Текст книги "Две серьезные дамы"

Джейн Боулз
Две серьезные дамы

Полу, Матери и Хелвеше[1]1
  Хелвеша Пёркинз (1895–1965) – разведенная женщина, с которой Джейн Боулз познакомилась в Мексике в 1940 г., когда работала над «Двумя серьезными дамами». Они жили вместе с 1943 по 1946 г., а весь их роман длился до 1958 г. – Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть]

© Немцов М., перевод на русский язык, 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Часть первая

Отец Кристины Гёринг был американским промышленником немецкого происхождения, а мать – нью-йоркской дамой из весьма именитой семьи. Первую половину своей жизни Кристина провела в очень красивом доме (не дальше часа езды от города), который унаследовала от матери. Именно здесь растили ее вместе с сестрой Софи.

Ребенком Кристина очень не нравилась другим детям. Из-за этого она никак особенно не страдала, поскольку вела, даже в очень раннем возрасте, насыщенную внутреннюю жизнь, которая урезывала ей наблюдения за всем, что бы ни происходило вокруг нее, до такой степени, что она так и не набралась манер, бывших тогда в моде, и в десять лет другие маленькие девочки называли ее старомодной. Даже тогда вид у нее был, как у определенных изуверов, что считают себя вождями, ни разу не заслужив уважения ни единого человека на свете.

Кристину кошмарно беспокоили мысли, что никогда б не пришли в головы ее сверстницам, и в то же время она принимала как должное такое положение в обществе, какое любой другой ребенок счел бы невыносимым. Время от времени какая-нибудь соученица жалела ее и пыталась сколько-то водиться с нею, но Кристина отнюдь не бывала за это благодарна – напротив, она изо всех сил пробовала втянуть новую подружку в культ того, во что бы сама она в то время ни верила.

Сестрой же ее Софи в школе все весьма восхищались. Та обнаружила в себе заметный талант к сочинению стихов и все время проводила с тихой девочкой по имени Мэри, на два года ее младше.

Когда Кристине исполнилось тринадцать, волосы у нее были очень рыжими (почти такими же рыжими остались они и когда она выросла), щеки – водянистыми и розовыми, а нос являл следы аристократизма.

В тот год Софи приводила с собой Мэри домой обедать почти каждый день. Поев, она брала Мэри на прогулку в лесок и прихватывала им обеим по корзинке, в каких приносить обратно цветы. Кристине ходить на такие прогулки Софи не разрешала.

– Ты должна чем-то своим заняться, – говорила ей Софи. Но Кристине было трудно придумать такое, что понравилось бы ей самой. Она привыкла претерпевать множество умственных борений – обыкновенно религиозной природы – и предпочитала быть с другими и устраивать игры. Как правило, игры эти оказывались весьма нравственны и в них часто фигурировал Бог. Однако больше никому не нравились они, и ей приходилось почти весь день проводить в одиночестве. Разок-другой она пробовала ходить в лесок одна и возвращаться оттуда с цветами, подражая Мэри и Софи, но всякий раз, опасаясь, что вернется, а цветов на красивый букет ей не хватит, она так нагружала себя корзинками, что прогулка казалась скорей испытанием, а не удовольствием.

Кристина желала, чтобы после обеда Мэри принадлежала ей одной. Однажды солнечным днем Софи ушла в дом на свой урок фортепиано, а Мэри осталась сидеть на травке. Кристина, бывшая неподалеку и это увидевшая, вбежала в дом, сердце у нее билось от возбужденья. Она скинула туфли и чулки и осталась в короткой белой сорочке. Смотреть на это оказалось не очень приятно, поскольку Кристина в то время была весьма громоздка, а ноги у нее выглядели довольно толстыми. (Невозможно было предвидеть, что превратится она в высокую и элегантную даму.) Она выбежала на лужайку и велела Мэри смотреть, как она танцует.

– Только не отводи от меня глаз, – сказала она. – Я исполню танец поклонения солнцу. А затем покажу, что лучше уж у меня будет Бог и не будет солнца, чем солнце и без Бога. Понимаешь?

– Да, – ответила Мэри. – Ты это сейчас будешь?

– Да, прямо здесь. – Внезапно она затанцевала. Танец был неуклюж, а все жесты ее – нерешительны. Когда из дома вышла Софи, Кристина занималась тем, что бегала взад и вперед, молитвенно сложив руки.

– Что это она делает? – спросила у Мэри Софи.

– Кажется, танец солнцу, – ответила та. – Велела мне сидеть и смотреть на нее.

Софи подошла туда, где Кристина как раз крутилась на одном месте и вяло трясла руками в воздухе.

– Прилипала! – произнесла она и вдруг толкнула сестру на траву.

Кристина после этого долго держалась подальше от Софи, а стало быть – и от Мэри. Однако выпал ей еще один случай оказаться с Мэри наедине, и случилось это потому, что однажды утром у Софи ужасно разболелся зуб, и гувернантке пришлось немедленно вести ее к зубному. Мэри же об этом ничего не слышала и днем пришла, рассчитывая, что Софи окажется дома. Кристина была в башне, где часто собирались дети, и увидела, как та подходит по дорожке.

– Мэри, – завопила она, – поднимайся сюда. – Когда девочка пришла в башню, Кристина спросила, не хотелось бы ей сыграть с нею в одну очень особенную игру. – Называется «Прощаю тебя за все твои грехи», – сказала Кристина. – Только тебе нужно снять платье.

– Будет интересно? – спросила Мэри.

– Мы в нее играем не ради интереса, а потому что играть в нее необходимо.

– Ладно, – ответила Мэри, – я с тобой поиграю. – Она сняла платье, и Кристина надела Мэри на голову старый джутовый мешок. В джуте она вырезала две дырочки, чтоб Мэри могла смотреть, а на поясе ей завязала веревку.

– Пойдем, – сказала Кристина, – и тебе отпустят все твои грехи. Повторяй сама себе: «Пускай Господь простит мне все мои грехи».

Вместе с Мэри поспешила она вниз по лестнице, а затем по лужайке к леску. Кристина пока еще толком не знала, что намерена делать, но была очень сильно взбудоражена. Они подошли к ручейку, бежавшему по лесной опушке. Берега у него были мягкими и грязными.

– Подойди к воде, – сказала Кристина, – думаю, вот как мы смоем с тебя грехи. Тебе надо встать в грязь.

– Возле грязи?

– В саму грязь. Горек ли грех у тебя во рту? Должен быть горек.

– Да, – неуверенно ответила Мэри.

– Тогда ты же хочешь быть чиста и беспорочна, как цветочек, правда?

Мэри не ответила.

– Если не ляжешь в грязь и не дашь мне обложить всю тебя грязью, а потом не вымоешься в ручье, останешься навеки проклята. Хочешь быть навеки проклята? Решать нужно сейчас же.

Под своим черным клобуком Мэри стояла, не произнося ни слова. Кристина толкнула ее наземь и принялась обмазывать мешковину грязью.

– Грязь холодная, – пожаловалась Мэри.

– Зато адское пламя жаркое, – сказала Кристина. – Если дашь мне доделать – не отправишься в ад.

– Только ты недолго, – сказала Мэри.

Кристина была очень взволнована. Глаза у нее сверкали. Она лепила на Мэри все больше и больше грязи, а потом сказала ей:

– Теперь ты готова очиститься в водах.

– Ох, прошу тебя, нет, только не в воду – я ненавижу в воду заходить. Я боюсь воды.

– Забудь обо всем, чего боишься. Бог смотрит сейчас за тобой, и Он тебе пока что не сочувствует.

Она подняла Мэри с земли и вошла в ручей с нею на руках. Свои туфли и чулки снять она забыла. Платье у нее все было в грязи. Затем она погрузила в воду тело Мэри. Та смотрела на нее через дыры в джуте. Ей не пришло в голову сопротивляться.

– Трех минут хватит, – сказала Кристина. – Я немножко за тебя помолюсь.

– Ой, не надо, – взмолилась Мэри.

– Конечно, надо, – произнесла Кристина, подняв к небу взгляд. – Милый Боженька, – проговорила она, – сделай эту девочку Мэри такой же чистой, как Сын Твой Иисус. Смой с нее грехи так, как вода сейчас смывает с нее грязь. Этот черный мешок доказывает тебе, что она считает себя грешницей.

– Ой, хватит, – прошептала Мэри. – Он тебя слышит, даже если ты про себя говоришь. А ты так орешь.

– Три минуты, кажется, прошло, – сказала Кристина. – Пойдем, дорогая, теперь можно встать.

– Побежали к дому, – сказала Мэри. – Я до смерти замерзла.

Они побежали к дому и по задней лестнице, что вела в башню. В комнате башни было жарко, потому что там не отпирали окон. Кристине вдруг стало очень скверно.

– Ступай, – сказала она Мэри, – иди в ванну и смой с себя все. Я буду рисовать. – Ей было очень не по себе. «Все кончено, – сказала себе она, – наигрались. Велю Мэри идти домой, когда вытрется. Дам ей с собой цветных карандашей».

Мэри вернулась из ванны, завернувшись в полотенце. Она еще дрожала. Волосы у нее были мокрыми и прямыми. Лицо выглядело меньше, чем обычно.

Кристина отвернулась от нее.

– Игра закончена, – сказала она, – всего несколько минут – тебе уже пора высохнуть – я пошла отсюда. – И она удалилась из комнаты, а Мэри осталась, туже укутывая себе плечи полотенцем.

Взрослой женщиной мисс Гёринг нравилась не больше, чем ребенком. Теперь жила она у себя под Нью-Йорком со своей приживалкой мисс Гэмелон.

Тремя месяцами ранее мисс Гёринг сидела в гостиной, разглядывая безлистные деревья снаружи, и тут горничная объявила гостя.

– Господин или дама? – поинтересовалась мисс Гёринг.

– Дама.

– Проси немедленно, – сказала мисс Гёринг.

Горничная вернулась в сопровождении посетительницы. Мисс Гёринг поднялась с места.

– Здравствуйте, – произнесла она. – Полагаю, что до сего мига я в глаза вас не видела, но будьте добры, садитесь.

Гостья была низкоросла и коренаста, с виду – под или чуть за сорок. Носила она темное и немодное, и если б не большие серые глаза, лицо ее осталось бы во всяком случае непримечательным.

– Я двоюродная сестра вашей гувернантки, – сообщила она мисс Гёринг. – Она у вас прослужила много лет. Вы ее помните?

– Помню, – ответила мисс Гёринг.

– Так вот, меня зовут Люси Гэмелон. Кузина моя постоянно рассказывала о вас и вашей сестре Софи. Я уже много лет собиралась нанести вам визит, но мешало то одно, то другое. Но, опять же, вечно оно так с нами.

Мисс Гэмелон покраснела. Она еще не разоблачилась и сидела в пальто и шляпке.

– У вас прелестный дом, – сказала она. – Полагаю, вам это известно и вы очень это цените.

К тому времени мисс Гёринг уже исполнилась любопытства касательно мисс Гэмелон.

– Чем вы занимаетесь в жизни? – спросила она.

– Боюсь, что немногим. Всю свою жизнь я перепечатывала рукописи знаменитых авторов, но теперь на авторов, похоже, спроса стало не очень много – ну, или же они сами себя печатают.

Погрузившись в мысли, мисс Гёринг не ответила ничего.

Мисс Гэмелон беспомощно огляделась.

– Вы здесь почти все время или главным образом путешествуете? – внезапно спросила она у мисс Гёринг.

– Никогда не думала о путешествиях, – ответила та. – Путешествия мне без надобности.

– С таким семейным происхожденьем, как у вас, – проговорила мисс Гэмелон, – полагаю, вы родились уже со знанием обо всем. Путешествовать вам не обязательно. Мне два-три раза выпадала возможность путешествовать с моими авторами. Они были не прочь оплатить все мои расходы, а кроме того – мое полное жалованье, но я никуда не поехала – вот только раз, и то в Канаду.

– Вам не нравится путешествовать, – произнесла мисс Гёринг, не сводя с нее взгляд.

– Мне это не по душе. В тот раз я попробовала. У меня расстроился желудок и не прекращались нервные головные боли. Этого хватило. Я вняла предупреждению.

– Полностью вас понимаю, – сказала мисс Гёринг.

– Я глубоко убеждена, – продолжала мисс Гэмелон, – что нас предупреждают. Некоторые на такие предупрежденья не откликаются. Вот тогда-то эти люди и вступают в противоречие. Думаю, на то, что вам странно или же нервно, вы и не годитесь.

– Продолжайте, – сказала мисс Гёринг.

– Ну, к примеру, я знаю, что я не гожусь в авиаторы. Мне всегда снилось, как я разбиваюсь оземь. Много чего я не стану делать, пусть даже меня сочтут упрямой ослицей. Например, не буду пересекать большой водоем. Мне б досталось все, чего я хотела, если б я только переплыла океан в Англию, но я ни за что этого делать не стану.

– Что ж, – произнесла мисс Гёринг, – давайте выпьем чаю с сэндвичами.

Мисс Гэмелон ела прожорливо и хвалила мисс Гёринг за хорошую еду.

– Мне нравится питаться хорошим, – сказала она; – хорошей еды мне теперь не хватает. Была, когда я работала у авторов.

Допив чай, мисс Гэмелон стала раскланиваться с хозяйкой.

– Я весьма светски провела время, – сказала она. – Мне бы хотелось задержаться и подольше, но сегодня я обещала своей племяннице, что послежу вместо нее за детьми. Она собирается на бал.

– Должно быть, мысль об этом вас очень угнетает, – произнесла мисс Гёринг.

– Да, вы правы, – ответила мисс Гэмелон.

– Приходите же вскорости еще, – сказала мисс Гёринг.

На следующий день горничная объявила мисс Гёринг, что у нее гостья.

– Та же дама, что заходила сюда вчера, – сказала она.

«Так-так, – подумала мисс Гёринг, – это хорошо».

– Как вы себя сегодня чувствуете? – спросила у нее мисс Гэмелон, входя в комнату. Говорила она очень естественно и, похоже, вовсе не считала странным, что вернулась так скоро после своего первого визита. – Я думала о вас всю минувшую ночь, – сказала она. – Забавно это. Всегда считала, что мне нужно с вами познакомиться. Кузина моя, бывало, рассказывала, до чего вы были странная. Думаю, впрочем, что вы быстрее подружитесь со странными людьми. В этом смысле у меня такое преимущество сближения, какого нет у большинства людей. И мне кое-что известно о тех, кого я зову беззаветными одержимцами.

Мисс Гёринг пригласила мисс Гэмелон с нею отужинать. С женщиной этой, поняла она, ей быть утешительно и приятно. На мисс Гэмелон произвело большое впечатление то, что мисс Гёринг так нервничает. Едва они собрались сесть, как она сказала, что не перенесет, если трапезничать они станут в столовой, а потому попросила служанку накрыть им стол в гостиной. Довольно много времени потратила она и на то, чтобы погасить и зажечь свет.

– Я знаю, каково вам, – сказала ей мисс Гэмелон.

– Мне это не особо нравится, – произнесла мисс Гёринг, – но рассчитываю, что в будущем я возьму себя в руки.

За вином на этом ужине мисс Гэмелон рассказала мисс Гёринг, что пребывать в таком состоянии – правильно и никак иначе.

– А чего вы ждали, дорогая, – сказала она, – если сами из подобной семьи? Вы все нацелены высоко – все до единого. Нужно позволять себе такое, чего у других и права-то нет себе позволять.

Мисс Гёринг чуть опьянела. Мечтательно поглядела она на мисс Гэмелон – та как раз ела добавку цыпленка, приготовленного в вине. В уголке ее рта осталось пятнышко жира.

– Люблю пить, – сказала мисс Гэмелон, – но в этом мало толку, если нужно работать. Достаточно прекрасно, когда у вас много времени на досуг. Сейчас у меня такого времени много.

– У вас есть ангел-хранитель? – спросила мисс Гёринг.

– Ну, у меня имеется покойная тетушка – возможно, вы это имели в виду; быть может, она за мною присматривает.

– Я имела в виду не это – я кое о чем совершенно ином.

– Ну, разумеется… – сказала мисс Гэмелон.

– Ангел-хранитель приходит, когда вы очень молоды, и дает вам особое попущение.

– От чего?

– От мира. Вашим может быть удача; мое – деньги. У большинства ангел-хранитель есть; именно потому они и движутся не спеша.

– Оригинально говорить так об ангелах-хранителях. Наверное, меня хранит именно то, что я вам рассказала о моем внимании к предупрежденьям. Думаю, моя хранительница предупредила бы меня о нас обеих. Так я бы могла уберечь вас от неприятностей. С вашего позволенья, разумеется, – добавила она, с виду слегка смутившись.

У мисс Гёринг возникло в тот миг четкое ощущенье, что мисс Гэмелон ни в малейшей степени женщина не милая, но она отказалась признавать это, поскольку слишком уж наслаждалась тем, что за нею ухаживают и ее ублажают. Себе она сказала, что, если ненадолго, вреда от такого не будет.

– Мисс Гэмелон, – произнесла мисс Гёринг, – сдается мне, прекрасный это замысел – если вы поселитесь здесь, как у себя дома, по крайней мере – пока. Не думаю, что у вас имеется какое-либо настоятельное дело, требующее вашего присутствия где-либо еще, не так ли?

– Нет, никаких дел у меня нет, – ответила мисс Гэмелон. – Я не вижу, почему бы мне тут не остаться, – мне только понадобится забрать свои вещи из дома моей сестры. А помимо этого я больше ничего и не знаю.

– Какие вещи? – нетерпеливо спросила мисс Гёринг. – Вообще туда больше не возвращайтесь. Мы все можем раздобыть в магазинах. – Она встала и быстро прошлась по комнате.

– Что ж, – промолвила мисс Гэмелон, – думаю, я все же лучше перевезу вещи.

– Но не сегодня вечером, – сказала мисс Гёринг, – завтра – завтра на машине.

– Завтра на машине, – следом за нею повторила мисс Гэмелон.

Мисс Гёринг распорядилась выделить мисс Гэмелон комнату рядом со своею, куда и привела ее вскоре после того, как завершился ужин.

– Из этой комнаты, – произнесла мисс Гёринг, – открывается один из прекраснейших видов во всем доме. – Она раздвинула шторы. – Вот вам сегодня луна и звезды, мисс Гэмелон, а также славный очерк деревьев напротив неба.

Мисс Гэмелон стояла в полутьме возле туалетного столика. Пальцами она покручивала брошку у себя на блузке. Ей бы хотелось, чтобы мисс Гёринг ушла, а она б могла осмыслить и дом, и предложение мисс Гёринг по-своему.

Вдруг в кустах под окном завозились. Мисс Гёринг вздрогнула.

– Что это? – Лицо ее было очень бело, и она поднесла руку ко лбу. – Так долго болит у меня сердце всякий раз после того, как я пугаюсь, – тихонько произнесла она.

– Думаю, мне лучше сейчас лечь и уснуть, – сказала мисс Гэмелон. Ее неожиданно одолело все выпитое вино. Мисс Гёринг неохотно удалилась. Она была готова проговорить полночи. Наутро мисс Гэмелон отправилась домой собрать вещи и дать своей сестре новый адрес.

Три месяца спустя мисс Гёринг немного больше узнала о представленьях мисс Гэмелон, нежели в тот первый вечер, когда они вместе отужинали. Довольно много чего, однако, узнала она о личных особенностях мисс Гэмелон посредством тщательного наблюдения. Когда та только прибыла в дом, она много распространялась о своей любви к роскоши и красивым предметам, но мисс Гёринг с тех пор брала ее с собою в бессчетные прогулки по магазинам; и она вроде бы никогда не интересовалась ничем, кроме простейших предметов первой необходимости.

Держалась она тихо, даже немного хмуро, но казалась вполне довольной. Ее привлекало питаться в крупных, дорогих ресторанах, а особенно – если трапезу сопровождала обеденная музыка. Театр ей, похоже, не нравился. Очень часто мисс Гёринг покупала билеты на пьесу, а мисс Гёринг в последний миг идти отказывалась.

– До чего же лень мне, – говорила она, – ничего прекрасней постели я сейчас и вообразить не могу.

Когда же в театр она приходила, тот ей легко наскучивал. Если только действие пьесы не разворачивалось стремительно, мисс Гёринг заставала ее за тем, что она смотрит себе в колени и перебирает пальцами.

Казалось, теперь она неистовее относится к занятиям мисс Гёринг, нежели к своим собственным, пусть даже уже не слушала так сочувственно само-объяснения мисс Гёринг, как в начале.

В среду днем мисс Гэмелон и мисс Гёринг сидели под деревьями перед домом. Мисс Гёринг пила виски, а мисс Гэмелон читала. Вышла горничная и объявила мисс Гёринг, что ее зовут к телефону.

Звонила старинная приятельница мисс Гёринг Анна – пригласить ее назавтра в гости. Мисс Гёринг вернулась на лужайку очень разгоряченная.

– Завтра иду в гости, – сказала она, – но даже не знаю, как дотерплю до завтрашнего вечера: мне так нравится ходить в гости, а приглашают меня так редко, что я и не ведаю, как мне там себя вести. Как же нам скоротать оставшиеся часы? – Она взяла обе руки мисс Гэмелон в свои.

Становилось прохладно. Мисс Гёринг поежилась и улыбнулась.

– Вам нравится наша маленькая жизнь? – спросила она у мисс Гэмелон.

– Я всегда удовлетворена, – ответила та, – поскольку знаю, что брать, а что оставлять, но вы-то всегда подневольны.

Мисс Гёринг прибыла к Анне, вся раскрасневшись и немного чересчур разодевшись. На ней был бархат, а к волосам ей мисс Гэмелон приколола какие-то цветы.

Мужчины, в большинстве своем – средних лет, – стояли вместе в одном углу комнаты, курили и внимательно слушали друг друга. Дамы же, свеженапудренные, расселись по всей комнате и говорили очень мало. Казалось, Анна несколько напряжена, хоть и улыбалась. На ней был наряд хозяйки, скроенный по мотивам крестьянского костюма центральной Европы.

– Напитки вам подадут через минуту, – объявила она гостям, после чего, завидя мисс Гёринг, подошла к ней и подвела к креслу рядом с миссис Копперфилд, не сказавши ни слова.

У миссис Копперфилд было очень острое личико и очень темные волосы. Сама она была необычайно мала и худа. Миссис Копперфилд нервно потирала себе голые предплечья и оглядывала комнату, когда мисс Гёринг устроилась в кресле рядом с нею. Уже много лет встречались они в гостях у Анны и время от времени пили друг с дружкой чай.

– О! Кристина Гёринг, – воскликнула миссис Копперфилд, вздрогнув от неожиданности, что рядом вдруг уселась знакомица, – я уезжаю!

– Вы имеете в виду, – уточнила мисс Гёринг, – что уходите отсюда?

– Нет, еду путешествовать. Вот погодите, я вам расскажу. Это же ужас.

Мисс Гёринг заметила, что глаза у миссис Копперфилд ярче обычного.

– Что стряслось, миленькая миссис Копперфилд? – спросила она, поднимаясь со своего места и озирая комнату с бодрой улыбкой на лице.

– О, я уверена, – ответила миссис Копперфилд, – что вам не захочется это выслушивать. Вы никак не можете меня уважать, но это не имеет никакого значения, потому что я вас уважаю до крайности. Я услышала как-то раз, что мой муж утверждает, будто природа ваша набожна, и мы с ним тогда едва ли не поссорились крепко. Разумеется, чтоб так говорить, нужно сойти с ума. Вы великолепно непредсказуемы и не боитесь никого, кроме себя. Терпеть не могу набожности в других.

Мисс Гёринг пренебрегла ответить миссис Копперфилд, потому что последнюю секунду-другую пристально смотрела на коренастого темноволосого мужчину, который тяжкой поступью шагал к ним через всю комнату. Когда приблизился, она увидела, что у него приятное лицо с широкими щеками, выступавшими по обеим сторонам, но не обвисавшими, как у большинства полных людей. Одет он был в синий деловой костюм.

– Позволите ли присесть рядом с вами? – спросил у них он. – Вот с этой юной дамой я уже встречался, – произнес он, пожимая миссис Копперфилд руку, – но, боюсь, еще не знаком с ее подругой. – Он повернулся и кивнул мисс Гёринг.

Миссис Копперфилд так раздосадовало это вмешательство, что она не удосужилась представить господину мисс Гёринг. Тот подтащил стул к креслу мисс Гёринг и посмотрел на нее.

– Я только что с изумительнейшего ужина, – сообщил он ей, – умеренного по стоимости, но поданного с тщанием и превосходно приготовленного. Если это вас заинтересует, могу записать вам название ресторанчика.

Из жилетного кармашка он вытянул бумажник. Отыскал в нем единственный клочок бумаги, еще не покрытый адресами.

– Я его вам запишу, – сказал он мисс Гёринг. – Несомненно, вы еще будете видеться с миссис Копперфилд, и тогда сможете ей это передать – или же, возможно, она вам телефонирует.

Мисс Гёринг приняла у него клочок бумаги и тщательно всмотрелась в написанное.

Он вовсе не писал там названия ресторана; он попросил согласия мисс Гёринг на то, чтобы позднее она отправилась с ним к нему в квартиру. Это ей неимоверно понравилось, поскольку обычно она с восторгом засиживалась как можно позднее, раз уж вышла из дому.

Она подняла взгляд на мужчину, чье лицо оставалось непроницаемым. Напиток свой он потягивал со спокойствием и озирал комнату, как человек, наконец-то завершивший деловые переговоры. Однако на лбу его все же выступили капли пота.

Миссис Копперфилд уставилась на него с отвращением, а лицо мисс Гёринг вдруг просияло.

– Позвольте мне вам рассказать, – произнесла она обоим, – о странном переживании, которое я испытала нынче утром. Сидите тихо, миленькая миссис Копперфилд, и слушайте меня. – Миссис Копперфилд подняла взгляд на мисс Гёринг и взяла руку знакомицы в свои.

– Вчера вечером я осталась в городе у своей сестры Софи, – начала мисс Гёринг, – а сегодня утром стояла перед окном и пила кофе. Здание рядом с домом Софи сносят. Полагаю, на его месте намерены строить многоквартирный дом. Сегодня утром было не только до крайности ветрено, но к тому же то и дело накрапывал дождик. Из своего окна мне видны были комнаты этого здания, потому что стену напротив меня уже снесли. В комнатах еще оставалась кое-какая обстановка, и я стояла и смотрела, наблюдала, как дождь забрызгивает обои. Те были в цветочек и уже покрылись темными пятнами, которые все больше расползались.

– Вот так развлечение, – произнесла миссис Копперфилд, – или, быть может, это угнетало.

– Наконец мне стало довольно грустно за этим наблюдать, и я уже совсем собралась отойти, как в одну из этих комнат вошел мужчина и, целенаправленно подойдя к кровати, снял с нее покрывало, свернул его и сунул под мышку. Несомненно, то была личная вещь, которую он вовремя не забрал с собой и теперь за нею вернулся. После чего он немного походил бесцельно по комнате и наконец остановился у самого ее края и поглядел вниз во двор, руки в боки. Теперь я различала его яснее и легко определила, что он художник. Пока он там стоял, меня все больше наполняло ужасом – совсем как если б я смотрела сцену из кошмара.

В этом месте мисс Гёринг неожиданно встала.

– Он прыгнул, мисс Гёринг? – с чувством спросила миссис Копперфилд.

– Нет, он некоторое время постоял, глядя во двор с выражением приятной любознательности на лице.

– Поразительно, мисс Гёринг, – сказала миссис Копперфилд. – Я действительно считаю, что это интересная история, честное слово, только она меня напугала до полного беспамятства, и слушать еще одну такую же мне наверняка не понравится. – Едва она договорила, как ее муж произнес:

– Поедем в Панаму и сколько-то пробудем там, а затем проникнем вглубь. – Миссис Копперфилд сжала руку мисс Гёринг.

– Мне кажется, я этого не вынесу, – произнесла она. – В самом деле, мисс Гёринг, отъезд меня так пугает.

– Я бы поехала все равно, – сказала мисс Гёринг.

Миссис Копперфилд соскочила с подлокотника кресла и убежала в библиотеку. Тщательно заперла за собою дверь, а после рухнула на диван и горько зарыдала. Наплакавшись, напудрила себе нос, уселась на подоконник и выглянула в темный сад внизу.

Через час-другой Арнолд – плотный мужчина в синем костюме – все еще разговаривал с мисс Гёринг. Предложил ей уйти из гостей и отправиться в его собственный дом.

– Считаю, мы гораздо приятнее проведем время там, – сказал ей он. – Не так шумно, и мы сможем свободнее разговаривать.

Однако у мисс Гёринг не было никакого желания уходить, она весьма наслаждалась тем, что находится в комнате, полной людей, но толком не понимала, как ей выпутаться и не принимать его приглашение.

– Разумеется, – произнесла она, – давайте же тронемся в путь. – Они встали и молча вместе вышли из комнаты.

– Ничего не говорите Анне о том, что мы ушли, – велел мисс Гёринг Арнолд. – Это лишь вызовет суматоху. Обещаю вам, завтра я пришлю ей каких-нибудь сладостей или цветов. – Он сжал руку мисс Гёринг и улыбнулся ей. Та не была уверена, что не считает его немного чересчур фамильярным.

Выйдя от Анны, Арнолд некоторое время прошел с мисс Гёринг пешком, а потом остановил такси. Дорога к его дому вела по множеству темных и пустых улиц. Мисс Гёринг поэтому так нервничала и впала в такую истерику, что Арнолд встревожился.

– Я всегда думаю, – проговорила мисс Гёринг, – что шофер только и ждет, чтоб его пассажиры увлеклись беседой, а сам пронесется какой-нибудь улицей к труднодоступному и одинокому месту, где либо станет их пытать, либо убьет. Уверена, что большинство к этому так же относится, как я, но им достает хорошего вкуса об этом не упоминать.

– Раз вы живете так далеко от города, – сказал Арнолд, – не провести ли вам ночь у меня? У нас в доме есть лишняя спальня.

– Вероятно, так и сделаю, – ответила мисс Гёринг, – хотя это противоречит всему моему кодексу – но вместе с тем я свой кодекс еще и не начала применять, пусть даже сужу обо всем согласно ему. – Сказав это, мисс Гёринг немного помрачнела, и дальше они ехали молча, покуда не достигли места назначения.

Квартира Арнолда располагалась во втором этаже. Он открыл дверь, и они вошли в комнату, уставленную книжными стеллажами до потолка. Была застелена тахта, а на коврике с нею рядом стояли шлепанцы Арнолда. Мебель была тяжелой, а там и сям лежали маленькие восточные половики.

– Сплю я здесь, – сообщил Арнолд, – а маменька и папенька мои занимают спальню. У нас есть кухонька, но в общем и целом мы предпочитаем питаться не дома. Есть еще одна крохотная спаленка, первоначально предназначавшаяся для горничной, но я больше склонен ночевать здесь, чтобы глаз скользил с книги на книгу; книги – великое для меня утешение. – Он тяжело вздохнул и возложил обе руки мисс Гёринг на плечи. – Видите ли, дорогая моя, – произнес он, – я занимаюсь не вполне тем, чем бы мне хотелось… Недвижимостью.

– А чем бы вам хотелось заниматься? – спросила мисс Гёринг с усталым и безразличным видом.

– Чем-то, естественно, – ответил Арнолд, – связанным с книгами или с живописью.

– И не можете?

– Нет, – произнес Арнолд, – моя семья не считает подобное занятие делом серьезным, а поскольку мне приходится зарабатывать себе на жизнь и оплачивать свою долю этой квартиры, я вынужден был принять должность в конторе моего дядюшки, где, должен признаться, очень быстро стал его самым ценным продавцом. Вечерами, однако, у меня остается много времени вращаться среди людей, которые не имеют к недвижимости никакого отношения. Более того, они вообще очень мало думают о заработках. Само собой, людей этих интересует то, чтобы им доставало пропитания. Пусть даже мне тридцать девять лет, я все еще весьма серьезно надеюсь, что сумею раз и навсегда разойтись со своею семьей. Жизнь я не рассматриваю той парой глаз, какая имеется у них. И мне все больше и больше кажется, что мое существование здесь с ними становится невыносимым, невзирая на то, что я волен принимать у себя кого мне угодно, раз уж я плачу свою долю содержанья этой квартиры.

Он сел на тахту и потер глаза руками.

– Вы меня простите, мисс Гёринг, но мне вдруг очень захотелось спать. Я уверен, что чувство это пройдет.

Выпитое мисс Гёринг уже выветривалось, и она подумала, что теперь самое время вернуться к мисс Гэмелон, только ей недоставало мужества самой ехать к себе домой.

– Что ж, я полагаю, вы очень разочарованы, – проговорил Арнолд, – но видите ли, я влюбился в вас. Мне хотелось привезти вас сюда и рассказать вам всю свою жизнь, а теперь мне вообще ни о чем не хочется разговаривать.

– Быть может, вы расскажете мне о своей жизни в какой-нибудь другой раз, – сказала мисс Гёринг, принимаясь очень быстро расхаживать по комнате взад-вперед. Она остановилась и повернулась к нему. – Что вы посоветуете мне сделать? – спросила у него она. – Ехать домой или остаться здесь?