Текст книги "Скрытые таланты"

– Кстати говоря, – сказала Сиренити, – я за шла сюда за негативами тех фотографий, для которых ему позировала в прошлом году весной. Я точно не знала, к кому перейдут все его вещи, вот и подумала, что лучше их взять, пока не явились родственники.

– Ну и правильно. Ты нашла их? – спросила Джесси.

– Нашла.

– Прекрасно. Они, разумеется, твои. Эмброуз всегда говорил, что ты можешь взять их, если захочешь. Я бы никогда не послала их на выставку без твоего разрешения.

– На выставку? – Калеб, казалось, был поражен. – Надеюсь, что нет, черт побери!

Джесси улыбнулась.

– Эти фотографии, безусловно, относятся к лучшим работам Эмброуза. Вы их видели?

– Нет. – Калеб искоса взглянул на Сиренити. – Еще не видел.

– Уговорите Сиренити показать их вам, – настаивала Джесси. – Вы сразу поймете, что я имею в виду. Временами Эмброуз был просто гениален. Эти снимки Сиренити были сделаны в один из таких периодов подъема. Он назвал эту серию «Весна». Думаю, он намеревался также запечатлеть ее в образах Лета, Осени и Зимы, но руки до этого у него так и не дошли.

– За что мы можем ему быть лишь благодарны, – пробормотал себе под нос Калеб.

– Калеб не любитель художественной фотографии, – сказала Сиренити.

– Правда? – Джесси как-то странно взглянула на Калеба.

– Джесси, если нормально будет оставить тебя здесь одну, – быстро заговорила Сиренити, – то мы, пожалуй, пойдем. Мне надо быть в магазине. Дай мне знать, если тебе потребуется помощь в сортировке вещей Эмброуза.

– Ладно. – Джесси наклонила голову и сторону Калеба. – Приятно было с вами познакомиться, Сиренити говорит, вы собираетесь сделать великое дело для нашего маленького городка.

– Это еще будет видно, – холодно заметила Сиренити. – Ты ведь знаешь, что говорят о самых лучших намерениях. – Она сунула руки в карманы куртки и зашагала по дорожке.

– До свидания, Джесси, – вежливо попрощался Калеб. – Уверен, что мы скоро снова увидимся.

– Обязательно. – Джесси стала подниматься по ступенькам крыльца.

Сиренити слышала, как у нее за спиной хрустит гравий – Калеб шел следом за ней к дороге. Она не оглядывалась. Он догнал ее тремя широкими шагами. Сиренити протянула руку.

– Я возьму конверт, если не возражаете, – отрывисто произнесла она.

Поколебавшись, Калеб полез внутрь куртки за конвертом. Он медленно вытащил его, но не отдал ей, а продолжал держать.

– Сиренити, я хотел бы кое о чем поговорить.

Она нетерпеливо щелкнула пальцами.

– Пожалуйста, отдайте мои снимки.

– Я все это время думал о ваших фотографиях, – осторожно сказал Калеб.

– Неужели? И что же именно вы о них думали?

– Я хотел бы их увидеть.

– Только через мой труп. – Сиренити не убирала протянутую руку.

Выражение лица Калеба стало мрачным.

– Ладно. Раз вы так хотите. – Он отдал ей конверт.

– Спасибо. – Сиренити сунула конверт под мышку и продолжала идти.

– Сиренити?

– Да?

– Можете ли вы представить себе такие обстоятельства, при которых вам было бы удобно показать мне эти фотографии?

– А зачем вам их видеть?

– Не знаю. – Калеб продолжал смотреть прямо перед собой на дорогу.

– Неужто в вас пробудился нездоровый интерес? – ехидно спросила она.

Выражение его лица было непроницаемым.

– А вы как думаете?

– Я не знаю, что мне думать. Пару дней назад вы буквально взбесились, узнав о существовании этих фотографий. Теперь вы говорите, что хотите их видеть.

– Вы можете просто ответить на мой вопрос? – тихо спросил он.

Она немного подумала.

– Вы хотите знать, могу ли я вообразить какие-то обстоятельства, при которых я бы спокойно могла показать вам эти фотографии? Ну, может, и могу. То есть, говоря гипотетически.

– Что это за обстоятельства?

– Ну, говоря гипотетически, я могла бы их вам показать, если бы почувствовала, что могу доверять вам.

– Если бы почувствовали, что можете мне доверять. – Калеб резко остановился посередине пустой дороги и схватил Сиренити за руку, вынуждая и ее остановиться. – Вы что, хотите сказать, что не доверяете мне? Это же чертовски оскорбительно слышать, леди. В деловых кругах у меня такая репутация, которой нет ни у кого. Спросите любого, кто когда-нибудь имел со мной дело. Спросите кого угодно. Никто, ни один человек, никогда еще не обвинял меня в ненадежности.

Сиренити была поражена силой его реакции на ее замечание. Но одновременно почувствовала и раздражение.

– О, я не сомневаюсь, что вы абсолютно надежны когда речь идет о том, как вы ведете дела. Ваши контракты наверняка не оставляют никаких лазеек, и вас, очевидно, никогда не обвиняли в мошенничестве. Ho я говорю о возможности доверять вам в личном плане.

– Черт возьми, Сиренити, мне это очень не нравится. Я не лгу.

– Если это вам так сильно не нравится, то вы вольны уехать из Уиттс-Энда в любое время. Никто не собирается вас удерживать.

Калеб отпустил ее руку. Он двинулся вперед, и в его шагах было что-то гневное и угрожающее.

– Вы нарочно хотите все осложнить, не так ли?

– Осложнить? – Сиренити ускорила шаг, чтобы догнать его. – Калеб, я не понимаю, что здесь происходит. Что вы от меня хотите после всего, что между нами произошло?

– Разве не ясно? Хочу, чтобы вы дали мне еще один шанс.

– Но вы и так получаете ваш второй шанс, – возразила она. – Похоже, что я не могу вам в этом помешать. Как вы говорите, мне от вас не отделаться, и вы остаетесь моим консультантом, хочу я этого или нет.

– Я говорю сейчас не о деловой стороне всего этого. Я это говорю в личном плане.

Вопреки своей настороженности и глубокой неуверенности Сиренити вдруг ощутила трепет радостного возбуждения и надежды. Она крепко сжала конверт.

– В личном плане?

– Послушайте, давайте попробуем быть чуточку честными оба, идет? – спокойным тоном сказал Калеб. – Нас обоих тянет друг к другу. Мы оба более или менее признали это, когда я поцеловал вас у себя в офисе. Если припоминаете, вы ответили на мой поцелуй. Я прекрасно знаю, что вы хотите меня не меньше, чем я хочу вас.

Сиренити вся внутренне напряглась.

– Мне как-то не очень хочется связываться с человеком, которому пришлось бы сильно сосредоточиваться, чтобы не думать о нескольких моих фотографиях каждый раз, когда он будет целовать меня.

– Готов признать, что новость об этих снимках в первый момент меня ошеломила, но потом у меня была возможность успокоиться. Я знаю, что вы не…

– Не кто? – Ей вдруг стало очень любопытно.

– Я знаю, что вы не относитесь к такому сорту женщин, которые намеренно позируют для грязных снимков. Я не сомневаюсь, что вы поверили Эстерли, когда он уговаривал вас позировать ему ради искусства.

– Ну, мистер Вентресс, ваше великодушие просто потрясает. Не знаю, что и сказать.

– Скажите «да». – Калеб опять остановился и стал изучающе всматриваться ей в лицо с неистовым блеском в глазах. – Скажите, что дадите мне шанс доказать, что вы можете снова доверять мне в личном плане. – Он остановился на секунду, словно готовясь прыгнуть с обрыва в бушующее море. – Пожалуйста.

И такая страстная мольба прозвучала в одном этом пожалуйста, что Сиренити сдалась. Она встретилась с Калебом глазами, и на малую долю мгновения eй показалось, что она уловила след какого-то глубокого, темного чувства, всплывшего к самой поверхности. И на этот раз он дотянулся, коснулся ее каким-то очень личным, необъяснимым образом, и она не могла противиться этому контакту. Она была вынуждена тоже коснуться его.

– Ладно, – мягко сказала она.

На лице Калеба промелькнуло облегчение. Но оно вспыхнуло и исчезло так же быстро, как и то, другое, более таинственное чувство. Он нахмурился.

– Ладно? И это все, что вы можете сказать?

– А что еще надо говорить? – Она улыбнулась ему загадочной улыбкой. – Уиттс-Энд ведь и существует для тех, кто хочет получить еще один шанс. Это практически девиз городка. С моей стороны было бы упущением в смысле гражданского долга не дать вам возможности доказать, что вы совсем не тот надутый, нетерпимый и негибкий сукин сын, каким кажетесь.

– Это очень порядочно с вашей стороны, мисс Мейкпис, – пробурчал он. – Давайте заключим сделку. Когда вы покажете мне эти фотографии, я буду знать, что вы мне доверяете. Идет?

Немного поколебавшись, Сиренити пожала плечами.

– Идет. Но решение принимаю я. Договорились?

– Вы жестко ведете переговоры.

– Я беру уроки у эксперта.

Спустя сорок минут, оставшись одна в своем крохотном офисе, устроенном в заднем помещении магазина, Сиренити открыла конверт, который взяла из архива Эмброуза.

Она перевернула его и вытрясла оттуда три снимка. Посмотрела на них без особого интереса, так как уже видела раньше. На снимках она полулежала и сидела на крупном валуне у ручья. Эффектное освещение создавало впечатление иновселенности. Сами фотографии ее не беспокоили.

Обеспокоило ее то, что негативов в конверте не было.

Глава 5

– Что вы несете, черт возьми? Как это – нет негативов? – Опершись обеими ладонями о стол Сиренити, Калеб подался вперед с весьма устрашающим, как могло показаться, видом.

Кое-кто сказал бы, без сомнения, что не очень-то порядочно запугивать королеву бабочек, потому что именно так выглядела Сиренити этим утром. Что-то летящее, прозрачное, радужно-зеленое, надетое поверх зеленого, закрытого костюма типа комбинезона с длинными рукавами, определенно делало ее похожей на персону королевской крови из царства бабочек. Необузданная масса рыжих волос лишь усиливала общий эффект. Здесь, в Уитс-Энде, как заметил Калеб, Сиренити не носила ничего бежевого и серого, как в Сиэтле.

В данный момент его не особенно заботило, что ему могут предъявить обвинение в запугивании бабочек. Он был в бешенстве. В таком бешенстве, что ему даже было наплевать на последствия своих поступков.

Гнев был не единственным обуревавшим его чувством. Новость, которую сообщила ему Сиренити, вселила в него глубокое беспокойство со множеством оттенков. Он не верил своим ушам. Нет, поправил он себя, с ушами у него, конечно, все в порядке. Просто он не хотел верить услышанному.

– Не орите на меня, пожалуйста. – Сиренити схватилась за подлокотники кресла и свирепо уставилась на него. – У меня сегодня трудный день. И мне ни к чему, чтобы из-за вас он стал еще труднее.

– Я не ору. Когда заору, вы сразу это поймете.

– В таком случае, я была бы вам признательна, если бы вы перестали рычать.

– Я и не рычу. Почему вы не сказали мне раньше, что негативов нет?

– Потому что у меня было интуитивное предчувствие: вы будете слишком остро реагировать, – призналась Сиренити. – А мне только и не хватало ваших неадекватных реакций.

– Так я, по-вашему, слишком остро реагирую? Да вы просто никогда не видели настоящей острой реакции. – Калеб резко отодвинул в сторону стопку деловых бумаг, которыми занимался последние два часа.

Он выпрямился и стал ходить взад и вперед по маленькому офису. Он не орал в полном смысле этого слова лишь по одной причине – боялся, что его услышат Зоун и те несколько местных жителей, которые в это время делали покупки в магазине. Закрытая дверь, отделявшая офис от основной части магазина, была тонковата.

– У меня с утра было предчувствие, что это еще не конец истории, – пробормотал Калеб. – Я знал, что будет какая-то еще неприятность.

Сиренити сжала губы, и ее лицо приобрело непокорное выражение.

– Не беспокойтесь об этом, Калеб. Это не ваша проблема, а моя.

Вот и конец их недолгому перемирию, подумал Калеб.

– Я уже говорил вам, что, пока вы моя клиентка, ваши проблемы остаются моими проблемами.

– Вы и ваша пресловутая деловая этика. Здесь никто вас не просит выходить за рамки ваших прямых обязанностей. Вы сами в это влезаете.

– Я сам буду решать, что выходит за рамки, а что не выходит. – Калеб дошел до стены, резко повернулся и зашагал обратно. Осознав, что бегает по комнате, он разозлился на себя. Это было не в его привычках. Он слишком хорошо владел собой.

Шок от осознания того, что он делает, резко вернул его к хладнокровной и точной оценке происходящего. Хождение взад и вперед ясно показывало, что он позволяет эмоциям взять верх.

А эмоции – штука опасная. Они делают человека уязвимым, ослабляют его, способствуют совершению ошибок, заставляют позабыть об ответственности, из-за них он сбегает с платиновой блондинкой, фотомоделью с центрального разворота журнала, и становится отцом незаконнорожденного сына, которому предстоит всю дальнейшую жизнь расплачиваться за эмоциональную глупость отца.

Калеб также открывал для себя, что именно благодаря эмоциям человек ощущает себя живым.

Он подавил смятение внутри и резко остановился посреди комнаты.

– Ладно, давайте успокоимся и все обдумаем логически.

– Я-то спокойна, – подчеркнуто сказала Сиренити. – Не то что некоторые, не буду называть, кто именно. Не найдя негативов, я просто удивилась, вот и все. Уверена, что повода для беспокойства нет.

– Как бы не так, черт побери. Пропажа набора негативов, которыми вас можно шантажировать, – разве это не повод для беспокойства?

– Эти фотографии не могут навредить мне больше, чем уже навредили. Сейчас меня волнует только одно: возможность того, что не Эмброуз был тем человеком, который пытался меня шантажировать. Может быть, в этом замешан кто-то другой. Проклятие. Я так надеялась, что с этим покончено.

– Эстерли пока остается наиболее вероятным подозреваемым. – Калеб заставил себя делать то, что у него получалось лучше всего, – беспристрастно проанализировать ситуацию и прийти к логическому заключению. – Он мог в какой-то момент изъять негативы из архива и спрятать их в надежном месте, пока проводил операцию шантажа.

– А зачем это ему было бы нужно?

– Затем, что его действия были незаконными. – Калеб бросил на нее раздраженный взгляд. – Если бы вы обратились в полицию и эти негативы нашли бы у Эстерли, то его бы арестовали. А так, если бы его поймали и перерыли весь архив, он всегда мог бы сказать, что негативы были у него украдены и шантажировал вас кто-то другой.

– Если так, то он мог спрятать эти негативы вообще где угодно. И мы, вероятно, никогда их не найдем. – Сиренити тихо выдохнула. – По-моему, так даже лучше.

– А я вовсе в этом не уверен. – Калеб потер затылок. – Мне совсем не нравится, что эти негативы где-то там плавают. Случайно их может найти еще кто-то.

Он остановил задумчивый взгляд на конверте, лежавшем на столе у Сиренити. Мысль о том, что какой-то другой мужчина пускает слюни над фотографиями Сиренити в обнаженном виде – фотографиями, которые самому ему не позволили увидеть, – заставила напрячься каждый мускул его тела.

– Вероятность этого очень мала, если подумать хорошенько. – Сиренити решительно подалась вперед. – Я-то определенно не собираюсь сидеть и переживать из-за того, что кто-то может найти эти негативы. И я уже объяснила вам, что не стыжусь этих снимков.

– Так ли это? Позвольте мне сказать вам, что вы показались мне чертовски обеспокоенной всего несколько минут назад, когда вынули конверт из ящика стола и сказали мне, что негативов там нет. – В течение нескольких секунд ему действительно казалось, что она смотрит на него так, будто ждет помощи, удовлетворенно подумал Калеб. Будто действительно нуждается в нем.

Надежда, как он убеждался на собственном горьком опыте, была, похоже, самой мучительной из эмоций.

– Как я говорила, я была ошеломлена, когда обнаружила, что негативы не лежат в конверте вместе с отпечатками, – призналась Сиренити. – Моей первой мыслью было, что кто-то другой взял их и использовал, чтобы меня шантажировать.

– Я знаю.

– Не очень-то приятно думать, что у тебя, возможно, есть враг.

– Я очень хорошо знаю, каково это – иметь врагов.

– Ни на секунду в этом не сомневаюсь, – ответила Сиренити. – Но я выросла с мыслью, что, даже если внешний мир считает всех нас, жителей Уиттс-Энда, немного чокнутыми, все равно мы соседи и друзья. Даже более того, мы – семья. Я всегда чувствовала, что могу рассчитывать на всех, кого знаю в поселке. Мы очень сплоченная община.

– Если исключить Эстерли, такое допущение будет, пожалуй, правильным. Думаю, логично будет также допустить, что со смертью Эстерли проблема с фотографиями перестанет существовать.

Он был доволен тем, как гладко у него это получилось. Как рассудительно и бесстрастно прозвучало. Он полностью овладел собой. Волна гнева и тревоги, накатившая на него в первый момент, когда она сказала ему, что не нашла негативы, почти схлынула.

Старые привычки снова брали свое. Калеб намеренно дистанцировался от гнева и первобытного охранительного чувства, нагнетавшего в кровь адреналин. Он умел справляться со своими эмоциями. Ему приходилось делать это всю жизнь.

– Вы определенно правы, – сказала она.

– Обычно лучше всего бывает предполагать очевидное.

– Очевидное?

– В нашем случае очевидный вывод состоит в том, что шантажистом был Эстерли. – Калеб поднял одну руку и отбивал ею пункты по мере их перечисления. – Он спрятал негативы в безопасное место на время осуществления своих планов. Он умер, не успев взять их оттуда. Представляется невероятным, чтобы кто-то случайно на них наткнулся. Конец истории.

– Ладно, вы меня убедили в правильности вашей теории. – Сиренити помолчала, ее переливчатые глаза все еще оставались встревоженными. – Единственное, что меня беспокоит в этой вашей теории, что беспокоило меня вроде бы с самого начала, собственно говоря, так это то, что именно Эмброуз рекомендовал мне обратиться к вам.

Калеб с ошеломленным видом уставился на нее.

– Что вы сказали?

Сиренити нахмурилась.

– Разве я вам не говорила, что это Эмброуз предложил вас в качестве возможного консультанта? Он назвал мне вас, когда я сказала ему, что собираюсь искать опытного и знающего консультанта по налаживанию бизнеса. Он посоветовал мне обратиться сначала к вам, потому что слышал, что вы очень хороший специалист.

– Нет, – сказал Калеб сквозь зубы. – Вы не упоминали об этом интересном факте.

– Да? Ну, значит, это вылетело у меня из головы.

Ему захотелось встряхнуть ее. Наивность – это одно, а глупость – совсем другое.

– Каким, черт возьми, образом Эмброуз Эстерли, пьяница и неудачник, конченый фотограф, живущий в городишке, который так мал, что его нет почти ни на одной карте, мог узнать обо мне?

– Вы же сами мне говорили, что вы лучший в этой области. Разве так уж странно, что такой человек, как Эмброуз, мог о вас слышать? Мы же здесь, в Уиттс-Энде, не совсем лишены контакта с мировыми событиями. Мы тоже получаем газеты. А Эмброуз регулярно читал почти все крупные газеты, выходящие на западном побережье.

– Газеты? – Калеб вспомнил кипы старых газет, во множестве виденные им в комнате коттеджа Эстерли.

– Именно там Эмброуз, по всей вероятности, и вычитал ваше имя, – терпеливо объясняла Сиренити. – В одной из газет, издающихся в Сиэтле. В разделе бизнеса когда-нибудь публиковались материалы о «Вентресс венчерс»?

– Да. – Такое возможно, признал Калеб. «Вентресс венчерс» то и дело мелькала на финансовых страницах газет, издающихся на западном побережье, а еще того чаще на страницах газет северо-запада. Здесь есть логическая связь.

– Но какой смысл направить вас ко мне, а потом повернуться на сто восемьдесят градусов и вас же шантажировать? – пробормотал в задумчивости Калеб. Он вдруг резко оборвал фразу. – Проклятие.

– Что такое?

– Ничего. Думаю, я только что ответил на свой вопрос.

– Буду рада, если вы и мне на него ответите, – недовольно произнесла Сиренити. – Зачем Эмброузу нужно было посылать меня к вам, а потом шантажировать, чтобы помешать моим деловым контактам с вами?

– Затем, что таким образом, как он, вероятно, думал, все было бы у него под контролем, – сказал Калеб, быстро соображая. – Вы говорили мне, что он не был сторонником перемен здесь, в Уиттс-Энде.

– Это так. Эмброуз не был сторонником почти вообще ничего. Он был весьма угнетенной личностью.

– Полагаю, он знал, что вы решили создать торговое предприятие «Уиттс-Энд – почтой»?

– Об этом знали все в поселке.

– А еще он, наверное, достаточно хорошо знал вас, чтобы понимать, что отговорить вас от этого он не сможет. Так или нет?

– Так.

– Поэтому он притворился, что помогает. Он отправил вас в том направлении, которое рассчитывал контролировать. Какого, вы говорите, возраста был Эстерли?

– Где-то около пятидесяти пяти, наверно. А что?

Да, он вполне мог прочитать о том скандале в семье Вентрессов, что разразился тридцать четыре года назад, подумал Калеб. Дед достаточно часто говорил ему, что новость о романе Кристал Брук с Гордоном Вентрессом обошла тогда все газеты северо-запада.

Эстерли не нужно было бы быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что даже спустя три с половиной десятилетия пачка «голых» фотографий и угроза шантажа возымели бы сильное и чрезвычайно отрицательное действие на любого человека, носящего фамилию Вентресс.

– Калеб?

Он взглянул на Сиренити, которая рассматривала его со смешанным чувством любопытства и тревоги.

– Это длинная история. Не буду вас ею утомлять сейчас. Давайте скажем так: я подозреваю, что ваш приятель Эстерли направил вас ко мне, потому что знал, что сможет с помощью этих снимков прихлопнуть любую сделку, которую вы заключите.

– Но откуда он мог знать, что вы выйдете из себя из-за нескольких фотографий, которые сам Эмброуз считал творениями искусства?

– Я не выходил из себя.

– Еще как вышли. Вы буквально взбеленились при мысли о том, чтобы иметь дело со мной, как только услышали, что я позировала в качестве обнаженной натуры. Признайте это.

– Я не взбеленился. – Калеб снова навис над ее столом. – Я ведь здесь, не так ли? Несмотря на эти проклятые фотографии.

– Да, конечно, но вы не можете отрицать, что когда впервые услышали о них, вы реагировали слишком остро.

– Я никогда не реагирую слишком остро, – сказал Калеб ледяным тоном.

– Ну, это ваше мнение. Лично я с самого начала подозревала, что вы натура очень эмоциональная, и все ваши поступки, которым я была свидетельницей в последнее время, подтверждают правильность моего суждения.

– Клянусь Богом, Сиренити, если вы не прекратитe говорить подобные вещи, то я не поручусь за себя.

– Теперь вы понимаете, что я имею в виду? – Она торжествующе улыбнулась. – Эмоциональная натура. Но пусть это вас не волнует. Я сама время от времени бываю немного эмоциональной. Но вопрос заключается вот в чем: откуда Эмброуз мог знать, что вы именно так отреагируете на эти фото?

Калеб твердо взял себя в руки. Она намеренно провоцирует его, а он больше не собирается попадаться на эту удочку.

– Я сказал вам, это длинная история. – Причем такая, которую он ни разу в жизни не обсуждал ни с кем за пределами семьи, подумал он. И определенно не намерен делать это сейчас. Некоторые вещи лучше оставлять в покое. Прошлое и так причинило емy достаточно неприятностей. – Подробности не имеют значения.

– Калеб, что происходит? – Сиренити сцепило руки перед собой на крышке стола и устремила на него взгляд, полный серьезного внимания. – Что было известно о вас Эмброузу такого, чтобы он мог подумать, что вы распсихуетесь из-за этих фотографий? Откуда он мог знать о вашем пуританстве? Откуда он вообще мог знать о вас хоть что-то?

– Из газет, вот откуда, – резко бросил Калеб. Никакой я не пуританин, сказал он себе. Я просто не был готов к такому, вот и все. А вообще я разумный, терпимый человек.

– Да, но что он прочитал в газетах такого, чтобы решить, что вы откажетесь иметь дело со мной, если узнаете об этих снимках?

– Послушайте, Сиренити, я потом вам все объясню, идет? Сейчас не время и не место для этого.

– Я в этом не уверена. – Сиренити не успела больше ничего сказать: кто-то забарабанил в дверь офиса. Она замолчала и нахмурилась. – Войдите.

Дверь открылась, и внутрь просунулась бритая голова Зоун. Блеснула серьга в носу.

– Пришел этот новый представитель по сбыту от оптовика. Говорит, что ему назначено.

Сиренити бросила взгляд на настольный календарь.

– Правильно.

Зоун оглянулась через плечо и понизила голос до доверительного шепота.

– Аура у него очень слабая, с каким-то светло-зеленым оттенком. Я чувствую в нем большую тревогу.

– Это оттого, что он беспокоится, останемся ли мы его клиентами, – сказала Сиренити. – По тому единственному телефонному разговору, который у нас состоялся, я поняла, что он не очень-то преуспел на избранной им ниве деятельности. Начал с продажи компьютеров и потерял эту работу. Переключился на обувь и снова прогорел. Теперь вот пробует свои силы на цельном зерне.

– Понятно. – Браслеты Зоун тихонько звякнули под шафранными и оранжевыми рукавами ее одежды. – То-то мне показалось, что я улавливаю страх перед неудачей в этой зеленой ауре. Очевидно, он не научился ориентировать себя по положительным силам вселенной.

– Не беспокойся, – живо отозвалась Сиренити. – Сегодня мы его подбодрим крупным заказом.

Калеб нахмурился.

– Что это значит? Вы хотите сделать этому типу заказ только потому, что вас заботит его слабая аура?

– А вы можете придумать более вескую причину? – с невинным видом осведомилась Сиренити. – Кроме того, мне необходимо сделать запасы. Скоро здесь выпадет первый снег. И доставка станет непредсказуемой. – Она взглянула на свою помощницу. – Пригласи представителя сюда, Зоун, если тебе не трудно.

– Конечно, сейчас. – Зоун со значением посмотрела на Калеба.

– Я как раз собирался уходить, – сказал Калеб.

– Тем лучше, – пробормотала Зоун. – Вибрации становились весьма опасными. В один из вечеров во время медитации у меня было неприятное видение. После этого появились вы. Я уже начала сильно беспокоиться.

– Продолжайте беспокоиться. Я имел в виду, что покидаю офис Сиренити. – Калеб твердым шагом прошел мимо Зоун. – Но не Уиттс-Энд.

– Тогда мы должны готовиться к грядущему смятению и опасности.

Калеб оставил эти слова без ответа. Он взглянул на мужчину, нерешительно топтавшегося у прилавка. Тот держал в одной руке дешевый портфель из искусственной кожи, а другой теребил свой сильно потертый воротничок. Его галстук был слишком узок, а брюки из дешевой синтетики. Глаза нервно бегали за стеклами очков в роговой оправе.

– Теперь вы можете войти, – сказал Калеб. – Я закончил.

– Спасибо. – Представитель по сбыту осторожно обошел Калеба. – Вы по натуральным продуктам?

– Тофу.

– А, понятно. Тофу. – Казалось, он с большим облегчением узнал, что Калеб не является его прямым конкурентом. – Я сам – по цельному зерну.

– Вам повезло. У вашего продукта больший срок хранения.

Представитель по сбыту на секунду приободрился.

– Верно. Я об этом как-то не подумал. – Он оглянулся и наклонился ближе. – Как там вообще? Как она?

– Кремень.

– Этого-то я и боялся. – Его кадык подпрыгнул. На лбу выступил пот. – Можно вас спросить? Вы уже заключили с ней сделку?

– Все еще работаю над этим.

– Жаль. Ну, что ж. Была не была. – Представитель по сбыту юркнул в офис Сиренити и закрыл за собой дверь.

Калеб проигнорировал Зоун, наблюдавшую за ним со своего поста за прилавком. Он пошел по ближайшему проходу между стеллажами, рассматривая интересный набор товаров, разложенных по полкам и хранящихся в больших деревянных бочках.

Он прошел мимо гречневой лапши, сухой фасоли, орехов, соевой муки, грубых пшеничных лепешек и свежего ржаного хлеба. Гранола в одной бочке показалась ему знакомой. Он был почти уверен, что такую же точно ел на завтрак. И вспомнил, что собирался купить молока.

В молочной витрине в глубине магазина были выставлены козий сыр и тофу в трех видах – мягкий, средний и твердый. В другом проходе Калеб обнаружил четыре разных сорта оливкового масла, несколько сортов настоянного на травах уксуса домашнего розлива и несколько банок патоки. Нахмурившись, он рассматривал бутылки с уксусом.

Колокольчики над входной дверью весело звякнули. Вместе с порывом холодного ветра вошел мужчина, своим видом напомнивший киноленты о войне.

– Доброе утро, Блейд, – сказала Зоун с мягким воодушевлением, удивившим Калеба. – Вижу, ты сегодня плохо спал. Наверно, ночь была трудной?

– Три последние ночи были тяжелые, – зловещим тоном произнес Блейд. Он оглянулся через плечо и обратился к двум огромным ротвейлерам, оставшимся на тротуаре.

– Сидеть, – скомандовал он.

Калеб наблюдал через открытую дверь, как собаки послушно сели. Потом он опять взглянул на Блейда и решил, что по краткому описанию Сиренити он узнал бы этого сервайвелиста где угодно. Если бы его не выдавали камуфляжный комбинезон и сапоги, то надетое на нем вооружение было бы важной уликой. Он был увешан им, словно сосульками.

– Ты хоть сколько-нибудь поспал? – заботливо спросила Зоун.

– Собираюсь поспать несколько часов сегодня после обеда. – Блейд подошел к прилавку. – До тех пор буду в карауле. А ты?

Зоун покачала головой.

– Спала, но мало. Линии отрицательного влияния были слишком уж сильны.

– Да, я понимаю, что ты хочешь сказать. – Блейд поставил локоть на прилавок и уставился на Калеба глазами василиска. – Последнее время здесь что-то многовато отрицательных влияний. Как-то даже начинаешь задумываться, верно?

Зоун проследила направление его взгляда. Сузила глаза.

– Точно.

– Что-нибудь не так? – вежливо спросил Калеб.

– Может быть, – ответил Блейд.

Снова открылась входная дверь. Куинтон Пристли, закутанный в толстую парку, с намотанным под бородой шарфом, поспешил войти в тепло магазина.

– Становится холодно. Недолго остается до первого снега. Бесконечные векторы точек на математических плоскостях отражаются в микрокосме наших времен года. Всем доброе утро.

– Доброе утро, – откликнулась Зоун.

– Доброе, – пробормотал Блейд. Он не сводил с Калеба глаз. – Мы только что говорили обо всех отрицательных влияниях, которые здесь чувствуются.

Куинтон тяжело вздохнул.

– Ты говоришь, конечно, о недавней смерти члена нашей общины. Эмброуз был во многих отношениях трудной личностью, но он был одним из нас. Нам будет его не хватать.

– Некоторым из нас его будет не хватать больше, чем другим, – сказал Блейд.

Куинтон повернулся и увидел Калеба.

– Возможно, ты прав.

Калеб вышел к началу прохода и по очереди посмотрел на Зоун, Блейда и Куинтона.

– Что, у нас проблемы?

– Сдается мне, – отозвался Блейд, – что у нас здесь удивительное совпадение.

– Какое же? – спросил Калеб.

– Бросается в глаза, – продолжал Блейд, – что первая за много лет смерть у нас случилась всего за несколько часов до вашего появления в городе. Кто знает, вы могли быть здесь как раз в то время, когда умер Эмброуз.

Калеб замер.

– На что, черт возьми, вы намекаете?

– Ни на что. – Блейд не обращал внимания на Зоун и Куинтона, которые изумленно смотрели на него. – Просто указываю на кое-какие факты. Учитывая туман и все такое прочее, поди узнай, кто где был в ночь, когда умер Эмброуз.