Текст книги "Список холостяков"

Джейн Фэйзер
Список холостяков

Глава 1

Констанция Дункан кивнула швейцару, распахнувшему перед ней стеклянную дверь магазина «Фортнум энд Мейсон»[1]1
  Магазин в Лондоне на улице Пиккадилли; рассчитан на богатых покупателей; известен своими экзотическими продовольственными товарами. Основан в 1707 г.


[Закрыть]. В примыкавшем к магазину просторном кафе, отделанном мрамором, гул голосов почти полностью перекрывал звуки струнного квартета, расположившегося на маленьком помосте позади площадки для танцев.

Девушка задержалась на пороге, отыскивая взглядом двух своих сестер. Они сидели за одним из самых удобных столиков возле большого окна, выходившего на Пиккадилли, но из-за проливного дождя потоки воды, струившиеся по стеклам, мешали разглядеть и саму улицу, и расположенный на противоположной стороне Берлингтон-Хаус.

Увидев, что сестры, Пруденс и Честити, заметили ее, Констанция подняла руку в знак приветствия и поспешно направилась в их сторону.

– Ты похожа на мокрую мышь, – заметила младшая, Честити, когда Констанция подошла к ним.

– Спасибо, милая, – иронично приподняв бровь, поблагодарила Констанция. Она стряхнула воду с зонтика и протянула его одетому в визитку слуге, появившемуся словно по волшебству. – Дождь льет как из ведра. – Вытащив булавки, она сняла шляпку и уныло осмотрела ее. – Боюсь, страусовое перо безнадежно испорчено… – Она отдала шляпу слуге. – Лучше возьмите и ее. Может быть, она высохнет в гардеробной.

– Слушаюсь, мисс Дункан. – Слуга взял намокшую шляпку и с поклоном удалился.

Констанция отодвинула высокий позолоченный стул на тонких изогнутых ножках, села и расправила складки намокшей юбки. Потом стянула с рук лайковые перчатки, внимательно осмотрела их и положила на столик рядом с собой. Сестры терпеливо ждали, пока она устроится поудобнее.

– Тебе чаю, Кон? – Пруденс подняла серебряный чайник.

– Нет, пожалуй, я выпью хереса, – сказала Констанция, поворачиваясь к официантке, терпеливо ожидавшей возле столика. – Я замерзла и промокла, как на осенней охоте, хотя на дворе стоит июль. И принесите горячие булочки, пожалуйста.

Официантка сделала книксен и поспешно удалилась.

– А мы с Пру успели прийти до дождя, – сообщила Честити. – Он начался, когда мы уже были здесь. – Она собрала оставшиеся на тарелке крошки пальцем и облизала его. – Как ты думаешь, мы можем позволить себе заказать еще один из этих дивных наполеонов?

Пруденс вздохнула:

– Думаю, что твое пристрастие к сладкому нас не разорит, Чес. Это мелочи в сравнении с другими нашими проблемами.

Констанция настороженно взглянула на сестру:

– Что на этот раз, Пру?

Пруденс сняла очки и протерла линзы салфеткой. Затем подняла их к свету и, близоруко щурясь, внимательно осмотрела. Убедившись, что пятно исчезло, она снова водрузила очки на переносицу.

– Утром ко мне явился Дженкинс, и вид у него был мрачнее обычного. Оказалось, отец велел Харперу с Грейсчерчстрит оставить для него бочку портвейна и пополнить его винный погреб дюжиной ящиков самого лучшего «Марго». В ответ мистер Харпер прислал отцу огромный давно просроченный счет, вежливо попросив оплатить его, прежде чем делать новый заказ…

Она замолчала, потому что в этот момент подошла официантка, держа на подносе блюдо, накрытое серебряной крышкой, и бокал ароматного темного хереса. Официантка поставила их перед Констанцией и подняла крышку. На блюде горкой лежали душистые горячие булочки с изюмом, пропитанные золотистым маслом.

– Они выглядят восхитительно. – Честити протянула руку и взяла булочку. – Ты не возражаешь, Кон?

– Нет, угощайся. Но мне казалось, ты хотела еще один наполеон?

– Нет, я лучше возьму у тебя пару булочек, так выйдет дешевле. – Честити откусила кусочек и аккуратно вытерла губы тонкой льняной салфеткой. – Ну и как отец отреагировал на присланный счет?

– Знаете… дайте мне кусочек вон того шоколадного торта, пожалуйста. – Пруденс откинулась на спинку стула и указала на тележку с десертами. – Отец поднял шум, стал угрожать, что сменит поставщика… «Наша семья была клиентом фирмы „Харперс“ почти сто лет…» – Она отломила вилкой кусочек торта и поднесла его ко рту. – В общем, старая песня… О! А торт очень хорош.

– Пожалуй, я тоже съем кусочек. – Честити кивнула официантке. – А ты, Кон?

Констанция отрицательно покачала головой, пригубив вино:

– С меня достаточно сладкого.

– Не знаю, как ты можешь устоять перед всем этим изобилием, – заметила Честити. – Наверное, поэтому ты такая худенькая. – Она с удовлетворением посмотрела на свою пышную грудь, обтянутую белой кружевной блузкой. – Конечно, ты намного выше меня. Это дает тебе некоторое преимущество.

Констанция рассмеялась.

– Вернемся к нашим денежным делам… Сегодня я отнесла несколько экземпляров «Леди Мейфэра» некоторым владельцам газетных киосков и попросила выставить их на витрине. Всего несколько штук для начала, чтобы посмотреть, будут ли они продаваться.

– Вот этот выпуск? – Пруденс вытащила из стоявшей под столом вместительной сумки газету и положила ее рядом с чашкой.

– Если это последний. – Констанция наклонилась, чтобы получше рассмотреть. – Да, это тот самый выпуск со статьей о новом законе лицензирования продажи спиртного в барах и пивных.

Она подобрала кусочком булочки растекшееся по тарелке масло и с аппетитом съела его. – Я попыталась растолковать владельцам киосков, что эта статья заинтересует их клиентов. Теперь не будет возможности напиваться в любое время дня и ночи, появится надежда, что снизится уровень пьянства и увеличится производство, а мужья прекратят избивать своих жен… Каждый должен иметь какое-то мнение на этот счет, вам не кажется?

– Ну и как, они проявили интерес? – спросила Пруденс, перелистывая страницы.

– Двое согласились в течение недели выставлять газету на витрине рядом с другими. В конце концов, мы берем с них всего два пенса за экземпляр.

– Два пенса за экземпляр нас не спасут, – заметила Честити.

– Это для продажи на улицах, – уточнила Пруденс. – А для публики из Мейфэра[2]2
  Фешенебельный район в Лондоне, известный дорогими магазинами и гостиницами.


[Закрыть] цена составит уже шесть пенсов. – Она выразительно указала глазами на сидевших вокруг элегантно одетых, оживленно болтавших людей, пивших чай и поглощавших пирожные. – Я ухитрилась уговорить полдюжины парикмахерских на Риджент-стрит и Пиккадилли разложить газету на прилавке возле касс, а Честити осаждала модисток на Бонд-стрит и Оксфорд-стрит.

– И небезуспешно, смею заверить. – Честити откинулась на спинку стула и с некоторым сожалением посмотрела на свою опустевшую тарелку. – Прикрывшись вуалью, я могу уговорить кого угодно.

– Что ж, неплохо для начала, – сказала Констанция. – Но я думаю, мы способны предложить какие-то услуги… за которые можно брать деньги. – Она перегнулась через стол и понизила голос: – У меня появилась идея, которая может принести нам настоящую прибыль.

Ее сестры облокотились на стол и приблизили к ней свои рыжеволосые головки.

– Вам ведь приходилось видеть карточки, которые люди прикрепляют к витринам магазинов, – начала Констанция. – Ну так вот, я обнаружила… – Она замолчала, услышав, как кто-то негромко кашлянул прямо позади нее.

– О, лорд Лукан! – произнесла Пруденс, выпрямившись и без особого тепла улыбнувшись молодому человеку, подошедшему к их столику. – Добрый день, мы и не слышали, как вы подкрались.

Молодой человек густо покраснел:

– Прошу прощения. Я не хотел прерывать вас… Я собирался пригласить мисс Честити на танец. – Он робко указал на площадку, где несколько пар кружились под звуки медленного вальса.

– С удовольствием, Дэвид. – Честити одарила его лучезарной улыбкой. – Очень мило с вашей стороны. – Она поднялась со стула и, приподняв бровь, взглянула на сестер: – Я ненадолго. – Взяв лорда Лукана под руку, она удалилась, изящно покачивая бедрами.

– Чес так терпелива с этими беднягами, – сказала Пруденс. – Молодые люди слетаются к ней, как пчелы на мед, а она никогда не выказывает раздражения. Я бы с ума сошла на ее месте.

– У нашей маленькой сестрички очень мягкий характер, – с легкой улыбкой произнесла Констанция. – Не как у нас с тобой, дорогая Пру.

– Ты права, – согласилась Пруденс. – Мы настоящие людоедки. Дай нам шанс, и мы их съедим живьем.

– Но мама всегда говорила, что Чес при всей ее кажущейся податливости нелегко одурачить, – напомнила Констанция.

Пруденс не ответила, и какое-то время обе девушки молчали, погрузившись в воспоминания о матери, умершей три года назад.

– Как думаешь, мама, наверное, в гробу перевернулась бы, если бы узнала, что мы зарабатываем деньги, продавая газету? – спросила Констанция, когда звуки вальса стихли.

– Нет… она одобрила бы нас, – решительно ответила Пруденс. – Должны же мы что-то делать, чтобы удержать семью на плаву, а от папы толку мало.

Спустя некоторое время к столику вернулась Честити под руку со своим партнером, с которым она мило, но решительно распрощалась. Она опустилась на свой стул и спросила:

– Итак, на чем мы остановились?

– На финансовых вопросах, – напомнила Констанция. – Я спрашивала Пру, пришла бы наша мама в ужас при мысли о том, что мы продаем газету или нет.

– Думаю, она сама поступила бы точно так же, если бы возникла необходимость.

– Такой необходимости не возникло бы, будь она жива. Отец не промотал бы свои деньги, ввязываясь в немыслимые авантюры. – Пруденс презрительно покачала головой. – Как ему взбрело в голову вложить все до последнего пенса в это фантастическое предприятие? Кто когда-либо слышал о железной дороге в Сахаре?

– Транссахарская железная дорога, – невольно рассмеялась Констанция. – Если бы наше положение не было таким тяжелым, это было бы смешно.

Пруденс не выдержала и против воли рассмеялась вслед за старшей сестрой. Честити пыталась сдержать улыбку, но тщетно. Их мать, леди Дункан, наделила своих дочерей здоровым чувством юмора, которое зачастую проявлялось весьма некстати.

– Не оборачивайтесь, но мои уши уже горят, – небрежно произнесла Честити, беря с тарелки ягодку смородины. – Готова поспорить на что угодно, что нас сейчас горячо обсуждают, если не осуждают.

– Кто? – Пруденс выпрямилась и оглядела зал, близоруко щурясь.

– Недавно появилась Элизабет Армитидж с мужчиной, которого я прежде не видела.

– Интересно, – сказала Констанция. – Новое лицо – это редкость в здешних местах. Где они сидят?

– Позади тебя, но только не оборачивайся. Это будет слишком явно. Я знаю, что она говорит о нас, я почти могу читать по ее губам.

– Она ужасная сплетница, – заметила Пруденс.

– Не вижу ничего ужасного в сплетнях, – отозвалась Констанция. – Я их постоянно пересказываю. – Она указала на газету, все еще лежавшую на столе. – Взгляните на колонку на второй странице, в которой я написала о свадьбе Пэтси Магуайр.

– Это не настоящие сплетни, – возразила Честити, – это светская хроника, в которой нет ничего недоброжелательного. Все любят ее читать.

– Я могла бы написать и что-нибудь недоброжелательное, если бы сочла, что это послужит правому делу, – задумчиво произнесла Констанция. – Мама всегда ратовала за то, чтобы разоблачать людское лицемерие, если это может принести пользу.

– Тогда это уже нельзя было бы назвать просто злобной сплетней, – объявила Честити. – Но мне очень хочется узнать, что о нас говорит Элизабет. Должна заметить, что ее спутник – очень привлекательный мужчина. Слишком привлекательный, чтобы сплетничать с леди Армитидж. Посмотрим, удастся ли мне их смутить.

Она облокотилась на стол, оперлась подбородком на ладонь и направила безмятежный изучающий взгляд в сторону столика, за которым угловатая дама средних лет оживленно беседовала с рослым мужчиной с густыми вьющимися волосами, обрамлявшими высокий лоб.

– Чес, ты невыносима, – сказала Пруденс, но тем не менее полностью скопировала позу сестры и ее безмятежный взгляд.

Констанции, сидевшей спиной к леди Армитидж и ее спутнику, оставалось только набраться терпения и ждать, как будут разворачиваться события.

– Ага, ее проняло. Она принялась рыться в сумочке, – удовлетворенно констатировала Честити. – А он разглядывает окружающих, стараясь не смотреть в нашу сторону. Он проявляет необычайный интерес к тому, что происходит на танцевальной площадке. Может быть, ему нравится танго?

Констанция больше не могла сдерживать любопытство. Она уронила на пол салфетку, наклонилась, чтобы поднять ее, и бросила беглый небрежный взгляд через плечо.

– Вы правы, красивый субъект, – подтвердила она. – И держится с достоинством.

– Немного высокомерен, на мой взгляд, – добавила Пруденс. – Полагаю, мы остановимся около их столика, когда будем уходить?

Констанция кивнула:

– Этого требует обыкновенная вежливость. Элизабет все-таки друг нашей семьи.

Она подняла руку, давая понять официантке, что пора нести счет.

– Но ты не успела рассказать нам о своей идее, – напомнила Пруденс.

– Расскажу, пока мы будем переодеваться к обеду. Констанция взяла газету и принялась разглаживать рукой страницы, пока Пруденс отсчитывала монетки.

Девушки поднялись одновременно, взяли перчатки, шарфы, сумочки и медленно направились между столиками, обмениваясь с присутствовавшими приветственными улыбками, останавливаясь время от времени, чтобы переброситься с кем-нибудь парой слов. Наконец они приблизились к столику, за которым сидели леди Армитидж и ее таинственный спутник.

– Как поживаете, Элизабет? – вежливо наклонила голову Констанция. – Ужасная погода для середины лета, не правда ли?

– Действительно ужасная. А как вы, мои дорогие? Выглядите великолепно. – Самообладание вернулось к леди Армитидж, и она приветствовала девушек снисходительной улыбкой вдовствующей герцогини. – Я вижу, вы уже перестали носить траур.

– Лиловые и серые цвета нам успели порядком надоесть[3]3
  Во втором периоде траура вместо черного платья носят серое, лиловое или черное с белым.


[Закрыть], – ответила Констанция. – К тому же мама никогда строго не придерживалась этикета в этом вопросе.

– Это правда. Бедняжка. – Леди Армитидж сочувственно вздохнула, потом, вспомнив о своем спутнике, слегка повернулась в его сторону. – Мои дорогие, позвольте представить вам Макса Энсора. Он только что победил на дополнительных выборах в Саутуолде и прибыл в Лондон, чтобы занять свое место в парламенте. Его сестра – моя близкая подруга. Леди Грэм просто очаровательна, и я уверена, что вы все с ней знакомы. Мистер Энсор, могу я представить вам высокородных[4]4
  Титулование детей пэров.


[Закрыть] мисс Дункан.

Джентльмен поднялся со стула, и она жестом указала на сестер.

Он оказался выше, чем думала Констанция. Черный пиджак, черный жилет и серые брюки в полоску выгодно подчеркивали его атлетическое телосложение. Черные слегка подернутые сединой волосы и черные же брови являли необычный контраст с его ярко-синими глазами.

– Я Констанция Дункан, мистер Энсор, – произнесла девушка, – а это мои сестры, Пруденс и Честити. – Она улыбнулась. – Мы, конечно же, знакомы с леди Грэм. Вы пока остановились у нее?

Макс Энсор ответил поклоном одновременно и на приветствие, и на вопрос.

– Пока не найду подходящий дом в Вестминстере[5]5
  Район в центральной части Лондона, где находится здание парламента.


[Закрыть], поближе к зданию парламента, мисс Дункан.

Для его мощного тела голос был удивительно мягким, бархатным и выразительным.

– Да, это очень существенно, – со знанием дела согласилась Констанция. – Вы не можете рисковать пропустить какое-нибудь важное обсуждение или голосование.

– Совершенно верно.

Ему почудилось, что в ее словах, произнесенных самым серьезным тоном, прозвучала ирония. Его взгляд стал настороженным. Она что, подтрунивает над ним? Он решил, что наверняка ошибся, преданность мужчины долгу вряд ли могла являться поводом для насмешки.

– Пожалуйста, садитесь, мистер Энсор, – сказала Честити. – Мы остановились лишь на минутку, чтобы поздороваться с Элизабет. На самом деле нам пора идти.

Джентльмен улыбнулся, но остался стоять. Его взгляд был по-прежнему настороженным.

– Вы прежде видели эту газету, Элизабет? – спросила Констанция, положив на столик «Леди Мейфэра».

– О, это ужасная гадость! – воскликнула леди Армитидж. – Лорд Армитидж не позволяет держать ее в своем доме. Где вы ее раздобыли?

Хотя губы леди Армитидж были брезгливо поджаты, она с нескрываемым интересом протянула руку к газете.

– В салоне Элис на Риджент-стрит, – с готовностью ответила Честити. – У нес было три экземпляра на продажу.

– А я видела эти газеты у Хелен, – вставила Пруденс, – у нее на витрине выставлена прелестная соломенная шляпка. Я не удержалась и зашла ее померить. Конечно, совершенно непрактично при такой дождливой погоде. А в кассе продавались эти газеты!

– Продавались? – воскликнула леди Армитидж. – Прежде они были бесплатными.

– Мне кажется, газета увеличилась в объеме, – задумчиво произнесла Констанция. – Некоторые статьи оказались по-настоящему интересными. Там есть кое-что о свадьбе Магуайр, вам должно понравиться.

– Право, я… – Леди Армитидж продолжала нерешительно держать в руке газету. – Пожалуй, я бы ее посмотрела.

– Оставьте этот экземпляр себе, – сказала Констанция, сделав небрежный жест рукой, – я ее уже прочитала.

– О, как это мило с вашей стороны, моя дорогая, но я никак не смогу принести ее домой! С Эмброзом случится удар. – Говоря это, она тем не менее старательно складывала газету.

– А вы оставьте ее в комнате для отдыха, когда прочтете, – предложила Пруденс. – Никто и знать не будет, что вы ее читали.

– Ну нет, я разорву ее и выброшу, – объявила Элизабет, проворно засовывая сложенные листки в свою сумочку. – Такая скандальная газетенка.

– Вы правы, – пробормотала Честити со слабой улыбкой. – Заметка о свадьбе Магуайр на второй странице. Увидимся вечером у Бикменов. Насколько я поняла, они пригласили оперную певицу. По-моему, из Милана.

– Да, я буду там. Мой дорогой Армитидж равнодушен к пению, а я так просто обожаю его. Это так чудесно! – Элизабет откашлялась, словно собираясь запеть.

Сестры улыбнулись, вполголоса попрощались с членом парламента от Саутуолда, дружно откланялись и направились к выходу, звонко стуча каблучками по мраморному полу.

– Как мы заработаем деньги, если ты бесплатно раздаешь наши газеты? – возмущенно спросила Пруденс, когда они ждали в гардеробной, пока принесут шляпку и зонт Констанции.

– Это один из способов создать спрос, – резонно возразила Констанция, с унылой гримасой разглядывая пострадавшую от дождя шляпку. – Я так и знала, что перо испорчено. – Она подошла к зеркалу и принялась закреплять шляпку булавками. – Может быть, я не буду выбрасывать шляпку, а просто заменю перо. Что ты думаешь об этом, Пру?

Этот вопрос вывел Пруденс из задумчивости. Она была большой модницей и обладала хорошим вкусом.

– Сюда подойдут шелковые цветы, – объявила она. – Я видела очень красивые у Хелен. Завтра мы сходим к ней, заодно и узнаем, удалось ли продать хотя бы несколько газет.

– Итак, что вы думаете об этом достопочтенном[6]6
  Официальное титулование членов парламента.


[Закрыть] джентльмене? – сделав легкое ударение на титуле, спросила Констанция, когда они вышли на Пиккадилли.

Дождь к этому времени уже закончился, и мокрые тротуары поблескивали в слабых лучах заходящего солнца.

– Держится, несомненно, с большим достоинством. Вполне возможно, что довольно напыщен, – ответила Честити. – Поскольку он брат Летиции Грэм, нам наверняка предстоит еще не раз встретиться с ним.

– М-да, – пробормотала Констанция, оглядывая улицу в поисках кеба.

Она подняла зонтик, и через несколько мгновений к ним с шумом подкатил экипаж. От лошадей валил пар, летний воздух был душным и влажным.

– Манчестер-сквер, номер десять, пожалуйста, – сказала Констанция кучеру, потом села в экипаж, и сестры последовали за ней.

Если Пруденс и Честити и заметили, что их сестра не спешит поделиться своими впечатлениями о Максе Энсоре, то сочли за лучшее промолчать.

Макс Энсор проводил сестер Дункан задумчивым взглядом. Теперь он уже не сомневался, что высмеяли не только его, но и Элизабет Армитидж. Ему было интересно, заметила ли это Элизабет. Почему-то он в этом сомневался. Ирония была такой тонкой, что он сам едва уловил ее. Просто легкая интонация в голосе и вспыхивавший временами в глазах огонек.

Хорошенькая троица. У всех рыжие волосы, но разных оттенков – желто-коричневатые цвета осенних листьев, красновато-коричневые цвета корицы и, наконец, огненно-рыжие у той из сестер, которая, на его взгляд, была самой младшей. И у всех зеленые глаза, хотя тоже разных оттенков. Он решил, что самая старшая, Констанция, с волосами цвета осенних листьев и темно-зелеными глазами, выглядела наиболее эффектно, хотя ему могло только показаться так, потому что она была выше остальных. Как бы там ни было, но эта троица его заинтриговала.

– Это дочери лорда Дункана? – поинтересовался он.

– Да, их мать умерла около трех лет назад. – Элизабет сочувственно вздохнула. – Бедняжки так переживали. Им всем уже пора быть замужем. Констанции не меньше двадцати восьми, и я знаю, что ей не раз делали предложения. – Она чуть нахмурилась, и между ее аккуратно выщипанными бровями появилась морщинка. – На самом деле, помнится, несколько лет назад был один молодой человек… там произошла какая-то ужасная трагедия. По-моему, его убили на войне… в Мафекинге или в каком-то другом из этих труднопроизносимых мест. – Элизабет неодобрительно покачала головой, небрежно отметая прочь весь африканский континент с его проблемами. – Что касается Честити, ей, должно быть, двадцать шесть, и у нее бесчисленное множество поклонников. – Она слегка подалась вперед и понизила голос до заговорщического шепота: – Но они очень тяжело переживали смерть матери, бедняжки. – Леди Армитидж сочувственно прищелкнула языком. – Это произошло так неожиданно. Буквально за несколько недель. Рак, – Элизабет. – Просто сгорела как свечка. – Она снова покачала головой и откусила кусочек пирожного с фундуком и кремом. Макс Энсор задумчиво пил чай.

– Я немного знаком с бароном. Он бывает почти на всех заседаниях палаты лордов.

– О, у лорда Дункана очень развито чувство долга, не сомневаюсь. Чудесный человек, просто чудесный. Но у меня есть подозрение, что он далеко не образцовый отец. – Элизабет изящно промокнула салфеткой накрашенные губки. – Ему следовало настоять на том, чтобы они вышли замуж, во всяком случае, хотя бы Констанция и Честити. Не может же он иметь в семье трех старых дев! Пруденс – немножко другое дело. Я уверена, что она предпочтет остаться с отцом и ухаживать за ним. Очень благоразумная девушка… Обидно, что ей приходится носить очки. Женщины в очках выглядят такими скучными!

«Скучная» не совсем тот эпитет, который Макс Энсор даже после первой встречи употребил бы по отношению к какой-либо из сестер Дункан. И насколько он успел разглядеть, за стеклами очков мисс Пруденс скрывались очень светлые и очень живые зеленые глаза.

Он уклончиво кивнул и попросил:

– Можно посмотреть ту газету, мадам?

– Это просто скандальный бульварный листок. – Элизабет снова открыла сумочку и понизила голос: – На самом деле все ее читают, просто никто не признается. Уверена, что даже Летиция иногда просматривает ее. – Она украдкой передала ему сложенные листки.

Макс Энсор сомневался, что его сестра Летиция читает что-либо, кроме меню, которое по утрам приносит ее кухарка, но оставил эти мысли при себе и развернул страницы.

Газета была напечатана профессионально, хотя он сомневался, что она вышла из-под большого типографского пресса. Бумага тонкая и дешевая, а оформление не отличалось художественностью исполнения. Он взглянул на оглавление на левой стороне первой страницы. Его брови изумленно поползли вверх. В списке статей значились два политических обозрения: первое – на тему лицензирования продажи спиртных напитков, второе посвящалось закону об ограничении скорости автомобилей до двадцати пяти миль в час. Вряд ли эти статьи могли вызвать интерес у светских дам вроде Элизабет Армитидж или Летиции Грэм, но тем не менее громкое название «Леди Мейфэра» указывало на то, что газета рассчитана именно на них.

Его взгляд натолкнулся на текст, напечатанный более крупным и жирным шрифтом, чем остальная страница. Бросался в глаза обведенный в рамку заголовок в форме одновременно и утверждения, и вопроса: «Женщины-налогоплательщицы требуют права голоса. Предоставит ли правительство либералов женщинам-налогоплательщицам право голоса?»

– Похоже, редакция претендует на большее, они не ограничиваются светскими сплетнями и новостями моды, – заметил Макс Энсор, постучав пальцем по заголовку.

– А, это! Они все время что-то пишут про суфражисток, – сказала Элизабет. – Такая скука! Но в каждом номере на первой странице обязательно присутствует что-нибудь подобное. Я на это не обращаю внимания, как и большинство читательниц.

Макс нахмурился. Кто все-таки издает эту газету? Возможно, она действительно принадлежит суфражисткам, которые вечно мутят воду, с каждым днем становясь все многочисленнее и настойчивее и забрасывая правительство требованиями дать им право голоса? Остальные заголовки были более привычными для дамского издания: статья об американском художнике Чарлзе Дана Гибсоне[7]7
  Знаменит стилизованными изображениями хорошеньких девушек с осиными талиями в пышных платьях и больших шляпах; были популярны в 1890-1900 годах.


[Закрыть] и его идеализированных изображениях совершенной женщины, заметка о великосветской свадьбе, включающая список присутствовавших, расписание предстоящих светских мероприятий. Макс бросил небрежный взгляд на статью о Гибсоне, потом недоумевающе поднял брови и принялся внимательно читать. Он рассчитывал найти в статье настойчивые рекомендации придерживаться гибсоновских стандартов, чтобы добиться совершенства, а вместо этого столкнулся с умной и беспощадной критикой женского стремления слепо следовать веяниям моды, которую почти всегда диктуют мужчины. Макс оторвался от газеты:

– Кто это пишет?

– Никто не знает, – отозвалась Элизабет, протягивая руку, чтобы снова завладеть своим ценным трофеем. – Это и делает ее такой интересной. Газета существует не меньше десяти лет. На какое-то время она пропала, но недавно опять появилась, увеличившись в объеме. – Она снова сложила листки. – Досадно, что теперь ее нужно покупать. Раньше экземпляры лежали бесплатно в гардеробных, фойе, приемных. Но тогда в ней было меньше интересных статей. Прежде там печатали в основном скучные политические обозрения. Право голоса для женщин, закон о собственности и тому подобное. Я ничего в этом не понимаю. Пусть мой дорогой Эмброз с этим разбирается. – Она хихикнула и убрала газету в сумочку. – Это совсем неподходящий для дам предмет.

– Совершенно с вами согласен, – кивнул Макс Энсор. – В мире достаточно проблем и без того, чтобы женщины вмешивались в дела, которые их не касаются.

– Именно так и говорит мой дорогой Эмброз.

Элизабет с самодовольной улыбкой подняла руки и поправила шляпку из черной тафты, украшенную белыми перьями. Она взглянула на приколотые к груди маленькие часики, отделанные эмалью, и воскликнула:

– О, Боже мой, как быстро пролетело время! Мне действительно пора идти. Чудесный чай. Большое вам спасибо, мистер Энсор.

– Это я должен благодарить вас за доставленное удовольствие, леди Армитидж. Надеюсь увидеть вас сегодня вечером у Бикменов. Летиция потребовала, чтобы я ее сопровождал. – Он встал, поклонился и подал ей перчатки.

– Вечер будет чудесный, я уверена, – объявила Элизабет, натягивая перчатки. – И вообще в Лондоне сейчас так чудесно, вы не находите?

– Да, действительно чудесно, – согласился Макс.

Он продолжал стоять, пока она не покинула зал, потом потребовал счет, попутно размышляя над тем, что прилагательное «чудесный» является наверняка самым часто используемым в настоящий момент у светских дам. Летиция описывала с его помощью все подряд, начиная от бантов в волосах своей дочурки до угля в камине. А уж сколько раз он услышал это слово из уст Элизабет Армитидж за последний час, невозможно было сосчитать.

Однако он мог поклясться, что ни одна из высокородных сестер Дункан ни разу не употребила его при нем.

Женщины-налогоплательщицы требуют права голоса!

«Небезынтересно было бы узнать, кто стоит за этой газетой», – размышлял Макс, беря в руки шляпу. Правительство делало все возможное, чтобы уменьшить влияние группы упрямых фанатичек и нескольких примкнувших к ним безрассудных мужчин, боровшихся за женские права. Но контролировать движение, ушедшее в подполье, было очень сложно, а настоящих зачинщиков невероятно трудно выявить. Эта газета, предназначавшаяся представительницам высшего света, вела настоящую подрывную деятельность. Определенно в интересах правительства поприжать ее издателей. Для этого существует достаточно способов, главное – узнать, кто является издателями и авторами. Насколько трудно будет их найти?

Макс Энсор вышел на улицу и направился к Вестминстеру, тихонько насвистывая сквозь зубы.