Текст книги "Ледяная колыбель"

Глава 30

Пристроившись в темном углу турнирного двора, Исповедник Врит внимательно изучал сияющую фигуру будущего короля Халендии – и пытался подавить свое беспокойство.

Размышляя над дилеммой, он машинально поглаживал свои длинные серебристо-белые косички, обернутые вокруг шеи и завязанные под подбородком. Косички эти обозначали его статус святого Исповедника, равно как и его серая мантия и татуировка в виде черной повязки на глазах.

Правда, не то чтобы кто-то обращал на него хоть какое-то внимание. На другом конце двора бушевало шумное празднество. Из пирамиды откупоренных бочонков рекой лился эль. Барды горланили песни о древних битвах и доблестных воинах. Весело отплясывали менестрели и шуты – столь же пьяные, как и сотни королевских легионеров, предающихся кутежу среди множества костров. Все они собрались здесь, чтобы отпраздновать успешный штурм северного побережья Клаша.

И в центре всего этого ликования стоял предмет их обожания – молодой человек, возглавивший эту атаку, свою первую боевую вылазку после окончания Легионария.

Принц Микейн все еще был облачен в полные боевые доспехи. В их блеске отражалось пламя костров и факелов, превращая халендийский герб на его нагрудном панцире в огненное зарево. Такой же фамильный знак Массифов – солнце и корона – был выгравирован и на серебряной маске, закрывавшей половину его лица. Он представлял собой внушительную фигуру и явно сознавал это.

Микейн стоял среди бойцов вирлианской гвардии – самых отборных воинов Легиона, закаленных во многих боях, лица которых полностью покрывали татуировки малинового цвета – как для обозначения их высокого статуса, так и для того, чтобы вселять страх во врага. Хотя девять человек, стоявших ближе всего к Микейну, были его личной охраной – бойцами особого элитного подразделения, именуемого Сребростражей. Эти добавили на свои малиновые лица еще и черные татуировки в виде символа Массифов, подражая принцу и отдавая ему дань уважения.

Главным среди Сребростражей был гороподобный капитан Торин, который прошлым летом спас Микейна после полученного тем жестокого удара секирой по лицу. Несмотря на все усилия целителей королевства, Микейн так и остался изуродованным – с отвратительными шрамами, ныне скрытыми за сияющей маской.

Врит знал, что эта маска выражала сам дух принца. Микейн вроде ликовал вместе с окружающими, демонстрируя всем свою легкую улыбку, но это веселье так и не коснулось глаз молодого человека.

Принц был все еще полон горечи, чего вполне приходилось ожидать. Но и не только. Оставалась еще и постоянно сгущающаяся в нем тьма – словно некий яд просочился в него из этой раны, продолжая распространяться. Это была злобная смесь ярости, гордости и честолюбия. У Микейна больше не хватало терпения выслушивать ни наставления, ни советы.

Исповедник знал, что принц так и не обретет покоя, пока не умрет его брат-близнец – а может, даже и тогда.

И все же отнюдь не душевный настрой принца беспокоил Врита. Тот удар секиры не только оставил шрам на теле молодого человека, но и обрубил узы, до тех пор надежно связывавшие их обоих. На протяжении всей жизни принца Врит готовил Микейна к тому, чтобы тот стал королем, которым он мог бы управлять по своему собственному разумению – которым мог бы владеть, как мечом. Но теперь Исповедник потерял свою власть над принцем. Микейн почти не разговаривал с ним, полностью игнорируя его даже здесь.

«Все эти усилия были сведены на нет одним-единственным ударом…»

И все же Врит лелеял одну надежду. Он проследил за тем, как Микейн склоняется к Торину и указывает тому на ворота, ведущие с турнирного двора. Принц, должно быть, уже устал изображать ликование и с нетерпением ждал предстоящего путешествия. Утром ему предстояло отправиться на холмистые равнины Тучноземья, где семья его жены Миэллы – Дом Каркасса – держала обширное хозяйство. Супруга принца по-прежнему проживала там, находясь под усиленной охраной.

Микейну не терпелось добраться туда – не столько для того, чтобы уложить свою любимую жену в постель, сколько чтобы навестить своих детей-близнецов, мальчика и девочку, родившихся три недели назад. Малыши с криками выскочили из материнской утробы всего через семь месяцев после того, как принц и леди Миэлла поженились. Мало кто знал об этом событии, которое держалось в секрете – чтобы скрыть тот факт, что зачаты были эти детишки задолго до венценосной свадьбы. Никто не хотел пойти на риск запятнать их родословную слухами о рождении вне брака. О появлении близнецов на свет должны были объявить лишь через месяц – на фоне историй о ранних родах.

И все же будь на то воля Микейна, он уже давно возвестил бы об этом. И как раз это и давало Вриту надежду. Принц души не чаял в своих крошечных отпрысках – он буквально светился в их присутствии, счастливый и полный жизни. Исповедник надеялся, что эти двое младенцев могут стать противоядием от разъедающего принца яда. С их рождением у Микейна появилось будущее, которое требовалось защищать.

Врит молился, чтобы в результате принц обзавелся более уравновешенным характером.

«Таким, который я смогу опять лепить, как глину…»

Еще раз поразмыслив, как лучше всего поступить, Врит дождался, пока Микейн не направится к выходу, окруженный плотным кольцом своих Сребростражей. И, как только они ушли, потерял всякий интерес к празднеству и растворился в темноте.

«Осталось еще кое-чем озаботиться напоследок».

* * *

Наконец оказавшись в самых недрах запутанного лабиринта переходов, упрятанного под Цитаделью Исповедников, Врит остановился перед большими дверями из черного дерева и немного постоял перед ними. Все еще взвинченному своими недавними размышлениями, ему требовалось взять себя в руки и сосредоточиться, прежде чем войти в эти священные пределы – самое сердце ордена Ифлеленов – и предстать перед тайной, погребенной глубоко под землей на протяжении вот уже семи столетий.

Прикрыв глаза, он дотронулся до широкой кожаной перевязи с железными заклепками и кармашками, перетягивающей его серую мантию наискосок, – символу Высшего Прозрения. Вознаграждались таким символом ученые мужи, преуспевшие как в алхимии, так и в религиозных науках. У большинства его собратьев в подобных кармашках хранились лишь всякие безобидные амулеты и сентиментальные реликвии, напоминающие о долгом пути к священному званию Исповедника. Но только не у Врита.

Кончики его пальцев читали символы, выжженные на коже. В каждом кармашке хранились запретные талисманы и знаки черной алхимии. Исповедник носил с собой истолченные в порошок кости древних животных, которые больше не бродили под Отцом Сверху, однако их прах по-прежнему оставался пропитан смертельными болезнями. В других кармашках хранились флаконы с могущественными эликсирами, добытыми из суровых обитателей ледяных пустынь далеко на западе. Были еще пузырьки с ядами, извлеченными у зверей, ютящихся в норах выжженной пустоши далеко на востоке. Но самыми ценными были свитки с древними текстами, чернила на которых выцвели настолько, что стали почти неразличимыми, однако эти тексты напоминали о забытой алхимии древних, о черных знаниях, утерянных еще до того, как была записана история этого мира.

Вриту было мало дела до того, что творилось здесь и сейчас; он воспринимал это лишь как средство достижения своих целей. Исповедник чувствовал, что их мир является лишь тенью другого, наполненного безграничным могуществом, и намеревался завладеть этим могуществом и сам. Никакие знания не были для него запретными. Чтобы добыть их, он был готов пойти на любую жестокость.

«Особенно сейчас».

Венец переживал поворотный момент, полный предзнаменований и угрозы войны. В глубине души Врит знал, что как никогда близок к тому, чтобы проникнуть сквозь завесу, скрывающую этот древний источник силы. Вот почему ему требовалось это королевство – и принц, которого он мог бы подчинить своей воле.

В остальном же Халендия его ничуть не волновала, и верность ей он не хранил. Это было всего лишь еще одно царство, которому предстояло быть стертым в порошок. В юности Врит объездил бо́льшую часть Венца. Рожденный рабом в Доминионе Гджоа, он изрядно поболтался по всяким королевствам и империям, пока наконец не оказался на островах Тау на противоположном конце Венца, где и получил образование. Его юность была отмечена жестокостью, издевательствами и унижениями.

Даже сейчас, по прошествии долгого времени, многого добившись в жизни, Врит по-прежнему не забывал былые унижения и боль своих юных лет, когда он, беззащитный, полностью зависел от чужой воли. Эти воспоминания разжигали у него в груди холодный огонь честолюбия, стремление впредь никогда не оказаться ни у кого под пятой. Ради этой цели Врит искал силы, скрытые в древних знаниях, полный решимости любой ценой достичь такого могущества, каким не обладал ни один монарх.

Преследуя эту цель, он вознес молитву темному богу Ифлеленов, Владыке Дрейку, взывая к Его божественной помощи. Шестьдесят три года назад Врит преклонил колено и присоединился к этому ордену, который многие считали богохульным и еретическим, но эта непримиримая клика давала ему лучший шанс реализовать свои амбиции.

«И теперь я возглавляю его».

Открыв глаза, он благоговейно прикоснулся к символу Владыки Дрейка, начертанному на двери из черного дерева, – свернувшемуся кольцами аспиду, увенчанному шипами.

Теперь уже куда более решительно настроенный, Врит распахнул двери. Но едва успел переступить порог, как его сразу же встретил пронзительный крик.

Долговязый молодой послушник – Феник – суматошно суетился над бьющейся в агонии худощавой фигуркой маленького мальчика, опутанной замысловатым переплетением медных трубок и стеклянных сосудов. Грудная клетка обнаженного ребенка была рассечена, открывая бьющееся сердце и судорожно вздымающиеся легкие.

Из центра зала донесся грубый голос Исповедника Кереса:

– Врит! Не посмотришь, что там стряслось?

Врит поспешил в святилище – куполообразное помещение, высеченное из черного обсидиана. Феник, который всеми силами пытался удержать ребенка на месте, явно паниковал.

– Я… я не знаю, что пошло не так! Мальчишка вдруг очнулся и выдернул трубки изо рта!

Подойдя вплотную, Врит молча выхватил из-за пояса кинжал и перерезал ребенку горло, оборвав жалобные крики. Покончив с этим делом, он отступил на шаг и хмуро посмотрел на Феника:

– У тебя есть другая кровожитница взамен этой?

– Д-да, да… – Послушник махнул рукой в сторону двери: – Девочка, девяти лет.

Врит схватил Феника за плечо.

– Передохни немного. Займись подготовкой девочки, а я позову кого-нибудь, чтобы забрали этого мальчишку. Надобна практика, чтобы правильно уложить кровожитницу. Ты еще научишься.

Феник поклонился, колеблясь между облегчением и ужасом.

– Да, Исповедник Врит! Спасибо тебе.

Когда послушник убежал, Врит подошел к мальчику и нежно закрыл ладонью его остекленевшие глаза, безмолвно прося прощения за то, что впустую потратил его жизнь. Еще три кровожитницы, расположенные в других противоположных точках зала, продолжали свою работу уже без мальчика – трое маленьких детей, точно так же опутанных медными трубками, тоже с полностью вскрытыми грудными клетками. Мехи ритмично раздували их маленькие легкие. Их крошечные сердца закачивали жизнь в огромную машину в центре обсидиановой пещеры.

Врит немного помедлил, чтобы еще раз изучить раскинувшееся перед ним чудо.

В просторном помещении расположилась замысловатая паутина из медных трубок и выдутых из стекла сосудов, в которых бурлили и пенились сокровенные алхимикалии. Паутина эта простиралась от сводчатого потолка до самого пола. Огромное устройство пыхтело, колотилось и испускало пар подобно живому зверю.

– Иди-ка глянь на это! – воззвал Керес откуда-то из самого сердца машины.

Обеспокоенный Врит наклонился и стал пробираться сквозь сверкающую медную паутину к ее центру – туда, где скрывался невероятной важности талисман, подсоединенный к кровожитницам и питаемый их энергией.

На первый взгляд это был самый обычный бронзовый бюст мужчины с курчавой бородой. Но на самом деле это было нечто гораздо большее. Бронзовая кожа так и бурлила протекающей внутри энергией. Тончайшие завитки и пряди волос развевались, словно подхваченные невидимым ветром. Фиолетово-синие хрустальные глаза тускло сияли, не замечая ничего вокруг.

Артефакт был обнаружен еще два тысячелетия назад, но на протяжении веков никто толком не знал, что с ним делать, хотя все восхищались его красотой и тонкой работой. Бюст изучали, затем о нем забывали, пока он наконец не добрался до Азантийи.

Со временем сведения, почерпнутые из древних фолиантов, позволили получить некоторое представление об истинной сущности этого бронзового чуда – о том, как его можно воскресить, если правильно подпитать жизненными силами. И тем не менее Ифлеленам потребовались столетия, чтобы пробудить талисман ото сна и получить от него хоть что-то. С тех пор как голова ожила, она пыталась заговорить лишь четырежды. Все ее изречения были совершенно загадочными, произнесенными шепотом и на никому не понятном языке. Эти четыре послания, записанные в самых священных книгах Ифлеленов, по-прежнему ждали своей разгадки.

При дальнейшем изучении орден также обнаружил, что священный талисман испускает странные эманации, мало чем отличающиеся от обуздывающего напева – как будто он безостановочно взывал к окружающему миру. Для того чтобы отслеживать их, артефакт окружили бронзовыми кольцами на одной оси, образующими сложную сферу, подобную механической модели для изучения звезд. Вдоль колец разместили сотни магнитных полосок, подвешенных в заполненных маслом хрустальных сферах, ставших чем-то вроде крошечных флюгеров.

Затем, прошлым летом, был обнаружен еще один артефакт – не просто бюст, а целая бронзовая фигура, которую тоже удалось оживить. Но прежде чем они смогли окончательно завладеть ею, это сокровище было украдено.

Руки Врита сжались в кулаки.

«В самый последний момент…»

И все же он отказывался сдаваться. Вот потому-то и спустился сюда.

Керес поманил его в сторону – туда, где паутину украшало недавнее дополнение, к которому отводилась часть энергии, подпитывающей аппарат.

– Происходит что-то странное. Засветка вдруг остановилась и за весь день так и не сдвинулась с места.

– Покажи мне.

Керес освободил место для Врита. Этот Исповедник, в такой же серой мантии и с такой же татуировкой в виде черной повязки на глазах, был на добрых два десятка лет моложе его, но от воздействия вредных веществ кожа у него давным-давно сморщилась, а голова напрочь лишилась волос, не позволяя отрастить косички, как у большинства членов их ордена. Многие избегали его, но Врит ценил его острый ум.

Керес указал на небольшой пьедестал высотой по пояс:

– Глянь, и сам все увидишь.

На поверхности пьедестала покоился идеальных пропорций хрустальный куб, пронизанный медными прожилками, в сердцевине которого пульсировала золотистая жидкость. От огромного аппарата, окружавшего их, к кубу тянулись трубки и провода. Этот артефакт был обнаружен там же, где спала бронзовая женщина, – глубоко в меловых шахтах.

Еще один представитель их клики, Скеррен, истинный гений алхимии, пришел к убеждению, что куб функционирует как крошечная быстропламенная горелка, хотя и обладает поистине безграничной мощью. И на основе его сконструировал следящее устройство, способное улавливать эманации украденной бронзовой женщины на огромном расстоянии.

Увы, но даже гению требуется время.

Прямо над кубом, в гнезде из проводов, идущих вниз к пульсирующему артефакту, висела хрустальная сфера, разделенная по вертикали на две равные половины – одна в лазурных и другая в розовато-малиновых тонах, – которые символизировали противоположные полушария Урта. Зеленая полоска между ними изображала Венец.

Керес указал на желтую точку, мягко светящуюся где-то в самой глубине Студеных Пустошей, которая отмечала источник эманаций бронзовой женщины. Иногда она сияла ярче, иногда была едва различима.

Нынешним утром эта точка вспыхнула так сильно, что хрусталь вокруг нее даже не выдержал, покрывшись паутиной тонких трещин. Как раз это и беспокоило Врита весь день. Он опасался, что следящее устройство могло быть повреждено.

Врит еще ближе подался к нему, отметив, что свечение слегка сместилось с того места, где треснула сфера, хотя и совсем ненамного.

– И она остановилась? – спросил он. – Так и не двинулась с места?

Керес кивнул:

– Пока что нет.

Врит нахмурился, пытаясь понять, что произошло. И все же увидел открывшуюся возможность.

– Это может быть нам только на руку.

Потянувшись к сфере, он провел кончиком пальца по другой светящейся точке, красноватого оттенка. Она тоже располагалась в Пустошах, только дальше к востоку, и обозначало флотилию кораблей – три быстроходника и одну тяжелую боевую баржу, – которую Врит отправил туда надо льдом. Баржей командовал Скеррен, предварительно оснастив ее прибором, постоянно излучающим один и тот же сигнал, который Врит мог отследить отсюда в виде красноватой засветки. А еще Скеррен постоянно держал при себе небольшую, размером с кулак, сферу из магнетитов, чтобы более точно отслеживать местонахождение бронзовой женщины – хотя радиус действия этого приспособления был довольно ограничен.

Несколько месяцев назад, когда Скеррен впервые испытал следящее устройство, оно быстро обнаружило сигнал в Пустошах. В тот момент подобное местоположение отметки на сфере не имело никакого смысла. Даже сам изобретатель подумал, что мог ошибиться в расчетах. Но после многочисленных допросов низкорожденных вдоль всей восточной границы Венца стало ясно: девушка по имени Никс вместе со своими союзниками и бронзовой женщиной действительно отправилась в Пустоши. Однако ни золото, ни пытки не помогли раскрыть, почему они выбрали подобное направление. Исповедникам оставалось лишь теряться в догадках.

Дело осложнялось еще и тем, что противник опережал их на месяц. Тем не менее под рукой у Врита имелись ресурсы всего королевства. Несколько кораблей быстро приспособили для полета надо льдом и заправили большим количеством топлива. Оставалось уповать лишь на то, что получится сократить расстояние, отделяющее их от беглецов.

Врит уставился на желтую засветку на сфере.

– Это может оказаться нашим лучшим шансом добраться до них, – с надеждой прошептал он.

Исповедник жалел, что у него нет способа связаться с флотилией и поделиться этими знаниями. Перед вылетом Скеррен успел изобрести один хитроумный метод передачи сообщений, но тот был лишь односторонним. Прерывая сигнал своего излучающего сигнал устройства, он мог заставить светящуюся точку на сфере в Цитадели Исповедников мигать в соответствии с заранее обусловленным кодом, который оставалось лишь расшифровать. Скеррен уже отправил первые сообщения, но они не содержали абсолютно никаких новых или полезных сведений – в основном это были обычные отчеты о местонахождении флотилии.

«Однако теперь… – Врит уставился на две точки, неумолимо приближающиеся друг к другу. – Я должен быть там».

Изначально он рассматривал возможность самому возглавить флотилию, но Скеррен уже проявил себя настоящим знатоком по отслеживанию вражеского сигнала. И в случае каких-либо сбоев наверняка гораздо лучше него управился бы с любыми проблемами.

К тому же Врит был нужен здесь, в Халендии. Поскольку война была неизбежна, ему требовалось находиться поблизости. И в довершение всего оставалась еще и проблема принца Канте. Брата-близнеца Микейна явно не просто так вдруг забросило в Южный Клаш.

«Наверняка затевается еще какой-то заговор».

И все же Врит не мог отвести взгляд от хрустальной сферы. Он сердито уставился на светящуюся точку в Студеных Пустошах. Один вопрос занимал его мысли превыше всего:

«Что же там сейчас происходит?»

Часть VII
Крылатая буря

 
Пребудь настороже и зри во все глаза,
Но надежду любую оставь.
Ибо всякий момент, за каждым углом
Засада коварная ждет.
 

Куплет из трагедии «Блажь короля Тихана»

Глава 31

Растянувшись на спине, Никс надсадно закашлялась, хватая воздух ртом. Потом, промокшая насквозь, с кружащейся головой, с трудом перевернулась на мокром песке на живот и встала на ноги. Десятки других людей вокруг нее тоже со стонами поднимались с улицы, когда накатившая на нее вода наконец отхлынула, возвращаясь обратно в море.

Несколько мгновений назад Никс мельком увидела «Пустельгу», вывалившуюся из тумана верхом на огненном вихре. Стоя у подножия помоста, услышала, как та с громким шлепком рухнула в море. Никс бросилась вперед, чтобы получше все рассмотреть – только лишь для того, чтобы столкнуться со стеной морской воды, несущейся прямо на нее. Накатывающая волна несла с собой целую толпу людей и кувыркающийся среди человеческих голов большой кожаный барабан. И ударила в нее прежде, чем Никс успела даже повернуться. Закружила и завертела ее, превратив окружающее в одно серое смазанное пятно.

Болезненные толчки чьих-то лихорадочно брыкающихся ног…

Чьи-то руки, цепляющиеся за нее…

Соленая вода, хлынувшая в ноздри…

Вместе с остальными Никс вынесло с площади на какую-то боковую улочку. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем волна наконец отступила, попытавшись утащить ее за собой, но она уперлась ногами во влажный песок, чтобы удержаться на месте.

С трудом поднявшись на ноги, Никс поискала взглядом остальных, крутясь на месте и всматриваясь во все четыре стороны. От этого движения у нее заколотилось в голове. Зрение стянулось в тугой узел. Все звучало приглушенно, даже крики поблизости. Она прищурилась, вглядываясь в окружающие лица, но все они были незнакомыми.

«Где же все?»

Никс добавила свой собственный голос к общему хору боли и паники:

– Джейс! Фенн!

Прямо перед падением «Пустельги» эти двое стояли рядом с ней.

Еще раз оглядев толпу людей, она опять закричала, но с трудом слышала собственный голос. Особенно когда какофония вокруг вдруг усилилась новыми криками, полными ужаса. Поначалу поток побитых и едва не захлебнувшихся людей устремился было к площади, взывая о помощи, к своим близким, – только вот теперь этот людской прилив повернул вспять. Все дружно кинулись обратно, оттесняя ее в сторону.

Никс прижалась спиной к стене.

«Что происходит?»

Чья-то рука схватила ее за предплечье. Она отчаянно попыталась вырваться, но тут перед ней возникло лицо – голубые как лед глаза возбужденно блестят, плотно сжатые губы полны решимости.

Никс так и замерла, узнав его.

– Даал…

– Крэм! – выкрикнул он. – Бежим!

Даал оттащил ее от стены, толкнув в поток убегающих людей. Другой рукой он держал на плече Хенну, крепко прижимая ее к себе. Та всхлипывала, закрыв личико своими маленькими ладошками. Спотыкаясь, они быстро побежали прочь вместе с охваченной паникой толпой.

Никс оглянулась через плечо:

– А где мои друзья?

Даал лишь покачал головой, явно столь же недоумевая, как и она. На бегу его пристальный взгляд обшаривал небо.

– Быстрей! Они приближаются!

Она, спотыкаясь, уже едва поспевала за ним.

– Кто?

Но тут и сама почувствовала это.

На небе словно собирались бурлящие грозовые тучи. Заложило уши. Энергия так и плясала у нее на коже. Никс сразу узнала это зловещее прикосновение.

На улицу с площади стремительно накатывала волна темной угрозы. А когда наконец обрушилась, то затопила ее столь же верно, как и только что морская вода. Насквозь пропитала ее промокшую одежду, обожгла кожу, оглушила своим визгом, заставила вскипеть кровь.

Даал дал имя этой угрозе:

– Рааш’ке…

Над головами бегущих пронеслась темная тень. Еще более пронзительный резкий визг молнией поразил Никс, повалил на колени, еще больше притупив ее чувства. Конечности отяжелели, налились свинцом.

Подкатило удушье.

«Нет…»

Никс попыталась повысить голос, чтобы противостоять этому натиску, но в горле у нее пересохло от соли, легкие горели огнем. Она даже не могла набрать воздуха в легкие.

И Никс была не единственной, кого поразила эта невидимая волна.

Люди впереди шатались или падали ничком среди оставленных водой наносов, поддаваясь пагубному влиянию обуздывающего напева. Отдаленные крики превратились в мучительные вопли. Еще один темный силуэт наискосок пронесся над самой улицей, раскинув широкие крылья. Через миг в когтях у него уже извивалась человеческая фигура, которая тут же взмыла ввысь, оставляя за собой постепенно утихающий вопль.

Даал схватил ее за руку, не отрывая взгляда от неба.

– Нужно уходить! Укрыться в маг’ни!

Никс все пыталась встать, привести в порядок свои мысли. Когда Даал вздернул ее на ноги, удалось сделать более глубокий вдох. Она воспользовалась этим, чтобы сплести слабую мелодию – нестройную и спотыкающуюся, но все-таки заставившую ее кожу засветиться. Этому напеву удалось отбросить худшие из обуздавших ее недугов.

Никс оперлась на Даала, позволяя ему вести себя, пока она собиралась с силами. Хенна безвольно повисла у того на плече – слишком уж маленькая, слишком легко подавленная этой жуткой песней с небес.

Даал продолжал упорно куда-то идти по загибающейся дугой улочке, пробираясь через обломки, обходя упавшие тела. Они миновали много домов, но за их открытыми дверными проемами она заметила лишь беспомощно распростертые тела. Каменные стены не давали убежища от этого ужасного напева.

«Тогда куда же Даал нас тащит?»

Не имея возможности даже спросить об этом, Никс сосредоточилась на том, чтобы взять себя в руки. По мере того как это ей удавалось, ее напев звучал все крепче и уверенней, но она была все еще слишком слаба, чтобы помочь другим. Сияние едва просвечивало сквозь ее мокрую одежду. Никс огляделась по сторонам. Лишь несколько человек перед ними еще еле ползли вперед на четвереньках – большинство уже успели бессильно распластаться на песке, но лишь они с Даалом были все еще на ногах и двигались.

Никс хмуро посмотрела на своего спутника. «Почему же он не поддался? Почему до сих пор не упал?»

И тут вспомнила. Там, на пляже, еще только встретив его, она попыталась вплести в него свои золотистые пряди, ощутив, что он тоже обладает даром обуздывающего напева. Никс представила, как эти нити испаряются, едва дотронувшись до его кожи, – как будто подсознательно сопротивляясь ей.

«Если я не сумела дотянуться до него, то, наверное, и рааш’ке тоже не смогут».

Прежде чем она успела как следует обдумать эту мысль, Даал потащил ее куда-то в сторону.

– Ри маг’ни фаре!

Он подтолкнул ее к низкой арке. Сразу за ней заметенные песком ступени вели вниз, в помещение с каменным потолком, битком набитое людьми, плечом к плечу прижавшимися друг к другу. Некоторые пытались протолкаться еще глубже внутрь, но получали отпор от единственного стражника, вооруженного копьем. Из глубины помещения доносились сердитые крики, поддерживающие его позицию. Наверняка там уже было невыносимо тесно.

Никс не знала, что такого особенного в этом убежище, но это было явно что-то важное. Те, кто находился внутри, не пали жертвами обуздывающей угрозы.

При виде этой давки у Даала подкосились ноги.

– Здесь есть другое убежище? – спросила Никс.

Он покачал головой:

– Слишком далеко.

Крики вновь привлекли внимание Никс к морю. С этого уровня деревни открывался частичный вид на площадь, где начиналось ожесточенное сражение. Оправившись от первоначального потрясения, обитатели деревни сплотились и решили дать отпор крылатой орде. Стражники забирались на крыши или на низенькие каменные ограды. Двое из них пробежали мимо Никс и Даала, сжимая в руках трезубцы со стальными наконечниками. Оба были закованы в кожаные доспехи с крылатыми кожаными шлемами, которые почему-то заметно оттопыривались возле ушей.

Над улицами в небо взмыли тучи огненных стрел. Некоторые из них угодили в цель, пробив крылья или задев мохнатые тела, но особого вреда не причинили. Рааш’ке оказались необычайно быстрыми и проворными. Никс оставалось только гадать, использовали ли летучие мыши свой напев не только для нападения, но и для защиты. Казалось, что звери предвосхищали удары еще до того, как те наносились, ловко уклоняясь в самый последний момент.

Брови ее невольно нахмурились. Она не понимала, каким образом стражники сопротивлялись этому зловещему обуздывающему напеву. Не все же они такие, как Даал? Не защищают ли их каким-то образом выпуклости возле ушей, заглушающие все звуки? Никс бросила взгляд на убежище у себя за спиной. Прожив в Приюте многие тысячелетия, пантеанцы явно выработали методы выживания в тени столь ужасных тварей.

Тем не менее битва оставалась напряженной. Улицы были усыпаны бездыханными телами. Еще больше летучих мышей яростно налетали на защитников деревни, убивая всех без разбора – откусывая головы, отрывая конечности. Прямо на глазах у Никс такая тварь пробила тростниковую крышу дома и забралась внутрь. В основном нападение гигантских летучих мышей сосредоточилось на открытой площади, где их огромным крыльям не мешали узкие улочки.

Даал потащил Никс к одному из домов – вероятно полагая, что любое укрытие лучше совсем уж никакого. Она вырвала руку. Гнев разогнал остатки ее смятения. На Искар напали из-за ее группы. Это «Пустельга» привела сюда орду.

«Всё из-за нас».

Никс просто не могла сейчас забиться в какую-нибудь щель, дрожа там от страха.

– Крэм! – поторопил ее Даал.

Никс помотала головой. Решительно, уже с более ясной головой, собрала все свои силы и запела еще ярче, создавая более широкий золотистый щит. Его внезапное появление удивило одного из рааш’ке, когда он пронесся у нее над головой. Тварь шарахнулась в сторону, суматошно взмахнув черными крыльями, как испуганная ворона.

Даал тоже отпрянул, не сводя с нее огромных глаз.

«Так что и он видит мое сияние…»

И все же с этой загадкой приходилось обождать. Она указала на площадь.

– Я должна помочь своим друзьям!

Никс намеревалась найти остальных – Джейса, Фенна, Грейлина – и, если возможно, оживить их своим напевом. Она отказывалась сидеть сложа руки, пока они оставались в опасности, уязвимые для клыков и когтей.

«Это если они до сих пор живы…»

Даал продолжал таращиться на окружающую ее сияющую ауру – и, к сожалению, он был не единственным, кто ее заметил.

Еще одна летучая мышь, наверняка привлеченная этим ярким пятном, спикировала на них. Завизжала, выплескивая свою злобу на призрачный щит. Никс всеми силами пыталась обуздать ее и отогнать назад. Но тварь оказалась гораздо сильнее, чем она ожидала, особенно для одного-единственного рааш’ке. Пока они пытались перебороть друг друга, Никс поняла, почему, ощутив в той еще большую злобу, которую сразу узнала по нападению на «Пустельгу».