброшенную на вершину Караула Экау, и дымный шлейф от оставленных ею разрушений.

– Что ж, война и вправду начинается.

Фрелль покачал головой:

– Описанная здесь битва не является пророчеством грядущей войны. Скорее это похоже на какое-то событие из древней истории. Или на легенду.

– Определенно на что-то из очень далекого прошлого, – согласился Пратик, который подвел Канте к другой странице на стене и обвел пальцем несколько абзацев. – Весь этот отрывок написан на языке Старейшин – наречии древних богов. А вот чем датируется та война.

Пратик ткнул кончиком пальца в одну из строчек.

– Панта ре Гаас…

– Забытый век, – перевел Фрелль. – Доисторические времена. Говорится, что именно тогда и началась эта война.

Пратик кивнул.

– Это битва должна быть очень важна. Иначе зачем еще включать упоминание о ней в древнюю книгу пророчеств?

Фрелль упер кулаки в бока:

– И что еще более интересно – какое отношение все это имеет к Вик дайр Ра и угрозе обрушения луны? – Алхимик повернулся к Канте: – Вот почему ты нам и понадобился. Чтобы помочь нам собрать все это воедино.

– Я? Да я едва говорю по-клашански, не говоря уже о древнеклашанском!

– Но ты знаешь кое-кого, кто владеет этим языком гораздо более свободно – даже лучше, чем Пратик.

Канте на шаг отступил.

«О нет…»

Пратик объяснил:

– Говорят, что древнеклашанский – это язык наших тридцати трех богов. Лишь горстка ученых в Доме Мудрости свободно владеет этим языком, который изначально предназначался для венценосных имри – чтобы те могли общаться с богами во время ритуалов, зачитывая на нем священные тексты. Вот почему я так мало знаю.

– Хотя вот Рами уверенно им владеет, – многозначительно подчеркнул Фрелль.

– Как и его сестра, – добавил Пратик. – Несмотря на внешность избалованной дочки Имри-Ка, Аалийя хорошо образованна, даже блестяще.

С отчаянием в глазах Фрелль повернулся к Канте:

– Ты должен убедить их помочь нам!

Глава 37

Готовясь к надвигающейся буре, Канте положил ладонь на дверь, за которую поместили пленников. До сих пор он уже четырежды пытался заключить мир с Рами – торжественно поклясться, что он и знать не знал про планы Ллиры организовать похищение его сестры. Но Рами оставался глух и безучастен к его заверениям. Принц обожал свою младшую сестру и был готов защищать ее даже ценой собственной жизни. Знал Канте о ее похищении или нет, это все равно произошло под предлогом освобождения их из дворца. Для Рами все это было связано воедино.

В глубине души Канте понимал, что клашанец не так уж и не прав.

«Я и вправду отчасти приложил к этому руку».

Канте подозревал, что причина, по которой он так нуждался в прощении Рами, заключалась скорее в стремлении смягчить свою собственную вину. Аалийя не заслуживала того, чтобы ее втягивали – в буквальном смысле – во всю эту историю.

– Так заходишь ты или как? – поинтересовался караульный из разбойников, прислонившись к стене и ковыряя кинжалом в зубах.

Оставалось лишь постучать, чтобы объявить о своем появлении. Фрелля и Пратика вместе с их адскими страницами Канте оставил в их каюте. Лучший шанс заручиться сотрудничеством брата и сестры состоял в том, чтобы отправиться к ним в одиночку.

Изнутри донесся невнятный ответ. Сдвинув засов на двери, Канте немного выждал – не хотелось бесцеремонно врываться внутрь, особенно после недавних попыток примирения, когда его лишь как следует выбранили. Наконец Лорин открыл ему дверь. Роль чааена на борту корабля сводилась к роли обычного слуги.

Лорин хмуро посмотрел на Канте. Вероятно, он ожидал увидеть в дверях кого-то из экипажа с полуденной кормежкой.

– Если позволишь… – Канте махнул рукой в сторону каюты.

Лорин повернулся и что-то спросил по-клашански. В ответ послышался раздраженный голос Рами. Принцу явно надоели попытки Канте подмазаться к нему. Однако Лорин все-таки отступил назад и взмахом руки пригласил его внутрь, как будто приветствуя гостя в своих личных покоях, а не в тюремной камере.

Канте вошел, по-прежнему ломая голову над тем, как бы заручиться их содействием.

Каюта была практически такой же, как и все остальные, с двухъярусной койкой вдоль одной из стен. Для Лорина притащили тонкий матрасик. Единственным заметным отличием этой каюты были ее чуть большие размеры по сравнению с остальными и наличие своего собственного отхожего места. И все же это были далеко не императорские покои.

Рами спрыгнул с верхней койки. Нижняя была затянута самодельной драпировкой, скрывающей Просветленную Розу Имри-Ка. Аалийя не показывалась и во время каждого из предыдущих визитов Канте. Он так и не видел ее с тех пор, как принцессу вытащили из шкафчика с судонаправительскими картами.

Рами встал перед ним, преграждая путь в остальную часть каюты, – голый по пояс, кожа у него блестела от пота из-за удушающей жары. На нем была лишь пара рваных штанов, милостиво подаренных кем-то из членов экипажа.

– Чего тебе надо? – требовательно спросил он.

– Твоя помощь.

Рами высоко приподнял бровь, и на его лице появилось мрачное изумление.

– Помощь?

Канте махнул рукой в сторону занавешенной койки.

– Помощь вас обоих.

Бровь опустилась и соединилась с другой, образовав глубокую морщину.

– Воистину – это наверняка какая-то шутка?

– Я знаю, ты злишься. Наше взаимное доверие подорвано. Еще раз: я глубоко сожалею. Но я пришел сюда по просьбе алхимика Фрелля и чааена Пратика.

Принц скрестил руки на груди, явно считая этих двоих в равной степени ответственными за похищение его сестры.

– Рами, не важно, простишь ты меня или нет, но ты ведь знаешь, почему вообще согласился пойти со мной. Знаешь, что именно все эти усилия – и оплошности, – Канте покосился на занавеску из одеяла, – должны предотвратить.

Ответили ему с занавешенной койки:

– Обрушение луны.

Аалийя отдернула занавеску и выбралась из своего убежища, все в том же нижнем белье, в котором ее похитили, – в одной лишь тонкой шелковой сорочке, теперь высоко подпоясанной на талии. Она стояла, ничуть не смущаясь, как будто на ней было самое лучшее платье. Черные глаза ее горели огнем – достаточно жарким, чтобы Канте отступил на шаг.

Принцесса отбросила с лица россыпь вьющихся волос, выбившихся из ее темных кос. Щеки у нее еще больше раскраснелись. Даже ненаряженная, непричесанная и ненакрашенная, она оставалась царственной – и казалась теперь даже еще более красивой, словно потрясающий черный бриллиант, выпавший из золотой оправы.

– Ты и вправду ожидаешь, что мы поверим, будто луна упадет с неба и уничтожит весь мир? – презрительно бросила Аалийя.

В поисках поддержки Канте бросил взгляд на Рами. Тот наверняка уже должен был поделиться всем со своей сестрой. Она наверняка потребовала от своего брата объяснений, как тот оказался среди предателей, похитивших ее. Рами лишь холодно посмотрел на Канте в ответ, даже не думая его выручить.

«Теперь все зависит только от меня».

Канте пристально посмотрел на Аалийю, давая ей увидеть его искренность.

– Это точно произойдет. Если только мы не начнем действовать. И как можно скорее. Я не хотел обременять вас ничем из этого. Но в Клаше скрыто кое-что жизненно важное, что мы должны…

– Таинственный Спящий! – столь же пренебрежительно выпалила она в ответ.

Канте покосился на Рами – тот явно ничего не скрыл от своей сестры. А потом вновь поднял взгляд на Аалийю, припомнив утверждение Пратика о том, что в этой молодой женщине есть нечто большее, чем капризы избалованной принцессы.

– Хочешь верь, хочешь нет, но как раз это и движет нашими действиями, – произнес Канте. – Можешь считать нас обманутыми, сумасшедшими, даже смешными, но мы не желаем Клашу никакого вреда. Равно как тебе и твоему брату. Мы хотим лишь следовать указанному нам пути.

– Пути, указанному бредовым сном какой-то слепой девицы, к которой вернулось зрение?

Канте вздохнул.

«Рами определенно ни о чем не умолчал».

– Алхимик Фрелль тоже верит ей, – подчеркнул Канте. – А он не из тех, кто слепо следует мудрости всяких шарлатанов и гадалок по костям. Еще до того, как он даже услышал про Никс, его собственные точные исследования луны уже подтвердили такую угрозу.

Аалийя глубоко вздохнула, и огонь у нее в глазах немного притух.

– Насколько я понимаю, твой наставник был членом Совета Восьми в Тайнохолме? Весьма достойная и уважаемая должность, надо заметить…

– Да… Это так.

Просветленная Роза явно и сама успела навести справки.

– И он вправду верит в это? – спросила Аалийя.

Канте кивнул и указал на ее брата:

– Когда Рами взломал замок и тайком пробрался в наши покои, то увидел, на что нацелены исследования Фрелля, – на луну и это роковое пророчество.

Аалийя пристально посмотрела на брата:

– Как это понимать? Ты вломился в покои алхимика?

Глаза Рами расширились. Он поднял ладонь. Очевидно, принц был все-таки не совсем откровенен с ней в своем рассказе о недавних событиях.

Сестра пристально посмотрела на него:

– Выходит, ты все-таки продолжил свое обучение у чааена Пайка? На вора и жулика? Даже после того, как я велела тебе прекратить? Если б отец вдруг прознал…

– Да ничего он не прознал, – отмахнулся Рами. – И никогда не прознает. Отец не обращает на меня ни малейшего внимания. Равно как и бо́льшая часть империи, раз уж на то пошло. Сама ведь знаешь, сестрица. Он слишком запутался во всяких шепотках и предзнаменованиях. Может, алхимик Фрелль и не обращает внимания на прорицателей, но наш отец всегда прислушивается к этому треклятому Ораклу из Казена.

Аалийя скрестила руки на груди, явно встревоженная, – но было неясно, из-за низменных ли устремлений Рами или же пренебрежения собственного отца. Канте ощутил, что в обоих давно назрело недовольство подобной ситуацией, пусть даже они и не особо стремились этого показывать.

Принцесса вновь повернулась к Канте:

– Ты утверждаешь, будто твой алхимик не подвержен влиянию прорицателей и их предсказаний. Тогда почему же он из кожи вон лезет, чтобы помочь этой болотной девчонке, которая тоже явно какого-то рода шарлатанка?

– Во-первых, не такая уж она и девчонка. Вы с ней почти что одного возраста. – Канте представил себе Никс, ярко сияющую в битве на вершине Далаледы – тогда еще лишь входящую в силу. – И уж поверь мне: Никс не из тех, с кем стоит шутить. Даже твои Дреш’ри боятся ее. Они называют ее «Вик дайр Ра».

Рами и Аалийя ахнули, услышав это имя. Даже Лорин отступил на шаг и прижал большой палец к губам, дабы защититься от злых сил.

Рами первым обрел дар речи:

– Почему… почему ты все это говоришь?

Сбитый с толку, Канте уставился на своих явно потрясенных собеседников. И наконец поняв, что Рами так и не слышал остальную часть истории о том, что случилось с Фреллем в Кодексе Бездны, принялся рассказывать о случившемся, не опуская никаких подробностей – описывая все от и до, начиная с венинов и заканчивая крылатым изображением, мрачно затеняющим стену.

Когда Канте закончил свой рассказ, Лорин покачал головой. Голос его звучал совершенно ошеломленно, когда он сослался на заключительную часть этой истории:

– Так Кодекс Бездны… сгорел дотла? Это оттуда поднимался дым, который мы видели над садами Имри-Ка?

Аалийя лишь отмахнулась от него и сосредоточилась на Канте, подступив ближе. Теперь в глазах у нее светился неподдельный интерес.

– Страницы, украденные твоим наставником… Они всё еще у него?

Канте кивнул:

– Вот почему я и обратился к вам обоим. Бо́льшая часть там написана на древнеклашанском.

Аалийя покосилась на брата:

– И ты хочешь, чтобы мы помогли растолковать этот текст? Ты поэтому пришел сюда?

Канте еще не упомянул об этом, но тем не менее она разгадала его намерения.

Аалийя шагнула к двери, протиснувшись мимо Канте:

– Покажи нам.

* * *

У Фрелля, который тенью следовал за двумя клашанцами, терпение было уже на исходе.

Уже целый колокол пара расхаживала взад-вперед между стеной и столом, внимательно изучая все три страницы, вырванные из древнего фолианта.

Аалийя держала в руке очки для чтения Пратика и часто заглядывала сквозь линзу, чтобы получше разглядеть написанное. Часто останавливалась, чтобы пошептаться с братом, хотя не то чтобы ей требовалось говорить потише: эти двое делились друг с другом своими мыслями на древнеклашанском, по-прежнему сохраняя в тайне то, что им удавалось разобрать. Все, что мог сделать Фрелль – равно как Пратик и Канте, – это терпеливо дожидаться, пока они не уйдут.

– Это длится уже целую вечность, – пробормотал Канте.

Фрелль понимал, что значительная часть нетерпения молодого принца вызвана голодом. Тот постоянно потирал живот и поглядывал на дверь. Пратик сосредоточился на Рами и Аалийи, навострив уши и всячески пытаясь подслушать их разговор, но его познаний в древнеклашанском для этого явно не хватало. Всякий раз, когда Фрелль бросал на чааена вопросительный взгляд, тот лишь пожимал плечами.

«Так что пока бездействуем».

Безвыходную ситуацию наконец нарушил стук в дверь. Канте приоткрыл ее ровно настолько, чтобы позволить кому-то из экипажа просунуть в каюту блюдо с мягкими сырами и черствым хлебом, а также бутыль сладкого вина. Разбойник попытался просунуть голову внутрь, явно испытывая любопытство, но Фрелль захлопнул дверь прямо у него перед носом.

– Наконец-то, – проворчал Канте, ставя поднос на нижнюю койку.

Все по очереди перекусили – за исключением Аалийи, которая опять пристально разглядывала изображение разбитой луны. Когда принцесса наконец повернулась к ним лицом, глаза у нее выглядели задумчивыми и смиренными, как будто она приняла правду об обрушении луны. Чуть раньше Аалийя успела вовлечь Фрелля в дискуссию о частоте землетрясений и более сильных приливах. И даже связала последнее с усиливающимися штормами, которые все чаще обрушивались на побережье. Фреллю, которому это до сих пор не приходило в голову, осталось лишь потирать подбородок. Пратик был явно прав насчет острого ума Просветленной Розы.

Вернувшись к столу, Аалийя обвела рукой все три страницы.

– Кое-что из этого написано на мудреном диалекте древнеклашанского. Но вполне поддается растолкованию.

– И о чем же там говорится? – спросил Фрелль.

Рами шагнул было вперед, но прежде чем он успел открыть рот, сестра заставила его замолчать, подняв руку. Прищуренными глазами она долго изучала Фрелля.

– Я скажу вам, но не раньше, чем потребую от вас всех обещания – торжественной клятвы.

Догадавшись о ее намерениях, Фрелль высказал их:

– Мы освободим тебя и твоего брата, как только найдем погребенного Спящего! Мы и вправду не желаем вам зла.

– Это хорошо, но это не то, чего я желаю.

– Тогда что же?

Аалийя обвела взглядом собравшихся:

– Я пока оставлю это невысказанным. Но не бойтесь, это нечто легко достижимое и не помешает вашим усилиям.

Пратик нахмурился:

– Ты хочешь, чтобы мы поклялись совершить в будущем некое действие с неизвестными последствиями?

Она выгнула бровь:

– Так вы хотите знать, что скрыто на этих страницах?

Фрелль глубоко вздохнул, прежде чем ответить:

– Если ты тоже дашь нам слово, что такое условие и вправду не повредит нашему делу…

Аалийя склонила голову:

– Считайте, что уже дала.

Фрелль посовещался с Пратиком, даже с Канте. Чааен торжественно кивнул. Канте лишь пожал плечами.

Удовлетворенный, Фрелль прижал ладонь к сердцу:

– Мы тоже клянемся.

Его спутники последовали его примеру.

Аалийя еще мгновение смотрела на них, словно оценивая их искренность, а затем повернулась к страницам. Жестом подозвала к себе Рами – хотя и не для того, чтобы привлечь его к делу или вовлечь в разговор. Она просто отняла у него чашу со сладким вином. Немного отпила и махнула ею в сторону страницы, лежащей на столе.

– Это и в самом деле описание великой войны. Которая началась во времена Забытого века. До появления королевств и империй. Еще до того, как полностью сформировался Венец.

Фрелль подступил ближе, припомнив то, что он узнал в светящемся склепе под Северным Монументом.

– По словам Шийи, после того как мир перестал вращаться вокруг своей оси, земли Урта пребывали в хаосе в течение бесчисленных тысячелетий.

Аалийя кивнула:

– На этих страницах как раз и рассказывается о таком всеобщем смятении. Когда люди изо всех сил пытались выжить. Когда земли сотрясались, а над ними бушевали страшные бури, сметающие леса и разрушающие горы.

– Но эта война… – Пратик хмуро уставился на страницу. – Если у людей не было царств, то кто тогда с кем сражался?

– А я и не говорила, что они были людьми, – пояснила Аалийя. – На этих страницах они называются «та’вины».

Она указала на набор иллюстраций, перемежающих текст: на крошечные отряды сияющих рыцарей – как небольшие, так и образующие целое войско, налетающие друг на друга. Некоторые рисунки изображали более мелкие стычки, даже отдельных людей, дерущихся друг с другом.

– Если эти та’вины не люди, то кто же тогда? – спросил Фрелль.

– Я не знаю, – призналась Аалийя.

Вмешался Рами:

– С древнеклашанского «та’вины» переводится как «бессмертные боги».

Пратик нахмурился:

– Может, эти страницы относятся к Древним богам? Божествам, предшествующим нынешним?

Ни у кого не нашлось на это ответа.

Канте наконец-то поднял вопрос, который мучил Фрелля:

– Но какое отношение это столкновение богов имеет к обрушению луны или Царице Теней?

Аалийя потерла подбородок:

– Это неясно. Война закончилась, но предсказано, что она начнется снова. С возрождением Вик дайр Ра. А та’вины будут либо препятствовать, либо помогать ей. Если б у нас было больше страниц или вся книга целиком… – закончила она, пожав плечами.

Фрелль еще раз представил, как этот древний том сгорает в ритуальном костре вместе с одним из Дреш’ри, и внутренне содрогнулся при мысли о знании, утраченном в этом пламени.