Текст книги "Наблюдающий есть наблюдаемое"

Это желание нужно понять в таком виде, в каком оно раскрывается в повседневных мыслях-чувствах-действиях; посредством постоянного самоосознавания можно понять и превзойти различные формы желания, становления «я». Не будьте зависимы от времени, но активно ищите самопознания.

Вопрос: Отвечая на вопрос о том, как найти устойчивое решение психологической проблемы, вы говорили о трёх последовательных фазах процесса решения такой проблемы: первая – рассмотрение её причин и следствий; вторая – понимание этой конкретной проблемы как части конфликта двойственности; наконец, открытие того факта, что мыслящий и мышление суть одно. Мне кажется, что первый и второй шаги сравнительно легки, тогда как третьего уровня нельзя достичь подобным образом – благодаря такой простой, логичной последовательности действий.

Кришнамурти: Интересно, наблюдали ли вы сами эти три фазы, которые я предложил в качестве решения психологических проблем? Многие из нас могут осознавать причины и следствия проблемы и также осознавать двойственный конфликт, лежащий в её основе, но тот, кто задал вопрос, чувствует, что последний шаг – открытие факта, что мыслящий и мышление суть одно, – не так лёгок, и что его нельзя понять логически. Я предложил эти три состояния, или шага, лишь для удобства вербальной коммуникации; они перетекают от одного к другому; они не зафиксированы в рамках различных уровней. Действительно важно понять, что они не являются разными этапами – один более значимый, другой менее значимый; они подвешены на одной и той же нити понимания. Существует некое взаимоотношение между причиной и следствием, конфликтом двойственности и открытием, что мыслящий и мышление суть одно.

Причина и следствие нераздельны; в причине заложено следствие. Чтобы осознавать причину-следствие проблемы, необходима определённая чуткая гибкость ума-сердца, ибо причина-следствие постоянно видоизменяется, будучи подвержена непрерывным изменениям. То, чем раньше была причина-следствие, теперь, возможно, изменилось, и осознавание этой перемены, несомненно, необходимо для подлинного понимания. Уследить за вечно изменяющейся причиной-следствием непросто, ибо ум зацеплен за то, чем причина-следствие была раньше, и принимает в этом прибежище; он держится за умозаключения и таким образом обусловливает себя прошлым. Должно быть осознание этой причинно-следственной обусловленности; причина-следствие не статична, а ум – статичен, когда он цепляется за причину-следствие, которая тут же становится прошлым. Карма – это пребывание в плену причины-следствия. Поскольку мышление само по себе есть результат многих причин-следствий, оно должно освободить себя от оков, которые само на себя наложило. Нельзя пройти мимо проблемы причины-следствия, рассмотрев её лишь поверхностно; осознавать, как создаётся эта цепочка, и наблюдать её посредством всех уровней сознания – непросто; однако её нужно глубоко исследовать и понять.

Пока тот, кто мыслит, беспокоится о своём мышлении, неизбежно сохранится двойственность; пока он борется со своими мыслями, конфликт двойственности продолжится. Возможно ли решить какую-либо проблему в рамках конфликта противоположностей? Разве тот, кто создаёт проблему, не важнее самой проблемы? Мышление может превзойти свой двойственный конфликт, только когда мыслящий не отделён от своего мышления. Если мыслящий действует в соответствии со своим мышлением, он продолжит отделять себя и, таким образом, всегда будет причиной конфликта противоположностей. В этом конфликте двойственности нет решения ни для одной проблемы, ибо в этом состоянии мыслящий постоянно отделён от своей мысли. Желание сохраняется, однако объект желания постоянно меняется; важно понять само желание, а не объект желания.

Отличен ли мыслящий от своих мыслей? Разве не являются они единым явлением? Зачем мыслящий отделяет себя от своего мышления? Не для того ли, чтобы сохранить свою собственную целостность? Он всегда ищет защищённости, постоянства, а поскольку мысли непостоянны, мыслящий думает о себе как о постоянном. Мыслящий прячется за своими мыслями и, не преобразуя себя, пытается изменить структуру своего мышления. Он скрывается за активностью своих мыслей, чтобы обезопасить себя. Он, по сути, наблюдатель, манипулирующий тем, что он наблюдает, но проблема в нём, а не в его мыслях. Это один из тонких трюков мыслящего – беспокоиться о своих мыслях, таким образом избегая преобразования самого себя.

Если мыслящий отделяет своё мышление от самого себя и пытается видоизменить его, избегая радикального преобразования себя, это неизбежно приведёт к разладу и заблуждению. Нет выхода из этого разлада и иллюзии, кроме как через преобразование самогó мыслящего. Это полное единение мыслящего и его мышления не происходит на вербальном уровне, но представляет собой глубокий опыт, который приходит, только когда мыслящий понимает причину-следствие и больше не пойман в ловушку двойственного противопоставления. Благодаря самопознанию и правильной медитации происходит единение мыслящего и его мышления, и только тогда мыслящий может выйти за пределы себя. Лишь тогда прекращает существовать тот, кто мыслит. В правильной медитации тот, кто сосредоточивается, является сосредоточением; обычно же тот, кто мыслит, и является тем, кто сосредоточивается на чём-то или на том, чтобы стать чем-то. В правильной медитации мыслящий неотделим от своего мышления. В редких случаях мы переживаем это слияние, когда мыслящий полностью прекращает быть; только тогда присутствует способность к созиданию, вечное бытие. Пока мыслящий не станет безмолвным, он останется тем, кто создаёт проблемы, разлад и страдание.

15 июля 1945

Девятая беседа в Дубовой роще

Желание найти защищённость в вещах и отношениях лишь порождает разлад и страдание, зависимость и страх; поиск счастья в отношениях без понимания причины разлада ведёт к страданию. Когда мышление сосредоточивается на чувственных ценностях и они доминируют над ним, могут возникнуть лишь борьба и боль. Без самопознания отношения становятся источником противоборства и разногласий, способом сокрытия внутренней неполноценности, внутренней бедности.

Разве жажда защищённости в любой форме не указывает на внутреннюю неполноценность? Разве эта внутренняя бедность не заставляет нас искать, принимать и цепляться за формулировки, надежды, догмы, веру, имущество; в таком случае не является ли наше действие подражательным и принудительным? Привязываясь таким образом к идеологии, религии, наше мышление становится просто процессом порабощения.

Наше мышление обусловлено прошлым; «я», «мне» и «моё» – это результат накопленного опыта, всегда незавершённого. Память о прошлом всегда поглощает настоящее; «я», представляющее собой воспоминания об удовольствии и боли, постоянно собирает и отбрасывает, раз за разом заново выковывая цепи своей обусловленности. Оно строит и разрушает, но всегда в пределах той тюрьмы, которую само себе выстроило. За приятные воспоминания оно цепляется, а неприятные – отбрасывает. Мышление должно превзойти эту обусловленность во имя пребывания реальности.

Является ли оценивание правильным способом мышления? Выбор – это обусловленное мышление; правильное мышление приходит благодаря пониманию того, кто выбирает, цензора. Пока мышление завязано на вероисповедании, идеологии, оно может функционировать лишь в пределах собственных ограничений; оно может чувствовать-действовать в границах собственных предрассудков; его опыт всегда будет соответствовать хранящемуся в его собственной памяти, что поддерживает существование «я» и налагаемых им оков. Обусловленная мысль мешает правильному мышлению, суть которого – не-оценивание, не-отождествление.

Необходимо бдительное самонаблюдение без выбора; выбор – это оценивание, а оценивание усиливает отождествление себя с тем, что хранится в памяти. Если мы стремимся к глубокому пониманию, необходимо пассивное и безвыборное осознавание, позволяющее опыту раскрыться и показать свою значимость. Ум, который ищет защищённости посредством реального, создаёт одни лишь иллюзии. Реальное не может быть убежищем; это не награда за праведные действия; это не цель, которую нужно достичь.

Вопрос: Разве не должны мы ставить под сомнение ваш опыт и то, что вы говорите? Хотя некоторые религии осуждают сомнение, относясь к нему как к неким узам, не является ли оно, как вы это описали, драгоценным лекарством, настоятельной потребностью?

Кришнамурти: А разве не важно выяснить, почему вообще возникает сомнение? Что является причиной сомнения? Разве не возникает оно тогда, когда вы следуете за другими? Значит, проблема не в сомнении, а в причине принятия. Почему мы принимаем, почему мы следуем за кем-то?

Мы следуем за авторитетом другого человека, его опытом и затем подвергаем его сомнению; этот поиск авторитета и его последствие, разочарование, – болезненный процесс для большинства из нас. Мы обвиняем или критикуем однажды выбранный авторитет, лидера, учителя, но мы не исследуем наше собственное стремление к авторитетам, которые бы направляли наше поведение. Если мы поймём это желание, мы постигнем значение сомнения.

Разве не присутствует в нас глубоко укоренившаяся склонность искать направление, принимать авторитет? Откуда происходит это наше побуждение? Не возникает ли оно из нашей собственной неуверенности, из нашей собственной неспособности точно знать, что истинно? Мы хотим, чтобы кто-то другой нарисовал для нас карту моря самопознания; мы хотим быть защищёнными, мы хотим найти безопасное убежище и потому следуем за любым, кто нас направит. Неуверенность и страх требуют направления и вынуждают подчиняться и поклоняться авторитету; традиция, образование создают для нас множество шаблонов подчинения. Если мы иной раз не принимаем символы внешнего авторитета и не подчиняемся им, то создаём свой собственный, внутренний авторитет, едва уловимый голос нашего «я». Но свободу нельзя узнать благодаря подчинению; свобода приходит благодаря пониманию, не путём принятия авторитета или подражания.

Жажда расширения «я» создаёт подчинение и принятие, которые в свою очередь порождают сомнение. Мы соответствуем и подчиняемся, ибо жаждем саморасширения и потому становимся безрассудными. Принятие ведёт к безрассудности и сомнению. Опыт – особенно тот, что называют религиозным, – даёт нам великую радость, и мы используем её как путеводитель, как справочник; но когда этот опыт перестаёт поддерживать и вдохновлять нас, мы начинаем сомневаться в нём. Сомнение возникает, только когда мы принимаем. Но не глупо ли это, не безрассудно ли – принимать опыт другого человека? Именно вы должны продумывать, прочувствовать и быть восприимчивыми к реальному, но вы не можете быть открытыми, если скрываете себя под покровом авторитета – чужого либо своего собственного. Намного важнее понять жажду авторитета, направления, чем превозносить или осуждать сравнение. Когда вы постигли своё желание того, чтобы вас направляли, сомнение прекращается. Сомнение отсутствует в творческом пребывании.

Тот, кто цепляется за прошлое, за воспоминания, всегда находится в состоянии разлада. Сомнение не кладет разладу конец; блаженство реального присутствует, только когда понято желание. Остерегайтесь того, кто заявляет, что он знает.

Вопрос: Я хочу понять себя, я хочу положить конец той глупой борьбе, что происходит во мне, и приложить определённые усилия к тому, чтобы жить полной и подлинной жизнью.

Кришнамурти: Что вы подразумеваете под словами «я», «себя»? Так как вы многолики и постоянно меняетесь, есть ли хоть сколько-нибудь длящееся мгновение, когда вы можете сказать: вот, это и есть неизменный «я»? Это множественная сущность, набор воспоминаний, который нужно понять, а не единая сущность, называющая себя «я».

Мы – постоянно меняющиеся, противоречивые мысли-чувства: любовь и ненависть, спокойствие и страсть, разумность и невежество. Которая из них является тем самым «мной»? Должен ли я выбрать самое приятное и отбросить остальное? А кем же является тот, кто должен понять эти противоречивые и конфликтующие «я»? Есть ли постоянное «я», некая духовная сущность отдельно от них? Не будет ли то «я» также неизбежным результатом конфликта многих сущностей? Существует ли некое «я», которое находится за пределами всех противоречивых «я»? Истинную сущность этого явления можно осознать, лишь когда мы поймём и превзойдём противоречащие «я».

Все конфликтующие сущности, составляющие «меня», порождают другого «меня» – того, кто наблюдает, анализирует. Чтобы понять себя, я должен понять все составляющие себя, включая того себя, который стал наблюдателем, который понимает. Тот, кто мыслит, не только должен понять свои многочисленные противоречивые мысли, но он должен понять себя как создателя этого множества сущностей. «Я» – тот, кто мыслит, наблюдатель, – видит свои противоборствующие и конфликтующие мысли-чувства так, словно они не являются его частью, как будто он находится за пределами них, контролируя, направляя, придавая форму. Но не является ли и это «я» – тот, кто мыслит, – этими конфликтами? Не он ли создал их? Разве мыслящий отделён от своих мыслей на каком бы то ни было уровне? Мыслящий является создателем противоположных импульсов, принимая разные роли в разное время, в соответствии с удовольствием и болью, которые он испытывает. Чтобы постичь самого себя, мыслящий должен увидеть самого себя в разных своих аспектах. Дерево – это не только цветок и плод, это весь процесс. Подобным образом, чтобы понять себя, я должен осознавать, без отождествления и выбора, весь процесс, который представляет собой «я».

Как может быть понимание, если одна часть используется как средство, чтобы постичь другую? Разве возможно понять одно противоречие через другое? Понимание наступает только тогда, когда перестает существовать противоречие в целом, когда мышление не отождествляет себя с частью.

Поэтому важно понять желание осуждать или одобрять, оценивать или сравнивать, ибо именно это желание мешает полному пониманию всего бытия. Кто судья, кто та сущность, что сравнивает, анализирует? Разве он не является лишь одним из аспектов общего процесса, одним из аспектов «я», который постоянно поддерживает конфликт? Конфликт нельзя растворить, «назначив» какую-то другую сущность, которая может представлять осуждение, оценивание или любовь. Только в свободе может быть понимание, но свобода невозможна, когда наблюдатель, отождествляясь, начинает осуждать или оценивать. Только благодаря пониманию процесса как целого правильное мышление может открыть двери вечному.

Вопрос: Раз уж вы так активно выступаете против авторитетов, скажите, существуют ли некие безошибочные признаки, по которым можно объективно установить, что другой человек достиг освобождения, помимо личных заявлений человека о своём собственном постижении?

Кришнамурти: Это снова проблема принятия, но выраженная другими словами, не так ли? Предположим, некто действительно заявляет, что он освобождённый, – какое это имеет значение для другого человека? Предположим, вы свободны от страдания, – какое это имеет значение для другого человека? Это становится значимым, только если кто-то хочет освободиться от неведения, ибо неведение и порождает страдание. Поэтому важнее всего не тот, кто постиг, а то, как освободить мышление от страдания, которое его сковывает. Большинство из нас заботятся не об этом важнейшем моменте, а о внешних знаках, по которым мы можем определить того, кто достиг освобождения, чтобы он мог исцелить наши страдания. Мы жаждем приобретения, а не понимания; наше желание того, чтобы нас направляли, желание комфорта заставляет нас принимать авторитет, и поэтому мы всегда ищем необходимого эксперта. Вы и есть причина своих страданий, и только вы можете понять и превзойти их; никто кроме вас, ни один эксперт не даст вам освобождения от неведения.

Неважно, кто обрёл постижение, но важно осознавать своё отношение и то, как вы слушаете других. Мы слушаем с надеждой и страхом; мы ищем света, излучаемого другими, но не сохраняем бдительную пассивность, которая необходима для понимания. Если освобождённый, как нам кажется, исполняет наши желания, мы принимаем его; если же нет, мы продолжаем поиск того, кто исполнит; большинство из нас жаждут удовлетворения на разных уровнях. Важно не то, как узнать того, кто освобождён, а то, как понять себя. Ни один авторитет – ни сейчас, ни когда-либо ещё – не даст вам знания себя; без самопознания нет освобождения от неведения, от страдания.

Вы – создатель страдания, так же как вы являетесь создателем неведения и авторитетов; вы порождаете лидеров и следуете за ними; ваше желание определяет шаблон вашей религиозной и мирской жизни, поэтому крайне важно понять себя и тем самым изменить свой образ жизни. Осознавайте, почему вы следуете за другим, почему вы ищете авторитетов, почему вы жаждете, чтобы ваше поведение направляли; осознавайте разные виды своего желания. Ум-сердце стал бесчувственным из-за страха и наслаждения авторитетом, но благодаря глубокому осознаванию мыслей-чувств приходит пробуждение жизни. Благодаря безвыборному осознаванию вы понимаете все процессы своего бытия; благодаря пассивному осознаванию приходит просветление.

Вопрос: Хотя вы ответили на несколько вопросов касательно медитации, мне кажется, вы ничего не сказали о групповой медитации. Необходимо медитировать с другими или одному?

Кришнамурти: Что есть медитация? Разве она не является пониманием всех аспектов «я», разве она не есть самопознание? Без самопознания, без осознавания всего процесса то, что вы встраиваете в свой характер, то, к чему вы стремитесь, не имеет реальной природы. Самопознание – самое начало подлинной медитации. А как вы поймёте себя – находясь наедине с собой или в компании многих? Эти многие могут стать препятствием в медитации, как и ваше уединение. Массивное давление невежества всех этих людей, которые не понимают себя, может пересилить того единственного человека, который пытается понять себя через медитацию. Группа может дать вам стимул, но разве стимуляция является медитацией? Зависимость от группы вызывает желание соответствовать; коллективное поклонение или молитва подвержены внушению, влиянию, бездумности.

Медитация в уединении тоже может создать препятствия и усилить ваши предрассудки и склонности. Если нет гибкости, энергичной осознанности, то один лишь факт того, что вы живёте в уединении, усилит ваши склонности и странности, углубит привычки и закрепит рутинные шаблоны мышления-чувствования. Без понимания смысла медитация в уединении может стать процессом самоотгораживания, сужения ума-сердца, углубления в самообман, усиления упрямства и легковерия.

Итак, медитируете вы в группе или сами по себе – это не так уж важно, если вы неправильно понимаете значение медитации. Медитация – это не сосредоточение, это творческий процесс самораскрытия и понимания; медитация – это не процесс становления «я»; сначала она способствует самопознанию, затем приносит успокоение и высшую мудрость, открывает двери вечному. Цель медитации – осознавать весь процесс, который представляет собой «я». «Я» – результат прошлого и не существует в изоляции; оно сфабрикованное. Многие причины, приведшие к его появлению, нужно понять и превзойти; только благодаря глубокому осознаванию и медитации можно достичь освобождения от желания, от «я». Только тогда будет подлинное уединение. Но когда вы медитируете сами по себе, вы не находитесь в уединении, ибо представляете собой результат бесчисленных влияний, или конфликтующих сил. Вы – результат, продукт, а то, что cфабриковано, отобрано, скомпоновано, не способно понять то, что таковым не является. Когда мыслящий и его мышление – одно, выходя за пределы любых формулировок, выявляется та безмятежность, в которой только и заключено реальное. Медитировать – значит постичь эти многочисленные обусловленные уровни сознания.

Поскольку мы отгораживаемся от других, находясь в состоянии боли и разлада, важно быть глубоко осознанными, ибо благодаря самопознанию мысль-чувство освобождается от помех, созданных ею самой, – враждебности и невежества, мирской суеты и желания. Именно это медитативное понимание является творческим; это понимание порождает не уход от чего-то, не исключение чего-то, но спонтанное уединение.

Чем больше мы практикуем медитативную осознанность в так называемые часы бодрствования, тем меньше будет снов и тем слабее будет страх перед их интерпретацией; ибо если осознавание себя присутствует в часы бодрствования, то раскрываются и понимаются разные уровни сознания, а осознанность продолжается и во сне. Медитацию нужно не выполнять в какой-то определённый период, но продолжать в часы бодрствования и также во время сна. Во сне, благодаря правильной медитативной осознанности в часы бодрствования, мысль может дойти до глубин, имеющих огромное значение. Даже во сне медитация продолжается.

Медитация – это не практика; это не взращивание привычки; медитация – это повышенное осознавание. Если заниматься одной лишь практикой, это утомляет ум-сердце, ведь привычка означает бездумность и порождает бесчувственность. Правильная медитация – это освобождающий процесс, творческое открытие себя, которое освобождает мысль-чувство от уз. Реальное есть лишь в свободе.

Вопрос: Обсуждая проблему болезни, вы ввели понятие психологической напряжённости. Если я правильно помню, вы утверждали, что неиспользование или неправильное использование психологической напряжённости есть причина болезни. С другой стороны, современная психология в основном делает акцент на расслаблении, облегчении нервного напряжения и так далее. Что вы об этом думаете?

Кришнамурти: Разве не должны мы быть усердными, если хотим понять? Пока вы слушаете эту речь, разве не присутствует внимание, некая напряжённость? Разве любое осознавание не подразумевает, что задействуется энергия правильного напряжения? Осознавание необходимо для понимания; требуется энергичное внимание, если мы хотим осознать всю значимость проблемы. Расслабление необходимо и иногда полезно; но разве не осознавание – правильная напряжённость – необходимо для глубокого понимания? Разве не должны быть струны у скрипки настроены, натянуты, чтобы произвести необходимый тон? Если они перетянуты, то порвутся, а если натянуты неправильно или настроены неточно, то и тон будет неверным. Подобным образом мы не выдерживаем, когда наши нервы чрезмерно напряжены; невыносимая напряжённость порождает различные формы ментальных и физических расстройств.

Но разве не осознавание, это расширение и натяжение ума-сердца, необходимо для понимания? Является ли понимание результатом расслабления, невнимания, или оно приходит с осознаванием, в котором заложена совсем иная напряжённость, чем та, что обусловлена желанием схватить, приобрести? Разве для глубокого понимания не нужно бдительное спокойствие?

Напряжённость может и приносить пользу, и вредить. Разве нет напряжённости в любых отношениях? Она становится вредной, когда отношения становятся способом сбежать от своей неполноценности, убежищем от болезненного открытия самого себя. Напряжённость становится вредной, когда отношения становятся более чёрствыми и уже не являются процессом самораскрытия. Большинство из нас используют отношения для самоудовлетворения, самовозвеличивания, но когда это не получается, возникает опасная напряжённость, ведущая к чувству разочарования, к ревности, заблуждению и конфликту. До тех пор, пока «я» сохраняет свои желания, вредная психологическая напряжённость внутренней неполноценности, вызывающая самые разные заблуждения и страдания, будет продолжаться. Но, чтобы понять пустоту, болезненное одиночество, необходима правильная осознанность, правильная напряжённость. Напряжённость жадности, страха, амбиции, ненависти – разрушительна, она приводит к психологическим и физическим заболеваниям, и, чтобы превзойти эту напряжённость, необходимо безвыборное осознавание.

Желание, которое выражает себя множеством способов в материальном и так называемом духовном мире, – причина конфликта на всех различных уровнях сознания. Напряжённость становления – это бесконечные разлад и боль. Когда есть осознавание, а следовательно, и понимание желания, мышление освобождается от неведения и страдания.

22 июля 1945